Критерии стабильности и дестабилизации российского политического режима

В рамках предложенной формулы стабильности и с учетом особенностей российского политического режима, должен, на наш взгляд, решаться вопрос о критериях дестабилизации режима.

Современный российский режим, несомненно, извлек ценные уроки из распада СССР, а также Китайской модели выхода из кризиса. Его аналитики продемонстрировали не только способность критического осмысления исторического опыта, но и прогностические способности. Отмеченные нами пять основных факторов стабильности/ дестабилизации режима были последовательно учтены в политическом проектировании последних 20 лет.

1) В условиях кризиса глобализации как либерального проекта (глобальный конституционализм), связанного с противостоянием тенденций к интеграции и фрагментации международных отношений, была сделана ставка на фрагментацию – выстраивание баланса международных отношений по линии союза с группой государств, не удовлетворенных status quo в международной политике, сложившегося с окончанием Холодной войны к началу XXI в. Это позволило эффективно противостоять внешнему давлению (санкции, по признанию инициаторов, не достигли заявленной цели, если не привели к укреплению режима), восстановить утраченные приоритеты имперской политики, связанные с доминированием, экспансией и присоединением новых территорий, что стало фактором укрепления внутренней легитимности режима.

2) Легитимирующая формула режима, принятая в Конституции 1993 г., не была отброшена, но последовательно трансформировалась в направлении авторитаризма и, насколько можно судить по социологическим опросам (в том числе оппозиционным власти), в целом разделяется статистическим большинством населения. С установлением полного контроля над всеми ветвями власти – Государственной Думой и региональными парламентами, Советом Федерации и Конституционным Судом, правящая группа получила возможность (квалифицированное большинство) для полного изменения Конституции, но предпочла сохранить ее для поддержания преемственности легитимирующей формулы, правда, с ее радикальной корректировкой. Режим конституционной диктатуры, сочетая административно-правовые и репрессивные меры, успешно парализовал критиков легитимности режима — независимые гражданские институты, оппозиционные партии и их лидеров, передвинув их за рамки регулярного политического процесса и, фактически, лишив доступа к электорату (в качестве «иностранных агентов»).

3) Правящая элита, несмотря на определенную дифференциацию состава (связанную, преимущественно, с источниками рекрутирования), выглядит достаточно гомогенно. Если на этапе формирования политического режима, до 2010 г. правящий класс характеризовался большой неоднородностью (связанной с присутствием как советской номенклатуры, так и «новых людей», амбициозных представителей региональной власти и коммерческих структур), то в последующее время возобладала тенденция к ее унификации, централизации и иерархиизации (административная реформа и выстраивание «вертикали власти» уже к 2005 г.), действующей в соответствии с новыми закрепленными формальными и незакрепленными неформальными правилами (Дело Юкоса). Прогнозы о возможном расколе элиты (на так называемых «либеральных экономистов» и «силовиков»), если и имели некоторые основания ранее, сегодня не выглядят убедительно. В реальности, силовой блок (прежде всего структуры госбезопасности) сохраняет монополию на власть и контроль, а их координация замкнута на лидера. С этих позиций стала возможна «чистка» элиты (начиная с 2004 г., особенно, фактическая смена губернаторского корпуса перед выборами 2016 г.) и отстранение ряда влиятельных региональных лидеров в силу «утраты доверия». Предпринятая в рамках конституционной реформы политика «национализации элит» (запрет двойного гражданства и счетов в иностранных банках) — стала инструментом консолидации элиты на приоритетах власти. Внутриэлитные конфликты, насколько можно судить по доступной информации, не выходят за рамки экономических и административных споров и разрешаются лидером в узком кругу сугубо доверенных лиц.

4) Сложный вопрос о преемственности лидерства получил разрешение (хотя и сугубо прагматическое) с принятием поправки, допускающей фактически неограниченное пребывание у власти действующего лидера. В поправках к ч. 3 ст. 81 (о сроках президентских полномочий) представлено противоречивое решение – одновременное сохранение и разрыв конституционной преемственности в этом вопросе. С одной стороны, конституционный принцип сменяемости власти не ставится под сомнение, а норма об ограничении сроков пребывания одного лица в должности президента не только не отменяется, но закрепляется в более жесткой форме – «одно и то же лицо не может занимать должность президента РФ более двух сроков» — без ранее присутствовавшего слова «подряд» (что позволяет сохранить общую конституционную легитимность и даже продемонстрировать ответ на социальный запрос о сменяемости власти). С другой стороны, в текст указанной статьи вводится «оговорка» об обнулении предшествующих сроков действующего президента в связи с самим фактом конституционного пересмотра: данное ограничение, — констатируется здесь, — не распространяется на лицо, занимающее (или ранее занимавшее) эту должность на момент вступления в силу этой поправки. Вводится, таким образом, особое «переходное положение» от старой конституционной нормы к новой, открывающее перспективы для действующего лидера участвовать в качестве кандидата в выборах президента и занимать эту должность вне зависимости от числа сроков, которые он занимал до вступления данной поправки в силу. Фактически этим закрепляется возможность его пребывания у власти в течение двух следующих сроков по окончании текущего мандата в 2024 г. (т.е. до 2036 г.), а теоретически даже бессрочного правления (поскольку, это будет зависеть от интерпретации границ «переходного периода»).

5) Единство системы и ее легитимность, поэтому, в возрастающей степени определяются персональными качествами главы государства, который является носителем как конституционных, так и метаконституционных полномочий, выступая не только «гарантом конституции», но и «гражданского мира», т.е. обладая всем объемом регулярных и чрезвычайных полномочий. Наделение физической персоны функциями правителя, идеолога и символа политической системы усиливает ее нестабильность, однозначно связывая легитимность режима с успехом лидера, и порождает неопределенность в будущем (ибо нельзя институционализировать персону).

Итак, если эти наблюдения верны, следует признать, что российский политический режим не только не испытывает системного кризиса (в предложенном нами понимании термина), но, напротив, демонстрирует достаточно высокий уровень стабильности в краткосрочной перспективе (под краткосрочной перспективой обычно понимается один электоральный цикл, хотя в данном случае стабильность никак не связана с выборами). В долгосрочной перспективе (7 лет) этот вывод, однако, кажется менее убедительным, поскольку возрастают системные риски поддержания достигнутой стабильности политического режима.