Правдиво объясняет отсутствие мистера уэллера, описывая soiree, на которое он был приглашен и отправился; А также повествует О Том, как мистер Пиквик дал ему секретное поручение, деликатное и важное

– Мистер Уэллер, вам письмо, – сказала миссис Креддок утром этого чреватого событиями дня.

– Это очень странно, – отозвался Сэм, – боюсь, не случилось ли чего-нибудь, потому что я что-то не припоминаю, чтобы какой-нибудь джентльмен из моих знакомых был в состоянии написать письмо.

– Может быть, случилось что-нибудь необыкновенное, – заметила миссис Креддок.

– Должно быть, и в самом деле что-нибудь очень необыкновенное, раз оно заставило одного из моих друзей написать письмо, – ответил Сэм, раздумчиво покачивая головой. – Не иначе как натуральная конвульсия, как заметил молодой джентльмен, когда с ним случился припадок. Оно не может быть от папаши, – продолжал Сэм, рассматривая адрес. – Он, я знаю, всегда пишет печатными буквами, потому что учился писать по объявлениям, развешанным в конторе пассажирских карет. Это очень странная штука. Откуда могло бы появиться это-вот письмо?

Рассуждая таким образом, Сэм проделал то, что делают очень многие, когда не знают автора записки, – посмотрел на печать, посмотрел на лицевую сторону, потом на оборотную, потом сбоку, потом на адрес и, наконец, вспомнил о последнем средстве, находившемся в его распоряжении, – решил, что, пожалуй, нужно заглянуть внутрь и, таким образом, извлечь какое-нибудь указание.

– Написано на бумаге с золотым обрезом, – сказал Сэм, развертывая письмо, – и запечатано бронзовым сургучом, к которому приложен конец ключа. Ну, посмотрим!

И с очень серьезной физиономией мистер Уэллер медленно прочел следующее:

«Избранное общество служителей Бата свидетельствует свое почтение мистеру Уэллеру и просит его почтить своим обществом сегодня вечером дружеское сваре, состоящее из вареной бараньей ноги с обычным гарниром. Сваре будет на столе в половине десятого точно».

Это приглашение было вложено в другую записку, гласившую:

"Мистер Джон Смаукер, джентльмен, который имел удовольствие встретиться с мистером Уэллером в доме их общего знакомого, мистера Бентама, несколько дней назад, имеет честь препроводить при сем приглашение мистеру Уэллеру. Если мистер Уэллер навестит мистера Джона Смаукера в девять часов, мистер Джон Смаукер будет иметь удовольствие представить мистера Уэллера.

(Подписано) Джон Смаукер".

Конверт был адресован: (пробел) «Уэллеру, эсквайру, у мистера Пиквика»; а в скобках в левом углу было написано: «Черный ход» – в качестве инструкции письмоносцу.

 

– Да-а... – произнес Сэм. – Это довольно-таки важно сказано, я еще не слыхал, чтобы вареную баранью ногу называли «сваре». Интересно, как они называют жареную.

Однако, не теряя времени на обсуждение этого пункта, Сэм немедленно предстал перед лицом мистера Пиквика и попросил разрешения отлучиться на этот вечер, каковое разрешение было тотчас же дано. С этим разрешением и ключом от парадной двери Сэм Уэллер отправился в путь немного раньше назначенного часа и пошел не спеша к Квин-сквер, где немедленно по прибытии имел удовольствие узреть на небольшом расстоянии мистера Джона Смаукера, прислонившего свою напудренную голову к фонарному столбу и курившего сигару в янтарном мундштуке.

– Как поживаете, мистер Уэллер? – спросил мистер Джон Смаукер, грациозно приподнимая шляпу одной рукой и слегка помахивая другой со снисходительным видом. – Как поживаете, сэр?

– Недурно, поправляюсь, как полагается, – отвечал Сэм. – Ну, а вы как себя чувствуете, приятель?

– Так себе, – сказал мистер Джон Смаукер.

– А, вы работали слишком много! – заметил Сэм. Вот этого я и боялся. Так, знаете ли, не годится, вы не должны уступать своему непреклонному духу.

– Тут дело не столько в этом, мистер Уэллер, – отозвался мистер Джон Смаукер, – сколько в плохом вине; кажется, слишком кутнул.

– О, вот оно что! – сказал Сэм. – Это очень тяжелая болезнь.

– Но каков соблазн, мистер Уэллер! – заметил мистер Джон Смаукер.

– Что и говорить, – отозвался Сэм.

– Брошен, знаете ли, в самый вихрь общества, мистер Уэллер, – сказал со вздохом мистер Джон Смаукер.

– В самом деле, это ужасно! – согласился Сэм.

– Но так всегда бывает, – сказал мистер Джон Смаукер. – Если судьба толкает вас к общественной жизни и общественному положению, вы должны ждать встречи с соблазнами, которых не знают другие люди, мистер Уэллер.

– Точь-в-точь то же самое говорил мой дядя, когда пошел по общественной линии, открыв питейное заведение, – заметил Сэм, – и прав был старый джентльмен, потому что он допился до смерти меньше чем в три месяца.

Мистер Джон Смаукер казался глубоко возмущенным этой параллелью, проведенной между ним и упомянутым покойным джентльменом; но так как лицо Сэма было невозмутимо, то он настроился на другой лад и снова стал приветливым.

– Пожалуй, нам не мешает отправиться в путь, – сказал мистер Смаукер, взглянув на медный аппарат, который пребывал на дне глубокого кармана для часов и был извлечен на поверхность посредством черного шнурка с медным ключом на конце.

– Пожалуй, не мешает, – ответил Сэм, – иначе они переварят сваре и испортят ее.

– Вы пили воды, мистер Уэллер? – осведомился его спутник, когда они шли по направлению к Хай-стрит,

– Один раз, – отвечал Сэм.

– Как вы их нашли, сэр?

– Я нашел, что они на редкость противные, – отозвался Сэм.

– Ах, вот что! – сказал мистер Джон Смаукер. Может быть, вам не понравился кальцониевый привкус?

– В этом-вот я мало понимаю, – отвечал Сэм. Я нашел, что они очень сильно пахнут горячим утюгом.

– Это и есть кальцониевый привкус, мистер Уэллер, – презрительно сказал мистер Джон Смаукер.

– Ну, если так, то это очень невразумительное слово, вот и все, сказал Сэм. – Может быть, и так, но я сам не очень силен в химической науке, стало быть не могу судить.

И тут, к великому ужасу мистера Джона Смаукера, Сэм Уэллер начал насвистывать.

– Прошу прощенья, мистер Уэллер! – сказал мистер Джон Смаукер, доведенный до отчаяния неподобающими звуками. – Не возьмете ли меня под руку?

– Благодарю, вы очень любезны, но я не хочу лишать вас руки, – ответил Сэм. – У меня, собственно, есть привычка класть руки в карманы, если вы не возражаете.

При этом Сэм привел сказанное в исполнение и засвистал еще громче.

– Вот сюда! – сказал его новый приятель, который, по-видимому, почувствовал большое облегчение, когда они свернули в боковую улицу. – Скоро придем.

– Вот как? – отозвался Сэм, нисколько не взволнованный сообщением, что он находится неподалеку от избранных служителей Бата.

– Да, – сказал мистер Джон Смаукер. – Не робейте, мистер Уэллер.

– О нет! – сказал Сэм.

– Вы увидите очень красивые форменные одеяния, мистер Уэллер, – продолжал мистер Джон Смаукер, – и, может быть, некоторые джентльмены покажутся вам сначала несколько, знаете ли, высокомерными, но они скоро смягчатся.

– Очень любезно с их стороны, – отвечал Сэм. – И знаете ли, – продолжал мистер Джон Смаукер с покровительственным видом, – знаете ли, так как вы здесь чужой человек, пожалуй они сначала будут немного суровы с вами.

– Но они не будут слишком жестоки, не правда ли? – осведомился Сэм.

– О нет! – ответил мистер Джон Смаукер, вытаскивая лисью голову и, как подобает джентльмену, беря понюшку. – Есть среди нас веселые ребята, и они любят, знаете ли, пошутить. Но вы не должны обижаться на них, вы не должны обижаться на них.

– Я постараюсь и как-нибудь перенесу такие сокрушительные таланты, отозвался Сэм.

– Вот и отлично! – сказал мистер Джон Смаукер, пряча лисью голову и задирая собственную. – Я вас поддержу.

В это время они подошли к маленькой зеленной лавке, куда вступил сначала мистер Джон Смаукер, а затем Сэм, который, очутившись за его спиной, начал строить ряд забавных неподражаемых гримас и проявлять другие симптомы, свидетельствовавшие о том, что он находится в завидном расположении духа.

Перешагнув порог зеленной лавки и оставив свои шляпы на лестнице в маленьком заднем коридоре, они вошли в небольшую комнату. Здесь взорам мистера Уэллера открылась великолепная картина.

Посредине комнаты были сдвинуты два стола, накрытые тремя-четырьмя скатертями разных возрастов и в разное время побывавших в стирке, разостланными так, чтобы они сошли за одну, насколько это было возможно при данных обстоятельствах. На них лежали ножи и вилки на семь-восемь персон. У одних ножей ручки были зеленые, у Других – красные, у третьих – желтые, а так как все вилки были черные, то комбинация красок производила потрясающее впечатление. Тарелки для соответствующего количества гостей согревались за каминной решеткой, а перед нею согревались сами гости, из коих главным и самым важным был, по-видимому, довольно полный джентльмен в ярко-малиновом фраке с длинными фалдами, в ослепительно красных коротких штанах и в треуголке, который стоял спиной к камину и, вероятно, только что вошел, ибо не только не сиял шляпы, но и держал в руке длинную палицу, какую джентльмены его профессии обычно поднимают наклонно над крышами экипажей.

– Смаукер, дружище, вашу лапу! – сказал джентльмен в треуголке.

Мистер Смаукер вложил кончик мизинца правой руки в руку джентльмена в треуголке и выразил свое удовольствие по поводу того, что у него такой прекрасный вид.

– Да, говорят, что вид у меня цветущий, – сказал джентльмен в треуголке, – и это удивительно. Последние две недели я хожу за нашей старухой по два часа в день, а если постоянного созерцания застежки на спине ее проклятого старого платья цвета лаванды мало для того, чтобы на всю жизнь впасть в уныние, пусть мне не платят жалованья три месяца.

В ответ избранное общество расхохоталось от всей души, а один джентльмен в желтом жилете с кучерской обшивкой шепнул соседу в зеленоватых штанах, что Такль сегодня в духе.

– Кстати, – сказал мистер Такль, – Смаукер, друг мой, вы... – Конец фразы был сообщен мистеру Джону Смаукеру на ухо шепотом.

– Ах, боже мой, я совсем забыл! – сказал мистер Джон Смаукер. Джентльмены, мой друг, мистер Уэллер.

– Простите, что заслонил от вас огонь, Уэллер, – сказал мистер Такль с фамильярным кивком. – Надеюсь, вам не холодно, Уэллер?

– Ничуть, – отвечал Сэм. – Нужно быть очень зябким, чтоб чувствовать холод, когда стоишь перед таким адским пламенем. Вы сберегли бы немало угля, если бы вас посадили за каминную решетку в приемной какого-нибудь общественного учреждения.

Так как этот выпад, по-видимому, таил в себе намек на малиновую ливрею мистера Такля, то сей джентльмен на несколько секунд принял величественный вид, но потом, отодвинувшись от камина, принужденно улыбнулся и заметил, что это было сказано неплохо.

– Очень признателен за ваше доброе мнение, сэр, – отозвался Сэм. Будем подвигаться не спеша. Дойдем постепенно и до лучшего.

На этом месте разговор был прерван прибытием джентльмена в оранжевом плисе, в сопровождении другого субъекта, в пурпурном костюме и чрезвычайно длинных чулках. Когда вновь прибывшие выслушали приветствия остальных, мистер Такль внес предложение потребовать немедленно ужин, что и было принято единогласно.

Тогда зеленщик и его жена поставили на стол вареную баранью ногу, соус из каперсов, брюкву и картофель. Мистер Такль занял председательское место, а против него за другим концом расположился джентльмен в оранжевом плисе. Зеленщик надел пару замшевых перчаток и поместился за стулом мистера Такля.

– Харрис! – произнес мистер Такль повелительным тоном.

– Сэр? – сказал зеленщик.

– Вы надели перчатки?

– Да, сэр.

– В таком случае снимите крышку.

– Слушаю, сэр.

Зеленщик со смиренным видом исполнил приказание и подобострастно вручил мистеру Таклю нож для разрезывания мяса; при этом он случайно зевнул.

– Что это значит, сэр? – сурово спросил мистер Такль.

– Прошу прощенья, сэр! – ответил смутившийся зеленщик. – Я нечаянно, сэр. Вчера я поздно лег спать, сэр.

– Я вам скажу, каково мое мнение о вас, Харрис, – произнес мистер Такль, принимая внушительный вид. Вы – грубая скотина.

– Надеюсь, джентльмены, – сказал Харрис, – что вы не будете строги ко мне, джентльмены. Я очень признателен вам, джентльмены, за ваше покровительство, а также за ваши рекомендации, джентльмены, если где-нибудь требуется лишний человек прислуживать за столом. Надеюсь, джентльмены, вы довольны мною?

– Нет, не довольны, сэр, – сказал мистер Такль, – отнюдь не довольны, сэр.

– Мы считаем вас нерадивым бездельником, – сказал джентльмен в оранжевом плисе.

– И гнусным плутом! – добавил джентльмен в коротких зеленых штанах.

– И неисправимым лентяем! – присовокупил джентльмен в пурпуре.

Бедный зеленщик кланялся самым униженным образом, пока на него сыпались эти эпитеты, порожденные духом самого низкого деспотизма, а когда каждый сказал что-нибудь, долженствовавшее свидетельствовать о собственном его превосходстве, мистер Такль начал резать баранью ногу и угощать гостей.

Едва было приступлено к этому важному делу, как дверь настежь распахнулась и появился еще один джентльмен, в голубом костюме с оловянными пуговицами.

– Против правил! – заявил мистер Такль. – Слишком поздно. Слишком поздно.

– Право же, я ничего не мог поделать, – сказал джентльмен в голубом. Я взываю к собранию. Долг вежливости, свидание в театре.

– О, конечно, если так! – сказал джентльмен в оранжевом плисе.

– Право же, клянусь честью! – продолжал человек в голубом. – Я обещал зайти за нашей младшей дочерью в половине одиннадцатого, а она такая на редкость милая девушка, что у меня, право же, духу не хватало ее огорчать. Не хочу обижать присутствующую компанию, сэр, но женский пол, сэр, женский пол, сэр, неотразим!

– Я начинаю подозревать, что тут что-то есть, – сказал Такль, когда вновь прибывший занял место рядом с Сэмом. – Я заметил раз или два, что она сильно опирается на ваше плечо, когда садится в экипаж или выходит из него.

– О, право же, право же, Такль, вы не должны так говорить! – воскликнул человек в голубом. – Это нехорошо. Быть может, я сказал одному-двум приятелям, что она очень божественное создание и ответила отказом на одно-два предложения без всякой видимой причины, но... нет, нет, нет, Такль... да еще при посторонних... это не годится, вы не должны. Деликатность, мой милый друг, деликатность!

И человек в голубом, подтянув выше галстук и поправив обшлага куртки, кивнул и нахмурился, словно тут крылось что-то, о чем бы он мог поговорить, если бы захотел, но чувство чести обязывает его молчать.

Человек в голубом, белокурый, развязный лакей, своим чванным видом, негнущейся шеей и дерзкой физиономией сразу привлек особое внимание мистера Уэллера, и когда он начал свой рассуждения, Сэм решил поддерживать с ним знакомство; поэтому он вступил в разговор немедленно, с присущей ему независимостью.

– За ваше здоровье, сэр! – сказал Сэм. – Ваш разговор мне очень нравится. Я его нахожу очень приятным.

Человек в голубом улыбнулся, как будто выслушивать комплименты было для него делом привычным, но в то же время одобрительно посмотрел на Сэма и выразил надежду, что они познакомятся ближе, ибо, без всякой лести, у Сэма, по-видимому, задатки очень славного парня... как раз ему по душе.

– Вы очень добры, сэр, – сказал Сэм. – Ну и счастливчик же вы!

– Что вы хотите этим сказать? – осведомился джентльмен в голубом.

– Эта-вот молодая леди! – отозвался Сэм. – Уж она-то понимает толк. Ого, я все вижу!

Мистер Уэллер закрыл один глаз и помотал головой с видом, который в высшей степени удовлетворил тщеславие джентльмена в голубом.

– Боюсь, что вы хитрый малый, мистер Уэллер, – сказал этот субъект.

– Ничуть не бывало, – возразил Сэм. – Всю эту хитрость предоставляю вам. Это касается гораздо больше вас, чем меня, как сказал находившийся за оградой в саду джентльмен человеку, на которого несся по улице бешеный бык.

– Ну что вы, мистер Уэллер! – сказал джентльмен в голубом. – Впрочем, полагаю, что она заметила мою наружность и манеры, мистер Уэллер.

– По-моему, никак нельзя не заметить, – отозвался Сэм.

– У вас есть какая-нибудь интрижка в таком же роде, сэр? – осведомился осчастливленный джентльмен в голубом, доставая зубочистку из жилетного кармана.

– Не совсем, – ответил Сэм. – Там, где я служу, никаких дочерей нет, иначе я бы уж, конечно, поухаживал за одной из них. Ну, а так, пожалуй, нет смысла иметь дело с женщиной ниже маркизы. Впрочем, я еще мог бы поладить с молодой особой, очень богатой, но не титулованной, если бы она была от меня без ума. Не иначе.

– Ну, конечно, мистер Уэллер, – сказал джентльмен в голубом, – иначе, знаете ли, и хлопотать незачем. Мы знаем, мистер Уэллер, – мы, светские люди, – что красивая форменная одежда должна рано или поздно подействовать на женщину. В сущности, говоря между нами, только ради этого и стоит поступать на службу.

– Вот именно, – сказал Сэм. – Разумеется.

Когда этот конфиденциальный диалог закончился, были поданы стаканы, и, прежде чем ближайший трактир закрылся, каждый из джентльменов заказал себе любимый напиток. Джентльмен в голубом и человек в оранжевом, которые были первыми щеголями в этой компании, заказали холодный сладкий грог, а любимым напитком остальных был, по-видимому, подслащенный джин с водой. Сэм назвал зеленщика «отъявленным негодяем» и заказал большую чашу пунша; и то и другое, казалось, весьма повысило его во мнении избранного общества.

– Джентльмены, – сказал джентльмен в голубом с видом заправского денди,

– я предлагаю тост за леди!

– Правильно, правильно! – крикнул Сэм. – За здоровье молодых хозяек!

Тут раздался громкий крик': «К порядку!» – и мистер Джон Смаукер, как джентльмен, который ввел мистера Уэллера в общество, попросил его принять к сведению, что слово, только что им произнесенное, не парламентарно.

– Какое слово, сэр? – осведомился Сэм.

– Хозяйка, сэр! – ответил мистер Джон Смаукер, грозно нахмурившись. Здесь мы не признаем таких различий.

– Очень хорошо, – сказал Сэм. – Тогда я сделаю поправку и назову их милыми созданиями, если Адское пламя мне разрешит.

В уме джентльмена в коротких зеленых штанах, по-видимому, возникло некоторое сомнение по поводу того, допустимо ли называть председателя «адским пламенем», но так как общество, казалось, было более расположено отстаивать свои права, чем его, то этот вопрос не обсуждался. Человек в треуголке засопел и пристально посмотрел на Сэма, но, по-видимому, решил промолчать, опасаясь попасть впросак.

После краткого молчания джентльмен в вышитой ливрее, доходившей ему до пят, и в таком же жилете, согревавшем верхнюю половину ног, размешал с большой энергией свой джин с водой и вдруг, сделав усилие, встал и заявил, что желает обратиться с несколькими словами к собранию, после чего треуголка выразила уверенность, что общество будет счастливо услышать любые слова, с какими длинная ливрея пожелает обратиться.

– Я чувствительно волнуюсь, джентльмены, выдвигаясь вперед, – сказал человек в длинной ливрее, – потому что на мое несчастье я кучер и допущен сюда только как почетный член этих приятных сваре, но я вынужден – прямо до зарезу, если можно так сказать, – объявить о прискорбном обстоятельстве, которое дошло до моего сведения, которое случилось, так сказать, на моих глазах. Джентльмены, наш друг, мистер Уифферс (все посмотрели на субъекта в оранжевом), наш друг мистер Уифферс подал в отставку.

Изумление овладело слушателями. Каждый джентльмен заглянул в лицо соседу, а затем перевел взгляд на вставшего кучера.

– Не чудо, что вы удивлены, джентльмены, – сказал кучер. – Я не берусь излагать причины этой невознаградимой потери для службы, но прошу, чтоб мистер Уифферс изложил их сам для назидания и подражания своим восхищенным друзьям, здесь присутствующим.

Так как это предложение было встречено шумным одобрением, то мистер Уифферс дал объяснение. Он сказал, что, конечно, у него могло быть желание сохранить за собой то место, от которого он отказался. Форменное платье было чрезвычайно пышное и дорогое, женская половина дома очень приятная, а служба

– он вынужден это признать – не слишком тяжелая; основная обязанность, какую на него возлагали, заключалась в том, чтобы он только и делал, что глазел из окна вестибюля в компании с другим джентльменом, который также подал в отставку. Он желал бы избавить общество от тех прискорбных и отвратительных деталей, о коих он собирается упомянуть, но раз от него потребовали объяснения, ему ничего иного не остается, как заявить смело и открыто, что его хотели заставить есть холодное мясо.

Немыслимо представить себе то негодование, какое было вызвано в сердцах слушателей этим признанием. Громкие возгласы: «Позор!», сливаясь с ревом и свистками, не прекращались в течение четверти часа.

Мистер Уифферс выразил опасение, что эту обиду можно до известной степени объяснить его собственной снисходительностью и покладистым нравом. Он отчетливо припоминает, что однажды согласился есть соленое масло, и, мало того, по случаю внезапной болезни, посетившей члена семьи, он настолько забылся, что отнес ведро углей на третий этаж. Он надеется, что не уронил себя во мнении друзей этим откровенным признанием своих ошибок, и выражает надежду, что стремительность, с какою он ответил на это последнее бесчеловечное оскорбление, нанесенное его чувствам, восстановит его в их мнении, если он себя уронил.

На речь мистера Уифферса ответили восторженными возгласами и за здоровье мученика, вызвавшего всеобщее участие, выпили с величайшим энтузиазмом. Со своей стороны, мученик выразил благодарность и предложил выпить за здоровье их гостя, мистера Уэллера, джентльмена, с которым он не имел удовольствия быть близко знакомым, но который был другом мистера Джона Смаукера, что является достаточной рекомендацией для любого джентльменского общества, какого бы то ни было и где бы то ни было. По этому случаю он был бы склонен выпить за здоровье мистера Уэллера по всем правилам, если бы его друзья пили вино; но так как они пьют для разнообразия грог и так как, пожалуй, неудобно осушать стакан при каждом тосте, то он предлагает считать, что все правила соблюдены.

В конце этого спича все выпили по глотку за здоровье Сэма, а Сэм, черпая из чаши и осушив два стакана пунша за свое собственное здоровье, выразил благодарность в изящном спиче.

– Очень признателен вам, друзья, – сказал Сэм, с самым независимым видом поглощая пунш, – за этот-вот комплимент, который, исходя из такого общества, прямо ошеломляет. Я слышал много обо всех вас вместе взятых, но, признаюсь, я никогда не думал, что вы такие на редкость славные люди. Я надеюсь только, что вы будете о себе заботиться и никак не уроните собственного достоинства, которое так приятно видеть, когда выйдешь на прогулку, и для меня было всегда большой радостью его видеть еще в те времена, когда я был мальчиком вдвое ниже палицы с медным набалдашником моего весьма почтенного друга, Адского пламени. Что касается жертвы угнетения в костюме цвета серы, то о нем я могу сказать одно: надеюсь, он найдет как раз такое хорошее место, какого заслуживает, и впредь ему редко придется беспокоиться из-за холодной сваре.

Тут Сэм сел с приятной улыбкой, и когда шумные одобрения, которыми была встречена его речь, затихли, гости начали расходиться.

– Как, неужели вы всерьез хотите уйти, старина? – спросил Сэм Уэллер своего друга, мистера Джона Смаукера.

– Да, я должен уйти, – сказал мистер Смаукер. Я обещал Бентаму.

– Очень хорошо, – заметил Сэм, – это другое дело. А то как бы он не попросил расчета, если вы его обманете. Но вы-то не уходите, Адское пламя?

– Ухожу, – ответил человек в треуголке.

– Как! И оставляете чашу с пуншем на три четверти недопитой! – воскликнул Сэм. – Вздор! Садитесь!

Мистер Такль был не в состоянии отказаться от такого приглашения. Он отложил в сторону треуголку и палицу, которую только что взял, и заявил, что выпьет стаканчик – за доброе товарищество.

Так как джентльмену в голубом было по пути с мистером Таклем, то его тоже уговорили остаться.

Когда пунш был наполовину выпит, Сэм потребовал устриц из зеленной лавки: эффект, произведенный пуншем и поведением Сэма, оказался столь зажигательным, что мистер Такль в треуголке и с палицей исполнил матросский танец среди устричных раковин на столе, а джентльмен в голубом аккомпанировал на хитроумном музыкальном инструменте, сделанном из гребенки и папильотки. Наконец, когда пунш пришел к концу и ночь приблизилась к нему же, они отправились провожать друг друга. Мистер Такль, едва выйдя на свежий воздух, внезапно почувствовал желание улечься на мостовой. Сэм, находя, что было бы безжалостно противодействовать, предоставил ему осуществить свое желание. Так как шляпа могла пострадать, если бы оставалась при нем, Сэм заботливо нахлобучил ее на голову джентльмену в голубом и, вложив ему в руку большую палицу, прислонил его к его же собственной парадной двери, позвонил в колокольчик и спокойно отправился домой.

На следующее утро, встав значительно раньше, чем имел обыкновение вставать, мистер Пиквик спустился по лестнице совсем одетый и позвонил.

– Сэм, – сказал мистер Пиквик, когда мистер Уэллер явился на зов, закройте дверь.

Мистер Уэллер повиновался.

– Прошлой ночью, Сэм, здесь произошел неприятный инцидент, – сказал мистер Пиквик, – инцидент, который дал мистеру Уинклю основания опасаться нанесения оскорблений со стороны мистера Даулера.

– Да, я слышал об этом внизу, от старой леди, сэр, – ответил Сэм.

– И я, к сожалению, должен добавить, Сэм, – продолжал мистер Пиквик с весьма озадаченной физиономией, – что, опасаясь этого насилия, мистер Уинкль уехал.

– Уехал! – воскликнул Сэм.

– Покинул дом рано утром, не переговорив предварительно со мной, ответил мистер Пиквик. И уехал – не знаю куда.

– Он должен был остаться и решить дело дракой, сэр, – презрительно отозвался Сэм. – Не так уж трудно было бы справиться с этим-вот Даулером, сэр.

– Да, Сэм, – сказал мистер Пиквик, – и у меня самого есть основания сомневаться в его великой храбрости и решимости. Но как бы то ни было, а мистер Уинкль уехал. Его нужно найти, Сэм. Найти и доставить сюда, ко мне.

– А если он не захочет вернуться, сэр? – спросил Сэм.

– Нужно его заставить, Сэм, – сказал мистер Пиквик.

– А кто это сделает, сэр? – с улыбкой осведомился Сэм.

– Вы, – ответил мистер Пиквик.

– Очень хорошо, сэр.

С такими словами мистер Уэллер вышел из комнаты, и немедленно вслед за этим услышали, как захлопнулась парадная дверь.

Через два часа он вернулся с таким хладнокровным видом, словно его посылали с самым обыкновенным поручением, и принес весть, что субъект, во всех отношениях отвечающий описанию мистера Уинкля, уехал сегодня утром в Бристоль из отеля «Ройел» с каретой прямого сообщения.

– Сэм, – сказал мистер Пиквик, пожимая ему руку, – вы – превосходный человек, незаменимый человек. Вы должны ехать за ним, Сэм.

– Слушаю сэр, – отвечал мистер Уэллер.

– Как только вы его отыщете, немедленно напишите мне, Сэм, – сказал мистер Пиквик. – Если он попытается от вас удрать, поколотите его или заприте. Я вам даю широкие полномочия, Сэм.

– Будьте покойны, сэр, – отозвался Сэм.

– Вы ему скажете, – продолжал мистер Пиквик, – что я очень взволнован, очень недоволен и, конечно, возмущен чрезвычайно странной линией поведения, которую он счел уместным избрать.

– Скажу, сэр, – отвечал Сэм.

– Вы ему скажете, – продолжал мистер Пиквик, – что, если он не вернется сюда, в этот самый дом, вместе с вами, он вернется со мной, ибо я приеду и увезу его.

– Об этом-вот я передам ему, сэр, – ответил Сэм.

– Как вы думаете, удастся вам найти его, Сэм? – спросил мистер Пиквик с озабоченным видом, заглядывая ему в лицо.

– О, я его найду, где бы он ни был! –ответил Сэм с большой уверенностью.

– Отлично, – сказал мистер Пиквик. – В таком случае, чем скорее вы отправитесь, тем лучше.

Вместе с этими инструкциями мистер Пиквик вручил своему верному слуге некоторую сумму денег и приказал немедленно отправляться в Бристоль, в погоню за беглецом.

Сэм уложил в дорожный мешок кое-какие необходимые вещи и собрался в путь. Дойдя до конца коридора, он остановился и, потихоньку вернувшись, просунул голову в дверь гостиной.

– Сэр! – прошептал Сэм.

– Что, Сэм? – спросил мистер Пиквик.

– Хорошо ли я понял указания, сэр? – осведомился Сэм.

– Надеюсь, – сказал мистер Пиквик.

– Насчет того, чтобы поколотить, это надо понимать регулярно, сэр? спросил Сэм.

– Вполне, – отвечал мистер Пиквик. – Безусловно. Поступайте, как найдете нужным. Вы действуете по моему распоряжению.

Сэм кивнул в знак понимания, запер дверь и с легким сердцем отправился в путь.

 

ГЛАВА XXXVIII