Определительная функция артикля в тексте

 

Еще одно доказательство того, что мы имеем дело с действием не унифицированного ‘правила’, а с множественным выбором, с действием комплекса факторов, находим в одной итальянской сказке. Старуха в «Сказке о рыбаке и рыбке» находилась в текстовой позиции вторичной интродукции (как ‘принадлежащая’ старику). А что произойдет, если уникальный объект (определенный маркер) поставить в позицию первичной интродукции (неопределенный артикль = {НА}), ‘столкнув’ два противодействующих фактора выбора? Уникальный объект и в этом случае неспособен принять неопределенно-артиклевую форму: C’era una volta la madre di un figlio – «Жила-была однажды {опр.артикль=ОА} мать одного сына». Интересно, что для второго употребления автору уже недостаточно простого определенного артикля, используется более сильное указательное местоимение questa: Questa madre mandт questo figlio a studiare da un monaco –«Эта мать послала этого сына учиться к одному монаху».

Определительная функция артикля связана и с синтаксической его мотивировкой, с синтаксическим его происхождением, и с позицией определения: какой-то Х = один Х = {НА} Х. Семантически же неопределенный артикль имеет динамическую направленность: стремление от понятия отделения, отдельного, единицы в количественном аспекте – к понятию определения, частного, единицы в качественном аспекте.

Пришел невод с одною рыбкой, с н е п р о с т о ю р ы б к о й, – з о л о т о ю

англ. This time he caught a little fish/ And came up with one fish in it//

немецк. Sie, da brachte das Netz ihm ein Fischlein// франц. Et le filet revint avec un poisson d’or//

испанск. trajo la red un pececito//

итал. torn т indietro la rete con un pesciolino//

венгерск. egy kis hal fic б nkol benne// болгарск. изтеглил с мрежата едничка рибка.

Перед ним изба с о с в е т е л к о й, с к и р п и ч н о ю, б е л е н о ю т р у б о ю, с д у б о в ы м и, т е с о в ы м и в о р о т ы //

  англ. In its place – a brand new izba with white-             венгерск. Sz й p

 washed, brick-work chimney// немецк. Vor ihm steht         paraszth б z, f й nyes

ein H д uschen mit Erkern // франц. Devant lui, une     ablakokkal б llt el ц tte//

 izba, avec claire chambrette// испанск. Ante й l hay болгарск. вижда дядо

 una izba, y un cuartito muy claro// итал. davanti a lui спретната къщурка

и una casetta con una camera dalla grande finestra//         с тухлен комин//

Мы уже неоднократно убеждались, что внутренней форме линвгистических терминов нельзя «верить» до конца: «перфект» не всегда соотносился с совершенным видом, настоящее переводилось прошедшим временем, а как обстоит дело с неопределенностью? Что же, собственно, является неопределенным в случае употребления неопределенного артикля перед именем? Сам референт, насколько это можно увидеть в предыдущих и в других примерах, является всегда вполне определенным объектом. Более того, употребление неопределенного артикля перед именем с практически неизбежным определителем после него (Х, который…) нацелено как раз на определение этого референта в дальнейшем. Поставим вопрос более узко: для кого из участников коммуникативного акта этот референт является определенным? Очевидно, что в интродукции референт является определенным для отправителя и неопределенным, точнее, определяемым, подлежащим определению – для получателя сообщения. Один из переводчиков даже как бы «вступает в разговор» с получателем, отражая «диалогический характер» артикля: Что же, пред ним царские палаты// And w h a t d o y o u t h i n k? A palace = «И что же, как Вы думаете? Дворец».

Исследование обратных переводов является одним из приемов контрастивной лингвистики, позволяющим четче семантизировать предложенную целевым языком интерепретацию. Впрочем, эту же фразу можно рассматривать и как трансформацию фразы на исходном языке, пересказ, внутриязыковой перевод, иную интерпретацию. О границах перевода и интерпретации рассуждает Умберто Эко в известной книге «DIRE QUASI LA STESSA COSA» = «Сказать почти то же самое».

Вернемся к нашей сказке. Интродукция термов сказки (и элементов ее декорации) производится раздельным определением: «НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ Х, КОТОРЫЙ ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ТАК-ТО». Рассказчик сказки (который, вообщем-то, знает ее наперед, хотя бы на несколько шагов) представляет читателю (а тот еще не знает) данный референт впервые. Но не так все просто. Например, ИЗБА встретилась в тексте не один раз (предыдущий пример), в сказке перед этим уже встречались еще три ИЗБЫ с неопределенным артиклем: а) Поклонись ей, выпроси уж избу; б) Избу просит сварливая баба; в) Так и быть: изба вам уж будет. Приведем также и пятый случай (после появления избы):

Выпросил, простофиля, избу!//

 англ. So you begged a great boon, a low izba!/ A                      венгерск.

 cottage// немецк. Warst so dumm, nur ein Haus zu          Paraszth б zat tudt б l

 begehren!// франц. C’est une izba, ben к t, que tu as          csak kiv б nni!// бол -

 demand й e// испанск. si te dio, papanatas, una isba// гарск. Само къща ли,

итал. ha chiesto una casetta questo grullo!//                  глупчо, измоли?//

В чем же разница всех пяти приведенных ситуаций появления слова ИЗБА? В а), б), в) ИЗБА еще не существует, это не конкретная, вводимая в рассмотрение ИЗБА, а ИЗБА вообще, ИЗБА, так сказать, «в будущем времени». Болгарский и венгерский переводчики, употребляя нулевой артикль, бросают несфокусированный взгляд вдаль, в будущее, в возможный мир. Это – потенциальная ИЗБА, обобщенная ИЗБА. В языках с сильным артиклем, имеющим развитый функциональный потенциал, эта функция (один предмет как репрезентант класса, рода предметов) возможна и у неопределенного артикля. В подобной ситуации возможен и определенный артикль, с несколько иным оттенком, так называемый «родовой» артикль: The cat is an animal.

Логическая структура высказывания при исполнении имени с неопределенным артиклем оптативно-прогностической функции выглядит так:

ХОЧУ (ПОЛАГАЮ), ЧТОБЫ ∃ {НА} Х. Как синтаксически, так и исторически данный тип отстоит от центральной функции неопределенного артикля (экзистенциальная интродукция), по крайней мере, на один шаг. Не во всех языках у неопределенного артикля можно наблюдать эту функцию.

Например, для русского протоартикля один возможно: Жил-был один король, но невозможно (пока) Он был один король, а Хочу, чтобы у меня был один король вряд ли имеет интродуктивную или прогностическую интерпретацию, фраза же Хочу одного короля скорее навевает мысли об определенности, да и падеж здесь не именительный, а родительный, имеющий сродство с партитивным артиклем (имеющимся в явной грамматике французского и итальянского языков).

Интересно, что и истории английского (сильноартиклевого на данный момент) языка эти функции появились у неопределенного артикля не сразу. Первоначально числительное an употреблялось подобно русскому числительному один только в интродуктивных контекстах. Подобное движение можно наблюдать в венгерском языке. Переводы Библии разных веков дают разное артиклевое оформление имен в одинаковых ситуациях. В интродукции встречаем нулевой артикль в ранних переводах, в более поздних же – неопределенный (или протоартикль, в процессе развития в грамматизованное средство). С одной стороны, здесь видна проницаемость границы между скрытой и явной грамматикой, с другой же – налицо еще одно подтверждение предложенной в разделе 1 модели языковых контрастов. Исторические факты сопоставимы с синхроническими, как годичные кольца на срезе ствола дерева соотносимы с циклами его жизни.

Вернемся теперь к разбитому КОРЫТУ. Это еще один терм сказки, и картина с ним наблюдается аналогичная тому, что мы имели с ИЗБОЙ (текст не приводится): 1) пожелание/просьба; 2) косвенная просьба; 3) обещание; 4) введение; 5) упрек; 6) обобщение (В корыте много ли корысти). Первый и второй этапы проявления КОРЫТА связаны с оптативнопрогностической функцией, третий – с конструктивно-прогностической (обещающий уже имеет определенный образ будущего референта). На четвертом мы имеем собственно интродукцию, первое упоминание с реальным объектом ‘перед глазами’. На этапах 5 и 6 происходит обобщение качеств всех корыт в принципе: если 1 = какое-нибудь КОРЫТО, то 5 = любое КОРЫТО, каждое КОРЫТО. Здесь мы имеем дело с репрезентативноэминентной функцией, где, как уже отмечалось выше, возможно смыкание со сферой определенного артикля в родовом смысле (Выпросил, дурачина, корыто!).

Обратим внимание еще на один момент. Примеры с ИЗБОЙ а), б) и в) относятся к текстовому уровню Besprechung (прямая речь персонажа), а

Перед ним изба со светелкой – к уровню Erzдhlung (рассказ автора), по терминологии Х. Вайнриха. О чем же рассказывает автор? ‘Перед ним’ – это перед читателем? Нет, изба появляется перед персонажем, перед стариком, читатель уже слышал об избе. Таким образом, мы вовсе не участвуем в диалоге автор – читатель, но смотрим на мир глазами персонажа через посредство слов автора.

Рассмотрим последовательность использования артиклей со словом ОФИЦЕР в отрывке из «ПИКОВОЙ ДАМЫ» А. С. Пушкина. К моменту появления Германна под окнами дома графини ***ой читатель уже знает как его самого, так и факт его появления в этом месте, однако в большинстве переводов употреблен неопределенный артикль:

Вскоре на одной стороне улицы показался молодой офицер//

  англ. A few moments afterwards... a young officer appeared // болгарск. Ско -

немецк. Bald darauf kam... ein junger Offizier hervor//        ро на едната

франц. Bient ф t... parut un jeune officier// испанск. Poco страна на ули -

 despu й s... torci у la esquina un joven oficial// итал. Ben    цата... се за -

 presto...apparve un giovane ufficiale// венгерск. Az utca                даде млад

 m б sik oldal б n... hirtelen egy fiatal tiszt tűnt f ц l//                             офицер.

Вслед за этой интродукцией ОФИЦЕР употребляется с определенным артиклем, как и «полагается» после first mention. Хотя с Германом мы знакомы буквально с первых строк (и это уже как бы не first mention), но в данной декорации он появляется впервые. Таким образом, в литературном произведении более развернутого жанра с многочисленными местами действия и декорациями, «сеттингами» интродукция с помощью неопределенно-артиклевой формы возможна неоднократно!

Но через две страницы, в той же главе и практически в той же декорации, но позже – опять встречаем того же Германна или ОФИЦЕРА (точнее, ИНЖЕНЕРА – в эпоху Пушкина это слово значило не совсем то, что сейчас), вновь оформленного неопределенным артиклем. Автор так комментирует обстоятельства этой сцены: «два дня после вечера, описанного в начале этой повести, и за неделю перед той сценой, на которой мы остановились»:

Однажды Лизавета Ивановна, сидя под окошком за пяльцами, нечаянно взглянула на улицу и увидела молодого инженера, стоящего неподвижно и устремившего глаза к ее окошку//

англ. she caught sight of a young officer/a young man// немецк. und bemerkte

einen jungen Offizier/einen jungen Genieoffizier// франц. elle aper з ut un jeune

officier/un officier de g й nie// испанск. y vi у a un joven oficial de ingenieros//

итал. e vide un giovane ufficiale del genio// венгерск. й s й szrevett egy fiatal

mйrnцkkari tisztet// болгарск. и видя един млад инженер (мы видим достаточно высокую факультативность болгарского неопределенного артикля,

ср. предыдущие интродукции с нулевым артиклем в болгарском переводе).

Неопределенный артикль перед ОФИЦЕРОМ может появиться только в том случае, если мы поменяли «точку зрения», участника диалога, и приходится вводить Германна заново. Фактически, в этой сцене мы смотрим на мир глазами героини. Далее ОФИЦЕР употребляется однозначно с определенным артиклем. Для кого же был неопределенен ОФИЦЕР в этой сцене? Для читателя? Нет, для него введение ОФИЦЕРА произошло раньше, еще в предыдущей сцене, если не говорить о том, что с Германном мы совсем впервые познакомились намного раньше. В предшествующем примере мы увидели Германна в новом сеттинге и в качестве как бы нового референта (ОФИЦЕР), еще не определили его, не взяли в фокус на момент высказывания автора о его появлении в пределах новой декорации. В последнем же примере ОФИЦЕР/ИНЖЕНЕР неопределенен для Лизаветы, и мы смотрим, точнее автор хотел, чтобы мы смотрели на данную декорацию и на вводимые термы глазами героини.

Можно вспомнить и о нашей РЫБКЕ. В рассказе старика, обращенном к старухе, РЫБКА вновь обретает неопределенность:

Я сегодня поймал было рыбку, Золотую рыбку, не простую//

англ. Today I netted a strange fish/an extraordinary fish, a golden fish//

немецк. Heute hatt ich ein Fischlein gefangen, Ein gar seltenes Fischlein, ein goldenes//

франц. J’ai failli aujourd’hui attraper un poisson/un merveilleux poisson d’or//

испанск. Hoy cog н un pececito entre las redes, pero no como todos, de oro era// итал. Oggi ho pescato un pesciolino, un pesciolino d’oro, non comune//

венгерск. Egy kis hal akadt ma a h б l у mba, de nem ak б rmilyen hal: aranyhal//

болгарск. Хванах днес една рибка, не каква да е рибка –златна.

Для автора, читателя и старика-героя на этот момент рыба уже определена. Подключение же нового персонажа, старухи, заставляет говорящего-старика и нас, через ряд опосредований, учитывать и ее информационный потенциал. Вероятно, такое «снятие определенности» может происходить в тексте до бесконечности. Старик мог бы рассказать о появлении рыбки еще кому-либо или же старуха – кому-либо пятому и т.д. При этом всякий раз герой Х-ого порядка будет смотреть на новую для него сцену, что отразится либо в высказывании героя предыдущего порядка, либо в высказывании самого автора (вероятно, посредством несобственно-прямой речи) через неопределенно-артиклевую форму имени.

Таким образом, артикль и неопределенный артикль, в частности, в рамках текста, в текстовой своей функции предстает как средство выражения относительности точки зрения. Понятие «точки зрения» (point de vue de l’esprit) было использовано еще дю Марсэ (du Marsais, XVIII век).

По его словам, артикли и полуартикли («метафизические прилагательные») обозначают не физические качества объектов, но только лишь точки зрения разума, различные стороны, с которых разум рассматривает то или иное слово. Неопределенный артикль вводит новую точку зрения (иногда на тот же самый реальный объект, представляемый в качестве иного референта), это может быть точка зрения автора = говорящего = отправителя сообщения, либо читателя = слушающего = получателя сообщения, либо героя = третьего лица.

Как тут вывести «объективные» правила грамматики?! Как в свое время по другому поводу сказал Булгаков: разруха не на улицах, а в головах, – так и правила грамматики, языковые правила следует искать не столько в «объективных» параметрах предметов реального мира, сколько в способах его концептуализации языком. Не зря для Томаса Аквината (он же Фома Аквинский) существовал универсальный verbum cordis. Правила – не в книге, и не в жизни, а «в сердце».

Помимо интродуктивной функции, анализ текста «Сказки о рыбаке и рыбке» выявляет еще некоторые особенности функционирования неопределенно-артиклевых форм имени в рамках текстовой партитуры. Обобщающее значение уже появлялось в наших примерах, обратимся еще к одному, где фигурирует один из главных термов, РЫБ(К)А.

Удивился старик, испугался: Он рыбачил тридцать лет и три года / И не слыхивал, чтоб рыба говорила//

англ. But never once heard a fish talking// ис -     

венгерск. De m й g nem панск. y nunca oyo decir por estas tierras...

que hallott halat besz й lni//

un pez pudiera hablar de esta manera// итал. e      болгарск. пръв път чу -

 non aveva mai sentito parlare un pesce//                   вал, че риба говори //

Напомним, что РЫБКА появляется в тексте сказки несколько раз (в соответствии с описанными выше способами интродукции и смены неопределенно-артиклевого оформления определенным). Поскольку к этому моменту и автор, и читатель, и сам старик уже давно ‘перешли с рыбой на ОА’, а никого больше в пределах данной декорации нет, сама золотая рыбка не может быть референтом данной РЫБЫ, хотя и она имеет отношение к этой фразе. Однако решение подсказывают нулевые артикли в болгарском и венгерском, а также в одном из французских переводов (il n’avait ouп dire que poisson parlвt), периферийные средства в некоторых вариантах перевода (в немецком и еще одном французском: (Und hцrte doch nie einen sprechen// Il n’avait entendu oncques poisson parler)), а также в одном из английских переводов (he had never seen one that talked). Сочетание атомарных смыслов ‘абстрактность’ + ‘один из класса’ – это типичный случай родового или, точнее репрезентативного, неопределенного артикля.

Итак, в рамках текста наблюдаются две основные функции неопределенного артикля: интродуктивная и обобщающая. Однако эти глобальные функции имеют и подтипы, благодаря взаимодействию составляющих их атомарных смыслов. Количественные и качественные моменты отражены в двух сторонах понятия единицы: центробежном и центростремительном (воспользуемся идеями известного философа эпохи Возрождения Ник. Кузанского). Под «центром» здесь будем иметь в виду класс предметов, один из которых интродуцируется или, наоборот, для него подыскивается подходящий класс, предмет «причисляется к классу» (по И.И. Ревзину). Динамика «точки зрения» проявляется в прогностическом употреблении и в презентации наличествующего объекта-референта. На пересечении этих параметров можно выделить следующие типы текстовых употреблений неопределенно-артиклевых форм имени:

    ∃ {НА}Х: 1 vs. ∞ – центробежная интродукция;

    (ТАМ) ∃ {НА}Х, КОТОРЫЙ: 1 vs. 0 – центростремительная интродукция;

    ХОЧУ, ЧТОБЫ ∃ {НА}Х (ЛЮБОЙ) – центробежная прогностика;

    ХОЧУ, ЧТОБЫ ∃ {НА}Х, КОТОРЫЙ – центростремительная про-

гностика (внетекстовая катафора);

    ∀ Х → {НА}Х – репрезентация: экземплярная (центростремитель-

ная) и счетная (центробежная).

Следует сказать, что построению текста способствуют только две

стороны артиклевой функциональной семантики: интродукция и прогностика, тем более что эти две стороны не только влияют на построение текста, но и вытекают из него. Интродукция открывает сами тексты, новые сцены или элементы этих «сеттингов». Прогностика в тексте предсказывает возможные сеттинги или указывает вакантные элементы сеттингов. Репрезентация (счетность и экземплярность) собственно текстовой роли не играют, это – логические, внетекстовые функции.