Максим Шевченко и битва против западного неолиберализма

 

С середины 2000‑х журналист Максим Шевченко выступал одним из наиболее ярких критиков Запада в российских медиа. Его карьера журналиста началась в «Независимой газете», где он освещал религиозные вопросы и конфликт на Северном Кавказе. С 2006 г. он стал вести на Первом канале ток‑шоу под названием «Судите сами», что помогло продвижению его карьеры. Регулярные комментарии по поводу межрелигиозных и межэтнических конфликтов в России и за ее пределами сделали Шевченко главным медиаэкспертом по этим темам и дважды привели в Общественную палату по президентскому списку. В 2012 г. он возглавил онлайн‑ресурс «Кавказская политика», где обсуждались многие проблемы этого региона, и по сей день Шевченко остается одним из главных комментаторов событий на Северном Кавказе для такого телеканала, как «Дождь».

Теории заговора имеют для Шевченко, как и для Дугина и Нарочницкой, важную объяснительную функцию: дискурс о русском национальном единстве объясняет возникающие межэтнические конфликты как результат антироссийского заговора. Согласно Шевченко, Россия – это великая мировая держава, принесшая европейские методы управления и культурного развития на окраины российской и советской империй. Этнические русские в этом процессе стали «костяком», субъектом формирования нации и ее модернизации[307]. Однако для величия России важна комбинация трех этнорелигиозных групп: православных русских, тюрков‑мусульман, обитающих на территории Сибири, и совокупности этносов Северного Кавказа. Если один из этих элементов исчезнет, вся русская государственность пропадет и страна окажется под контролем Запада. От национальных государств Европы Россию отличает многообразие культур и «цивилизаций», создавших нацию, и в этом ее величие. Такой союз обеспечивает социальную справедливость и мирные межэтнические отношения, а в качестве примера этого Шевченко всегда приводит Кавказ[308].

Использование Кавказа в качестве кейса межэтнического мира (сомнительного, учитывая историческое прошлое региона) помогает Шевченко достичь двух целей. Во‑первых, отвергнуть аргументы русских националистов, чья антикавказская риторика середины 2000‑х подпитывала все националистическое движение постсоветского времени[309]. Согласно Шевченко, те, кто призывал к отделению Кавказа, – внутренние враги России, которым однажды, в 1991 г., уже удалось ее развалить, а не истинные патриоты, которыми националисты часто любят себя представлять. Во‑вторых, комплименты Шевченко в сторону Северного Кавказа способствуют росту его популярности среди простого населения и элит этого региона. В своих текстах Шевченко не раз подчеркивал связь кавказских культур с древними цивилизациями[310]. Этнограф Виктор Шнирельман, исследуя национальное строительство на Северном Кавказе, продемонстрировал, какой интерес у местных политических и интеллектуальных элит вызывает поиск древних предков, в особенности после крушения СССР. Согласно этнографу, наличие (и, разумеется, изобретение) великих предков помогает этносу формировать представление о собственном превосходстве над соседями и пытаться доминировать в регионе[311]. Таким образом, подход Шевченко способствует осмыслению имперской истории России как совокупности великих историй наций, ее составляющих, и тем самым достижению межэтнического мира. Любой межэтнический конфликт в этом контексте трактуется не иначе как антироссийский заговор, нацеленный на разрушение межэтнической гармонии в стране: «Всякие попытки представить чеченский конфликт как конфликт между чеченцами и русскими, между Чечней и Россией, исходят от смертельных врагов России, которые хотят ее распада, уничтожения, и от точно таких же врагов Кавказа, чеченцев и Чеченской Республики. Это моя святая уверенность»[312].

При обсуждении межэтнических отношениях в выступлениях Шевченко неизменно присутствует конспирология, и благодаря интересу к нему как к эксперту со стороны СМИ интерпретация того или иного события в терминах теории заговора попадает в медийный мейнстрим. К примеру, в 2013 г. в городе Пугачеве произошла драка между двумя мужчинами, один из которых был этническим чеченцем, и событие вызвало определенный резонанс[313]. В интервью «Эхо Москвы» Шевченко охарактеризовал кампанию по освещению события в СМИ как заговор, направленный на развал России, и обвинил так называемые либеральные медиа, социологов и оппозиционных политиков в попытке внести хаос в межэтнические отношения и повторить крах государства, как в 1991 г.: «Я как политтехнолог вижу, что события в Пугачеве полностью организованы, выстроены… Потому что это в чистом виде попытка столкнуть народы России на пустом месте»[314].

Легитимность Шевченко как спикеру придает достаточно критичный взгляд на происходящее в регионе. Его критика местных властей, коррупции, произвола силовиков, о котором знают все жители региона, защита независимых журналистов смешиваются с обвинениями в адрес неких «тайных» анонимных сил, раскачивающих ситуацию. «На Кавказе сегодня параллельно существуют два общества – так называемых сильных людей, маскирующихся под понятие “государство”, и всех остальных, решающих свои социальные, экономические, конфессиональные вопросы кто как может, умеет и понимает… Сильные люди – это имеющие отношение к триаде бюрократии, силовых структур и так называемых финансовых институтов. Они органично дополняются криминалом, имеющим конструктивные, деловые и плодотворные отношения со всеми тремя головами неоимперского орла. Сильные люди существуют в пространстве бюджетных инвестиций, силовых операций, номенклатурных комбинаций. Их власть “на местах” почему‑то считается властью государства. Хотя практика и реалии их деятельности, по преимуществу, вроде бы подпадают и под УК, и под другие запретительные и карательные законы государства»[315].

Как видно, подход Шевченко традиционен для конспиролога‑популиста – не называть заговорщика по имени, ведь чем больше анонимности, тем больше загадочности. Его популистская риторика, а также статус члена Общественной палаты (2008–2012) и известного тележурналиста помогали ему оставаться в центре политического дискурса. При этом Шевченко регулярно утверждает, что находится в оппозиции к правящему классу, и непрестанно критикует его за рост коррупции. Это, впрочем, не помешало Шевченко играть активную роль в переизбрании Владимира Путина на третий срок в 2012 г. и в выборах Собянина в 2013 г., когда штабом последнего активно эксплуатировалась тема острых межэтнических отношений[316].

Любимая тема Шевченко – критика российской оппозиции и обсуждение ее якобы существующих связей с зарубежными спонсорами, которые в 1990‑е превратили Россию в полуколониальный режим, зависимый от США[317]. Беловежские соглашения, по мысли Шевченко, были заговором элит против миллионов жителей СССР. В результате его местные элиты получили неограниченную власть в своих республиках, а Россия была отдана на растерзание «олигархической тирании», были уничтожены ростки истинной социалистической демократии и заключен пакт с геополитическим противником: «…Августовские события 91‑го года оказались не чем иным, как антидемократическим переворотом ельцинской группировки. Толпа интеллигентов, в числе которых, каюсь, был и я, была согнана массовкой к Белому дому и исполнила свою шутовскую роль прикрытия заговора подлинных хозяев положения – партноменклатуры, связанных с ними криминальных групп и предателей из силовых структур. Все это привело по сути к верхушечному закрытому заговору трех политиков, изолировавших своих коллег из иных, азиатских, например, республик от принятия решения и не имевших мандатов на такое соглашение!»[318]

Путин для Шевченко – это гарантия целостности и укрепления страны, возврат стабильности и финансового процветания. «Люди хотят больше демократии и не приемлют абсолютного доминирования силовиков, которые в регионах просто сливаются с криминальными группами. Люди хотят, чтобы началось демократическое развитие творческих сил нации. Чтобы нация наконец‑то начала формироваться. Я лично считаю, что, несмотря на многочисленные ошибки властей, сейчас никто этого не сможет добиться, кроме команды, связывающей себя с именем Путина»[319]. Так, в типично популистской форме, Шевченко призывал поддержать Путина на выборах 2012 г. и дать отпор Западу и «пятой колонне» внутри России.

Запад, по мысли Шевченко, погряз в неолиберальной эксплуатации человека и «преступен» по своей природе. Впрочем, взгляды Шевченко имеют особенность меняться: в середине 2000‑х он представлял Европу как возможного союзника России против гегемонии США[320]. Однако в начале 2010‑х Шевченко заговорил о другом: между Россией и Западом (теперь уже включающим и Европу) идет война. Риторический прием отчуждения жителей Европы/Запада, в случае Шевченко, преследует одну цель – показать моральное превосходство России над странами, позволяющими, например, заключать ЛГБТ‑союзы: «Понимание, что мы с большинством западных людей принадлежим скорее всего к разным гуманоидным видам, внешне похожим, но внутри уже принципиально иным, не только не покидает – усиливается и укрепляется. С этим непросто смириться – ведь мы привыкли думать, что там живут люди, о которых мы читали книги, смотрели фильмы. А оказывается, там живут какие‑то иные существа, совсем не похожие на тех, к кому мы привыкли!»[321]

Всех описанных интеллектуалов объединяет образ традиционной, консервативной России и признание ее глобальной миссии по спасению мира от безудержного потребительства и сексуальной распущенности. Эта позиция апеллирует к мнению людей с консервативными взглядами и, в случае Шевченко, к традиционно консервативному большинству жителей Северного Кавказа. В этой же парадигме противопоставления России и Запада Шевченко представляет российскую оппозицию «пятой колонной» союзников США, стремящихся создать на территории бывшего СССР множество мелких, марионеточных республик. «Я думаю, Макфол прекрасно знает суть нашей либеральной интеллигенции, ее предательскую, продажную сущность, ее ненависть к стране, которая, в частности, была выражена в воскресенье в программе Евгении Альбац представителем “Левада‑центра”. Тот сказал, что против Путина сейчас образованная, лучшая, состоявшаяся часть населения, а за Путина – неграмотная, невежественная, такая как бы “грязная” часть. Представители же либеральной интеллигенции зачастую имеют в кармане два паспорта, а в душе три идентичности»[322].

Неудивительно, что Шевченко упоминает двойное гражданство, – это отличный способ маркировать оппонента как «другого», лояльного иному государству. Традиционно этот способ применялся в антисемитской риторике имперского времени (идея «государства в государстве») и советского периода (еврейские националисты‑диссиденты). И в риторике Шевченко он находит именно антиеврейское выражение[323]. Характерно, что из всех медиаперсон, в той или иной мере лояльных к власти и обращающихся в своих текстах к конспирологическим теориям, Шевченко – единственный, кто в своих выступлениях активно ссылается на антисемитские теории заговора. В качестве спикера по делам Кавказа он обращается к идее Израиля как государства‑оккупанта, «фашистского государства», сражающегося на Ближнем Востоке с мусульманами. Таким образом, Шевченко привлекает внимание исламского населения Северного Кавказа[324]. В этом плане он не изобретает ничего нового, активно заимствуя идеи из богатой культуры антиизраильских теорий заговора, популярных как на Ближнем Востоке, так и в Европе[325]. Этот трансфер идей с Ближнего Востока и из Европы интересен тем, что Шевченко пробует достичь интернациональной солидарности между мусульманами России и Ближнего Востока через конструирование общего, смертельно опасного чужого – еврея и (или) Израиля[326].

Однако к антиизраильским выпадам Шевченко прибегает не только ради жителей Северного Кавказа. Ту же риторику он использует для критики антикремлевской оппозиции. Шевченко объясняет, что евреи, уехавшие из позднего СССР за хорошей жизнью, наиболее жестоки по отношению к палестинцам. «Русскоязычный Израиль по преимуществу – фашистский, ксенофобский, отрицающий право другого народа на совместное проживание, на землю. Это люди, в основном приехавшие туда с разных частей бывшего Советского Союза. Которые туда просто приехали потому, что им стало плохо жить по каким‑либо причинам в СССР»[327]. Более того, они не только ведут антипалестинскую политику внутри Израиля. По мысли Шевченко, русскоязычные израильтяне – угроза межнациональной стабильности России: «Русскоязычный Израиль – это угроза информационной безопасности России, поскольку они сюда транслируют исламофобию, ненависть к людям, происходящим из народов, принадлежащих к исламской цивилизации. Они решают свои проблемы на этом маленьком пятачке, через информационное это поле разрушают великую Российскую Федерацию, великий российский общий дом народов, в котором должны жить все и все должны иметь равные права. Они сюда переносят эту ненависть»[328].

То, что Шевченко постоянно и активно прибегает к критике евреев и Израиля, выделяет его среди «коллег по цеху». Исследования показывают, что из всех возможных в России теорий заговора антиеврейские пользуются наименьшей популярностью в политическом мейнстриме. Больше того, они способны доставить проблемы тому, кто к ним обращается. Примеры с Петром Толстым[329] и Ульяной Скойбедой[330] демонстрируют, насколько токсичной может быть эта риторика для спикера и для СМИ, которое решится ее поддержать[331].

Но Шевченко подходит к этому вопросу аккуратно, к тому же с годами его риторика становится менее агрессивной. Обращаясь к узкой и специфической аудитории мусульман России, он конструирует образ государства как совокупности народов, имеющих великое прошлое, составляющих единство и вместе создающих настоящее величие России. Эта конструкция единого «народа», который противостоит, с одной стороны, коррумпированным элитам, а с другой – «опасному Западу», вполне успешно служит целям социальной мобилизации, а также продвижения образа защитника кавказцев и интерпретатора межэтнических конфликтов на территории России. Обладающий харизмой и талантом спикера, Шевченко при поддержке Кремля, без сомнения, стал одним из наиболее интересных авторов русской культуры заговора.

 

Заключение

 

Когда пишутся эти строки, герои данной главы уже не занимают прежних позиций в иерархии российского государства. Глеб Павловский потерял пропуск в Кремль в начале 2011 г., и к концу десятилетия его роль свелась к интерпретации политики властей. Дугин после критических замечаний по поводу действий России в Донбассе в 2014 г. потерял место в МГУ, а после конфликта с основателем телеканала «Царьград» Константином Малофеевым покинул и телеканал, несмотря на то что был одним из его основателей и идеологов[332]. Наталья Нарочницкая уже не депутат, а Комиссия по фальсификации истории распущена. По мере возможности Нарочницкая принимает участие в телепрограммах, критикуя Европу за недостаточную религиозность, которая грозит ей разрушением[333]. Шевченко также потерял пост в Общественной палате, а впоследствии и позицию главного редактора медиаресурса «Кавказская политика» (на сайте издания все его колонки ныне недоступны). Его все еще приглашают на интервью некоторые медиа («Дождь», «Эхо Москвы»), но теперь он стал намного более критичен в отношении Путина[334]. Тем не менее тот факт, что эти публичные интеллектуалы выпали из мейнстрима, не означает, что их место осталось вакантным. Сложившаяся во многом благодаря им в 2000‑е гг. русская культура заговора очень быстро заполнила лакуну и даже удвоила количество спикеров со схожими идеями. Разработка собственных концепций, трансфер теорий заговора из‑за рубежа, а также обращение к историческому наследию антизападничества помогли им упрочить антизападные убеждения в обществе. В то же время развал СССР и неспособность политических и интеллектуальных элит рационально осмыслить эту потерю не подорвали, а лишь усилили притязания российского правящего класса на мировое господство[335].

Именно в контексте травмы крушения СССР и нужно рассматривать теории заговора, производимые правящей политической и интеллектуальной элитой. Восприятие США как гегемона позволяет подчеркнуть неравенство в отношениях между державами и сконструировать образ более слабого. В этой конструкции США играют роль центра власти – коррумпированного, агрессивного и аморального, всеми силами пытающегося поставить под контроль Россию, которая выступает с позиций аутсайдера. Особенность русской культуры заговора в том, что, в отличие от США, производство популистских теорий заговора происходит здесь на верхних ступенях социальной иерархии. В США право‑ и леворадикальные теории заговора о «народе», сражающемся против правительства или финансовых элит, генерируются снизу и критикуют правящий режим[336]. Любой носитель подобных идей имеет мало шансов занять политический пост или оставаться на этом посту долгое время – склонность к теориям заговора уничтожит почти любую репутацию. Исключение составляет разве что действующий президент Дональд Трамп, но эффективность его риторики весьма ограничена.

В российских условиях все наоборот: сторонники теорий заговора, особенно антизападных, часто встречаются среди уважаемых медиаперсон, политиков и ученых. Обсуждение наиболее странных и абсурдных идей на публике редко приводит к общественному скандалу: наоборот, в силу притягательности антизападного дискурса производство и распространение соответствующих теорий заговора в массовом масштабе способствуют успешной карьере политика или журналиста[337].

В этом смысле концепция взаимоотношений знания и власти, разработанная Фуко, идеально подходит для понимания произошедшего в России: публичные интеллектуалы – Дугин, Павловский, Шевченко и Нарочницкая – благодаря своим усилиям на поприще производства смыслов добились высокого положения во властной иерархии. Их идеи сыграли важную роль в процессе превращения России в более авторитарное государство, а их карьерные успехи напрямую зависели от того, насколько эффективно производимые ими смыслы укрепляли позиции власти. Но стоило им пересечь «красную линию» (например, критикуя режим), и они теряли позиции в государственной иерархии, а их замещали другие, более лояльные интеллектуалы, которые в зависимости от ситуации могли подчеркивать свою дистанцированность от власти. Ряд мозговых центров и влиятельных медиа, тесно работающих со структурами власти и созданных в том числе при поддержке Павловского, смогли эффективно поставлять конспирологические идеи для последующего использования политиками даже после смены команды президента в 2012 и 2016 гг.

Центральной идеей конструкции власти, в создании которой участвовали герои этой главы, стало прочтение кризиса 1991 г. как кульминации успеха Запада по развалу СССР. Ирония заключается в том, что все четверо были активными участниками революции 1991 г., открывшей для них невероятные карьерные перспективы, и все четверо вскоре стали ярыми критиками этого события. Созданные в 2000‑е медиа, общественные движения, а также издательства активно продвигали идею крушения СССР как заговора, постепенно создавая в общественном пространстве постсоветской России новый «режим правды». О том, как этот «режим правды» формировался, пойдет речь в следующей главе.

 

 

Глава 4