Концепция язычников о взаимосвязи

Времени и пространства

Из представлений о времени и пространстве родилась оригинальная концепция их взаимосвязи.

«В мифах и сказках многих народов повторяется такой эпизод: герой попадает в незнакомое (неземное?) место, проводит там день или ночь, а когда возвращается в свое селение, не находит ни дома, ни родных, ни друзей. Оказывается, что за день его отсутствия родной мир постарел на тысячу лет и стал для него чужим: никто его не помнит, и он здесь никому не нужен». Таким образом, удаляясь от повседневного, обыденного понимания пространства и времени, наши древние сородичи сформулировали, в сущности, положения теории относительности, до которых мы дорастаем лишь теперь.

Средний и нижний уровни как «мир»

И «антимир»

По мнению язычников, «если обитатели живого и мертвого миров войдут меж собою в физическое соприкосновение, то в мире, куда было совершено вторжение, случится либо катастрофа (чаще всего эпидемия) либо возникнет новое качество. То есть происходит по существу то же, что бывает при столкновении обычной частицы с античастицей: аннигиляция (взрыв) и появление новой частицы». «При соприкосновении мира живых и мира мертвых смерть может аннигилировать в рождение, а рождение — в смерть, что лишний раз подтверждает относительность языческого понимания живого и мертвого.

Особенно любопытно, что, по мнению сибирских аборигенов, мертвые в Нижнем мире считают себя живыми, а нас мертвыми и так же бояться нас, как мы их».

В этой мысли заключено глубокое содержание, хотя и в символической форме. Во-первых, главной частью человека, состоящего из души и тела, является душа. Но в среднем мире она обременена телесной оболочкой. Лишь в нижнем мире эта телесная оболочка исчезает, растворяясь в космосе, а душа освобождается, вступает в сферу чистого бытия, и таким способом предоставляет возможность стать человеку по-настоящему живым. Во-вторых, в умéрших поколениях заключен опыт, значительно превосходящий опыт живых людей. И если жизнь оценивать через накопленность опыта, то, без сомнения, разносторонность и мудрость ушедших поколений окажется несоизмеримой с богатством опыта современного человека. Таким образом, соотношение среднего и нижнего уровней мира язычники представляли как «мир» и «антимир», в этом смысле их интерпретация была достаточна близкой к интерпретации современной науки.

Все это доказывает, что язычники, хотя и поклонялись духам и богам, но это не мешало им строить философскую картину мира. Причем их картина мира, на мой взгляд, нисколько не уступает картине мира православного богословия...

Вывод

Вопрос об исходном пункте развития русской философии напоминает вопрос, с какого времени начинается развитие растения? Зерно или семя растения, брошенное в землю, "еще не есть само растение, хотя и содержит его в себе в неразвернутом виде. И само растение еще не есть ни его расцвет, ни его гибель, ни его ствол, листья и цветы, хотя все это уже содержится в семени или зерне в неразвернутом виде"[19]. Но растение развивается. И "каждый последующий момент становления или движения этого семени будет постепенно развертывать то, что скрыто дано в самом начале"[20].

Точно так же дело обстоит и с философией.

Есть история мысли, которая развивается через литературу и искусство, науку и философию, и в конечном итоге ей неважно, в какой период исторического времени взойдут ростки этих семян. Важно, что в самой последней форме растения будут содержаться все предшествующие стадии его становления. Если философия еще не объявила себя, то это не значит, что ее нет вообще; она есть, только существует в неразвернутом виде; и когда мысль материализует себя в привычной нам форме философии, в философии уже будут содержаться все предшествующие стадии ее созревания.

Не важно, если кто-то утверждает или отрицает вывод, что движение русской философии начинается с языческой эпохи, с утверждения православия, с XVIII или XIX веков; важно, что движение русской философии дало знать о себе в том или ином ее содержании или форме, и уже поэтому включило их в свой генетический код, и этот "код" будет давать знать о себе и в настоящем, и будущем, его станут находить и в прошлом, и в " прологе "[21], и в " исходном пункте ", и в эпоху господства языческой культуры, и в эпохи господства религиозной и светской культур. Одним словом — везде, где будет появляться или исчезать русская философия. Как в движении растения постепенно или через скачок[22] развертывается то, что скрыто дано в самом его зародыше, так и в движении русской философии будет непременно являться то, что скрыто дано ей в самом начале.

Например, уже в самом своем зародыше, родовое сознание человека  раздваивается на рационалистический и иррациональный типы, и проявления этого раскола будут непременно сопровождать как развитие языческой, религиозной и светской культур, так рождение и умирание философских систем. Эти стороны, как известно, не существуют отдельно друг от друга. Они взаимно проникают друг в друга, порождают и отвергают друг друга, и через это превращаются в источник саморазвития родового сознания. Когда сознание социума складывается в период точечного оживления духовной культуры, оно интуитивно тяготеет к использованию возможностей рационалистического мышления. Конечно, в этот момент оно находится в состоянии глубокого кризиса и выглядит как возможность, не имеющая сил стать действительностью, но при этом сохраняется надежда, что в рационалистическом мышлении скрыты ростки будущего родового сознания, если оно избавится, как бы сказали масоны, «от первородного греха», т.е. от прежней формы рационализма. Когда же сознание социума формируется в условиях крайней неустойчивости культуры, в минуты опасности для ее существования, оно кардинально меняет направленность своей эволюции и начинает интуитивно тяготеть к использованию возможностей иррационального мышления. В такие периоды его носители не могут не признать факта, что иррациональное мышления находится в состоянии кризиса, но вместе с тем не теряют надежды на перспективу. Они полагают, что хотя это мышление и имеет вид возможности, не имеющей сил стать действительностью, но потенциально в нем содержатся ростки будущего родового сознания, остается лишь избавится от недостатков прежней формы иррационализма. Естественно, что история подобных тяготений сознания невероятно запутана. В ней обнаруживается множество их различных комбинаций, в том числе и таких, в которых дело не обошлось без крайностей. Из истории известно, что победа рационалистических устремлений никогда не была простой, и когда это случалось, она зачастую перерастала в прямое и грубое обожествление возможностей разума и, следовательно, науки[23], но такой же непростой была победа иррационалистических установок, и минуты их торжества частенько превращались в неоправданное временем обоготворение разнообразных форм веры, чувства и мистики.