Возвращение через Шаньси в Пекин

После самоликвидации 2-й Национальной армии нам ничего другого не оставалось, как выбираться через провинцию Шаньси в Пекин. Начальник группы советников предложил мне с переводчиком Чжао отправиться вперед и пройти до самого Пекина. Предстояло проделать пешком около тысячи километров через Тайюань до Датуна, а дальше проехать по железной дороге, если железнодорожное сообщение к этому времени не будет нарушено. Это путешествие осложнялось тем, что в Шаньси находились враждебные армии. Договорились, что мы с Чжао переправимся на лодке через Хуанхэ и, выйдя на берег, покажем соответствующими условными знаками, что перебрались благополучно. 6 марта, прихватив ручной чемоданчик, мы с Чжао на утлой рыбачьей лодке пустились в путь. Река возле поселка Пинлу как бы зажата высокими берегами, а поэтому течение здесь очень быстрое, почти как в торных речках. Вода желтая и мутная, как жидкая глинистая грязь. На лодке мы с Чжао чуть было не поссорились. Он хотел выкинуть мой револьвер и карту в Хуанхэ, но я был против, хотя и знал, что за провоз оружия иностранцам полагается тюрьма или еще того хуже. При высадке военная охрана заставила всех пассажиров лодки поднять руки вверх и обшарила карманы и вещи. Я протиснулся вперед. Чжао перевел, что я — французский инженер, ограблен 2-й Национальной армией и еду в Тайюань. Они отнеслись ко мне очень вежливо, багаж не осматривали и даже указали гостиницу, где можно переночевать. Устроившись в какой-то харчевне, мы тотчас же вышли на берег Хуанхэ, откуда виднелся противоположный берег и дом, где расположились Скалов и остальные члены нашей группы, и просигналили им о благополучной нашей переправе. Затем мы стали выяснять свой дальнейший путь. Надо было выйти на автомобильную дорогу, пролегавшую через г. Янчэн на Тайюань, для этого нам предстояло пересечь хребет Чжуйтан по горной тропе.

Провинция Шаньси занимает обширное возвышенное плато высотой от 1 тыс. до 3500 м, площадью 161 842 кв. км, с населением около 11 млн. Шаньси со всех сторон окаймлена горами. Горы, известные под общим названием Тайханшань, протянулись по границе с провинцией Чжили. На вершинах этих гор проходят ответвления Великой китайской стены. Вдоль северной границы по гребням гор тоже проходит Великая китайская стена. На востоке провинции, вдоль левого берега р. Фэньхэ, тянется горная цепь Хошань высотой до 2400 м с крутыми западными склонами. Другой хребет, Ляньчжашань, возвышается вдоль правого берега этой реки. С запада и с юга Шаньси естественной преградой служит [107] Хуанхэ. Изолированное положение Шаньси и отсутствие междоусобных войн китайских милитаристов на ее территории после революции 1911 г. способствовали улучшению благосостояния этой провинции. Нам говорили, что в провинции совсем нет нищих. Действительно, во время нашего путешествия вдоль всей провинции с юга на север нам попались только семь нищих (четыре шаньдунца, два хэнаньца и один неизвестно откуда). Шаньси к тому же славилась своими минеральными богатствами. Ее каменноугольные копи — одни из самых мощных и доступных в мире. Кроме того, здесь имеется железная руда, сера, озерная соль и нефть.

Переночевав в харчевне, мы на следующий день, 9 марта, в 7 час. 30 мин. утра двинулись в путь через провинцию Шаньси к Датуну{13}. Для перехода через хребет Чжунхалан мы заблаговременно наняли мулов. Это незаменимый транспорт при путешествии в горах: мулы — сильные, выносливые и осторожные животные. От седока требуется лишь одно — не мешать мулу выполнять порученную ему работу. Погонщик мула прикрепил к седлу мой ручной чемоданчик, и мы двинулись. За один час преодолев небольшой подъем в 6—7 ли (т. е. 3—3,5 км), мы достигли селения Шау. Впереди лежало селение Мачэн, дорога к нему вилась по лёссовому ущелью. Чтобы излишне не утомлять животных, на крутых подъемах мы шагали пешком. Забираясь все выше по тропе, мы все сильнее ощущали дыхание северо-западного муссона.

Самый трудный участок пути оказался на перевале. Здесь узкая скользкая тропа пролегала по карнизу горы, круто обрывавшемуся в пропасть глубиной 700—800 м. Кое-где лежал снег. Я думал, что надежнее по этому карнизу идти пешему, однако это оказалось не так, мои микропористые ботинки подвели меня. Я поскользнулся и чуть было на собственном опыте не проверил закон падения свободного тела с высоты 800 м, но успел ухватиться за карниз и кое-как выбраться на тропу. По совету проводника я уселся на гнедого мула. Мне пришлось сесть по-дамски на седло, которое ерзало туда и сюда, но другого выхода не было. Мул был очень опытен и осторожен: прежде чем сделать шаг вперед, он одной ногой убеждался в прочности грунта.

Между тем ветер становился временами таким сильным, что увлекал с собой не только лёссовую пыль и песчинки, но и мелкие камешки. Песчинки больно царапали лицо, забивали глаза и уши. По дороге мы часто встречали людей в очках с боковыми сетками, которые до известной степени предохраняли глаза от пыли при порывах ветра.

Миновав перевал, в 12 часов мы начали спуск вниз. [108]

Спуск был настолько крутым, что моя голова почти касалась крупа мула, а он на брюхе съезжал в лощину, забитую снегом, и затем по каменистому дну лощины до вала. Этот вал (дамба) длиной 50 км опоясывал соляное озеро Янчи, защищая прилегающую местность от наводнений. Озеро находилось под охраной специальных военных отрядов, одетых в общекитайскую военную форму. Соль служила одним из важнейших источников дохода дубаня Янь Си-шаня. Озеро представляло собой ряд бассейнов, огороженных валами. Мы обогнули озеро по дороге, проложенной по одному из валов, и в 6 часов вечера прибыли в Янчэн. Здесь мы остановились на ночлег в одной из гостиниц.

От Янчэна на север идет автомобильная дорога, которая на картах не обозначена, там же есть стоянка автомашин. Однако машины были реквизированы на военные цели, а потому дальнейшее путешествие на север предстояло совершать на рикшах. Мы наняли двух рикш, рослых парней, которые взялись довезти нас до самого Тайюаня за 15 юаней. С их хозяином мы договорились, что они будут питаться на свои деньги. В пути, однако, они питались за мой счет. Мы сделали так, чтобы хозяин не знал и не снизил им заработную плату.

И вот перед нами хорошо укатанная автомобильная дорога шириной до 9 м, с придорожными канавами. Вдоль дороги — столбы с телефонно-телеграфными проводами. Из-за отсутствия подробной карты очень важно было дать хотя бы примерное описание этого пути, произвести маршрутную съемку. Правда, это требовало от меня большого напряжения сил, так как в сутки приходилось преодолевать 100 — 140 ли (50—70 км) в зависимости от трудности пути, а также возможности остановиться на ночлег, найти харчевню. При такой скорости я мог заметить лишь общий характер дороги и близлежащей местности, мостов и рек.

В беседах с местными жителями удавалось выяснить некоторые данные о населенных пунктах: чем занимаются местные жители, какие налоги с них взимают, какие злаки сеют и т. п. При этом мы сталкивались с большими трудностями, поскольку Чжао — шаньдунец, а разница в диалектах настолько значительна, что ему нередко приходилось прибегать к помощи иероглифов, которые он здесь же, на песке, и изображал. В первый день мы прошли 105 ли, т. е. более 50 км. Средняя скорость нашего передвижения была около 11 ли (3,5 км).

Самым крупным из населенных пунктов, встречавшихся нам по пути, был город Аньи. Город, обнесенный стеной, имел около тысячи дворов, 70% его населения составляли крестьяне, занимавшиеся хлопководством. Доход с 1 му исчислялся в 30—40 юаней. Местность здесь представляла собой [109] лёссовые террасообразные возвышенности без крупных подъемов и спусков. У селения Цунгоучэн дорогу пересекала р. Суйхэ. Течение ее быстрое, ширина водной части — всего 3—4 м, вода желтая. Начиная от селения Шагодянь (300 дворов) местность более пересеченная, овражистая. С крестьян взимался налог в 140—160 тунцзыров в год с 1 му на содержание школы и больницы. Любопытно, что в школу должны были ходить все дети, иначе взимался штраф.

На ночлег мы остановились в Вэньси, довольно крупном населенном пункте (около 1 тыс. дворов и более 200 мелких торговых и кустарно-промышленных предприятий). Путешествие по Шаньси оказалось более безопасным, чем по другим провинциям. Даже в Шагодяне участок имел восемь полицейских. Китайские хунхузы (на севере) или туфэи в Хэнани представляют собой крупные своеобразные организации. Чжао довелось основательно с ними познакомиться и испытать на себе их методы взимания дани с местного населения. Чжао когда-то служил приказчиком в одном торговом предприятии в Харбине. Однажды хозяин отправил его по делам в г. Цзямусы. Было уже темно, когда пароход проплыл мимо селения Мяоцун на р. Сунгари.

Неожиданно послышалась ружейная пальба, целая туча джонок облепила пароход, и десятки людей в лохмотьях с криками и шумом полезли на борт. Угрожая оружием, они заставили капитана застопорить ход, а затем причалить к берегу у устья р. Муданьцзян. Здесь всех пассажиров высадили, и начался допрос с пристрастием. Настала очередь Чжао. Надо сказать, что Чжао всегда носил городское европейское платье: котелок, пиджак, рубашку с хорошо накрахмаленным воротничком, галстук и приличное пальто. Все заверения Чжао, что он всего-навсего приказчик и денег у него больших никогда не было и нет, были напрасны. Он предъявил им свои документы. Но хунхузы не пожелали утруждать себя исследованием юридических тонкостей. Они приступили к допросу старым, испытанным способом. Допрос велся, как в диалоге Орлика и Кочубея из «Полтавы»: «Где спрятал деньги?...Деньги где? Скажи... Молчишь? Ну, в пытку».

Бедного Чжао привязали веревками за большие пальцы обеих рук к сучьям высокого дерева и подтянули вверх так, что он только кончиками ног касался земли. «Деньга где, скажи!» Один из бандитов со свирепой рожей и кривым глазом взял толстую палку и стал бить Чжао по животу. Горемычный Чжао кричал и стонал до тех пор, пока не потерял сознание. Тогда его отпустили. Корчась от боли, он лежал, свернувшись калачиком под деревом. Затем хунхузы, завершив допрос, согнали ограбленных пассажиров и команду в овраг, а сами принялись готовить ужин: пшенную кашу с [110] мясом. Когда каша была готова, это «доблестное» воинство расположилось около котлов и мисок и со смехом и прибаутками приступило к ужину. Один из хунхузов с добродушным лицом обратился к Чжао: «А ты чего смотришь? Бери ложку, присаживайся и ешь». Но, по словам, Чжао, он был «шибко сердитый» и не стал есть.

У нас были опасения, что история с допросом Чжао на Сунгари повторится и в Шаньси. На следующий день, 11 марта, мы продолжали наше путешествие. Встали пораньше, чтобы успеть поесть и отмаршировать до наступления сумерек свои 60—70 км. Я шел пешком. Рикша вез мой небольшой чемоданчик. Нам, советским людям, претило ездить на рикше. Кроме того, я взялся вести маршрутную съемку, а на рикше это делать было неудобно. Чжао был менее щепетилен и большую часть пути ехал на рикше и клевал носом. К северу от Вэньси автомобильная дорога проходила по долине р. Фэньхэ, постепенно взбираясь все выше. Мы прошли местечко Динчэн, имевшее 810 дворов и 20 торговых и кустарных промышленных предприятий. Местность становилась все более пересеченной, и дорогу часто преграждали овраги.

Остановку на обед мы сделали в местечке Хомачэн, отсюда Фэньхэ резко сворачивала на запад до впадения в р. Хуанхэ. Фэньхэ, крупная горная река провинции Шаньси, приносит много ила, протекает с севера на юг до Хомачэна, через всю провинцию и главный город Тайюань. Фэньхэ вообще широкая река, но в это время года она мелководна и разбивается на множество отдельных ручьев. В этот день мы нашли себе ночлег вблизи крупного населенного пункта Цюймо (в нем около тысячи торговых предприятий). Здесь мне представилась возможность немного подробнее ознакомиться с жизнью местных жителей.

В городе было примерно шесть помещиков, владевших более 300 му земли каждый. 50—60 семейств арендовали землю на три с половиной года, арендная плата составляла 3,5 юаня за 1 му, доход — 15—16 юаней с 1 му. Удобрения и скот — арендатора. Арендная плата не менялась в зависимости от урожая, поэтому в случае неурожая положение арендаторов было незавидным. У них отбирали все имущество в счет погашения задолженности. Арендаторами были преимущественно выходцы из других провинций: хэнаньцы и шаньдунцы. Налоги взимались на содержание школ и полиции, торговый налог составлял около 200 тунцзыров в год. Каждый уезд платил дубаню Ян Си-шаню 30—40 тыс. юаней военного налога, который распределялся между крестьянами по 100 тунцзыров с 1 му.

Дорога пролегала по долине р. Фэньхэ, защищенной с запада горными цепями Ношань и Любляншань, а с востока [111] — Хошань. Местность сильно пересеченная, склоны обеих горных цепей покрыты лесом. Дорога, в частности в районе Мэнчэна, проходит через лёссовые ущелья. Мэнчэн имеет около 400 дворов. В том районе, по заявлению одного купца — торговца пушниной, мех тогда вздорожал на 100%. Земля тоже сильно поднялась в цене. Цена 1 му земли среднего качества — 40—50 юаней, а хорошей земли — 100 юаней. Для того чтобы прокормиться, на каждого человека надо иметь по крайней мере 5 му.

Южнее Пинъяна нам встретился отряд шаньсийских войск: шесть артиллерийских орудий и повозки со снарядами. Войска не могли похвастаться дисциплиной и строевой выправкой, на походе — ни строя, ни порядка. С 12 на 13 марта мы ночевали около большого города Пинфу, расположенного в стороне от дороги. В городе около 800 торговых и кустарных промышленных предприятий. Купцы жаловались, что в городе большой наплыв европейцев, которые скупали хлопок и другие товары, взвинчивая цены. Дубань Янь Си-шань к ним благоволил и не взыскивал пошлины. 13 марта в 7 час. 15 мин. утра мы отправились дальше. Дорога намного повысилась, у местечка Хундин высота над уровнем моря достигла около 500 м. Дорога по-прежнему шла по долине р. Фэньхэ, окруженной горами, на левых склонах которых простирались обширные поля.

В местечке Хундин насчитывалось более 400 торгово-промышленных кустарных предприятий. В этот день в городе был праздник и конская ярмарка, на которую понаехало много народа. Там и сям пускали фейерверки, играла незатейливая музыка. День был солнечный, теплый. Создалось впечатление, что население Шаньси благоденствовало под «мудрым» правлением дубаня Янь Си-шаня и при содействии французских купцов и предпринимателей. Но каждая медаль имеет оборотную сторону.

Я обратил внимание, что Чжао о чем-то перешептывался с хозяином гостиницы, высоким, гибким, моложавым китайцем, видно, большим пройдохой. Чжао стал приглаживать свои волосы, встряхнул пальто, и затем оба куда-то удалились. Надо заметить, что Чжао был холостяк, но к женскому полу относился положительно. Примерно через час Чжао вернулся, вид у него был какой-то озадаченный. Я его ни о чем не расспрашивал, знал, что Чжао откровенно все сам расскажет. Некоторое время спустя он подсел ко мне и начал историю своего приключения.

— Моя пошла за чжангуйдэ (хозяин постоялого двора), пришли к дому с закрытыми воротами. Чжангуйдэ постучал, какой-то мужчина подошла к нему, и они о чем-то пошептались, после чего мужчина открыл ворота. Вошли в небольшую, чисто прибранную комнату. В комнате у окна сидела [112] молодая женщина и рукодельничала. Чжангуйдэ ушел, оставив нас вдвоем. Разговаривали о том о сем. Женщина подошла к кровати, оправила ее. В это время за перегородкой заплакал ребенок. Женщина выбежала, утихомирила его, вернулась, села на кровать. Моя спросил ее, чей это ребенок.

— Это мой сынок.

— А муж твой где?

— А он открывал вам ворота.

Чжао сразу потерял охоту оставаться там.

— Дал моя ей два доллара, поблагодарил за приятный разговор и ушел.

Вот тебе и изнанка счастливого царства «доброго» дубаня Янь Си-шаня, где мужья торгуют женами.

Мы продолжали наш путь после обеда все по той же пересеченной местности с лёссовыми террасами по довольно широкой долине. Горы возвышались по обеим сторонам дороги на 5—10 ли. С 13 на 14 марта ночевали в селении Шита.

14 марта снова тронулись в путь. Каменистые утесы нависали над дорогой от Наньгуаня до Чаяли, шедшей в гору. Фэньхэ здесь отличалась очень быстрым течением, на ней было много водяных мельниц и запруд. Попадались небольшие села, зажиточные крестьяне сдавали землю в аренду преимущественно переселенцам из Шэньси. От Хочжоу дорога шла по левому протоку р. Фэньхэ в гору. Повсюду широко применялось искусственное орошение, что при лёссовом характере почвы позволяло собирать обильные урожаи.

С 14 на 15 марта мы ночевали в селении Чантягуань, возвышавшемся на 1,2 км над уровнем моря, поэтому было довольно прохладно. Харчевни, в которых мы обычно останавливались, не блистали чистотой. Спали мы не раздеваясь, а питались так: я в большинстве случаев ел яичницу или крутые вареные яйца, а Чжао брал лапшу и другие китайские блюда. Я рассчитывал на то, что яйца легче поддавались санитарной обработке, чем другие китайские блюда, особенно подаваемые в холодном виде.

Но вот как-то случилось, что в Чанли куриных яиц не оказалось. Чжао предложил только что свареную похлебку, уверяя, что она вкусна и чисто приготовлена. Делать было нечего, нужно же что-нибудь есть, назавтра предстоял трудный путь через горный перевал. Нам подали похлебку, как мне показалось, грибной суп. Я съел с аппетитом целую миску и потребовал еще. То, что грибы выглядели как-то странно, с бугорками, я объяснил тем, что в Китае все не так, как у нас, и опорожнил вторую миску. После ужина, напившись чаю, ко мне подсел Чжао и с заговорщическим видом спросил:

— Алекшей Вашильевич, твоя знаешь, что кушай?

— Как что? Грибной суп. [113]

— Ни черта подобный! Трепанга.

Что мне оставалось делать? Плеваться было поздно, а на вкус блюдо мне понравилось.

После ночлега в Чантягуане мы ранним утром двинулись в путь: нам предстояло преодолеть самый возвышенный участок — от перевала через седловину к другому перевалу. Наиболее высокая точка перевала Хансаньялин была за селением Линши, а затем начался довольно крутой спуск в лёссовое ущелье. Речная долина расширилась, горы отступили в стороны. Населенные пункты выглядели более зажиточно, чем на юге Шаньси. Селения обнесены прочными глинобитными стенами. Пройдя без остановки часов двенадцать, мы остановились на ночлег в довольно крупном селении Чанлинчэн, оно имело 700—800 дворов и около 100 торгово-промышленных и кустарных предприятий. Крестьяне-середняки, самые богатые, имеют 100 му, земля неважная. Применяют искусственное орошение.

От Чанлинчэна нам оставалось полтора-два перехода от Тайюаньской железной дороги. Мы торопились в Тайюань в надежде, что там удастся достать автомашину до Датуна, пока не начались военные действия между 1-й Национальной армией и армией Янь Си-шаня. От Чанлинчэна дорога вела на северо-восток по берегу реки до крупного населенного пункта Пинъяо и далее на север до железной дороги. Кругом расстилалось плоскогорье, поросшее лесом, располагавшееся над уровнем моря до 1 км. Мое путешествие пешком, по горам не прошло даром — отскочила микропористая подошва у моих ботинок. В селениях, через которые мы проходили, кожаной обуви нельзя было достать. Когда мы дошли до ближайшей железнодорожной станции, наш вид не внушил бы доверия любому, даже маловзыскательному блюстителю общественного порядка. Мы не то чтобы загорели, а скорее были опалены горным солнцем и северными муссонами. Лёссовая пыль нас пропитала, как говорится, насквозь, до самых костей. Костюмы наши были измяты и покрыты толстым слоем пыли. В довершение всего оторванная подошва ботинка каждый шаг сопровождала чечеткой.

В ближайшей харчевне мы привели себя в более или менее сносный вид. Мы расплатились с рикшами и, одарив их за добросовестную работу, двинулись на станцию. Я рассчитал время так, чтобы прибыть на станцию за пять минут до отхода поезда, дабы укрыться от глаз железнодорожной полиции. Но рикши в благодарность за даровое питание и щедрые чаевые с шиком подкатили нас к станции не за 5, а за 15 минут до отхода поезда. Естественно, жандармский унтер-офицер сразу нас заметил. Он несколько раз прогуливался мимо, пристально разглядывая нас. Наконец поезд подоспел, и мы заняли купе первого класса на два человека. Но жандарм [114] тоже вошел в поезд и уселся на скамейке против нашего купе. Входная дверь в купе была из матового стекла. Бедняга Чжао совсем пал духом. В моем ручном чемоданчике лежали далеко не мирные предметы: револьвер, карта с отметками маршрута, маршрутная съемка 500 м с заметками о движении шаньсийских войск и бинокль. Я подошел к двери, посмотрел на жандарма, свистнул и жестом руки предложил ему убраться. Он послушно ушел.

Сопровождавший нас жандармский служака успел доложить своему начальству, и полицейские ожидали нас на вокзале. Чжао был ни жив ни мертв. Но пыльные очки маскировали выражение его глаз, а налет пыли скрывал побледневшее лицо. В подобной ситуации наиболее верное средство — нахальство. Поэтому я прямо подошел к ним и предложил Чжао перевести вопрос: «Где находится гостиница "Фаго фандянь"?» Они любезно дали мне адрес и, по-видимому, очень обрадовались, что я намерен остановиться в этой гостинице. В гостинице оказались комфортабельные номера, с ваннами и другими удобствами. С минуты на минуту должна была прийти администрация гостиницы или жандармы, с тем чтобы узнать, куда мы едем, произвести осмотр документов и т. д. Еще было время сжечь свои записки, перспективные съемки во время боя у Чжумадяня. Но уничтожить плоды своих трудов, потребовавших огромных усилий и напряжения нервов, у меня рука не поднималась, хотя Чжао умоляюще взирал на мой чемодан.

Наконец явился администратор и попросил визитную карточку. И вот внизу на табло приезжающих появилась фамилия Пьера Роллана. После этого мы стали приводить себя в порядок. Пришлось три раза менять воду в ванне, чтобы смыть с себя добрый плодородный китайский лёсс, способный проникать через несколько слоев одежды. Следующей моей заботой было найти кожаные ботинки. Задача оказалась очень сложной, так как кожаную европейскую обувь здесь не носили, хотя Тайюань и был зоной французского влияния и здесь проживала большая французская колония. Наконец, совершенно случайно я нашел одну-единственную пару ботинок, которые оказались почти впору.

Когда я возвратился в гостиницу, слуга сообщил, что представители французской колонии выразили желание со мной познакомиться и спрашивали, когда можно видеть меня. Я знал французский язык и довольно бегло со сносным произношением мог вести беседу на несложные темы, но все же не настолько бегло, чтобы любой француз меня понял. Пришлось сказаться больным и выходить к столу только тогда, когда никого не было. Я обучил Чжао отвечать на мои вопросы лаконичными фразами и словами: да, нет, правильно, это точно и т. д. И когда бой приносил нам кушанье, [115] добрый Чжао французил хотя и невпопад, но добросовестно. Наши попытки раздобыть автотранспорт до Датуна не увенчались успехом. Тем временем любопытство французов разгорелось настолько, что некоторые стали бесцеремонно заглядывать к нам в дверь. Я вынужден был лечь в постель и изображать больного, дабы любым способом избежать встречи с обитателями французской колонии. Интерес французов к моей личности объяснялся просто: своим псевдонимом я избрал громкую французскую фамилию. Мы ломали голову, как поскорее исчезнуть. Мы наняли рикш и на рассвете 19 марта тайком выехали в Датун.

Наше путешествие дальше продолжалось в том же духе, что и до Тайюаня. Я производил маршрутную съемку автомобильной дороги и собирал информацию о селениях и их жителях. Чжао то шагал рядом, то дремал на рикше. Дорога становилась все круче, пока, наконец, на четвертые сутки мы, не увидели перевал через хребет Шихушань, в 10 км к северу от Фанчисяня, довольно крупного населенного пункта. На перевале обнаружилась целая система оборонительных сооружений, по сути дела небольшая крепость старинной постройки — форт. Укрепление как бы закрывало проход от Датуна на Тайюань и составляло единое целое с одним из ответвлений Великой китайской стены, тянувшейся от Нанькоуского ущелья по горам, вдоль северной границы провинции Шаньси и далее. Стены и крепость хорошо сохранились. Со стен крепости открывался широкий кругозор на север и северо-запад километров на двадцать. Песок, принесенный северными муссонами из пустыни Гоби, сильно сократил в некоторых местах высоту стены. Но и по сию пору Великая китайская стена не утратила своего значения как противотанковое препятствие.

Через двое суток мы достигли конечного пункта нашего пешеходного путешествия — Датуна, крупного города, обнесенного высокой каменной стеной. Мы с Чжао хотели через ворота войти в город, чтобы устроиться на ночлег, но восемь солдат со штыками наперевес преградили нам путь. Перспектива ночевать под открытым небом меня не радовала.. Я подступил к ним вплотную и потребовал через Чжао вызвать их начальника. Стража растерялась. Солдаты переглядывались, не зная как быть. На шум из караульного помещения выскочил офицер. Он очень вежливо нам разъяснил, что в город он может нас впустить, но до утра мы уже оттуда не выйдем. А если мы намерены дальше ехать по железной дороге, то лучше пройти на станцию, которая находится, недалеко от города, и подождать поезда на Пекин, прибывающего через час. Нам оставалось только поблагодарить любезного офицера и поторопиться на станцию. Мы как раз вовремя успели сесть на последний поезд. [116]