Особенности теоретической борьбы в психологии труда

Психотехника как особая отрасль советской психологии складывается и получает организационное оформление к 1927-1928 гг. При этом психотехника первоначально «осознавала» свою принципиальную противоположность психологии, даже марксистской, пользуясь следующими доводами: если в теоретической психологии (как и в философии) постоянно идет ожесточенная идеологическая борьба за материалистическое и диалектическое миросозерцание против всякого рода мистических и метафизических теорий, то ничего подобного будто бы не происходит в психотехнике. Являясь лишь «техническим усовершенствованием», психотехника якобы органически свободна от методологических конфликтов, она «надпартийна» и «внеклассова». И.Н. Шпильрейн в предисловии к русскому изданию книги Эриха Штерна «Прикладная психология» (1924 г.) писал, что всякая прикладная наука и, в частности, прикладная психология подобна той винтовке, которая с одинаковой верностью может служить и белым и красным.

В результате этого тезиса о «внепартийности», «нейтральности» психотехники возникает ряд серьезнейших ошибок в психотехнической теории и практике.

Во-первых, указанный тезис санкционировал принципиальный разрыв теории и практики: расхождение общей психологи-

275

ческой теории, для которой свойственна идейно-теоретическая борьба, но которая якобы остается «чистой» теорией, свободной от практических применений, и прикладной психологии, психотехники, где философская борьба якобы отсутствует, а остается «чистая» практика. Таким образом, обезоруживалась, выхолащивалась и теория и практика, игнорировалось марксистское положение о том, что теория и практика находятся в неразрывном единстве. Вследствие этого в психотехнике проявлялось беспечное отношение к методологическим основам (не случайно отсутствие общетеоретических статей в журнале «Психотехника и психофизиология труда» в 1928 и 1929 гг.), а психология изображалась как насквозь формальная наука.

Во-вторых, приведенный тезис «снимал» различия между советской и буржуазной психотехникой, «устранял» принципиальные противоречия между ними. Это вело к некритическому усвоению некоторых идеалистических теорий, которые пропитывали буржуазную психотехнику, ибо нет такой науки, которая была бы свободна от методологии, от теории. Так, для И.Н. Шпильрейна свойственно было (до 1930 г.) некритическое отношение к персоналистической теории В. Штерна[465], в которой он видел реакцию на вундтовскую психологию с ее механическим подходом к якобы неизменным индивидуумам и которая импонировала ему вниманием к вопросам дифференциации личностей. Отдельные верные замечания Штерна заслонили Шпильрейну общий методологический характер персоналистического варианта идеализма. Столь же некритически были усвоены проблематика и многие методы, принятые в буржуазной психотехнике. Это, в первую очередь, относится к проблеме профотбора, которая до начала 30-х годов выступала в качестве центральной проблемы психотехники, а также к проблема тестов, по отношению к которым психотехники (как психологи и педологи) длительное время не могли занять правильную и последовательную критическую позицию.

Приведенные выше серьезные ошибки психотехники по существу одобрялись и разделялись психологическим руководством, не сумевшим до начала методологических дискуссий 1931-1932 гг. дать верную оценку мнимой «внепартийности» и «философской нейтральности» психотехники, преодолеть отрыв психологической науки от практики. Объяснение этому следует искать в отсутствии в то время прочной методологической платформы у психологии в целом; в дискуссиях между различными направлениями (рефлексология, реактология, остатки старой эмпирической психологии и т.д.), каждое из которых стреми-

276

лось опереться на психотехническую практику и привлечь ее на свою сторону, нимало не заботясь о тех идейно-теоретических основах, на которых она зиждется; в усиленной педологической экспансии, которая, подобно психотехнике, изымала у психологии ее прикладные отрасли, способствуя ее оголению и утрате возможности практических применений.

Положение начинает меняться уже к концу 1930 г., но главным образом в 1931-1932 гг.

Волна критического пересмотра ошибочных установок психотехники, явившаяся следствием и формой начавшейся марксистско-ленинской перестройки психологической науки, нарастает между поведенческим съездом (январь 1930 г.) и VII Международной конференцией по психотехнике (сентябрь 1931 г.). Причины, ее вызвавшие, не являлись чем-то внешним по отношению к психотехническому движению. Возросший уровень марксистской вооруженности, глубоко осознанные советскими научными работниками задачи завершения фундамента социалистической экономики в третий, решающий год пятилетки, напряженный этап идеологической борьбы (философская дискуссия, реактологическая дискуссия), откровенно проимпериалистические выступления некоторых буржуазных психотехников (Меде) – все это обусловливало партийный характер[466] начавшегося «поворота» на всем психологическом фронте, и в частности «поворота» в психотехнике.

Уже в докладе «Элементы теории психотехники», который был сделан И.Н. Шпильрейном на VI Международной конференции по психотехнике в Барселоне (1930 г., апрель), намечаются некоторые новые тенденции, свидетельствующие о том, что эпохе классовой и идейно-методологической «нейтральности» психотехники приходит конец. В докладе утверждалось, что в дифференциальном анализе, который лежит в основе психотехники, нельзя обойтись без той системы знаний о человеческом обществе, которую дает «построенное на основах диалектического материализма учение Карла Маркса об обществе». Это значит, что все теоретические и практические дифференциально психологические суждения должны быть приняты с поправкой на конкретные экономические условия, на конкретную техническую базу производственных взаимоотношений. «Техническая

277

революция особенно заметна в нашей стране, где на смену отсталой технике и пассивности рабочих масс в организации производства последнее десятилетие принесло новые типы машин, создаваемые электрификацией и конвейеризацией производства, новые, невиданные еще у нас отрасли промышленности, новые виды производственной организации с ростом элементов хозяйствования масс (производственные совещания, контрольные комиссии, ударные бригады, цеха и заводы, социалистическое соревнование), наконец, коллективизация сельского хозяйства, переключающая многомиллионные трудовые массы на новые хозяйственные задачи и на новую технику. Все это создает в психологии труда новые проблемы и заставляет очень быстро менять темы и методы психологического исследования, приспособляя их к особенностям новых требований»[467].

Важнейший вывод, который практически следовал из этих новых социальных требований, состоял в переносе центра тяжести в психотехнической работе с профподбора на проблемы подготовки рабочих кадров к быстро меняющимся производственным задачам. В выступлениях руководителей психотехнического движения начинает отчетливо звучать утверждение, что психотехника все в большей степени теряет значение как наука о профессиональном отборе: «Психотехника на производстве (а затем и в школе) становится динамичнее, становится наукой о динамике вхождения в профессию, а не об отборе более или менее пригодных. Профессиональный подбор, оторванный от учебной подготовки, уже становится анахронизмом. Профессиональный подбор, не связанный с распределением кадров, в настоящее время стал анахронизмом»[468]. И хотя на 1930-1931 гг. приходится наивысший подъем работ по психотехническому обследованию профессиональной пригодности (в 1931 г. через обследования прошло около 1000 000 человек), однако именно в это время начинается осознание того, что психотехника периода реконструкции своей главной задачей должна иметь не профессиональный отбор, а «воспитание массы для политических и хозяйственных задач»[469]. Эти задачи конкретизировались следующим образом: рационализация методов профессионального обучения, разработка правильных приемов не только технической, но и общественной подготовки крестьян для новых методов хозяйствования, рационализация всего трудового процесса в школе, особенно рационализация подготовки школьников к производственной деятельности, рационализация процесса агитации и пропаганды и нахождение критериев ее эффективности и т.д.

278

Настороженность в отношении профподбора и очевидное оттеснение этой проблематики с магистральной линии развитии советской психотехники (раздавались голоса, что профотбор должен быть полностью заменен профконсультацией) были наряду с указанными причинами обусловлены нарастающей неудовлетворенностью и сомнениями в отношении адекватности тех методов, которыми он осуществлялся. В 1930-1932 гг. развертывается, как было отмечено выше, критика тестов, которые из собственно психотехнических методов проверки профессиональной пригодности успели превратиться в универсальный «метод» дифференцировки человеческих масс и проникли, широко распространившись, в практику народного образования. Это увлечение тестированием хотя и встречало возражения (указывалось, например, что в заимствованных из-за границы тестах весьма причудливо перемешиваются требования к одаренности и требования к подготовке, не принимается во внимание то, что испытуемый уже знает, и то, что он может узнать), однако до указанного периода не вызвало развернутой методологической критики. Причины, способствовавшие такому положению вещей, весьма четко освещаются в острой и самокритичной статье И.Н. Шпильрейна «О повороте в психотехнике»[470].

Шпильрейн показал, как игнорирование роли марксистско-ленинской методологии привело к тому, что в течение ряда лет не было правильно оценено классовое значение тестового метода для буржуазной и для пролетарской психотехники. «Так как тест – только технический метод, а техника у психотехнического руководства считалась внеклассовой, то естественно, что на просмотр и оценку метода тестов в целом не обратили своевременно необходимого внимания. Если бы не это... то не могли бы появиться и приобрести такое широкое развитие тесты на интеллект как основной фактор ориентации (Сыркин, Мандрыка)[471], связанные с совершенно недостаточным развитием остальных методов, с недостаточной школьной работой, недостаточным профессиональным просвещением, недостаточной проверкой интересов, способностей к ручной работе и т.д.[472]. Резкой критике подверглись тесты, которые были разработаны А.А. Толчинским, Ф.Н. Барановским и другими психологами и психотехниками. Особенно вредным методом, как отмечалось в критических статьях того времени, явились так называемые

279

«тесты коллизий» (проводились С.М. Ривесом в Москве, в Институте педагогики, где директором был В. Шульгин), претендовавшие на расширение компетенции психотехники и на исследование «социальной направленности»[473].

Однако, несмотря на весьма многочисленные случаи постановки проблемы тестов и их критики на страницах психотехнической печати, мы еще не находим в период дискуссий начала 30-х годов каких-либо методологических решений, которые бы могли существенно повлиять на практику тестологических исследований. Одной из немаловажных причин этому явилось то обстоятельство, что в понимании одаренности – центральной проблемы, которая теоретически и практически решалась с учетом возможностей тестологических обследований, что, в свою очередь, влияло на их характер, – все еще не было должной ясности.

Наряду с меняющимся подходом к задачам психотехники и ее методам изменяется и понимание той позиции, которую призвана занять психотехника в строю психологических (или, как тогда говорили, психоневрологических) наук. В статье «Предмет и задачи психотехники»[474] Шпильрейн критикует сложившееся в прошлом противопоставление психологов как «методологов» психотехникам, которые якобы являются только «практиками». Дело обстоит так, резюмирует он, что между психотехникой и психологией граница стирается. Подчеркнул искусственность разделения психологии и психотехники, Шпильрейн сделал шаг вперед к методологическому объединению общей и прикладной психологии на основе ленинского понимания единства теории и практики.

1931 год – год острых дискуссий на всех участках идеологического фронта – был ознаменован рядом весьма острых выступлений ведущих деятелей в области психотехники, которые взяли под обстрел серьезные недостатки в области методологии, теории и практики своей науки. В тезисах доклада на фракции ВКП(б) Общества психоневрологов-материалистов «Положение на психотехническом фронте», сделанного Шпильрейном в феврале 1931 г., мы находим развернутую критику тяжелых ошибок, допущенных психотехническим руководством в недавнем прошлом. Эта критика получила продолжение в другой статье того же автора «О повороте в психотехнике» и его докладе на VII Международной конференции по психотехнике «К вопросу

280

о теории психотехники», а также в примыкающих к этим выступлениям статьях других психотехников (С.Г. Геллерштейна, Н.Д. Левитова, А.М. Мандрыки и др.).

В этих статьях и докладах мы находим уже трактовку психотехники как одного из «разделов психологии», имеющего «наибольшую практическую значимость». При этом подчеркивалось, что эта практическая значимость не исключает, а предполагает «теоретическое обоснование психотехнической работы». В статьях содержится отчетливое понимание существа капиталистической практики психотехники, двуличной и фальсифицированной и потому не способной создать верную теорию, чем и объясняется эмпиризм, в ней господствующий. Высказывалась мысль, что освоение опыта буржуазной психотехники вооружает только техническими приемами ее работы, да и те подлежат пересмотру при использовании в советских условиях, так как психотехника на службе капитала оформилась так, чтобы ложной объективностью обманывать рабочих, в действительности преследуя классовые цели. Отмечалось, что в области испытания интеллекта применяемые «объективные методы» были фальсифицированы буржуазными учеными, чтобы обеспечить классовый принцип продвижения представителей буржуазии на командные должности. В этой связи подчеркивалось, что наряду с «изучением и использованием трудов основоположников марксизма-ленинизма необходима критика теоретиков буржуазной психотехники» и давались яркие образцы такой критики: воззрений В. Штерна, Меде, Гизе и других. Здесь следует еще раз вспомнить принципиальную и самокритичную оценку теории Штерна, которую дал Шпильрейн в своей статье «О повороте в психотехнике».

Во второй половине 20-х годов в советской психотехнике и психологии труда критика была нацелена главным образом против различных механистических концепций (против идентификации труда и работы; против представления о человеке как о живой машине и соответствующих методов изучения, к примеру, утомления, на которых, кстати сказать, пытались, например, обосновать нормы в строительной промышленности; против оперирования математическими величинами без предварительного качественного анализа материала; против рефлексологических извращений в военной психотехнике, где вся деятельность бойца нередко сводилась к двум рефлексам: «оборонительному» и «наступательному» и т.д.). В период же методологических дискуссий к этим направлениям критики присоединяется усилившаяся борьба против эмпиризма и идеализма. Так, Шпильрейн, говоря о своем недавнем увлечении В. Штерном, характеризует это как «систему идеалистических ошибок» (доклад на I Всесоюзном съезде Психотехнического общества). «Главной правой опасностью в настоящее

281

время являются такие течения, которые нужно квалифицировать как фетишизм буржуазной техники, который проявляется в некритическом применении заимствованных у буржуазных авторов тестов, что ведет к извращению классовой линии подбора (ряд случаев в Ленинграде и Харькове) и к великодержавному извращению национальной политики (работа Барановского о влиянии национального признака на пригодность к ездовым профессиям), в распространенном гипостазировании неизменных «особенностей» конституционально определенной одаренности, в отрицании или недоучете влияния среды на формирование свойств, изучаемых психотехникой»[475]. В печати подвергается критике концепция Ерманского, который, отказываясь замечать разницу между социалистическим производством в СССР капиталистической организацией труда, соединял представление о человеке как о живой машине с идеалистическим представлением о неизменном оптимуме работоспособности. В этот период были вскрыты и другие идеалистические и механистические недостатки в советской психотехнике. Важную роль в теоретическом осознании методологических проблем советской психологии труда и общей психологии сыграла публикация на страницах журнала «Советская психотехника» статей С.Г. Геллерштейна «О психологии труда в работах К. Маркса»[476] и С.Л. Рубинштейна «Проблемы психологии в трудах К. Маркса»[477].

В.И. Ленин писал: «Открыто признать ошибку, вскрыть ее причины, проанализировать обстановку, ее породившую, обсудить внимательно средства исправить ошибку – вот это признак серьезной партии, вот это исполнение ею своих обязанностей, вот это – воспитание и обучение класса, а затем и массы»[478].Год этим ленинским лозунгом развернулась принципиальная партийная самокритика в области психотехнической научай и практической работы, которая приобрела особенное значение в связи с новым этапом социалистического строительства. Советские психологи и психотехники не ограничивались только вскрытием имеющихся серьезных недостатков. Они намечают перспективный план дальнейшего развития прикладных отраслей психологии в связи с широко развернувшимся в стране обсуждением плана второй пятилетки и начинают работу по его осуществлению.

Этот план дальнейшей принципиальной перестройки психологии труда и психотехники в общих чертах нашел отражение в статье С.Г. Геллерштейна «Проблемы психотехники на поро-

282

ге второй пятилетки» и ряде примыкающих к ней статей других психотехников. Лейтмотив этого плана – осознание необходимости коренным образом реорганизовать советскую психотехнику; преодолев буржуазные влияния, расчистить почву для построения социалистической психологии труда, вплотную приблизить ее проблематику к решению важнейших народнохозяйственных задач. При этом советские психологи отчетливо понимали, что проблематика психотехники устанавливается «не на вечные времена, а применительно к данному этапу строительства и к его перспективам на ближайшие годы»[479] и что в ней должны быть представлены как традиционные проблемы прикладной психологии, так и некоторые новые проблемы социалистической психотехники.

К числу традиционных проблем психотехники 'были отнесены профотбор и профконсультация, проблема утомления и работоспособности, проблема промышленного травматизма и аварийности и психотехника «Бездейственной работы». Место каждой из них в общем плане работ определялось рядом методологических, хозяйственных, технических соображений, а также историей данной проблемы в буржуазной и советской психотехнике.

Профотбор и профконсультация традиционно различались на основании следующих признаков: профотбор – выбор подходящих людей для данной профессии; профконсультация – выбор подходящих профессий для человека. После дискуссий 1930-1931 гг. у ряда работников в области психологии и научной организации труда возникало сомнение и целесообразности профотбора вообще, и они предлагали заменить профотбор профконсультацией как более объективной (исходящей от профессии, а не от человека) формой ориентации. Возразив, что и профотбор и профконсультация могут в одинаковой мере служить как орудием капиталистической рационализации, так и, напротив, социалистического строительства, С.Г. Геллерштейн предлагал перестроить все многообразные формы работы по профподбору (отбору и консультации) для того, чтобы они в наибольшей степени отвечали задачам социалистического строительства на данном этапе. Он подчеркивал, что для решения этого вопроса необходимо изучить тенденции изменения профессионального труда в связи с социалистическими формами труда, с реконструкцией техники и всеобщей политехнизации учащихся и взрослых рабочих. Анализируя наступающий этап социалистического строительства, он приходил к заключению, что и профессиональный отбор, и профессиональная консультация могут оказать существенную помощь в решении проблемы кадров в том случае, если они будут правильно по-

283

ставлены (связь всех мероприятий по профраспределению с общими мероприятиями по подготовке кадров и т.п.).

Считая справедливыми возражения С.Г. Геллерштейна тем, что готов был нигилистически отбросить важную и актуальную для того времени проблему профориентации или чисто механически заменить профотбор профконсультацией, мы не можем вместе с тем не видеть, что в решении всей этой проблемы центр тяжести в конечном счете лежал в вопросе о методах профотбора и их адекватности или неадекватности задачам дифференцированного психологического анализа. Однако эта решающая сторона вопроса еще ждала теоретической и практической разработки и была чревата органическими пороками, которые были способны скорее скомпрометировать психотехническую работу, – на деле так и случилось, – чем ее оправдать. На протяжении всей первой половины 30-х годов в психологической и психотехнической печати идет оживленное обсуждение проблемы тестов, и хотя их достоверность и эффективность берется под серьезное сомнение, тестологическая практика все еще оставалась незыблемой основой профподбора.

Проблема утомления была по-новому поставлена в период социалистической реконструкции. Она была сформулирована как проблема работоспособности, что означало установку не столько на изучение вопросов снижения работоспособности, сколько на изыскание в объективных условиях труда и в субъекте труда всех средств, способных повысить работоспособность человека. «В условиях социалистического соревнования и ударничества мы имеем налицо все предпосылки для всемерного развертывания субъективных стимулов труда, вытекающих из принципиально нового отношения социалистического рабочего к труду в соревновании с рабочим капиталистических стран»[480]. Такая постановка проблемы, несомненно, имела принципиальное значение, ибо задача психологического изучения существенно менялась в зависимости от того, на что делался упор – на утомление или на работоспособность. В первом случае борьба со снижением работоспособности связана с пониманием снижения работоспособности как обязательного последствия труда как такового. Во втором – установка «а повышение работоспособности, а следовательно, на социалистические формы труда, на ударничество: «Не боязнь того, что ударничество перехлестнет физиологические пределы, а создание рациональных условий для наиболее эффективного производства... В этой постановке вопроса нет ни отказа от понятия «утомление», «и отказа даже от понятия «охрана труда», но есть совсем иное содержание и смысл этих понятий»[481].

284

Проблема промышленного травматизма и аварийности стояла особенно остро в связи с дискуссиями, в центре которых находилась реакционная теория Марбе о фатальной предрасположенности некоторых индивидов к несчастным случаям. В ходе этих дискуссий советские психотехники от пропаганды теории Марбе или некритического ее усвоения перешли к активной борьбе с этой буржуазной концепцией, достаточно отчетливо понимая, что она своим возникновением обязана общей для всей буржуазной психологии тенденции к биологизации социальных явлений и несет на себе печать капиталистических хозяйственно-политических установок.

Критика учения Марбе своим побочным результатом имела значительную настороженность к самой проблеме роли «личного фактора» в аварийности и травматизме, доходящую в отдельных случаях чуть ли не до отказа от понятия «несчастный случай». Однако это не могло исключить из тематики психотехнических исследований изучения «личного фактора». С.Г. Геллерштейн был прав, когда подчеркивал, что, пока существуют аварии и несчастные случаи, которые происходят в силу неподготовленности и личных особенностей человека, малых знаний и квалификации, психотехникам не следует себя обезоруживать. «С удвоенной энергией, на основе преодоления прежних ошибок, осторожно и вместе с тем решительно они должны включиться в борьбу с промышленным травматизмом и аварийностью, в основном направляя свои усилия на три участка: 1) рационализацию подготовки кадров; 2) рационализацию расстановки сил; 3) рационализацию воздейственной работы – по пропаганде безопасности»[482].

Что касается воздейственной работы,то в этой области в результате методологических дискуссий наметилась тенденция к существенному ограничению сферы компетенции психотехники.

Советские психологи осознали тот факт, что содержание и направление всей идеологической работы вытекают из общих задач политики, из директив партии и, как правило, не нуждаются в специальном изучении в целях рационализации со стороны какой бы то ни было прикладной науки, в том числе и психотехники. Это дало возможность очертить те области, в которых психотехника могла оказать реальное влияние на совершенствование «воздейственной работы»: безопасность труда, борьба за повышение производительности труда, регулирование уличного движения, техпропаганда, строительство и внутреннее оборудование зданий и т.д. Общая оценка и самокритический анализ ошибок в области так называемой «воздейственной пси-

285

хотехники» были даны, в частности, Д.И. Рейтынбаргом (автором ряда работ по плакатам безопасности) на областной Уральской психотехнической конференции (в марте 1932 г.). Работа в области «воздейственной психотехники» оказала существенное стимулирующее влияние на изучение советскими психологами наглядных средств психологического воздействия и отсюда па разработку проблематики восприятий.

Наряду с традиционными психотехническими проблемами, которые требовали коренной реорганизации, перед советской психологией труда были поставлены новые задачи, непосредственно продиктованные новым этапом социалистического строительства.

В своей статье «Проблемы психотехники на пороге второй пятилетки» Геллерштейн бегло характеризует их: проблема развития политехнического мышления, формирования навыков, рационализации методов обучения, установления принципов комплектования учебных групп и т.д.

Говоря о новых задачах психотехники в области изучения профессий и отмечая ту роль, которую может сыграть психотехника в деле их коренной реконструкции, Геллерштейн упоминает об одном важном направлении в рационализации социалистической техники – «проблеме взаимоотношения человека и машины».

Эта проблема, как подчеркивал автор, находится пока еще в зачаточном состоянии. Однако, по его словам, «проблема взаимоотношения человека и машины представляет собою не только предмет истории техники, но является богатейшим источником реконструктивных идей как в науках технических, так и в науках о человеке. Хотя ведущую роль в разработке этой проблемы должна сыграть техническая мысль, руководимая хозяйственно-политическими задачами социалистического строительства, тем не менее психотехникам предоставляется весьма актуальный разрез этой проблемы. При умелой постановке этого вопроса психотехники, хорошо вооруженные знаниями по марксистской истории техники и конкретно владея знанием принципов современного производства, могли бы подсказать плановым работникам и конструкторам некоторые психофизиологические критерии для построения машин. В этом смысле можно рассматривать машину, орудие труда в целом как объект психологического анализа. В задачу психологии труда, охватывающей обычно проблему орудий труда в крайне узком, притом чисто описательном разрезе, входит, таким образом, изучение тех изменений, которые претерпевает человеческая деятельность под влиянием изменений техники. Опираясь на подобные исследования, психология профессий могла бы быть соучастницей реконструкции профессий под углом зрения «е только разделения труда или усовершенствования рабочего места, но

286

и под углом зрения установления технических основ профессионального труда»[483]. Как мы теперь знаем, это последнее направление имело большое будущее в советской психологии труда на современном ее этапе, когда невиданный рост техники предъявил огромные требования к психическим свойствам рабочего.