В селении соломона и его доме

 

18 сентября 1946

 

1. Чтобы не быть замеченными людьми, они входят в деревню, где находится дом Соломона, следуя по берегу реки. Но я бы сказала, что эта предосторожность была совершенно излишней, потому что в конце октября или в ноябре вечерами рано темнеет, и люди уже сидят по домам. Нет никого, абсолютно никого на улице, и если бы не слышалось какое-то блеяние, то можно было бы подумать, что эта деревня обезлюдела.

Они трясут маленькие ворота. Они закрыты. Хорошо закрыт и вход в маленький огород, который в полусвете выглядит очень аккуратным.

«Позови его! Он на кухне. Струйка света просачивается сквозь ставни», - говорит Иисус.

Фома своим могучим голосом зовет старика, который сразу открывает дверь и выглядывает на улицу. Он не сразу разглядел их из-за тусклого света снаружи, и, в частности, потому, что он вышел из кухни, где горит огонь и зажжена лампа.

Но когда Иисус говорит: «Это мы», старик сразу узнает Его голос и восклицает: «Учитель!» и, спустившись по ступенькам, спешит открывать.

«Мой Господь! Войди, войди в Твой дом, и да будет благословен этот день, потому что он закончился Твоим приходом!» - говорит он возясь с запором ворот и объясняет: «Я один и хорошо запираю ворота. Грабители способны на все. Среди них есть некоторые, которые причиняют ущерб то в одном месте, то в другом, они спускаются с гор Галаада. Это не потому, что я боюсь за свою жизнь. Но я приготовил для Тебя и… Сюда, Учитель. Входи. Это влажный вечер. Твои волосы влажны от росы…»

«А ты более старателен, чем невеста Песни Песней, отец. Беспокойство, которое ты принял, чтобы оказывать гостеприимство паломникам не в тягость тебе», - улыбаясь, говорит Иисус.

«Беспокойство? Каким долгим было это время! Один день за другим, один за другим. Я посеял ваше семя и увидел, что выросли прекрасные овощи. Я думал: “Если Он придет, то Ему, конечно, они понравятся”. Но они созрели, а Ты не пришел… Я увидел, как плоды наливаются цветом на деревьях, и съел их, печалясь о том, что Ты не отведал ни одного. Та овца принесла мне ягненка, совершенно белого Я держал его долгое время для того, чтобы съесть его вместе с Тобой. Я надеялся увидеть Тебя перед Кущами. Затем… целого агнца для меня… слишком много! И я обменял его на маленькую овечку, и ко мне были добры, потому что не пожелали чего-нибудь, чтобы возместить за неравноценный обмен[3]. Но я сохранил для Тебя так много фруктов и сыра, сколько смог, а также немного высушенной рыбы и бобовых и у меня еще осталось несколько дынь. И немного вина… Я его не пью, но я сделал немного для Тебя, на зиму».

Он говорит, пока чистит стол, раскладывает на нем посуду, раздувает огонь, доливает воды в кастрюлю и чувствует себя счастливым. Он больше не выглядит бедным стариком, как несколько месяцев тому назад.

Он выходит и возвращается с некоторым количеством молока и говорит, оправдываясь: «Его мало, потому что одна овца дает немного молока. Но скоро их будет две. Однако его достаточно для Тебя».

Он по-отечески заботлив, заботлив и предан одновременно. Он взял влажные мантии и грязные сандалии и отнес их куда-то. Вернувшись с несколькими яблоками и гранатами, виноградом и наполовину высушенными фигами, он говорит: «Я высушил их так, просто чтобы дать Тебе попробовать их. Я думал… я думал о моем Анании, который так любил их, когда они были приготовлены таким образом!...» Его голос, до того безмятежный, звучит тише и печальнее, когда он говорит эти слова, и он заключает; «и… я думал, что они Тебе понравятся, и пока готовил их я чувствовал, как если бы готовил их для своего внука». Он трясет головой, пытается улыбнуться с глазами блестящими от слез.

2. Иисус, севший за стол, встает, и, обняв одной рукой его за плечи, привлекает Его к Себе со словами: «Я их очень люблю. Они напоминают Мне о Моем детстве… и о Моем отце. Но ты не должен лишать себя столь многих вещей из-за Меня. Они хороши для пожилых людей. Ты должен оставаться здоровым и сильным, чтобы быть способным принимать Меня во время каждого Моего посещения. Так приятно находить такой дом, в котором вас ожидает отец. Не так ли, Мои дорогие друзья?»

«Это конечно верно. Это так прекрасно, что мы разленились, вместо того, чтобы помочь Анании», - говорит Петр и встает, восклицая: «Пойдем и приготовим наши ложа, пока Иисус разговаривает с ним».

       «О! В этом нет необходимости! Они уже готовы. И все чистое… Только одно… их не хватит на всех. Вас больше двенадцати. Но я пойду и лягу на сене и…»

       «Ты, конечно, не пойдешь, отец. В этом случае пойду я», - говорит Иоанн. «Нет, пойду я», - говорит Андрей и остальные.

       «В этом нет нужды. Я буду спать здесь, на этом столе. Он, конечно не жестче, чем нижние доски моей лодки, и Марциан…» - говорит Петр…

«… будет спать со Мной», - говорит Иисус, прервав его.

«Или со мной, если ты пожелаешь этого… как это делал маленький Анания», - говорит старик с умоляющими глазами.

«Да, Учитель. Я всегда с Тобой. Он… я буду спать с ним», - говорит Марциан.

Иисус ласкает его, оценив его жест.

3. Они приходили после Пятидесятницы несколько раз и искали Тебя. Потом перестали», - говорит старик.

«Кто искал Его?»

«Фарисеи, кто же еще! И иже с ними. Они хотели допросить Тебя. Но я сказал: «Он пошел в Свою деревню. Его здесь нет, и я не знаю, когда Он придет сюда… Это было правдой. И они устали ждать. Они искали и другого человека, некого Иоанна, они говорили, что он был с Тобой, и они, возможно, думали, что он скрывается здесь. Я сказал им: “Но это Его апостол и он с Ним”. Они ответили: “Был ли Его апостол слеп на один глаз? Был ли он старым, больным, умирающим?” Я понял, что это был не ты и ответил: “Я знаю только Иоанна, апостола, юношу, который добрее, чем дитя и имеет здоровое сердце и тело”. Они угрожали мне. Но что еще я мог сказать? Это была правда…»

«Да. Это была правда. И будь всегда правдивым, даже если бы ты этим причинил бы Мне вред, отец, никогда не говори лжи».

«Господь, мои волосы поседели, и я всегда стремился подчиняться Господу. И среди заповедей, которым следует подчиняться, есть также заповедь не говорить лжи. Но… почему они искали Тебя, Господь? Я был слепым. Поэтому я больше не ходил в Иерусалим. Теперь я вернулся… Только ради обряда. Потому что я хотел быть там и ожидать Тебя… И я почувствовал ненависть и любовь вокруг Тебя… и я думаю, что среди начальников народа было больше ненависти, чем любви. Я был в Храме в то утро, когда они хотели оскорбить Тебя… и я убежал оттуда, так как был подавлен и пришел сюда, чтобы ждать Тебя и плакать. Почему человек так зол?»

«Потому что он убил свой дух. И вместе со своим духом убил свою способность чувствовать раскаяние в том, что был несправедлив».

«Это верно!... Они искали Тебя, чтобы навредить Тебе?»

«Да, ради этого».

«Да!! Израиль желает причинить зло своему Царю? Как ужасно Израиль обрекает себя на предсказанные пророками наказания!... О! Теперь я счастлив, что мой сын умер… я и сам хотел бы умереть, чтобы не видеть греха Израиля…»

4. Воцарилась мертвая тишина. Слышно только потрескивание дерева, горящего в очаге.

«Давайте говорить о чем-нибудь другом! Мы не говорим ни о чем, кроме смерти, ненависти, предательстве! Довольно об этом! Я не могу этого выдержать!» - говорит Искариот, который расстроен, рассержен, взволнован и движется по кухне, возбужденно жестикулируя своими ногами, руками, всем своим телом.

«Иуда прав», - говорят многие.

«То, что кто-то не желает слушать, не принесет пользы. Поможет то, что не требует согласия», - говорит Иисус, раскрывая Свои руки над деревенским столом, ладонями вверх, в жесте покорности.

«Что Ты имеешь в виду? Согласия! Кто согласен с этим?» - Иуда согнулся над столом, почти улегшись поперек него, чтобы приблизиться к Учителю, потрясая своими кулаками почти Ему в лицо.

«Кто? Все те, кто уже мечтает увидеть Меня погибшим в Моей крови. Кровь! Кровь вашего Мессии! Кровь на тебе, о Земля, не желающая твоего Господа! Кровь более яркая, чем их пламя! Кровь, огонь во льду и тьме преступного мира! Они надеются убить Свет, лишив его крови. Но Свет есть дух; кровь все еще материя. Материя угнетает дух. От крови, распространившейся по слюдяной пластинке светильника, его свет тускнеет, не так ли? Хорошо, Я торжественно говорю вам, что так же, как это дерево не светилось, пока оно не стало огнем и пока его смолы не загорелись, превращаясь в свет, так что сейчас оно представляет собой яркое сияние, точно так же, когда все будет завершено и кровь и плоть будут охвачены и поглощены жертвоприношением, тогда, подобно этому огню в очаге, который все превращает в свет, Мой дух будет сиять более ярко, чем когда-либо в мире и Я буду более, чем когда-либо Светом. Таким Светом, который навечно ослепит тех, кто ненавидит Свет и убивает Его. Таким Светом, который расплавит золотые врата Небес, которые на протяжении веков были закрытыми для Человечества, и Небеса раскроются для праведных. Таким Светом, который пронзит камни, образующие свод над Бездной, и свирепый огонь Ада станет чрезвычайно свирепым под молниями Моих лучей. И горе тем, кто будет устраивать западни Свету! Кровь и Свет! Они будут перед ними, пока они не сойдут с ума и не впадут в отчаяние. Демоны!»

Иисус, вставший, произнося слова «Я торжественно говорю вам», и устрашавший, настолько внушительно Он выглядел в низкой кухне с закопченными стенами, тогда как свет пламени очага образовал нимб вокруг Его головы, сел и умолк.

5. Все смотрят друг на друга, за исключением Иуды, который кажется загипнотизированным, глядя на пылающий очаг… Загипнотизированным и испуганным. Испуг, который изобразил ужасную маску на его лице, с мертвенной зеленоватой бледностью, которую горящее дерево окрашивает в красные тона. Она напоминает мне его ужасное лицо в Великую Пятницу. Затем он внезапно отворачивается и кричит: «Замолчи! Замолчи! Почему Ты мучаешь нас?!» - и он выходит из комнаты, громко хлопнув дверью.

«Его путь, это верно. Но он очень любит Тебя… и он страдает, когда слышит определенного рода слова», - говорит Фома, и заключает: «Нас они тоже сильно ранят! Но мы не такие странные, скажем так… странные…»

Все молчат. Иисус тоже молчит…

«Овощи приготовлены, молоко теплое…» - тихо говорит старик, так как он испуган и едва осмеливается произнести эти обычные слова после происшедшего…

«Позовите Иуду и начнем ужин», - приказывает Иисус.

Иоанн выходит и зовет своего спутника.. Они возвращаются на кухню… Иуда выглядит измученным. Но мучением, лишенным мира… Но он садится за стол и встает вместе с остальными, когда Иисус предлагает и благословляет пищу и украдкой поглядывает на Него, когда Он раздает порции, оставив последнюю для Себя.

Каждый хотел бы рассеять печаль, царящую в комнате, но никому это не удается, пока Иисус, обращаясь к старику, не спрашивает у него, получили ли слово Господа деревня и окрестные селения.

«Да, Учитель. И восприняли его очень хорошо. Я бы сказал лучше, чем на другой стороне реки. Ты знаешь, Креститель еще живет здесь в памяти всех, и его ученики, которые теперь стали Твоими, поддерживают ее живой и посредством Твоих слов распространяют веру в Тебя. И потом… здесь… в Перее и Декаполисе не много фарисеев, так что…»

 

Иисус и Симон Ионин

19 сентября 1946

 

1. Я не знаю, где нахожусь. Конечно, уже не в долине Иордана, но на горах, ограничивающих ее, потому что я вижу долину и прекрасную голубую реку внизу, тогда как вершины довольно высоких гор возносятся от обширного плато, протянувшегося к востоку от Иордана.

Я вижу Петра, в одиночестве, на небольшом возвышении рельефа, глядящего на северо-восток и печально вздыхающего. У его ног лежит вязанка хвороста, собранная, конечно, в лесу, покрывающем этот холм. Маленькая деревушка ютится среди зелени.

Петр поистине подавлен. Он сел на вязанку хвороста, держа голову в своих ладонях, весь съежившись. Он остается в этом положении, забыв о времени и обо всем, настолько погрузившись в свои мысли, что даже дети, проходившие мимо с несколькими шаловливыми козлятами не вывели его из этого состояния. Мальчики посмотрели на него, а затем убежали к деревне, вслед за своими козлятами. Солнце медленно садится, а Петр не шевелится.

2. Иисус идет по тропе, которая взбирается от села на холмик. Он идет медленно, бесшумно. Таким образом Он достигает того места, где сидит Петр. Он зовет его, стоя прямо перед ним: «Симон!»

«Учитель!» - вздрагивает Петр, он поднимает голову и кажется расстроенным, когда произносит это слово.

«Что ты здесь делаешь, Симон? Все твои товарищи вернулись Только ты один отсутствовал, и мы забеспокоились. Настолько, что твой брат и сыновья Зеведея вместе с Фомой и Иудой рассеялись по горам, тогда как Мои братья с Исааком и Марцианом спустились к долине».

«Простите… Простите за то, что причинил боль и беспокойство…»

«Твои товарищи любят тебя… Иуда первым встревожился и стал упрекать Марциана за то, что позволил тебе пойти одному».

«Х’м!...»

«Симон, что с тобой?»

«Ничего, Учитель».

«Что ты здесь делаешь, совершенно один на этом холме, в вечерних сумерках?»

«Я смотрел…»

«Возможно, ты смотрел, Симон. Но ты не смотрел прямо сейчас… Несколько мальчишек прошли рядом с тобой и они почти испугались, что ты умер, потому что ты находился в такой скрюченной позе. Они побежали к кошаре, которая оказала нам гостеприимство, и рассказали Мне. Я пришел… Куда ты смотрел, Симон?»

«Я смотрел… Я смотрел в сторону Рамофа Галаадского, Герасы, Восора, Арбелы… наших прошлогодних путешествий, таких прекрасных, потому что с нами была Мать! Ученицы… Иоанн из Эндора. Купец… Даже он был добрым и помог сделать наше путешествие приятным. Как многое изменилось с тех пор! Какая большая разница и как много печали!... Вот на что я смотрю: на прошлое».

«И на будущее, Мой дорогой Симон». Иисус садится на вязанку хвороста рядом с Петром и, обняв его рукой за плечи, говорит ему: «Ты смотрел на горизонт… и печаль затуманила его. Настоящее, подобно вихрю, поднимает устрашающие тучи и скрывает от тебя безмятежные воспоминания, исполненные обещаний и надежды, и это пугает тебя. Симон, ты подвергся влиянию одного из тех часов печали и тоски, которые наша человеческая природа встречает на своем пути. Никто не свободен от них, потому что эти часы вызваны тем, кто ненавидит человека. И чем больше человек служит Богу, тем больше Сатана пытается напугать и утомить его, чтобы отвлечь его от своего служения. Ты также оказался под влиянием часа усталости. Ты устал от настойчивых гонений против твоего Учителя. И, наконец, - и ты не знаешь, что это не ты, а Искуситель, - ты слышишь голос, который шепчет тебе: “А завтра? Что случится завтра?”»

3. Господь, это правда. Ты читаешь в моем сердце. Но Ты также знаешь, что если я задаю этот вопрос, то это не потому, что я боюсь за себя. Это потому… Нет. Я никогда не смог бы вынести зрелища Твоих мучений… Ты часто говоришь о преступлении, о предательстве. Я… О! Не только я! Сколь многие, особенно пожилые люди, просили Тебя позволить им умереть, прежде чем они увидят поругание своего Царя? И я!... Я, Ты знаешь, Ты все для меня. Меня не интересует ничто, кроме Тебя. Это не так, как говорит Иуда, это не ностальгия по моей лодке и о моей жене… Посмотри: Ты можешь видеть, говорю ли я правду. Я так настойчиво просил об обретении Марциана. Моя человеческая природа желала хотя бы приемного сына вместо детей, которых моя жена не подарила мне, умертвив мою мужскую силу, которая желала быть увековеченной. Но сейчас, но в настоящее время я… Я люблю его. Но если бы Ты забрал его у меня, я бы не реагировал. Я бы только сказал Тебе… Нет! Я бы ничего не сказал!»

«Ты бы только сказал Мне? Продолжай».

«Это бесполезно, Учитель».

«Скажи Мне!»

«Я бы только сказал: “Отдай его тому, кто смог бы воспитать его праведным человеком, и сделал бы это лучше, чем я”. И ничего больше! Или скорее… и я говорю это Тебе плача о нем, о себе, о моем брате, и также о Иоанне и Иакове… и также об остальных, но мы… мы Твои первозванные…» Петр падает на колени, припав к коленям Иисуса, с поднятыми руками, с обращенными вверх ладонями, умоляя, тогда как слезы скатываются по его щекам и исчезают в бороде… «я думал это о нас: пусть мы умрем, забери нас, прежде чем мы… О! Я думал, я постоянно думал, целыми месяцами – и Ты можешь видеть не эта ли мысль мучает меня и состарила меня, этот непрерывный страх, который не покидает меня даже тогда, когда я сплю, - я думаю что если все будет так, как Ты говоришь, то предателем мог бы быть я, или Андрей, или Иоанн, или Иаков, или Марциан… И если мы не дойдем до такой степени, то это может быть один из тех, о ком Ты упомянул три вечера тому назад у Анании, один из тех, кто дошел до того, что желает пролить Твою Кровь, тот, также один и тех, кто из трусости не может воспротивиться этому и дает свое согласие на зло, из страха перед злом… Я… если бы я дал свое согласие на зло только непротивлением ему, из страха… Учитель, о! мой дорогой Учитель, я бы убил себя, чтобы наказать, или… Я бы убил Твоих убийц, если бы встретил их Я… если Ты не желаешь этого, то позволь мне умереть прежде, чем это случится, прямо сейчас… Жизнь – ничто, но согрешить против любви к Тебе… Но быть одним из тех… быть… видеть и не…» Он так взволнован, что ему даже не хватает слов. Он склонился лицом на колени Иисуса, плача горькими слезами, слезами грубого пожилого мужчины, непривычного плакать, обуреваемого столь многими чувствами.

4. Иисус кладет Свои ладони на голову Петра, как бы желая смягчить его печаль и рассеять все его смятенные мысли, и говорит: «Мой дорогой друг, и ты думаешь, что даже если бы ты… не был совершенным в тот час, Господь, Который справедлив, не оценил бы твоей ошибки с учетом веса твоей любви и твоей нынешней доброй воли? Или ты боишься, мой возлюбленный Петр, что эти, подобные золоту, любовь и добрая воля будут весить меньше, чем твое временное несовершенство, и могут оказаться недостаточными для обретения снисхождения Божьего, и вместе с этим снисхождением всю помощь, необходимую чтобы вновь стать самим собой?»

«Позволь мне умереть! Спаси меня! Я боюсь!»

«Ты Мой Камень, Симон. Могу ли Я раскрошить Камень, на котором Я положу основание Той, кто увековечит Меня на этой Земле?»

«Я непригоден для этого. Я чувствую это. Я бедный невежественный человек, грешник. Во мне присутствуют все злые наклонности. Я не достоин! Я не достоин! Я стану развратником. Убийцей. Всем самым худшим… Позволь мне умереть Ты же понимаешь, что если я найду того, кто ненавидит Тебя…»

«Весь мир ненавидит Меня, Симон. Мы должны прощать…»

«Я говорю о главном преступнике. Должен быть главный и…»

«Будут многие, и каждый из них будет иметь свое главное задание…»

«Какое задание? Которое… О! Не позволяй мне сказать это! Но я…»

«Но ты должен прощать, как Я и вместе со Мной. Почему ты так расстраиваешься, Симон, думая о том, что ты можешь сделать, чтобы наказать? Оставь это бремя Господу. Ты должен любить и прощать, быть снисходительным и прощать. Они, все те, кто будет действовать против твоего Иисуса, нуждаются в столь большой помощи, чтобы получить прощение!»

«Для них нет прощения».

«О! Как суров ты к своим братьям, Симон! Конечно, есть прощение также и для них, если они исправят свои пути. Было бы ужасно, если все Мои противники не могли бы быть прощены!

5. Давай, вставай, Симон. Твои товарищи сейчас еще больше беспокоятся из-за того, что Я еще не в кошаре. Но даже ценой небольшого продления их страданий, давай помолимся, прежде чем отправимся к ним. Давай помолимся вместе. Нет ничего больше, что может быть сделано для восстановления мира, духовной силы, любви, сострадания… также и в нас самих. Молитва рассеивает призраки Сатаны, и мы чувствуем себя более близкими к Богу. И вместе с Богом, который рядом с нами, мы можем встретить и смириться со всем, что справедливо и достойно награды. Давай помолимся так, ты и Я вместе, здесь, с этой горы, с которой можно обозреть такие просторы нашей Отчизны, какие видел Моисей в Стране Обетованной с горы Нево. Мы счастливее, чем был он, потому что мы несем Слово и Спасение Стране, которая будет принадлежать Христу. Я первый, затем ты. Взгляни! Иудейские горы еще видны в последних лучах. Но за ними находится равнина, море, затем другие страны, мир… Они ждут тебя, Петр. Они ждут тебя, чтобы узнать, что существует истинный Бог. Бог, Который даст истинный свет душам, которые ходят ощупью во тьме язычества и идолопоклонства. Смотри: земной свет становится все более тусклым. Как могли бы путники не потерять пути в лишенной света ночи? Но есть Полярная звезда. Она всегда восходит, чтобы вести путников. Моя религия будет звездой, которая ведет духовных странников по пути к Небесам. И ты, Мой дорогой Петр, Мой благословенный Камень, будешь настолько един с ней, что станешь одним единым светом со Мной и Моим Учением. Давай помолимся о том часе, когда люди будут спасены Моим Именем. “Отче наш, Который на Небесах”…»

Он медленно произносит «Отче Наш…», держа Петра за руку, и кажется, что Он представляет его Отцу, так как Он поднимает Свои руки и ладони, с левой ладонью апостола в Своей правой.

6. «А теперь спустимся вниз. И пусть мы оставим здесь всякую бесполезную печаль и беспокойство о завтрашнем дне. Вместе с нашим ежедневным хлебом Отец подаст нам помощь завтра и на каждый следующий день. Ты убедился в этом, Симон?»

«Да, Учитель, я верю в это», - решительно говорит Петр, он больше не выглядит расстроенным, но аскетичным, каким он был несколько последних месяцев, так что казался совершенно отличающимся от грубого рыбака первых двух лет.

Они спускаются, Иисус впереди, за Ним следует Петр со своей вязанкой хвороста и почти у первого дома селения они встретили обеспокоенных апостолов. «Но где же ты пропадал?» - кричат они Петру.

«Мы были бы здесь раньше, но Я задержал его, разговаривая и глядя на Герасу…» - отвечает Иисус вместо него.

Они сворачивают направо, к развалинам полуразрушенной кошары. Внутри деревянной изгороди, половина которой обрушилась, а оставшаяся покрыта плесенью и шатается, находится сарай сухой кладки, плохо покрытый и плохо закрытый с трех сторон стенами, а с четвертой – досками. Внутри его нет ничего, кроме небольшого количества соломы на полу и примитивного очага в углу. Я думаю, что это село не оказало им гостеприимства, и они приняли прибежище здесь.