В поисках «агентов перестройки»

 

Попытка переворота, предпринятая ГКЧП в августе 1991 г., оказалась для СССР переломным моментом. Тотальный развал плановой экономики и неспособность Горбачева реанимировать ее без системных реформ, этнические конфликты на периферии советской империи и отсутствие консенсуса по поводу нового Союзного договора, который смог бы превратить СССР в конфедерацию, – все это стало одной из причин мятежа консерваторов, пожелавших повернуть вспять реформы Горбачева и «спасти Отечество» от коллапса. Режим чрезвычайного положения, как нам всем известно, провалился, а танки, введенные в центр Москвы, так ни разу и не выстрелили. Исход этого переворота оказался неожиданным: Борис Ельцин и сравнительно небольшая группа москвичей смогли одолеть страшную советскую репрессивную машину, провозгласив победу демократической революции. После более чем 70 лет советского строя в августе 1991 г. родилась российская демократическая республика.

Впрочем, это одна из версий событий того года. В альтернативной реальности август 1991‑го – невероятная трагедия для каждого патриота СССР и символ триумфа Запада в войне с Россией. В этой вселенной в августе 1991 г. берет начало «антинародное», «демократическое» оккупационное правительство, лояльное США и пришедшее к власти путем интриг и подкупа самых высокопоставленных членов советской политической элиты. Начиная с 1991‑го и до середины 2000‑х такая интерпретация была периферийной, маргинальной точкой зрения, ведь режим Бориса Ельцина, считавший несколько дней августа 1991‑го моментом своего рождения, не мог всерьез рассматривать эти идеи как политический инструмент.

Однако в 2000‑е все изменилось. Начиная с 2005 г., когда Владимир Путин произнес свою знаменитую фразу о развале СССР как «величайшей геополитической катастрофе ХХ века», альтернативное прочтение рождения российской республики стало обретать черты доминирующей концепции. Благодаря усилиям медиа, различных писателей и политиков к концу 2010‑х уже никто не удивлялся, услышав, что СССР пал жертвой заговора внутренних врагов и внешних агрессоров. Вместе с тем все больше людей, включая молодежь, стали ностальгировать по СССР[338]. Благодаря пересмотру наследия августа 1991‑го и доминированию в публичном пространстве конспирологических теорий с их трактовкой развала СССР все меньше людей помнит обстоятельства появления новой демократической России и еще меньше почитает ее демократические завоевания[339].

Как это произошло? Каким образом теории заговора оказались в центре политической повестки и создали новый «режим правды»? Почему эти теории с их объяснениями причин развала Союза стали мощным политическим инструментом, мгновенно разрушающим репутации политиков, действующих на постсоветском пространстве? Крах СССР и последствия этого события все эти годы, начиная с 1991‑го, остаются предметом жарких политических и академических дискуссий. Внутри России отношение к краху Союза связано с выбором политической ориентации и национальной идентичности. Соответственно, те, кто относится к событиям августа 1991‑го и последующим неолиберальным реформам позитивно, часто становятся объектом критики и обвинений в отсутствии патриотизма. В 1990‑е подобные обвинения можно было услышать лишь от так называемых национал‑патриотов: членов разрозненной массы праворадикальных и «патриотических» движений. Именно эти силы использовали идею о заговоре против советского народа, чтобы усилить собственные политические позиции в постсоветской России и критиковать Бориса Ельцина. В 2000‑е гг. ситуация кардинально изменилась: позиция национал‑патриотов постепенно все больше сближалась с кремлевской на фоне того, что власть активно участвовала в формировании ностальгического отношения к СССР и негативного – к событиям 1990‑х. Отрицательное отношение к краху советской державы стало не только выражением политической позиции, но и ярким маркером, отличающим «истинно русских людей» от нелояльного меньшинства, образ которого оказался чрезвычайно демонизирован.