К Ен-Геди. Прощание с Иудой Искариотом и Симоном Зелотом

 

       19 февраля 1946

       Они, должно быть, продолжили свое путешествие при свете лунной ночи и, отдохнув несколько часов в пещере, вновь двинулись в путь на рассвете. Они, очевидно, устали после ходьбы по щебню, между колючими кустами и стелющимися лианами, которые часто опутывают их ноги. Симон Зелот ведет их по этому пути, так как он, по-видимому, хорошо знаком с этим регионом. Он извиняется за трудности пути, как если бы он был причиной этих трудностей.

       «Когда мы еще раз будем на тех горах, которые вы видите, это будет легче, и я обещаю вам много дикого меда и обилие воды…»

       «Вода? Я нырну в нее! Песок разъел мои стопы, как если бы я шел по соли и моя кожа испытывает жгучую боль. Как ужасны эти места! О! Чувствуется, что мы близки к той местности, которую Небеса наказали огнем! Зловоние все еще в ветре, в земле, в колючках, повсюду», - восклицает Петр.

       «И все же когда-то здесь было красиво, верно, Учитель?»

       «Очень красиво, более того, в ранние века мира эта местность была маленьким Раем. Почва была очень плодородна и богата водными источниками, пригодными для многих целей. Но они были так хорошо устроены, что были благословением. Затем… беспорядок в людях, кажется, воздействовал на стихии. И это стало концом. Мудрые мужи языческого мира объясняют ужасное наказание многими способами. То есть, в человеческих понятиях, временами – с суеверным ужасом. Но верьте Мне: только воля Божья изменила порядок стихий; и они из небесных были низведены до адских, они были ввергнуты в свободные столкновения друг с другом, в губительный беспорядок. Молнии подожгли битум, который раскрытые вены земли рассеяли повсюду в великом беспорядке. И огнем из недр земли и на земле, и молниями поражавшими землю, которая сотрясалась в ужасных конвульсиях, были сожжены, уничтожены и вытравлены акры[10] земли, которая прежде была раем. И она была превращена в ад, который мы теперь видим, существование в котором невозможно».

       Апостолы внимательно слушают…

       Варфоломей спрашивает: «Ты думаешь, что если бы мы могли осушить насыщенную солью воду, то на дне Великого Моря мы бы нашли руины подвергнутых каре городов?»

       «Несомненно. И почти нетронутыми; потому что илистая вода воздействует как известковый раствор на погребенные города. Но Иордан нанес на них большое количество песка. Таким образом, они погребены дважды, чтобы никогда не могли быть вновь восстановленными, что является символом тех, кто упорствовал во грехе, и были неумолимо погребены Божественным проклятием и властью Сатаны, которому они так горячо служили в течение своей жизни».

       «Не здесь ли искал убежища Маттафия, сын Иоанна, сына Симонова, праведный Хасмоней, который вместе со своими сыновьями является славой Израиля?»[11]

       «Да, здесь. Среди гор и в пустынях, и здесь он реорганизовал народ и армию, и Бог был с ним».

       «Но, во всяком случае… Ему это было легче, потому что Хасиды[12] были более праведными, чем фарисеи по отношению к Тебе!»

       «О! Легко быть более праведными, чем фарисеи! Даже легче, чем этим шипам уколоть меня и вонзиться в мою ногу… Взгляни сюда!» - восклицает Петр, который, слушая, не видел куда идет и запутался в колючем кусте, от чего его нога стала кровоточить.

       «Их не так много в горах. Видишь, как они уже поредели?» - говорит Симон Зелот, успокаивая его.

       «Х’м! Ты хорошо знаешь это место…»

       «Я жил здесь, когда был в изгнании и преследовался…»

       «О! В этом случае…»

       И действительно, зеленая растительность начинает причинять меньше беспокойства на невысоких горах, однако она не очень тенистая. А травы на этих горах несколько короткие, но ароматные и усеяны цветами, образующими многоцветный ковер. Пчелы пьют их нектар, а затем летят к пещерам на склонах горы, где они хранят мед в естественных ульях под завесами плюща и жимолости.

       Симон Зелот входит в одну из пещер и выходит оттуда с сотами золотого меда; затем он заходит в другие пещеры пока не набрал достаточно меда для всех, и предложил его Учителю и своим друзьям, которые насладились сладкой сочащейся субстанцией.

       «Я бы хотел, чтобы у нас было немного хлеба! Мед очень вкусный!» - говорит Фома.

       «О! Он очень хорош и без хлеба! Гораздо лучше филистимских колосьев пшеницы. И… будем надеяться, что никакой фарисей не придет, чтобы сказать нам, что мы не можем есть его!» - говорит Иаков Зеведеев.

       Они едят на ходу и приходят к водохранилищу, в которое втекают воды нескольких ручьев, а затем распределяются в неизвестные мне места. Вода, вытекающая из бассейна, прохладная и чистая, потому что она защищена от солнца и загрязнения сводом огромной скалы, в которой высечен резервуар; она стекает в крошечное озеро в кремнистой черноватой породе.

       Апостолы явно наслаждаются, сняв свои одежды и купаясь по очереди в неожиданно встреченном водоеме. Но они желают, чтобы Иисус первым насладился им, «чтобы наши тела были освящены», - говорит Матфей.

Они продолжают свой путь, освежившиеся, но еще более голодные, чем прежде, и самые голодные, в добавок к меду, грызут стебли дикого фенхеля и других съедобных побегов, названий которых я не знаю.

Можно насладиться прекрасными видами с возвышенных плато этих странных гор, вершины которых кажутся срезанными ударом меча. Части других зеленых гор и плодородных долин видны на юге, а также тянутся к Мертвому морю, которое виднеется на востоке, вместе с удаленными горами на другой его стороне, постепенно тающими в дымке легких облаков, поднимающихся с юго-востока. Удаленная зеленая долина Иордана видна на севере, между горными гребнями, тогда как высокие горы Иудеи видны на западе.

Солнце печет все жарче и Петр утверждает, что «те облака над горами Моава являются признаком большой жары».

«Сейчас мы спустимся в долину Кедрона. Она тенистая…» - говорит Симон.

«Кедрон!?! О, как мы так быстро пришли к Кедрону?»

«Да Симон Ионин. Это трудный путь, но он сокращает путешествие! Пройдя по его долине, мы скоро будем в Иерусалиме», - объясняет Зелот.

«И в Вифании… Я должен послать некоторых из вас в Вифанию, сказать сестрам, чтобы они отправили Эглу к Нике. Она так сильно просила Меня, и совершенно справедливо. Бездетная вдова будет также иметь святую любовь, а девушка-сирота истинную мать израильтянку, которая воспитает ее в нашей старой вере и в Моей. Я бы тоже хотел пойти… Мирный отдых для Моего опечаленного духа… В доме Лазаря сердце Христа находит только любовь… Но путешествие, которое Я желаю совершить перед Пятидесятницей очень длинное!»

«Пошли меня, Господь. И со мной кого-нибудь, кто легок на ногу. Мы пойдем в Вифанию, а затем в Кериоф и мы встретимся там», - с энтузиазмом говорит Искариот.

Остальные, напротив, ожидая, что кто-то будет избран для этого путешествия, которое разлучит их с Учителем, вообще не проявляют энтузиазма.

Иисус думает, и пока думает, Он смотрит на Иуду. Он в нерешительности, следует ли Ему согласиться или нет.

Иуда настаивает: «Скажи “да” Учитель. Доставь мне радость!...»

«Ты меньше всех подходишь, чтобы пойти в Иерусалим!»

«Почему, Господь? Я знаю город лучше, чем кто-нибудь еще».

«Вот почему!... Город не только хорошо известен тебе, но он и воздействует на тебя больше, чем на кого-нибудь еще».

«Учитель, я даю Тебе слово, что я не остановлюсь в Иерусалиме и не буду искать кого-нибудь из Иерусалима… Но позволь мне пойти. Я достигну Кериофа прежде Тебя и…»

«И ты не будешь никого принуждать оказывать Мне человеческое почтение».

«Нет, Учитель. Я не буду этого делать. Я обещаю». Иисус все еще задумчив.

«Почему Ты так сильно колеблешься, Учитель? Почему Ты мне не доверяешь?»

«Ты так слаб, Иуда. И как только ты уходишь подальше от Силы, ты падаешь! Ты был таким хорошим некоторое время! Почему ты хочешь вновь сорваться и опечалить Меня?»

«Нет, Учитель. Я не хочу этого! Но однажды я останусь без Тебя! И что тогда? Что я буду делать, если я не подготовлюсь заблаговременно?»

«Иуда прав», - говорят некоторые из апостолов.

«Хорошо!... Иди, тогда. Иди с Моим братом Иаковом».

Остальные издали вздох облегчения.

Иаков тяжело вздыхает, но покорно говорит: «Да, мой Господь! Благослови нас, и мы пойдем».

Симон Зелот чувствует к нему жалость и говорит: «Учитель, отцы добровольно замещают своих детей, чтобы сделать их счастливыми. Я принял его как своего сына вместе с Иудой[13]. Прошло время, но мое сердце все то же. Послушай мою мольбу… Пошли меня с Иудой Симоновым. Я стар, но силен как молодой человек, И Иуда не будет жаловаться на меня».

«Нет, несправедливо, если ты должен будешь принести себя в жертву, покинув Учителя вместо меня. Тебя, конечно, опечалит расставание с Ним…» - говорит Иаков Алфеев.

«Печаль будет облегчена радостью от того, что ты остался с Учителем. Позже ты расскажешь мне, что вы делали в мое отсутствие… Во всяком случае… Я иду в Вифанию добровольно…» - заключает Зелот, как если бы он желал преуменьшить ценность своей жертвы.

«Хорошо. Пойдете вы двое. А тем временем пойдем к той деревне. Кто поднимется вверх, чтобы попросить немного хлеба во имя Божие?»

«Я пойду! Я пойду!» Все желают пойти.

Но Иисус подзывает к Себе Иуду Искариота. Когда все ушли, Иисус взял его за руку и стал говорить с ним лицом к лицу. Кажется, что Он желает внушить ему Свою мысль, воздействуя на него до такой степени, чтобы Иуда не мог иметь других мыслей, кроме тех, которые желает Иисус. «Иуда… Не причиняй себе никакого зла, Мой дорогой Иуда! Разве ты не был спокойнее и счастливее некоторое время, свободным от бремени своего низшего эго, человеческого эго, которое так легко подпадает под власть и контроль Сатаны и мира? Ты, конечно, знаешь, что оно у тебя есть! Ну, защити же свой мир и благополучие. Не наноси себе раны, Иуда. Я могу читать в твоем сердце. В данный момент ты находишься в таком счастливом периоде! О! Если бы Я только мог удержать тебя в нем ценою всей Моей Крови, и разрушить последний бастион, в котором скрывается твой великий враг, и сделать тебя полностью духовным, с духовным разумом, духовной любовью, полностью… духом!»

Иуда, лицом к лицу с Иисусом, с рукой в руке Учителя, почти потрясен. Он шепчет: «Ранить себя? Последний бастион? Какой?...»

«Какой?! Ты знаешь. Ты знаешь, как ты ранишь себя! Лелея мысли о человеческом величии и дружеских связях, которые, как ты полагаешь, полезны для достижения такого величия. Поверь Мне, Израиль не любит тебя. Он ненавидит тебя так же, как ненавидит Меня, как он ненавидит всякого, кто может показаться вероятным победителем. И поскольку ты не скрываешь своих амбиций быть таковым, ты ненавидим. Не верь их ложным словам и лукавым вопросам, их притворному интересу к твоим планам и притворному желанию помочь тебе. Они заманивают тебя в ловушку, чтобы ранить тебя, чтобы разведать, и причинить тебе зло. Я умоляю тебя не во имя Мое, но только во имя тебя самого. Если Я являюсь мишенью несправедливости, Я все же Господь. Они могут мучить Мое тело и убить его. Но не более этого. Но в твоем случае, они могут убить твою душу … Остерегайся искушений, друг Мой! Скажи Мне, что ты будешь избегать их! Скажи это слово мира твоему бедному преследуемому обеспокоенному Учителю!»

Иисус сжал его в Своих объятиях и, щека к щеке, говорит ему в ухо, и Его золотые волосы смешиваются с густыми темными локонами Иуды.

«Я знаю, что Я должен страдать и умереть. Я знаю, что Моя корона будет короной мученика. Я знаю, что Моя Кровь будет Моим Багрянцем[14]. Я пришел для этого. Потому что посредством этого мученичества Я искуплю человечество, и любовь побуждала Меня бесконечное число раз делать это. Но Я бы не хотел, чтобы любой из Моих последователей был потерян. О! Все люди дороги Мне, потому что в них присутствует образ и подобие Моего Отца и бессмертные души, которые Он сотворил. Но вы, Мои любимые и возлюбленные, вы, кровь от Моей крови и зеница Моего ока, не должны быть потеряны! О! Никакое мучение не может сравниться с этим, и даже если Сатана, который есть Грех, Ужас и Отвращение, пронзил бы Меня своим оружием, пылающим адской серой, и если бы он кусал и схватил Меня, то никакое мучение не могло бы заставить Меня так сильно страдать, как Я страдал бы из-за одного Моего избранного, которого Я  должен был бы потерять… Иуда, Мой Иуда! Должен ли Я просить Моего Отца позволить Мне страдать Моими ужасными Страстями три раза, так чтобы два раза из них могли быть предложены для спасения тебя одного? Скажи Мне, друг Мой, и Я сделаю это. Я попрошу Его бесконечно умножить Мои страдания ради этой цели. Я люблю тебя, Иуда, Я так сильно люблю тебя. И Я хотел бы дать тебе Себя, чтобы сделать тебя Своим, чтобы спасти тебя от тебя самого…»

«Не плачь, не говори так, Учитель. Я тоже люблю Тебя. Я также отдал бы себя, чтобы увидеть Тебя сильным, уважаемым, внушающим страх, торжествующим.Возможно я люблю Тебя не совершенно. Возможно, мои мысли не совершенны. Но я использую и, возможно, я злоупотребляю всем моим существом, потому что я страстно хочу увидеть Тебя любимым. Но я клянусь Тебе, я клянусь Яхве, что я не буду общаться с книжниками, или фарисеями, или саддукеями, или иудеями, или священниками. Они скажут, что я сумасшедший. Но это не имеет значения. Я буду совершенно счастлив при условии, что Ты не беспокоишься обо мне. Ты счастлив? Один поцелуй, Учитель, как Твое благословение и защиту».

Они целуют друг друга и расстаются, а тем временем остальные бегут вниз с холма, показывая кексы и свежие сыры. Они садятся на зеленую траву на берегу и делят еду, рассказывая, что их встретили приветливо, потому что люди в нескольких домах знакомы с пастухами из числа учеников и хорошо расположены к Мессии.

«Мы не сказали им, что Ты здесь, иначе…» - заключает Фома

«Мы постараемся вернуться сюда в другой раз. Мы не должны никем пренебрегать», - отвечает Иисус.

Трапеза окончена. Иисус встает и благословляет двоих идущих в Вифанию, не желающих ждать вечера, чтобы отправиться в путь, так как долина тенистая и богата водой.

Иисус и десять апостолов оставшихся с Ним, ложатся на траву и отдыхают в ожидании заката, когда они пойдут обратно к дороге на Ен-Геди и Масаду, как я слышу из их разговоров.

Прибытие в Ен-Геди

 

    20 февраля 1946

       Паломники, хотя они устали после продолжительного тяжелого ночного марша по склонам холмов, не смогли сдержать возгласов восхищения, когда перед ними распростерлась полная панорама Мертвого моря от берега и до берега, сверкающего как алмаз в лучах раннего утреннего солнца. Западный берег являет собой узкую долину между морем и Иудейской пустыней, с холмами, покрытыми пышной растительностью, в прибрежной зоне. Тогда как на западе горы вертикально обрываются к бассейну моря. Создается впечатление что грунт, в ужасающей геологической катастрофе, соскользнул вниз ровным разрезом, оставив вертикальные разломы, обращенные к озеру, с которых ниспадают более или менее полноводные потоки, предопределенные к выпариванию и превращению в соль в темных проклятых водах Мертвого моря. В отдалении, за озером и за первой грядой холмов, множество склонов, прекрасных в утреннем солнечном свете. На севере виднеется зеленовато-голубое устье Иордана, а на юге – горы, обрамляющие озеро,.

       Это возвышенный, торжественный, печальный и величественно предостерегающий пейзаж, где чарующий вид гор совмещается с мрачным видом Мертвого моря, образ которого, кажется, должен напоминать о том, к чему могут привести грех и гнев Божий. Ибо такое большое пространство воды без парусов, лодок, птиц, животных, пересекающих его, летящих над ним, или пьющих на его берегах, поистине пугающе! И в контрасте с видом озера, напоминающего о каре Божьей, чудеса солнца на небольших горах, на дюнах, вплоть до песков пустыни, где соляные кристаллы выглядят подобно драгоценной яшме, рассеянной по песку, по камням, по жестким стеблям пустынных растений, и, соответственно, все это выглядит прекрасно, сверкая алмазной пылью. Но еще более поразителен вид плодородного плато, примерно в ста пятидесяти метрах над уровнем озера, с пышными пальмами и всеми видами деревьев и лоз, где текут голубые воды и построен прекрасный город, окруженный цветущей сельской местностью. Когда человек созерцает этот ландшафт, такой приятный, чарующий и цветущий, после созерцания мрачного вида моря, мучительного пейзажа восточного берега, который являет печальное спокойствие только в низких зеленых полосах суши выдающихся в озеро в его юго-восточной части, безжизненной Иудейской пустыни, сурового вида Иудейских гор, он, кажется, внезапно просыпается после гнетущего ночного кошмара, который превращается в нежное видение мира.

       «Это Ен-Геди[15], прославленный поэтами нашего Отечества. Взгляните, как прекрасна эта местность, питаемая столь многими благодатными водами, посреди такой безжизненности! Давайте спустимся и погрузимся в его сады, потому что все здесь является садом: луг, лес, виноградник. Это древний Хацацон-Фамар, имя, которое пробуждает воспоминания о его прекрасных пальмах, под которыми было даже еще приятнее строить хижины и обрабатывать землю, любить друг друга, и воспитывать детей, и разводить стада в сладкозвучном шелесте пальмовых листьев. Это славный оазис, сохранившийся остаток страны Эдема, наказанного Богом, окруженный, подобно жемчужине в оправе, тропами, доступными только для козлов и косуль, как об этом написано в Книге Царей, и вдоль этих троп расположены пещеры для преследуемых, усталых и покинутых людей. Вспомните Давида, нашего царя, и то, каким добрым он был к своему врагу Саулу. Это Хацацон-Фамар, ныне Ен-Геди, источник, благословенный город, красота, от которой враги двинулись против Иосафата и детей его народа, который был испуган и был утешен Иозиилом, сыном Захарии, через которого заговорил Дух Божий[16]. И они одержали великую победу, потому что имели веру в Господа и заслужили Его помощь, так как они покаялись и молились перед битвой. Это город воспетый Соломоном, сопоставившим его красоту с красотой Прекраснейшей из женщин[17]. Он был упомянут Иезекиилем, потому что он питался водами Господа[18]… Спустимся вниз! Пойдем и возьмем живую Воду, которая нисходит с Небес к жемчужине Израиля». И Иисус побежал вниз по очень крутой тропе, - которая зигзагообразно спускается по красноватой известняковой скале,  и в местах, ближайших к морю, достигает края горы, то есть ее уступа, - по тропинке, которая бы вызвала головокружение даже у самых опытных альпинистов.

       Апостолы едва ли смогли бы последовать за Ним, а старшие апостолы остались далеко позади, когда Учитель остановился у первых пальм и виноградников плодородного плато, где журчат кристально чистые воды и поют все виды птиц. Белые овцы пасутся под шелестящим кровом пальм, мимоз, бальзамических растений, фисташковых и других деревьев, выдыхающих сладкий или острый аромат, который смешивается с ароматом розовых кустов, цветущей лаванды, коричных деревьев, мирры, ладана, шафрана, жасмина, лилий, ландышей и цветов алое, которые здесь очень большие, гвоздики и бензои[19], которая сочится вместе с другими смолами из надрезов на стволах деревьев. Это действительно «запертый сад, запечатанный источник»[20], и плоды, цветы, сладкие ароматы, красота здесь повсюду! Нет другого места во всей Палестине такого прекрасного, как это, своей значимостью и природным обаянием. Созерцая его, можно понять многие писания восточных поэтов, в которых они воспевают красоту оазисов, как если бы они были райскими местами, рассеянными по Земле.

       Апостолы, вспотевшие, но исполненные восхищения, присоединяются к Учителю и все вместе они спускаются по дороге, поддерживаемой в хорошем состоянии, к берегу моря, которого они достигли после того, как пересекли несколько обработанных насыпей, от которых благотворные воды стекают небольшими улыбающимися каскадами, чтобы питать всю растительность по всей равнине, которая заканчивается на берегу. На полпути вниз по склону холма они вошли в белый город, среди шелестящих пальм, и сладостно пахнущих розовых кустов, и тысяч садовых цветов. Они ищут жилище во имя Господа у первых домов. И дома открывают двери так же великодушно, как и естественно, без каких-либо колебаний, поскольку их обитатели спрашивают, кто «Этот Пророк, Который выглядит как Соломон, облаченный в виссон и сияющий красотой». … Иисус, с Иоанном и Петром, вошли в дом, где живет вдова со своим сыном. Остальные рассеялись в различных направлениях, после того как были благословлены Учителем и договорились встретиться на главной площади на закате солнца.