Поездка с членами правительства в Наньчан

После долгих проволочек первая группа членов Национального правительства 16 ноября выехала из, Гуанчжоу в Ухань через Наньчан. В эту группу входили: министр финансов Сунь Фо, который, по-видимому, возглавлял группу, министр юстиции Сюй Цянь, министр иностранных дел Чэнь [170] Ю-жэнь с двумя дочерьми, Сун Цзы-вэнь (брат Сун Цин-лин, вдовы Сунь Ят-сена). Вместе с ними уезжали главный политический советник М. М. Бородин{19} и его консультант, переводчик и друг Чжан Тай-лэй, кандидат в члены ЦК КПК. На Чжан Тай-лэя, технического секретаря Политбюро ЦИК гоминьдана, была возложена организация переезда этой части правительства в Ухань. К ним присоединились финансовый советник В. М. Штейн, а также гражданские и военные советники С. А. Далин, Е. С. Иолк, О. С. Тарханов, М. Г. Снегов, М. Ф. Куманин и я.

От Гуанчжоу до станции Шаочжоу мы ехали по железной дороге, которая находилась в ужасном состоянии. Шпалы местами настолько прогнили, что рассыпались как труха. Поезд временами полз так медленно, особенно на подъемах, что пешеход мог с ним соревноваться в скорости движения.

Железная дорога протяжением 250 км проходила по правому берегу быстрой Северной реки (Бэйцзян) по живописнейшей местности. Вода в реке казалась совершенно голубой. Высокие горы, покрытые кустарником и бамбуковыми рощами, с востока и запада окаймляли долину реки. Погода встречала нас неприветливо, шли дожди. Низкие облака окутывали вершины гор и мешали любоваться пейзажем. На каждой [171] крупной станции выстраивался почетный караул из солдат местных гарнизонов, худых, в отрепьях, вооруженных бракованным оружием. Толпы народа криками и выстрелами хлопушек приветствовали членов правительства.

На этих станциях изредка при более или менее благоприятных условиях погоды собирались летучие митинги, на которых члены правительства рассказывали народу о значении и задачах Северного похода и призывали население к поддержке войск НРА. На конечную железнодорожную станцию Шаочжоу мы прибыли только к 8 часам вечера. Здесь состоялся банкет, мы, военные советники, на нем не присутствовали. В этой группе мы были пассажирами, языка не знали и использовали время для подготовки к предстоящему путешествию. Отсюда мы пешком отправились по маршруту, известному в истории как «посольский путь». Некогда, в конце XVIII в., этой дорогой проследовало английское посольство лорда Маккартнея из Гуанчжоу в Пекин.

Вначале наш путь пролегал по долине р. Дяньшуй, левому притоку р. Бэйцзян, до г. Наньсюй и затем к перевалу Мэйлин через хребет Таюлин. Этот хребет вместе с другими отрогами гор составлял границу между провинциями Цзянси и Гуандун и являлся водоразделом бассейнов рек Бэйцзян и Ганьцзян. Ганьцзян — правый приток Янцзы, впадавший около Наньчана в озеро Поянху, которое сообщалось протокой с Янцзы и служило резервуаром для оттока излишков воды из Янцзы в период половодья. Движение по «посольскому пути» членов правительства происходило очень медленно. Начали мы путешествие 17 ноября в 1 час дня, а должны были выступить в путь в 8 часов утра. Чжан Тай-лэй, человек очень энергичный, вежливый и приветливый, совершенно измучился с такими высокими и капризными начальниками. То кули не хватало, то паланкинов недослали. Неизбежную дезорганизацию в передвижение этого правительственного кортежа вносили митинги с местным населением.

Такое непосредственное общение членов правительства с народом провинций, завоеванных НРА, было бы эффективно, если бы все члены правительства искренне стремились осуществить основные пункты своей программы: «каждому пахарю свое поле», снижение арендной платы, свобода организации крестьянских и профессиональных союзов и пр. Это привлекло бы на сторону правительства массу народа, оно получило бы в свои руки реальную силу в борьбе с милитаристами и неомилитаристами типа Тан Шэн-чжи и Чан Кай-ши.

По опыту прошлых лет я решил и здесь вести путевые заметки: путешествие становилось более интересным и полезным. Питаться нам приходилось в придорожных харчевнях, которые отличались крайней бедностью. [172]

Наше внимание привлекла живописная местность, покрытая вечнозеленой растительностью. Долина Дуаньшуйхэ была заполнена зарослями сахарного тростника, и мы могли вдоволь лакомиться его сладким соком. На следующее утро у министра иностранных дел Чэнь Ю-жэня не оказалось кули и он не мог дальше двигаться. Пришлось заняться поисками транспорта.

19 ноября мы вышли в 6 часов утра, так как предстоял длинный путь. Но в уездном городе Шисин местная администрация упросила правительство пообедать и выступить на организованном здесь митинге. Это позволило нам еще раз насладиться богатейшей местной природой, тем более что вскоре пришлось проститься с вечнозеленой растительностью и субтропическим пейзажем.

20 ноября мы сделали небольшой переход, но я повредил ногу на неровной горной тропе, а так как пользоваться паланкином не хотел, то отстал и на ночлег прибыл поздно.

21 ноября преодолели наиболее трудный участок пути — перевал Мэйлин. Дорога здесь уложена каменными плитами, и даже временами возможно одностороннее автомобильное движение. Однако очень часто рисовые поля так сужали дорогу, что она превращалась в тропу. Вблизи перевала Мэйлин виднелся старинный буддийский храм с красными колоннами и узорчатой крышей. С перевала нам открылся величественный вид на долину р. Ганьцзян. На перевале находились крепость и старые крепостные ворота, которыми запирался проход из провинции Гуандун в Цзянси. За перевалом лежала другая провинция, люди говорили на другом диалекте.

В Цзянси мы остановились на ночлег в большом уездном городе Наньаньфу (Даюй). Отсюда можно было плыть по р. Ганьцзян на сампанах, но М. М. Бородин решил продолжать путь по-прежнему пешком. Здесь я видел оригинальный способ поливки полей. Большое, похожее на мельничное колесо вращалось под давлением воды. К лопастям были прикреплены полые бамбуковые гильзы, закрытые с одной стороны с таким расчетом, чтобы в погруженном состоянии они наполнялись водой, а при обороте колеса вода из гильз выливалась в подвешенные желоба для поливки полей, садов и огородов.

В этом же районе я наблюдал ловлю рыбы с помощью птиц с длинными клювами, похожих на бакланов. Рыбак шестом загонял рыбу в сети, им же он пользовался для сохранения равновесия. Возле берега к бревну была приторочена плетенная из прутьев корзина для рыбы. Птица-рыбак плавала вблизи, ныряла и вытаскивала рыбу. Чтобы птица не заглатывала рыбу, на шею ей надевали кольцо. Пойманную рыбу птица подносила хозяину, который бросал ее в корзину.

23 ноября вечером нас нагнал сампан — большая лодка [173] метров 15—20 длиной и около 3—4 шириной, с вместительным трюмом и крытым в средней части верхом из циновок и брезента. На этом сампане мы добрались до Наньчана.

В Ганьчжоу мы прибыли 24-го в 12 часов дня. Население и городские власти устроили торжественную встречу членам правительства. 25 ноября состоялся грандиозный митинг, на который собралось 20 тыс. народу. Митинг прошел очень организованно. Вся местная буржуазия и помещики сразу сделались «революционерами» и наперебой провозглашали самые левые лозунги. Для нас устроили обед по-европейски: кормили черепашьим супом с голубиными яйцами. Вечером, часов в 16, снова тронулись в путь.

В районе этого города река Гань довольно широка, до 0,5 км. В этом месте через нее перекинут понтонный разводной мост. Ниже Ганьчжоу начинаются пороги. На острове в местечке Танлан, утопая в зелени, возвышался храм, почитавшийся матросами и рыбаками как священное место. Когда мы приблизились к нему, наш рулевой, молодой черноволосый парень, весельчак и острослов, схватил заблаговременно приготовленные курительные благовонные свечки, подбежал к носу сампана, водрузил их там в какое-то отверстие, воскурил, сделал несколько молитвенных приседаний и прошептал молитву.

Пассажиры сампана часто грелись на солнце на палубе и напевали нестройными голосами песни, чаще всего про «Ягодку Дуню». Как-то вечером после нашего очередного концерта во время паузы неожиданно донесся молодой звонкий голос: «Дуня, Дуня, Дуня — я, Дуня — ягодка моя». Это пел наш рулевой, удивительно правильно схвативший слова и мотив нашей песни.

Мы продвигались вперед очень медленно из-за частых встреч правительства с населением крупных городов и их администрацией. По ночам тоже приходилось останавливаться, поскольку фарватер реки не был провешен для движения в темноте. 28 ноября мы пристали к небольшому городку Тайхо. Накрапывал мелкий дождичек. Никто из правительства не вышел для встречи с местным населением и властями города. Эта почетная миссия выпала на долю М. М. Бородина.

Наконец, 29-го мы, советники, в 3 часа дня прибыли в Цзиань. Оказалось, все члены правительства приехали уже семь часов тому назад. Нас ожидала торжественная встреча с пальбой хлопушек и бог знает еще чего. Наша гражданская публика отправилась в паланкинах и на лошадях на банкет. Но М. М. Бородин решил дипломатически «заболеть». Он был обижен бестактностью некоторых министров. Они как бы забыли про главного политического советника, избегали его и, по существу, прервали с ним всякое общение. Нас не предупреждали ни о месте стоянки, ни о времени выезда. А о таких [174] мелочах, как довольствие советников, никто не заботился. Министр Сунь своих обещаний не выполнял и даже не предупредил об изменении плана поездки. М. М. Бородин, стремясь навести порядок хотя бы в советской группе советников, назначил Снегова ее комендантом. Михаил Георгиевич со свойственной ему энергией приступил к исполнению своих обязанностей.

2 декабря, после того как туман рассеялся, мы двинулись в путь. За 10 км до Наньчана нас встретил главнокомандующий Чан Кай-ши, который стоял на палубе парохода, одетый в военную форму с гоминьдановским галстуком, повязанным, как у пионеров. Среднего роста, худощавый, с впалой грудью, он не производил импозантного впечатления. Лицо его сияло от самодовольства. Он старался придать своей позе величественность, но ему это плохо удавалось.

В Наньчане правительственную группу ожидал торжественный прием, играли два духовых оркестра, самолеты сбрасывали листовки.

Вечером во дворце дубаня, где разместилась штаб-квартира главнокомандующего, состоялся банкет. Чан Кай-ши произнес полуторачасовую речь, по сути дела явившуюся изложением его программы. Остальные члены правительства, чтобы не «терять лица», тоже поговорили минут по 30—40. В общем, не банкет, а заседание парламента. Чан Кай-ши призывал к незамедлительному наступлению. Он держался не только как хозяин, но и как диктатор. Рядом с собой он усадил М. М. Бородина и В. К. Блюхера.

3 декабря в 12 часов снова был банкет у Чан Кай-ши, но уже иного порядка. Чан Кай-ши по-прежнему председательствовал, члены правительства сидели там, где успели занять места. На этот банкет пригласили дам и обошлись без длинных речей.

4 декабря для советников состоялся доклад В. К. Блюхера, а точнее, беседа, длившаяся семь часов. Общий вывод сводился к следующему: наступление временно необходимо прекратить, следует завершить борьбу на флангах, чтобы лучше обеспечить военно-стратегическое положение, с мукденской группировкой не стоит портить отношений.

5 декабря члены правительства и некоторые наши советники отбыли в Ханькоу. У меня нет точных данных о том, какие решения по вопросам политической и хозяйственной жизни во вновь занятых провинциях приняло правительство, но сложилось впечатление, что практические меры для улучшения положения не принимались. Например, не успели члены правительства доехать до Уханя, как в Наньчане вспыхнули забастовки из-за финансового кризиса. Бастовали ремесленники, лавочники, рикши. Я видел массовую демонстрацию рабочего люда, которые как флаг несли рабочую рубаху с пятнами [175] крови. Все объяснялось просто. Вновь занятые провинции были обременены налогами старых хозяев-милитаристов У Пэй-фу, Сунь Чуань-фана и др. Новые хозяева — неомилитаристы типа Чан, Кай-ши и Тан Шэн-чжи — самовольно создавали новые формирования, не учитывая реальных возможностей, облагали население налогами.

Разлад между правительством и неомилитаристами все более углублялся. Чан Кай-ши своим пренебрежительным отношением к членам правительства на банкетах в Наньчане подчеркивал этот разлад. Как-то на банкете в Учане, устроенном для нас начальником Политического управления генералом Дэн Янь-да (сменившим Чэнь Гун-бо), выступил мой старый знакомый по провинции Хэнань генерал Бо Ли-вэй, В своем выступлении он говорил о жадности китайских генералов, для коих корыстные интересы важнее общественного дела.