О деятельности штаба южнокитайской группы

Опыт Северного похода и особенно Наньчанского сражения показал, что масштабы операций настолько возросли по сравнению с военными действиями в провинции Гуандун, что для оценки обстановки и выработки плана потребовалось сотрудничество ряда лиц.

С этой целью был создан штаб южнокитайской группы. Меня назначили начальником этого штаба. Начальником оперативного отдела стал М. Г. Снегов, имевший опыт штабной работы. Он был человеком общительным и жизнерадостным, с неиссякаемым запасом здоровья и энергии.

Начальник разведывательного отдела Струмбис был человеком другого склада. Молчаливый и упорный, он пытался недочеты работы разведывательного отдела штаба главнокомандующего возместить собственной усидчивостью и трудолюбием.

Отделы боевой подготовки и организационный возглавлял мой товарищ по выпуску из Военной академии им. Фрунзе Е. В. Тесленко. Высокого роста, стройный и худощавый, он с трудом переносил тропический климат Гуандуна, который неблагоприятно отражался на его здоровье.

Е. В. Тесленко выполнял большую работу по суммированию данных о боевой подготовке в соединениях НРА и подготавливал предложения по его усовершенствованию. Из организационных вопросов наиболее срочным было рассмотрение материалов штатных комиссий, созданных главкомом, оценка их и составление планов.

В штабе работал еще артиллерист, бывший царский генерал Руднев. Ввиду его преклонного возраста я не мог на [176] него возложить какие-либо определенные обязанности. Он знал несколько языков и владел талантом на схеме четко и красиво изображать самую запутанную обстановку военных действий в Китае и оформлять отчетные материалы доклада. В Хэнани мы с ним читали в Кайфынскои военной школе лекции по артиллерии.

Одним из самых больных вопросов были географические карты. Мы пользовались лишь несколькими экземплярами сорокаверстки. А как известно, без хороших карт невозможно осуществить планирование современных операций. Составление безрельефной карты бассейна р. Янцзы было поручено моему старому знакомому по Пекину топографу С. Протасову. Но и всем командирам штаба приходилось уделять много времени и помогать С. Протасову в этой трудоемкой работе.

Финансовую отчетность группы вела Нина Михайловна Зенек, жена советника И. Я. Зенека (Зембровский), человек очень аккуратный и дотошный. Шифровальщиком был Зотов, скромный, аккуратный и добросовестный. Машинистками при штабе работали Надя Цорн, вышедшая впоследствии замуж за советника по тылу Н. Т. Рогова (Лодзинский), и Д. Я. Даровская. Обеим работы хватало. Приходилось часто не только печатать под диктовку, но и одновременно вносить литературную правку. Так, помощник В. К. Блюхера по политической части Теруни предпочитал диктовать свой материал. Небольшого роста, живой, непоседливый, житель горной Армении, Тер, как его сокращенно звали, всегда торопился. У него слова не поспевали за мыслями, и приходилось их приводить в соответствие.

Названия «начальник отдела», «начальник штаба» могут показаться претенциозными, так как начальники отделов работали в единственном числе. Каждый начальник отдела должен был собирать материал, обрабатывать и оформлять необходимые документы. Все это усложнялось отсутствием закрепленного за штабом переводчика.

Малочисленность состава штаба приходилось компенсировать напряженным трудом. Обычно наш рабочий день длился 16—18 часов в сутки без выходных дней. Мне доставалось не меньше других. Василий Константинович часто засиживался по ночам. Приходилось днем работать со штабом, а ночью с ним. Размах деятельности штаба во многом зависел от переводчиков. У нас их было двое: Э. М. Абрамсон (Мазурин) и М. И. Казанин (Лотов). Оба они были не только переводчиками, но и консультантами-китаеведами и секретарями по китайским делам. Эмануил Моисеевич Абрамсон был личным переводчиком Блюхера. Китайским языком он владел с детства. Шатен, среднего роста, в очках, спокойный и выдержанный, он производил впечатление ученого мужа.

М. И. Казанин также владел несколькими языками. В начале [177] 20-х годов он провел два года в Пекине на дипломатической работе, затем несколько лет учился за границей. Он страстно интересовался искусством и все свободное время проводил у китайских антикваров, которые благодаря его знаниям в области искусства и китайского языка охотно с ним разговаривали и показывали ему замечательные произведения. Он всегда соблюдал дисциплину, и мои отношения с ним не оставляли желать ничего лучшего. Он был моим переводчиком не только в Наньчане, но и во время всего пребывания в Нанкине{20}.

В Наньчане мы жили в каменном двухэтажном доме, расположенном за стенами города. Это создавало некоторые неудобства, так как по китайским обычаям на ночь ворота закрывались. Мы часто возвращались домой поздно ночью, и, приходилось пререкаться с охраной ворот. В конце концов штаб снабдил нас особыми пропусками в виде серебряных пластинок с соответствующими иероглифами.

В нижнем этаже дома находились общие комнаты: зал и небольшая уютная столовая. Зал был обставлен богатой мебелью смешанных стилей. Легкая плюшевая европейская мебель и пианино чередовались со старинной, резной из черного дерева в китайском стиле. Углы зала украшали огромные, в рост человека, фарфоровые вазы с изображениями драконов и других чудес китайской мифологии. На стенах зала и столовой были развешаны картины на исторические сюжеты.

В верхнем этаже, отведенном под наше общежитие, размещались В. К. Блюхер, его адъютант М. Я. Гмира и переводчик Э. М. Абрамсон, все с женами. Я с женой и остальные товарищи из штаба нашей группы — внизу. Чугунные печи топили коксом, поэтому мы часто угорали.

Коротко остановлюсь на некоторых запомнившихся мне событиях, связанных с деятельностью нашего штаба в Наньчане. Мы догадывались о процессах, протекавших в то время внутри партии гоминьдан, об углублявшихся противоречиях между гоминьданом и Коммунистической партией Китая, растущих разногласиях среди членов правительства и трениях между различными группировками генералитета НРА.

В. К. Блюхер в частном разговоре после возвращения из Ханькоу упомянул о выступлении М. М. Бородина на одном собрании или банкете, где он, между прочим, говорил: «Есть у нас один генерал, который ведет свою собственную политическую линию вразрез с установками правительства, вопреки его директивам. Он должен помнить, куда бы он ни скрылся, он не уйдет от народного правосудия, карающая рука народного [178] возмездия его найдет и покарает». Затем Бородин, обращаясь к Чан Кай-ши, добавил: «Товарищ Чан Кай-ши, мы вместе с вами шли до Янцзы, надеюсь, что и дальше пойдем рука об руку».

Надо сказать, это выступление М. М. Бородина ошеломило Чан Кай-ши. Он стал держаться скромнее и умерил свои диктаторские замашки и картинные позы. Но Чан Кай-ши не отрешился от своих притязаний на диктатуру и стал настойчиво готовиться к ее осуществлению, тщетно маскируя эти приготовления. Он развил кипучую деятельность по вербовке единомышленников. Наш штаб в Наньчане размещался вблизи апартаментов Чан Кай-ши, и мы видели ежедневно поток именитых военных и гражданских лиц, которых главком принимал у себя индивидуально до поздней ночи.

Было бы лучше, если бы подобное выступление сделали Тан Янь-кай или Ван Цзин-вэй на собрании гоминьдана или на пленарном заседании правительства и приняли необходимые меры по предотвращению повторения путча Чан Кай-ши. Но это были люди слабохарактерные, неспособные на решительные революционные действия.

Однажды Наньчан посетил советский военный атташе Роман Войцехович Лонгва. Во время гражданской войны он командовал дивизией и за взятие Брест-Литовска был награжден орденом Красного Знамени.

В. К. Блюхер поручил мне встретить его на вокзале и проводить к нему в кабинет. На вокзале Лонгве была устроена торжественная встреча представителями различных общественных организаций с оркестром. Ему подали паланкин и донесли до штаба главнокомандующего. Лонгва намеревался сперва зайти к В. К. Блюхеру, и мы уже свернули на дорожку, которая вела к его квартире. Но в это время Чан Кай-ши открыл дверь своей квартиры и жестом пригласил Романа Войцеховича к себе. Тот на мгновение заколебался, но затем решительно повернул навстречу Чан Кай-ши.

По-видимому, Чан Кай-ши опасался предварительной информации и решил его зазвать к себе. Знакомство с военным атташе состоялось на квартире у главнокомандующего.

Р. В. Лонгва пробыл в Наньчане несколько дней. Его пребывание прошло в визитах к Чан Кай-ши и другим лицам китайского главного командования и приемах их у себя в отведенной ему резиденции.

У меня не сохранились в памяти какие-либо интересные подробности об этих переговорах. 28 декабря Лонгва уехал. Проводы его были более чем скромные. По-видимому, Чан Кай-ши не добился от советского военного атташе ни признания, ни поддержки.

1 января 1927 г. состоялся парад войск наньчанского гарнизона. День выдался облачный и ветреный, но теплый. Войска [179] в летнем обмундировании задолго до начала парада были выстроены по восточной и южной сторонам обширного плаца. Для принимающего парад соорудили высокий помост с крышей из циновок на случай дождя. Командовал парадом генерал Чжу Пэй-дэ, командир 3-го корпуса НРА. Он был единственным всадником, возвышавшимся над всей массой пеших воинов, собранных на площади.

Парад сильно затянулся, поскольку ему предшествовали речи, которые отняли много времени. Наконец появился главнокомандующий в сопровождении большой свиты из представителей правительства и местных властей. Чан Кай-ши занял свое место на помосте, предварительно церемонно пригласив В. К. Блюхера, шедшего рядом, войти первым. В. К. Блюхер был одет в военный костюм, но без знаков различия, в армейской фуражке и высоких сапогах. Он, отклонив предложение Чан Кай-ши, с удивительным тактом и, я бы сказал, изяществом последовал за ним.

Чан Кай-ши, как обычно, принял одну из излюбленных поз, но более скромную, чем при встрече правительства в Наньчане. Одет он был в армейскую форму, френч и брюки навыпуск. По-видимому, полученный им отпор от генералитета и беседы с советским военным атташе кое-чему научили его.

Внизу у помоста расположились командиры корпусов и дивизий Национально-революционной армии. Среди них выделялась ростом и осанкой фигура генерала Лу Ди-пина, временно заменявшего командира 2-го корпуса. Начался парад. Строевая выправка и церемониальный марш НРА производили впечатление гораздо более слабое, чем классически вымуштрованная 1-я Национальная армия до ее разгрома летом 1926 г. Меня, как артиллериста, особенно удручал вид артиллерии, которую тяжело тащили на себе люди.

Еще незадолго до начала Северного похода специальная комиссия, разрабатывая новые штаты НРА, отошла от традиционной четверочной организации пехотной дивизии и предложила троечную, принятую в Красной Армии. Эта структура НРА в основном оправдала себя во время Северного похода. Она оказалась легче управляемой и более гибкой, чем структура дивизий У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана. Слабое оснащение общевойсковых соединений НРА пулеметами и артиллерией не имело решающего влияния на исход сражений, поскольку у противника также не хватало техники.

Перед разработкой предстоящих операций против мукдено-шаньдунской группировки, более сильной и технически лучше оснащенной, чем армии У Пэй-фу и Сунь Чуань-фана, Чан Кай-ши созвал комиссию из высшего генералитета для рассмотрения организационной структуры НРА в свете новых боевых задач. Для участия в комиссии были приглашены все командиры корпусов и дивизий. [180]

Одно из важнейших требований, которое должно было учитываться при составлении организационной структуры войск, заключалось в том, чтобы обеспечить превосходство армии над противником в соответствии с материальными возможностями. В этом отношении проект штатов китайской комиссии не был безупречен.

Китайские генералы стремились к бесконечному увеличению численности дивизий, причем главным образом за счет неподготовленных кадров. Командир корпуса генерал Бай Чун-си, например, ссылался при этом на гвардейскую дивизию Сунь Чуань-фана, которая по числу солдат равнялась почти двум корпусам НРА. Такая тенденция раздувания общевойсковых соединений понятна — чем больше дивизий, тем больше возможностей ее командирам наращивать свое благосостояние.

В начале 1927 г. по распоряжению В. К. Блюхера и просьбе Чан Кай-ши была создана штатная комиссия советников под моим председательством, занимавшаяся также организацией войск. Наша комиссия всеми силами боролась против тенденций китайских генералов к раздуванию штатов. Например, мы возражали против включения в штат дивизии саперного батальона, так как на вооружении войск не числилось даже саперных лопат. Любая пехотная часть могла считать себя саперной и строить оборонительные сооружения, если бы был инструмент. Мы предлагали перевести хотя бы часть артиллерии на конную тягу. Но это оказалось очень сложно. К югу от бассейна Янцзы не было пригодных для этих целей лошадей. Кроме того, надо было налаживать шорное производство, уход за лошадьми, объездку лошадей и решать массу других мелких вопросов. Поэтому мы сочли целесообразным наладить возможно скорее формирование минометных (бомбометных) частей системы Бранда-Стокса.

Наладить производство минометов не представляло особой сложности. Во 2-й Национальной армии командир 16-й бригады Чжан Сы-чэн изготовлял их кустарным способом. Ханьянский арсенал с такой задачей безусловно справился бы. Тем более это было необходимо потому, что мукденская армия и шаньдунские части имели минометы.

3 января 1927 г. состоялось заседание нашей комиссии, на котором присутствовали Чан Кай-ши и В. К. Блюхер. Комиссия утвердила проект реорганизации НРА.

На мой взгляд, здесь следует коротко охарактеризовать деятельность нашей летной группы. Несмотря на свою немногочисленность, она выполняла очень ответственную работу в чрезвычайно сложных условиях тогдашнего Китая.

Летная группа включала летчиков В. Е. Сергеева, А. М. Кравцова, Ремизюка, Тальберга, Д. Угера и бортмехаников [181] С. Базенау, Кобякова. Все они работали не только советниками-инструкторами, обучавшими кадры НРА летному делу, но, по существу, составляли все военно-воздушные силы НРА. Они вели воздушную разведку позиций противника, бомбили вражеские объекты (например, гарнизон Учана), боевые и походные порядки противника во всех операциях Народно-революционной армии. Не раз наводили они панику на войска противника, нарушая их движение и маневры. Все это осуществлялось на самолетах старых конструкций с изношенным техническим оборудованием.

Естественно, что плохое состояние самолетов неизбежно приводило к авариям. Одна из таких аварий едва не окончилась трагически для командира авиагруппы В. Е. Сергеева и его пассажира — генерала Е Тина. Только высокое летное мастерство и самообладание Василия Евгеньевича спасли положение. Самолет благополучно приземлился в лесу. Летчик и пассажир отделались легкими травмами, но очень многочисленными. Когда после перевязки Сергеева встретила жена, только что приехавшая из СССР, она была смущена. «Куда же тебя целовать? Все бинты, бинты», — сказала она. Действительно, голова, руки, шея — все было забинтовано.

Командир авиагруппы В. Е. Сергеев родился в 1897 г. в Вологодской губернии в семье крестьянина. В 1915 г. его призвали в армию и командировали во Францию на учебу по специальности авиационного механика. По возвращении из Франции он принял активное участие в гражданской войне. Затем В. Е. Сергеев снова пошел учиться, в 1924 г. окончил Московскую школу летчиков и как окончивший с отличием был оставлен при ней в качестве инструктора. Среди его учеников были Чкалов, Юмашев и другие впоследствии выдающиеся наши летчики.

Из его биографии видно, что Василий Евгеньевич был бесстрашным боевым летчиком, опытным авиационным инструктором и квалифицированным авиамехаником. Это обстоятельство послужило поводом для назначения его в Китай старшим авиационным советником Народно-революционной армии. Самоотверженная боевая работа В. Е. Сергеева была высоко оценена Советским правительством — он был награжден орденом Красного Знамени.