Модус обладания и анальный характер

 

Чтобы лучше понять суть модуса обладания, уместно вспомнить одно из наиболее важных наблюдений З. Фрейда, который обнаружил, что все дети в своем развитии после фазы чисто пассивного восприятия переживают период всеобъемлющей агрессивности, а затем накануне зрелости проходят этап, который получил название анально‑эротического.

Фрейд заметил, что этот этап нередко оказывается определяющим в становлении индивида – и тогда происходит формирование «анального типа личности», который отличается тем, что всю свою энергию тратит на приобретение и накопление. Это характер скупца, который распространяет свою жадность сначала на вещи и деньги, а затем и на нематериальные ценности: чувства, жесты, слова, энергию и др.

Доминирующая в такой личности скаредность, как правило, сочетается с такими чертами, как невероятная настойчивость и упрямство, а также безмерная аккуратность, страсть к порядку и чрезвычайная пунктуальность.

Важным аспектом фрейдовской концепции является символическая связь между деньгами и анальностью, между золотом и экскрементами, которую он иллюстрирует многочисленными примерами. Идея Фрейда о том, что анальная личность не достигает стадии зрелости, – это фактически критика буржуазного общества XIX века, в котором главные черты анального характера конституированы как соответствующие «природе человека» нормы морали.

Фрейдовское отождествление денег с нечистотами автоматически превращается (хоть и ненамеренно) в такую яростную критику хищнического капиталистического мира, которую можно сравнить разве что с Марксовой концепцией роли денег, развернутой им в «Экономико‑философских рукописях».

В этой связи не существенно, что Фрейд считал первичным развитие либидо, а вторичным – формирование личности. Важно другое, а именно фрейдовское утверждение, что преобладание собственнической ориентации характерно для периода неполной зрелости, и поэтому ее следует считать патологией, если она остается доминирующей в более поздний период человеческой жизни. Другими словами, для Фрейда человек, занятый исключительно мыслями о том, чтобы приобретать и обладать, – это душевнобольной, невротик, а следовательно, само общество, в котором преобладают личности с анальной структурой, следует признать больным.

 

Аскетизм и равенство

 

В центре многих дискуссий на моральные и политические темы стоит вопрос: иметь или не иметь? На морально‑религиозном уровне этот вопрос означает альтернативу между аскетическим и неаскетическим образом жизни, причем под последним понимается не только продуктивное творческое наслаждение, но и безудержное потребительское прожигание жизни. Эта альтернатива не имеет существенного значения, если главный акцент делается не на отдельных поступках, а на их фундаментальной мотивации. Аскетизм с его порочным кругом отречения и самоограничения может быть просто обратной стороной медали с названием: «Потребительство и безмерная жажда собственности». Возможно, аскет просто вытеснил эти желания, а в действительности он все время только и занят тем, что подавляет в себе приобретательские стремления. Такое отрицание путем компенсации, по мнению психоаналитиков, встречается довольно часто. Примером такого рода могут быть убежденные вегетарианцы, которые вытесняют деструктивные влечения; яростные противники абортов, вытесняющие инстинкт убийства, а также фанатичные проповедники добродетели, которые не хотят допустить проявления своих собственных «греховных» наклонностей. Во всех этих случаях имеет значение не столько убеждение как таковое, сколько фанатизм, с которым это убеждение навязывается обществу в самых разных формах, в том числе и в СМИ. И как всегда, когда мы сталкиваемся с фанатизмом, возникает подозрение, что он служит лишь ширмой, за которой скрываются другие, как правило, противоположные влечения.

В экономической и политической сфере столь же ошибочной бывает попытка противопоставлять друг другу неравномерность доходов как альтернативу «абсолютного равенства и безграничного неравенства». Если собственность предназначена исключительно для удовлетворения личных потребностей, то это ни в коей мере не затрагивает общество, и даже если один человек будет располагать несколько бо́льшими суммами, чем другой, это не ведет к процветанию зависти. С другой стороны, некоторые поборники справедливости в смысле абсолютной уравниловки (равномерного распределения всех богатств) не могут скрыть, что их собственный модус обладания нисколько не поколебался и что они просто пытаются его вытеснить в ходе безудержной борьбы за полное равенство.

Однако за этой приверженностью идее полного равенства легко просматривается истинная мотивация ее носителей, и это, конечно же, зависть. Если человек настаивает на том, что никто не должен располагать большей собственностью, чем он сам, то, вероятнее всего, он просто защищает себя от зависти, которая охватывает его всякий раз, когда кто‑то другой имеет хоть на сантим больше него.

Но равенство не сводится к количественной уравниловке в распределении материальных благ. Важно искоренить роскошь и нищету и добиться устранения тех чудовищных контрастов в доходах, которые ведут к тому, что в обществе возникают полярно противоположные социальные группы с совершенно различным жизненным опытом. В «Экономико‑философских рукописях» Маркс указал на этот аспект, говоря о так называемом «казарменном коммунизме», который полностью и повсюду «игнорирует личность человека» (т. 42, с. 114–115). Этот вид коммунизма достаточен лишь для борьбы с завистью, то есть для реализации того самого нивелирования в обществе, которое достигается путем установления якобы достаточного минимального уровня потребления.

 

Экзистенциальное обладание

 

Чтобы лучше разобраться в модусе обладания, необходимо охарактеризовать такое понятие, как «экзистенциальное обладание», и уточнить его отличие от модуса обладания. Каждому понятно, что для жизни (для простого выживания) мы нуждаемся в каких‑то вещах, которые мы приобретаем, используем, сохраняем, держим в порядке и т. д. Это относится к нашему телу, пище, жилищу, одежде, предметам домашнего обихода, которые служат удовлетворению наших основных потребностей. Такое обладание можно назвать «экзистенциальным», потому что оно коренится в самих условиях человеческого существования. Оно представляет собой рационально обусловленное стремление к самосохранению, в отличие от характерологического обладания (жажда собственности), о котором шла речь до сих пор. Эта страстная тяга к присвоению и сохранению вещей не является врожденной, а развивается под влиянием общественных условий (несмотря на биологически обусловленные особенности человека).

«Обладание ради бытия» («экзистенциальное обладание») не вступает в конфликт с бытием. Даже «праведник» и «святой», если он – человек, может (и должен) обладать чем‑то (в экзистенциальном смысле). Что касается обычного среднего человека, то он чаще всего склонен к обоим видам обладания – и экзистенциальному (что неизбежно), и характерологическому (что свойственно миру капитала). Дихотомию экзистенциального и характерологического в личности я уже описал в книге «Психоанализ и этика».

 

 

Глава 5

Что такое модус бытия?

 

Должен предупредить, что на пути определения этой категории нас ожидают значительные трудности. Во‑первых, мы, в принципе, почти все имеем больше представления о модусе обладания, нежели о модусе бытия, ибо в нашей культуре обладательный тип поведения встречается гораздо чаще. Но трудности с дефиницией модуса бытия обусловлены еще одной более важной причиной: эта причина в самой природе различия между обоими способами существования.

Понятие «иметь» относится к вещам, а вещи конкретны и поддаются описанию. Понятие «быть» относится к переживаниям, а их в принципе невозможно описать.

Легко описать, например, то, что называют словом «persona»: это маска, которую носит каждый из нас. И это понятно, ведь persona – это социальная роль, отпечаток, штамповка, фактически то же самое, что вещь. Но человек, живой человек – это не плоский образ, не фотография, не портрет, его нельзя описать как вещь. По сути дела, живое существо вообще не поддается описанию. Можно многое рассказать обо мне: о моем характере, о моей жизненной позиции. Эти замечания могут помочь разобраться в психической структуре моей личности и других людей. Но в каждом случае мое целостное «я», моя индивидуальность во всех ее проявлениях, моя самость так же единичны, как и мои отпечатки пальцев. Никого нельзя охватить полностью, даже приблизиться к этой полноте, ибо нет двух людей, которые были бы совершенно идентичны[23]. Только в процессе живой двусторонней связи я и другой человек преодолеваем пропасть разобщенности, лишь пока мы оба в паре исполняем танец жизни. И все же полной идентификации мы не достигаем никогда.

Даже отдельный фрагмент поведения не поддается исчерпывающему описанию. Мы можем исписать сотни страниц по поводу улыбки Моны Лизы и при этом не сумеем выразить в словах эту улыбку. И не потому, что она так «загадочна». Улыбка любого человека представляет загадку (если только речь идет не о заученной, стереотипной улыбке с рекламного плаката). Никто не может описать человеческий взгляд, выражающий интерес, восторг, жизнелюбие, ненависть или нарциссизм. А как описать богатство мимики, жестов, походки, интонаций – у каждого человека они многообразны и неповторимы.

 

Активное бытие

 

Важнейшей предпосылкой для возникновения у человека ориентации на «бытие» (модуса бытия) является свобода и независимость, а также наличие критического разума. Главным признаком такого состояния духа является активность не в смысле деятельности, а в смысле внутренней готовности к продуктивному использованию человеческих потенций.

«Быть» означает давать выражение всем задаткам, талантам и дарованиям, которыми (в большей или меньшей степени) наделен каждый из нас. Это значит преодолевать узкие рамки своего собственного «я», развивать и обновлять себя и при этом проявлять интерес и любовь к другим, желание не брать, а давать. Ни одно из перечисленных состояний души фактически не поддается адекватному словесному выражению. Слова – это сосуды, которые мы наполняем переживаниями, но эти переживания не умещаются в сосудах, а выплескиваются через край. Слова лишь дают намек на переживание, но не совпадают с ним.

В тот миг, когда мне удается полностью оформить в мысли и слова то, что я испытываю, само переживание улетучивается: ослабевает, блекнет и превращается в чистую мысль без эмоций. Следовательно, состояние «подлинного бытия» не поддается описанию, и приобщиться к нему можно лишь на уровне совместных переживаний. В модусе обладания господствует мертвое слово, в модусе подлинного бытия – живой опыт, для которого нет ни слов, ни выражений. (Само собой понятно, что живое продуктивное мышление также относится к модусу подлинного бытия.)

Лучше всего, вероятно, модус бытия может быть описан символически, как это подсказал мне Макс Хунзигер. Синий стакан кажется синим, когда через него проходит свет, потому что он поглощает все другие цвета и, таким образом, не пропускает их. Значит, мы называем стакан «синим» именно потому, что он не задерживает синие волны, то есть не по признаку того, что он сохраняет, а по признаку того, что он сквозь себя пропускает.

Мы можем приблизиться к модусу подлинного бытия лишь в той мере, в какой мы расстанемся с модусом обладания (то есть перестанем искать в собственности надежность и удовлетворение, перестанем держаться за свое «я» и свое имущество). Чтобы «быть», надо отказаться от эгоцентризма и себялюбия, то есть освободить свою душу от «богатства» и «суеты» (как это называют многие мистики).

Но большинству людей очень трудно справиться с обладательной направленностью своей личности; каждая попытка подобного рода наполняет их глубоким страхом: им кажется, что они утратили всякую безопасность, что их бросили в воду, не научив плавать. Они не знают, что только тогда смогут воспользоваться своими силами и способностями, когда отбросят прочь свои частнособственнические костыли. А удерживает их от этого иллюзия, что они не смогут передвигаться самостоятельно и упадут, если лишатся такой опоры, как собственность. Они ведут себя как несмышленые дети, которые после первого падения начинают бояться, что они никогда не научатся ходить. Но природа и помощь других людей не допускают, чтобы человек превратился в инвалида. А тот, кто боится погибнуть без костылей частной собственности, тот как раз‑таки и нуждается в человеческой поддержке.

 

Активность и пассивность

 

«Быть» в вышеобозначенном смысле слова «sein» подразумевает способность к активности; в этом смысле бытие и пассивность исключают друг друга. Но ведь понятия «активный» и «пассивный» таят в себе самые невероятные недоразумения, ибо сегодняшние значения этих слов существенно отличаются от их понимания в античный период, в Средние века и в эпоху Возрождения. Исходя из этого, следует сначала определить понятия «активный» и «пассивный», чтобы потом перейти к дефиниции понятия «быть».

В современном языке слово «активность» обычно подразумевает такое поведение субъекта, при котором приложение энергии приводит к зримому результату. Так, к активным будут причислены: крестьянин, обрабатывающий землю; рабочий у конвейера; акционер, вкладывающий свои деньги в производство; врач, осматривающий пациента; почтовый работник, торгующий марками, и бюрократ, перекладывающий с места на место бумажки. Некоторые из этих видов деятельности требуют большего интереса и больших усилий, но с точки зрения понятия «активность» это не имеет значения. Ибо активность – это целенаправленное поведение, получившее общественное признание и направленное на определенные социально полезные изменения.

Активность – в современном смысле слова – относится только к поведению, а не к личности, ведущей себя соответствующим образом. В этом смысле не имеет значения причина активности, сюда попадет и поведение раба, действующего по принуждению, и поведение любого озабоченного человека, решающего свои личные проблемы. Неважно и то, интересна ли человеку его работа – как она интересна творческой личности, будь то писатель или краснодеревщик, ученый или садовник, – или же ему совершенно безразлично, что делать, ибо он не получает никакого удовлетворения от своего труда, как рабочий у конвейера или любой клерк на почте.

Современное понимание активности не проводит различия между активностью и просто занятостью. Однако между этими двумя понятиями существует фундаментальное различие, соответствующее терминам «отчужденный» и «неотчужденный» применительно к различным видам труда. В случае отчужденного труда я не ощущаю себя субъектом своей деятельности; скорее я считаю результат своего труда чем‑то посторонним, стоящим выше меня и даже противоречащим мне. При отчужденной активности, в сущности, не я действую, действие совершается мною под влиянием внешних и внутренних сил. Но сам я отделен от результата своей деятельности. Наилучшим примером отчужденной активности в психиатрии служит активность людей, страдающих неврозами. Невротическая личность по каким‑то неведомым побуждениям совершает некоторые действия помимо собственной воли: например, начинает считать шаги, повторять определенные фразы, осуществлять какие‑то сугубо личные ритуалы. Невротик бывает чрезвычайно «активным» в осуществлении своих навязчивых идей. Психоаналитические исследования показали, что этими людьми движет некая неосознаваемая ими внутренняя сила. Убедительным примером отчужденной активности является постгипнотическое поведение. Люди, которым во время гипнотического сеанса путем внушения было предписано определенное поведение, после пробуждения продолжают выполнять приказ гипнотизера, совершенно не осознавая, что они действуют не по собственной воле и делают не то, что им хочется.

В случае неотчужденной активности я ощущаю самого себя субъектом своей деятельности. Неотчужденная активность – это процесс сотворения, созидания чего‑то, и я сам являюсь творцом. Разумеется, моя активность есть проявление моих способностей, а сам я проявляю себя в своем труде, то есть я и моя деятельность едины. Такую неотчужденную активность я называю продуктивной активностью [24].

Слово «продуктивная» употребляется здесь не в смысле способности создавать что‑то оригинальное, то есть не обязательно относится к творческой способности художника или ученого, и не в смысле оценки результата труда. Речь идет скорее о качестве моей активности, то есть об оценке самого процесса духовной жизни. Картина или научный трактат могут быть совершенно непродуктивными, бесплодными. С другой стороны, процесс, который происходит в людях с глубоким самосознанием (то есть в людях, которые способны действительно «видеть» дерево, а не просто смотреть на него, или в тех, кто, читая стихи, испытывает те же чувства, что и поэт, выразивший их словами), обязательно несет такое качество, как продуктивность, несмотря на то что в результате ничего нельзя «потрогать», ничто не «производится». Итак, «продуктивная активность» означает внутреннее состояние; она не обязательно связана с созданием произведения искусства, или научного труда, или просто чего‑то «полезного». Продуктивность – это свойство характера, это ориентация личности, которая может быть присуща любому человеческому существу, если только он не эмоциональный урод. Продуктивная личность оживляет все, чего бы они ни коснулась. Она реализует свои собственные способности и вселяет жизнь в других людей и даже в окружающие предметы.

И «активность», и «пассивность» могут иметь два совершенно различных значения. Отчужденная активность в смысле простой занятости фактически является «пассивностью» в смысле продуктивности. В то же время пассивность, понимаемая как отсутствие занятости, вполне может быть и неотчужденной активностью. К сожалению, в современной жизни понять это непросто, и многие категории нуждаются в разъяснении, ибо в нашем обществе активность чаще всего является отчужденной «пассивностью», в то время как продуктивная пассивность встречается крайне редко.