Личность и «религиозные» потребности

 

Одной из важнейших социальных функций личности в обществе является удовлетворение глубочайшей внутренней потребности любого человека – потребности в религиозном чувстве. Поясню, в каком смысле я здесь употребляю слово «религиозный». Я имею в виду не институт религии с богом и обрядами и не желание какой‑нибудь личности поклоняться идолам или стоять на пьедестале и принимать поклонение других. Этим словом я называю всякую систему идей, ценностей и образцов по ведения, которая принимается определенной группой и дает каждому в отдельности жизненные ориентиры и объект поклонения. В этом широком смысле, действительно, ни одно общество настоящего, прошлого и даже будущего невозможно представить себе без «религиозного чувства».

Эта общая дефиниция «религиозного» ни слова не говорит о специфическом содержании каждой религиозной формы.

Объектом поклонения могут быть растения и животные, фигурки идолов из дерева и ценного металла и т. д.; можно поклоняться невидимому божеству, святому или дьяволу; наконец, таким «кумиром» может быть отдельный человек, нация, класс, партия или деньги, слава, успех. В известных нам формах религиозное чувство может многократно усиливать способность любить и ненавидеть, создавать и разрушать, властвовать, подчиняться или проявлять солидарность: таким образом, оно либо препятствует, либо способствует развертыванию духовных сил личности. Носители определенных убеждений могут считать свои взгляды религиозными или атеистическими, они могут думать, что вообще не верят в потусторонние силы, видя перед собой вполне реальные цели (власть, деньги, успех), не имеющие никакой символической функции. Но ведь вопрос состоит не в том, религия это или нет. Вопрос стоит иначе: какую форму религии они исповедуют? Та ли это форма, которая стимулирует развитие человеческой личности и реализацию собственно человеческих сил и способностей, или она парализует духовность и препятствует индивиду в его самовыражении?

Настоящей религией является такая форма духовной жизни, которая направляет человеческое поведение сильнее, чем любой свод законов, принципов и доктрин; она включена в особую индивидуальную структуру характера, а если она разделяется целой группой, то включается и в структуру социального характера (социального типа). Поэтому наши религиозные взгляды можно рассматривать как один из аспектов структуры личности в том смысле, что каждый из нас есть то, чему он поклоняется, а то, чему он поклоняется, определяет (мотивирует) его поведение. Часто бывает, что человек сам не отдает себе отчета в том, какому «богу» лично он поклоняется, и путает «официальную» веру со своим подлинным потаенным религиозным чувством. Если, например, мужчина более всего на свете почитает власть, а вслух приносит присягу религии любви, то религия власти является его потаенным религиозным чувством, а так называемая официальная религия (например, христианство) для него есть не что иное, как идеология.

Потребность в религиозном чувстве является экзистенциальной потребностью человеческого вида homo sapiens. Человек – это такой же биологический вид, как шимпанзе, лошади или ласточки. Каждый вид определяется определенным набором анатомических и физиологических признаков и характеристик. С биологической точки зрения в человеке все устроено гармонично. Я предлагаю в характеристику биологического вида ввести еще одну детерминанту – психическую. В истории эволюции видов человек появляется тогда, когда сталкиваются две тенденции развития животных.

Первая тенденция состоит в постоянном снижении роли инстинктов в детерминации поведения («инстинкт» употребляется здесь в значении естественных, простых «органических отправлений»). Учитывая огромное разнообразие противоположных взглядов на природу инстинктов, следует отметить то, что никем не оспаривается. Чем выше ступень биологической эволюции, тем меньше поведение животного детерминировано филогенетически запрограммированными инстинктами.

Процесс снижения детерминированности поведения инстинктами можно представить как континуум, на одном конце которого находятся низшие формы эволюции животных (с наибольшей степенью инстинктивной детерминации). В ходе эволюции эта детерминированность уменьшается и достигает определенного уровня у млекопитающих; затем у приматов процесс снижения продолжается, но даже у них мы обнаруживаем огромный разрыв между мелкими длиннохвостыми и человекообразными обезьянами (как это показали в своем классическом исследовании Р. М. и А. В. Йерксы в 1929 году). У вида homo sapiens детерминация поведения инстинктами достигла своего минимума.

Другой тенденцией эволюции животного мира является увеличение мозга, особенно неокортекса. И здесь эволюцию можно рассматривать как континуум, на одном конце которого – низшие животные с наиболее примитивной нервной структурой и сравнительно небольшим числом нейронов в мозгу, на другом – homo sapiens с большим мозгом и более сложной его структурой, что в первую очередь относится к коре, которая в три раза больше коры наших предков‑приматов и отличается поистине фантастическим числом межнейронных связей.

Принимая во внимание все эти данные, человеческий вид можно определить следующим образом: это приматы, возникшие в такой момент эволюции, когда детерминация поведения инстинктами достигла минимума, а развитие мозга – максимума.

Такое сочетание минимальной инстинктивной детерминации с максимальным развитием мозга было неизвестно в рамках эволюции животных, и поэтому с биологической точки зрения мы имеем дело с совершенно новым феноменом.

Поскольку род человека не имеет таких инстинктов, которые бы ему подсказали, как он должен действовать, но, с другой стороны, он наделен самосознанием, разумом и фантазией, то есть новыми качествами, которые превосходят всех приматов (с их способностью к предметному мышлению), чтобы выжить, они вынуждены были изобрести себе но вый способ ориентации, и таким ориентиром становится объект почитания.

Без «географической карты» нашего природного и социального ландшафта, без структурированной и согласованной картины мира и того места, которое в нем занимает человек, любой из нас просто бы заблудился и был бы не в состоянии целенаправленно действовать, ибо не смог бы ориентироваться и не находил бы отправной точки для систематизации огромного количества впечатлений. Именно в контексте общей картины мира, мы постигаем его смысл, контактируем друг с другом, утверждаемся во взглядах. Даже если наша картина мира ошибочна, она выполняет свою психологическую функцию. Причем мировоззрение никогда не бывает совершенно ошибочным или совершенно верным, достаточно уже того, что оно помогает человеку приблизительно верно толковать явления и жить. Наше мировоззрение соответствует истине ровно настолько, насколько наша практика обходится без противоречий и ошибок.

Повторю самое главное: нет ни одной культуры, которая могла бы обойтись без этих ориентиров. И то же самое относится к каждому индивиду. Многие люди отрицают, что у них есть мировоззрение, и воображают, что они реагируют на различные явления жизни случайно, опираясь на собственное мнение. Однако очень легко доказать, что любой человек считает свои взгляды само собой разумеющимися, ибо они представляются ему единственно разумными: ему и в голову не приходит, что все его идеи и представления не выходят за рамки общепринятого мировоззрения. И если такой человек столкнется с принципиально иной жизненной позицией, то он любого ее сторонника назовет «безумцем», «иррационалистом» или «наивным», ибо считает логику своих рассуждений бесспорной.

Глубочайшую потребность в ориентирах мы наблюдаем, прежде всего, в детях. В определенном возрасте дети стремятся на основе минимальных данных, которыми они располагают, создать свою систему координат.

Однако мировоззрение является необходимым, но не достаточным ориентиром поведения; нужна еще цель, к которой человек стремится. У животных нет проблемы целеполагания. И цели, и мировоззрение им заменяют инстинкты. Поскольку у нас отсутствует инстинктивная детерминация поведения и мы имеем такой мозг, который дает нам способность представить себе несколько возможных направлений движения, нам нужен объект, которому мы можем посвятить себя без остатка. Мы выбираем объект приложения всех наших устремлений так, что он одновременно становится основой наших подлинных (а не официальных) ценностных ориентаций. Нам нужен этот объект обожания, почитания, поклонения, чтобы направить свою энергию в то самое русло, которое наполнит нашу жизнь смыслом и поможет преодолеть сомнения и неуверенность изолированного индивида. Социально‑экономический строй, структура личности и религиозная система неразрывно связаны между собой. Если религиозная система не соответствует преобладающему социальному типу или если она противоречит общественной практике, то это не что иное, как идеология. За ней скрывается религиозное чувство (даже если это совсем никем не осознается), ибо по‑настоящему действенная «религиозная» система, которая соответствует структуре личности, может оказаться взрывной силой, направленной против социально‑экономического строя. И как в социальной типологии всегда встречаются индивиды, отличающиеся от преобладающего типа личности, так же бывают исключения и среди религиозных характеров. Такие исключительные личности становятся лидерами религиозных войн или основателями новых религий.

«Религиозное» чувство составляет ядро всех «больших религий». Однако в истории человечества наблюдается тенденция к постепенному расхождению между собственно «религиозным чувством» и «большой религией». Все меньшую роль начинают играть собственные ценностные ориентации и осознание своей позиции: один может быть религиозным и сам этого не понимать, а другой с таким же успехом может быть лишен всякого религиозного чувства и при этом считать себя Богом.

У нас нет специального слова для выражения «религиозного переживания», то есть эмоциональной компоненты религии. Поэтому я употребляю слово «религиозный» в кавычках, когда веду речь об эмоциональной субъективной ориентации, независимо от той концептуальной формы, внутри которой «религиозность» человека проявляется[36].