ЛЕКЦИЯ 2. Доникейская патристика

Имена и даты. Разумеется, целью наших штудий может быть лишь самое общее и достаточно поверхностное знакомство с патристикой, но все же при всей своей поверхностности достаточное для того, чтобы мы могли отдать себе отчет в том, какие глубины скрывает она в себе, какую, в общем, решающую, роль играет в судьбе западной метафизики, нацеливая ее на так и не состоявшийся в рамках онто-тео-логии онтологический переворот, связанный с приоритетом поступка.

Поступок, о котором говорят первые христианские богословы, это то самое христианское обращение, которое пока что сосуществует с языческой «заботой о себе», постепенно, однако, ее вытесняя. Но вместе с более или менее успешным вытеснением постепенно изменится и сам характер христианского обращения. Поначалу это обращение чаще всего означает мученическую смерть, во всяком случае, готовность к ней: «Если мы, - пишет Игнатий Антиохийский, - чрез Него не готовы добровольно умереть по образу страдания Его, то жизни Его нет в нас». [1] В связи с необратимостью такого обращения меняется символика: традиционный образ упавшего в землю и проросшего зерна сменяется метафорой перемолотой пшеницы. У того же автора – а его ведь везут через всю империю в Рим, дабы отдать на растерзание зверям, и он просит друзей не пытаться освободить его, не оказывать ему «неблаговременной любви» - читаем: «Я пшеница Божия; пусть перемелют меня зубы зверей, чтоб я сделался чистым хлебом Христовым». [2]

Меняется и получает новый смысл архаическая символика мирового древа; чрезвычайно важная цитата из св. Иринея, епископа Лионского, - прямое подтверждение того, что, во-первых, символ мирового древа используется сознательно, в качестве уже новозаветного символа; во-вторых, с его помощью устанавливается система соответствий основных эпизодов Ветхого и Нового заветов, та самая симметрия, которая иллюстрирует самодостаточность христианского Св. Писания: «…Господь пришел к своим…”

Для уяснения того, что представляет собой доникейское богословие в интересующем нас аспекте, т. е. в плане истории философии, важно посмотреть, как, по каким параметрам и в какой плоскости разворачивается диалог христианских авторов с языческой философией. Диапазон этого «собеседования» широк – от полного неприятия до утверждения, что языческие философы постигли ту же божественную мудрость, только явленную не напрямую – в Откровении, а косвенно - в природе. Список непримиримых обычно начинают с Татиана (род. около 120 г.), за ним следуют Теофил (втор. пол.II в.), Тертуллиан (около 160 – около 220 г.), Арнобий, обратившийся около 300 г. и умерший около 327 г. (Никейский собор состоялся в 325 г.), и папа Григорий I Великий (около 540-604); миролюбиво настроенными считаются Юстин Мученик (обращение около 132 г.), Климент (род. около 150 г., умер около 215г.), Ориген (185-254), Лактанций (умер около 330 г.) и Боэций (около 480-525). Но не столько их собственная позиция важна, сколько то обстоятельство, что определяется она в общей – практической (сотериологической) плоскости, общей для христианских богословов и языческих философов. Только на этой почве они и могли сойтись – чтобы спорить, и, может быть, остаться врагами - на почве по-разному понимаемой «заботы о себе», по-разному понимаемого спасения, обретаемого то ли в «созерцательной жизни», то ли по ту сторону тварного бытия. По большей части не об отвлеченном знании ведут речь философы эллинистической и римской эпохи, а о блаженстве, и не о философии как любомудрии – любви и стремлении к мудрости – говорят они, а о достигнутом результате, о мудрости, которая и есть счастье. И христиане тоже говорят о мудрости, но для них, по слову апостола, мудрость мира сего есть безумие перед Господом. И те, и другие, считают друг друга безумцами, естественно, по разным причинам. Для просвещенных язычников, например, неоплатоника Порфирия, христиане уже просто потому безумцы, что полагают, будто мир создан для человека, что человек – венец творения.

Однако и самый непримиримый апологет (один из наиболее ярких примеров – Тертуллиан) будет сокрушать языческую мудрость по всем правилам античной риторики, пользуясь при этом понятиями античной философии. (Хороший пример – рассуждения Тертуллиана о «начале» [3] или пассаж из его же сочинения “о плоти Христа”, в котором античное представление о душе, обязательно обладающей знанием самой себя, notitia sui, без которого она не смогла бы управлять собой – ср. «Алкивиад» – трактуется в христианском духе. [4]). И конечно, с гораздо большим размахом то же самое будут делать христиане-поклонники античной учености и большие ее знатоки, например, Климент Александрийский. Здесь и начинается врастание философских слов в чуждый им изначально контекст, укоренение их на новой почве. Как это происходит, можно показать на указанном выше фрагменте из Тертуллиана, где он говорит о «начале». Всякое слово, прежде чем стать термином, понятием с достаточно узким значением, было обычным словом и обладало широким спектром значений – семантическим полем со своим центром и периферией. Становясь термином, слово утрачивает свою естественную полисемию или сильно ограничивает ее. Соответственно, когда слово с устоявшимся терминологическим смыслом попадает в иную систему координат, процесс его вживания в новую среду начинается с возвращения к исходной полисемии. Появляется вариативность, и, в конце концов, в центре поля оказывается другое значение, ранее бывшее факультативным. Именно это и происходит с «началом» в многочисленных комментариях на Шестоднев, когда из аристотелевых «причин» на первый план выдвигается «действующая»: «В начале сотвори…» Текст Тертуллиана говорит сам за себя, и нелишне его привести: «…в обычае у еретиков запутать самое простое. Ведь они хотят, чтобы и самое начало, в котором Бог создал небо и землю, было чем-то субстанциальным и телесным…Мы же настаиваем на употреблении каждого слова в его собственном значении и утверждаем, что «начало» (principium) есть не что иное, как «начало действия» (initium)… Таким образом, principium или initium суть слова для обозначения “начинания” (inceptio), а не имена какой-нибудь субстанции». [5]

Упомянутые Тертуллианом «еретики» – это гностики. Язычники – не еретики, они – язычники. Еретики – это те, кто считают себя христианами, но не являются таковыми. И конечно, внутренний враг всегда опаснее внешнего. Советские марксисты могли в свое удовольствие заниматься критикой буржуазной философии, но нелояльные СССР западные марксисты размазывались по стенке. Само по себе явление, именуемое «гносис», «знание» - очень интересное. Как и в свое время софистика, оно представляет собой вариант «просвещения», т. е. связано с «горизонтальной» трансляцией определенных знаний, со своеобразной «торговлей» ими, хотя учителя-гностики денег, кажется, не брали. Но как и софисты, они считались обладателями некоего знания, которому могли научить. В общем, это феномен массовой культуры с ее пиететом перед «учеными людьми», но этим сходство с софистикой и исчерпывается, поскольку «знание» гностиков – специфическое, и отношение к его носителям и с его носителями тоже. К тому же, границы гносиса очень трудно очертить; то, что казалось феноменом массовой культуры, обнаруживает черты фольклорного творчества, причудливо сочетающегося с работой изощренного «продуктивного воображения» известных учителей гностицизма. У отвергаемого в качестве ереси гностицизма церковные авторы находят три основные отличительные (делающие его христианской ересью) черты: докетизм, демиургизм, трихотомию [6].

При всем разнообразии форм гностицизма и гностических учений одна характеристика остается общей для всех них: гносис - это культ знания в прямом смысле, причем, культ знания эзотерического. Можно сказать, культ науки. Науки тайной, известной учителям гностицизма, людям «духовным», пневматикам, к которой могут приобщиться, если будут слушать учителей, люди «душевные», психики, обретя, таким образом, спасение. «Плотским» же, соматикам или гиликам, спасение заказано. Именно в качестве культа «готового» отвлечённого знания - в противовес христианской аскезе: отвлечения, отрешения на пути к знанию - гносис и оказался неприемлемым для христианства, увидевшего в этом извращение собственной сути. Гностики наивно «христианизовали» созерцательные категории античной философии, уже превращённые массовым сознанием в существа разного ранга и достоинства.

Особое место в доникейской патристике занимает александрийское христианство. Говоря о нем, уместно вспомнить об Александрии, одном из главных культурных центров эллинистического мира, центре эллинистического иудаизма, т. е. той традиции, в которой первоначально и осуществлялся синтез «Афин» и «Иерусалима», а затем, наряду с другим «мировым городом» - Антиохией, центре распространения христианства (этническая пестрота населения и его грецизированность тому способствовали, и именно в этих городах ученики Христа стали именоваться «христианами» в отличие от других религиозных «партий»). В Александрии жили знаменитые гностики Василид и Валентин. Как ни загадочна до сих пор фигура Аммония Саккаса, учителя Оригена, все же достоверно, что позднее у него учился Плотин, значит, Александрия – также и родина неоплатонизма. Наконец, в Александрии было огласительное училище, история которого начинается, согласно Евсевию, с Пантена (о нем тоже мало что известно), и его-то, согласно тому же Евсевию, и сменил в должности главы училища сначала Климент, а позже возглавил училище Ориген, первый мыслитель, задумавший представить христианство цельной философией.

 

Семинар 2.

Вопросы и темы для обсуждения:

Понятие о патристике. Грекоязычная и латиноязычная апологетика: основные представители, их труды, задачи, проблемы. Ученый спор с философией. Два отношения к языческой мудрости. Размежевание христианства и «лжеименного знания» (гносис). Ученое происхождение гностицизма как явления массового сознания. Элементы фольклора. Мифологизация и сакрализация категорий. Античные критики христианства. Кельс (II век), Порфирий (ок. 233-304), Юлиан Отступник (331-363). Христианский гносис Климента Александрийского (сер. II в. – 216 г.). Жизнь и труды Оригена (ок. 185 – 263 или 264 г.). Ориген о свободе воли и творении мира. Двойственность позиции Оригена. Ориген и каппадокийцы.