Злой гений или патриот России.

Алексей Андреевич Аракчеев родился в Новгородской губернии, в бедной дворянской семье. Семья жила натуральным хозяйством, каждая копейка была на счету. С детства Аракчеев был приучен к строгой дисциплине. Он привык рассчитывать только на самого себя, надеясь, что усердие и исполнительность помогут ему сделать военную карьеру. 

После кадетского корпуса судьба свела Аракчеева с наследником престола Павлом Петровичем. У них оказалось много общего – оба чувствовали себя чужими в придворном кругу, оба обожали строгий армейский порядок. Став императором, Павел возвысил Аракчеева, назначив его комендантом Петербурга, генерал-квартирмейстером всей русской армии и начальником Генштаба. Аракчеев платил Павлу рабской преданностью, но не избежал опалы и был сослан в дарованное ему новгородское имение Грузино. Это был единственный дар, который он принял за всю свою многолетнюю службу. Вскоре, заподозрив заговор против себя, Павел собирался вернуть Аракчеева, но не успел и был убит.

 При Александре Павловиче карьера Аракчеева возобновилась. Став инспектором всей артиллерии, он много сделал для того, чтобы поднять этот род войск на современный уровень. Сведенная в роты и батареи артиллерия выделялась в самостоятельный род войск. В 1808 году император назначил Аракчеева военным министром и поручил ему провести военную реформу, которая существенно повысила боеспособность русской армии в канун Отечественной войны.

Стремительное возвышение Аракчеева, этого «выскочки», спровоцировало интриги сановников-аристократов. В 1810 году он был смещен и снова удалился в Грузино. Но уже осенью 1812 года в связи с военными неудачами император вернул Аракчеева в армию, поручив ему комплектование войск и снабжение артиллерии.

Аракчеев взялся за дело с присущими ему рвением и педантизмом. Постоянно в делах, он все помнил, не пропускал ничего, под его неусыпным взором восстанавливался забытый порядок. Боевые генералы неукоснительно выполняли его приказы, лишь бы не связываться с придирчивым и злопамятным начальником тыла. Аракчеев был неподкупен сам и не позволял казнокрадствовать другим. Зная его крутой нрав, боялись воровать даже самые вороватые интенданты.

В результате русская армия была заново отмобилизована и обеспечена всем необходимым. Наш солдат был сыт и тепло одет, что впоследствии особенно бросалось в глаза на фоне голодающих и замерзавших французов. Русская офицерская форма сочетала военное щегольство и практичность. Артиллерия имела в достатке порох и снаряды, и это обстоятельство сыграло огромную роль в исходе главных сражений.

  Заслуги Аракчеева были очевидны, однако после победы общество носило на руках лихих гусар вроде Дениса Давыдова и не замечало «работяг войны». Аракчеева по-прежнему считали тупым солдафоном, хотя он имел одну из лучших библиотек и владел тремя языками. Его считали крепостником и ретроградом, но именно Аракчеев был автором секретного проекта освобождения крестьян, многие положения которого легли в основу крестьянской реформы 1861 года. В отличие от либералов, которые предлагали взымать с крестьян плату за личную свободу, Аракчеев выступал за безвозмездное освобождение, причем государство должно было взять на себя львиную долю расходов по выкупу их наделов у помещиков.

Трагедия Аракчеева заключалась в доставшейся ему роли «злого полицейского» при императоре Александре, который хотел выглядеть в глазах подданных гуманным и либеральным. Аракчеев был громоотводом, отводившим от императора общественное недовольство. На него можно было свалить все промахи. Ему поручались самые болезненные и рискованные государственные дела, и он ревностно исполнял их, даже если не верил в успех.

Так вышло и с военными поселениями.

 Солдаты с сохой

Идею военных поселений молва приписывала Аракчееву, хотя на самом деле она принадлежала Александру Первому. Во многом это была вынужденная мера. После разорительной войны казна была пуста. Военные поселенцы должны были совмещать военную службу с земледелием, избавляя казну от расходов по их содержанию. Командование поселениями император возложил на Аракчеева. Граф сомневался в жизнеспособности этой затеи, но, поняв, что император не отступит, принялся за ее реализацию со всем рвением.

Главным полем грандиозного эксперимента стала Новгородская губерния. Под руководством Аракчеева на территории будущих поселений развернулось масштабное строительство. Осушались болота, прокладывались шоссейные дороги, строились добротные дома для поселян.

Первое показательное военное поселение было построено в Высоцкой волости. В 1816 году сюда был переведен на постой из Петербурга гренадерский полк, а все проживающие на территории волости крестьяне перешли в разряд военных поселян. Аракчеев сам занимался обустройством показательного поселения. На месте осушенных болот вырос современный город. Проложенные по линейке улицы и бульвары ночью освещались фонарями. Здесь было все: бесплатный госпиталь, школа, церковь, богадельня для солдат-инвалидов, завод по переработке сельскохозяйственной продукции, родильный дом с ваннами и повивальными бабками, заемный банк и даже собственная газета и типография.

Вскоре в разряд поселений были переведены Холынская, Медведская, Хутынская и другие волости. Все они изымались из подчинения гражданской администрации, внутреннее управления передавалось полковым комитетам. Чтобы восстановить единое управление губернией, новгородский губернатор получил статус генерал-губернатора, ему стали подчиняться и все военные структуры, размещенные на территории губернии.

Жизнь в поселении шла по заведенному распорядку, на хозяйственные работы отправлялись поротно, под командой офицеров. Много внимания уделялось строевой службе и шагистике. Существовала целая система штрафов и наказаний. Каждый поселенец носил с собой «винную книжку», от слова «вина», куда записывались штрафы и упущения. За серьезные проступки полагались серьезные наказания – от розог до шпицрутенов.

 Регламентировались и внутрисемейные отношения. Жили поселенцы в домах по четыре семьи. Насчет деторождения существовал знаменитый приказ Аракчеева: «У меня всякая баба должна каждый год рожать и лучше сына, чем дочь». Браки заключались с разрешения начальства, перед тем как родить женщина должна была явиться в штаб и доложить о предстоящем событии.

Именно эта регламентация частной жизни, а точнее лишение поселенцев права на частную жизнь и стала одной из главных причин провала поселений. Люди не хотели жениться по приказу, рожать по команде, совокупляться с разрешения начальства, готовить еду по инструкции. Поселенцев уже не радовали добротные дома, ведь даже последняя ложка в этом доме была казенной. Многие хотели вернуться в свои избы, пусть ветхие, но зато свои.

В этом смысле поселения представляли собой уникальный социальный эксперимент, доказавший, что право на частную жизнь и личную собственность являются неотъемлемой составляющей человеческой природы.

Вскоре обозначилась и экономическая неэффективность поселений. Сельскохозяйственное производство также плохо поддается регламентации, как и частная жизнь человека. Военизированный труд на полях не приносил отдачи. При изобилии рабочих рук поселения жили впроголодь.

В 1817 году несколько сот военных поселенцев из Старой Руссы остановили великого князя Николая Павловича и на коленях молили его: «Прибавь нам подать, требуй из каждого дома по сыну на службу, отбери у нас все, но не делай всех нас солдатами». Однако император упорно держался за свое детище, заявив: «Военные поселения будут, даже если мне придется уложить трупами дорогу от Петербурга до Чудова». В 1831 году в Старой Руссе дело дошло до открытого бунта и убийств офицеров. После подавления бунта поселенцев переименовали в пахотных солдат, но это мало что изменило. В 1856-1859 гг. все военные поселения без особого шума были расформированы.

А между тем сама по себе идея соединить в одном лице земледельца и военного вовсе не была утопической. Более того, она блестяще воплотилась в истории русского казачества, которое не только поставляло стране самые боеспособные части, но и полностью обеспечивало себя всем необходимым.

Между казачеством и военными поселениями существовала принципиальная разница. Казачьи станицы представляли собой вольные, самоуправляемые общины. Каждый казак был лично свободен, он имел свой надел, свою собственность, никто не заглядывал ему в миску, никто не указывал ему, когда сеять и когда убирать. За это казак был готов платить верной службой на полях сражений.

 История военных поселений могла бы сложиться совсем по-другому, если бы они создавались по образу и подобию казачьих станиц. Вполне вероятно, что именно с этих поселений могло бы начаться решение самого больного и самого важного русского вопроса -- освобождения крестьян от крепостной зависимости. Увы, власть предпочла полагаться на магическую силу приказов и инструкций. И, разумеется, проиграла.

…Последние годы жизни Аракчеева были омрачены двумя трагедиями. Сентябрьским утром 1825 года в своей постели была зарезана Настасья Минкина, экономка и невенчанная жена графа. Дочь кучера, красивая яркой цыганской красотой, она сумела стать незаменимой помощницей Аракчеева и фактически управляла Грузинским имением. Убил Настасью повар по сговору с сестрой, которую Минкина накануне приказала высечь.

Железный Аракчеев, этот «бесчувственный истукан», каким его рисовали в свете, рыдал как ребенок над гробом любимой женщины, с которой его связывали двадцать пять лет совместной жизни. Он забросил все государственные дела и только личная просьба императора заставила его вернуться в столицу.

Из письма Александра Первого Аракчееву вскоре после убийства в Грузино:

«Любезный друг! Несколько часов, как я получил письмо твое и печальное известие об ужасном происшествии, поразившем тебя. Сердце мое чувствует все то, что твое должно ощущать. Но друг мой, отчаяние есть грех перед Богом. Предайся слепо его святой воле. Приезжай ко мне, у тебя нет друга, который бы тебя искренне любил…Ты мне необходим…»

Вторым ударом стала смерть Александра Первого. (Кстати, тело покойного императора везли из Таганрога в Санкт-Петербург через Новгород. Гроб стоял в церкви Входа в Иерусалим в кремле). Выйдя в отставку, Аракчеев поселился в Грузино, посвятив себя хозяйственным заботам. «Крепостник и реакционер» помогал своим крестьянам гораздо больше, чем обличавшие его либералы, он прощал им долги, завел для них мирской банк, бесплатно лечил детей и взрослых в своей больнице.

Здесь, в Грузине, Аракчеев и был похоронен. Все его имущество отошло в распоряжение Новгородского кадетского корпуса, который стал именоваться Аракчеевским.

Графиня и игумен

Эта история в свое время вызвала немало пересудов в петербургском свете. Самая богатая невеста России, единственная дочь и наследница знаменитого Алексея Орлова, камер-фрейлина императрицы графиня Орлова-Чесменская отвергла самых блестящих женихов страны, предпочтя им уединенную полумонашескую жизнь в качестве духовной дочери архимандрита Юрьева монастыря Фотия.

Об отношениях графини и игумена ходило множество сплетен. Не удержался от злословия и молодой Пушкин. «Благочестивая жена, душою Богу предана, а грешной плотию -- архимандриту Фотию».

Простим поэту эту скабрезность и попробуем выяснить, что же в действительности связывало миллионершу- графиню и новгородского монаха.

…В начале девятнадцатого века русская элита была захвачена европейской модой на всяческую мистику. Войны, революции и прочие катаклизмы пробудили в людях ощущение иррациональности всего происходящего. Столичная знать, буквально, помешалась на потусторонних силах и таинственных обрядах. Повсюду возникали масонские ложи, тайные общества и ордена: масонов, иезуитов, розенкрейцеров, госпитальеров и пр.

С запада хлынули проповедники библейских обществ. Они отрицали официальную церковь и проповедовали новую космополитическую религию, главный догмат которой звучал так: «Христианин не желает иного отечества, кроме обширного шара земного, принадлежащего Господу». 

В великосветских салонах занимались столоверчением и вызыванием духов. Важные сановники участвовали в тайных мистериях с гробами, черепами и прочей чертовщиной. Министры, губернаторы, сенаторы были членами масонских лож. Император Александр, сам склонный к мистике, находился под влиянием знаменитой прорицательницы баронессы Крюденер.

Русская православная церковь, восемь веков делившая со своим народом все испытания и невзгоды, оказалась отодвинутой на задворки общества. Подконтрольный правительству Святейший Синод не решался открыто противостоять свихнувшейся на мистике правящей элите.

 И все же нашелся человек, который не побоялся поднять голос против охватившего русское общество умопомрачения. Этим человеком был архимандрит новгородского Юрьева монастыря Фотий (в миру Спасский).

Детство Фотия прошло в бедности и унижениях. Он окончил Новгородскую духовную семинарию и благодаря замечательному голосу стал певчим в Казанском соборе Петербурга. Потом у него открылся еще один талант – ораторский. На его вдохновенные проповеди собирались толпы народа. Однажды его услышала графиня Орлова, и вскоре он стал ее духовником.

 Опасаясь неприятностей от властей, церковное начальство предпочло удалить Фотия из столицы, назначив его игуменом Юрьева монастыря, некогда богатого, а теперь влачившего жалкое существование. На пожертвования графини Орловой Фотий превратил монастырь в цветущую обитель. Бывая в Петербурге, архимандрит продолжал бороться с мистиками, не взирая на чины и знатность. С амвонов Петербургских соборов гремели его обличительные речи.

Графиня Орлова через императрицу устроила встречу Фотию с императором Александром. Свидание длилось три часа. Фотий не стеснялся в выражениях. Баронессу Крюденер обозвал «квохчущей жабой», министра просвещения князя Голицына -- «выжившим из ума стариком». Фотий убеждал императора в том, что тайные общества вовсе не так безобидны, как уверяют сами масоны, иначе для чего эта тайна?

Немало суровых слов услышал в свой адрес и сам император. Фотий напомнил ему о долге монарха, абсолютное большинство подданных которого исповедуют православную веру. Фотий понимал, чем он рискует, он был готов к ссылке, лишению сана, но на следующий день вышел царский указ о запрете тайных обществ. Голицын был смещен. Царь вернулся в лоно православной церкви и уже не покидал ее.

 У нового императора Николая Первого юрьевский архимандрит попал в немилость. Независимый нрав игумена не понравился не терпевшему возражений Николаю. Поводом для опалы послужил инцидент в Юрьевом монастыре. Царь появился в обители без предупреждения. Увидев императора, Фотий благословил его как простого прихожанина и протянул руку для целования. Руку император поцеловал, но в столицу Фотия больше не пускали.

Вслед за своим духовником перебралась на постоянное жительство в Юрьево графиня Орлова. На ее деньги были построены Крестовоздвиженский собор, новые братские корпуса, колокольня. Колокольню Фотий и Анна заказали архитектору Растрелли. По замыслу она должна была стать самой высокой колокольней в России, выше Ивана Великого в Москве. Однако Николай Первый, утверждавший проект, вычеркнул один ярус, чтобы не обидеть первопрестольную.

 В 1836 году Фотий скончался. Графиня недолго пережила его и после ее скоропостижной смерти согласно ее завещанию была похоронена в Юрьевом монастыре, рядом со своим духовным отцом.

Сто лет спустя, уже при Советской власти, в разгар антирелигиозной кампании могилы Фотия и графини Орловой были раскопаны. Их останки вместе с мощами новгородских святителей выбросили на свалку, но местные крестьяне тайно перезахоронили их, скрыв могилу от нового надругательства.

Впоследствии некто Семенов напечатал душераздирающую историю об отравлении графини Орловой. Новый игумен Мануил якобы дал графине яд в причастии (!), боясь, что после отъезда она заберет назад свои вклады в монастырь. При вскрытии могилы, писал автор брошюры, останки графини «оказались в странном положении: одно плечо лежало выше другого, руки разбросаны, седые волосы растрепаны, черное платье на груди порвано в клочья. Не оставалось сомнений, что Орлова просыпалась в гробу. Видимо, Мануил дал ей в причастии крепкое снотворное, приняв его за яд».

Удивительно, что эта выдумка, столь же нелепая, сколь и злонамеренная, живет до сих пор, даже не смотря на то, что все эти домыслы опроверг присутствовавший при вскрытии могилы Орловой тогдашний директор новгородского музея Н.Порфиридов. Жуткие россказни о проснувшейся в гробу графине нередко можно встретить в публикациях или услышать от какого-нибудь местного «знатока истории».

Что до людей православных, то они верят, что души Фотия и Анны соединились на небесах. Сохранилась переписка игумена и графини, свидетельствующая о глубоком духовном родстве этих ярких людей.

Декабристы и Герцен

Среди декабристов были и новгородские дворяне Муравьевы. Им принадлежало родовое имение в деревне Теребони (ныне Батецкого района). В комнате Никиты Муравьева висел колокол, который он называл вечевым, с удара этого колокола начинались заседания тайного общества. После разгрома декабристов одного из братьев Муравьевых-Апостолов казнили, другой застрелился, третий был сослан в Сибирь.

Декабристы были романтиками и заговорщиками одновременно. Они смутно представляли себе, что делать с властью, которую собирались захватить, полагая, что достаточно объявить в стране свободу, а все остальное устроится само собой. Ради высокой идеи они обманом вывели на Сенатскую площадь под расстрел своих подчиненных солдат, якобы для защиты законного государя Константина, хотя и знали, что Константин отрекся от престола в пользу Николая. Политически-наивные солдаты кричали: «Да здравствует император Константин, да здравствует Конституция!», будучи совершенно уверены в том, что Конституция -- это жена Константина. Заговорщики первыми начали стрелять, убив парламентера, героя Отечественной войны генерала Милорадовича, что по общепринятым нормам было тяжким преступлением.

Но хуже всего было то, что декабрьский офицерский путч на полвека остановил реформы в стране. Новый режим, уже не доверяя столичному дворянству, за короткое время успевшему прикончить двух императоров -- Петра Третьего и Павла Первого, сделал ставку на военизированный и бюрократизированный государственный аппарат. Установилась жестокая цензура, начались преследования инакомыслящих. Но чем больше давила напуганная декабристами власть, тем сильнее росли в обществе оппозиционные настроения.

Всем известна фраза Ленина: «декабристы разбудили Герцена, Герцен положил начало революционной агитации» Но не все знают что «пробуждение» Герцена-революционера случилось как раз в Новгороде.

История появления Герцена в Новгороде анекдотична в духе николаевского времени. Незаконный сын богатого помещика, Герцен был оппозиционером от рождения и при каждом случае критиковал власти. Однажды в частном письме он прокомментировал слух о полицейском, который по ночам грабил прохожих. Письмо попало в полицию, и император приказал выслать его автора из столицы. Благодаря отцовским связям Герцен хоть и отправился в ссылку, но не в Сибирь, а в Новгород и не каким-нибудь поселенцем без права переписки, а советником губернского правления, то есть по нынешним меркам заместителем губернатора области. Мало того, ему подчинялись все правоохранительные органы губернии, и новгородский полицмейстер регулярно представлял советнику отчеты о поднадзорных ссыльных, где против фамилии Герцен было деликатно записано: «в предосудительном не замечен».

Новгород Герцену не понравился, он называл его «дрянным городишкой» и «большой казармой». К тому же здесь началась его семейная драма. Сначала Герцены потеряли ребенка, потом глава семьи попался на супружеской измене. Боготворившая его жена так и не простила ему предательства, и впоследствии сама влюбилась в немецкого поэта Гервега. От дуэли Герцен отказался, но зато откровенно описал все случившееся в мемуарах «Былое и думы».

Новгородские впечатления еще долго служили Герцену питательной почвой для его публикаций, а само название издаваемой им в Лонодне оппозиционной гащеты «Колокол» было навеяно вечевым новгородским вечевым колоколом.

Царский палец

В первой половине девятнадцатого века губернский Новгород постепенно превратился в типичный военно-бюрократический город николаевских времен. По новому генплану рядом со старинным кремлем возникла Софийская площадь с плац-парадом для развода караулов и Съезжим домом, в котором размещались полицейские, пожарные и акушерские службы. По проекту известного петербургского архитектора Штакеншнейдера был возведен двухэтажный  особняк Дворянского собрания, отделивший официозную Софийскую площадь от простонародной Сенной.

 Однообразную, как военный мундир, классическую застройку центра оживляли древние памятники, а также молодой парк, посаженный пленными французами на месте бывших петровских бастионов. Парк сразу стал излюбленным местом отдыха горожан, каковым является и до сих пор. Здесь по выходным играл военный оркестр, и фланировала публика.

В 1825 году был начат и через пять лет закончен новый мост через Волхов на десяти каменных опорах. Проектировал его инженер Казимир Рейхель. Верхние конструкции были деревянными, поэтому они довольно быстро износились. В 1903 году мост был реконструирован по проекту инженера-путейца Г. Соловьева. Теперь он стал цельнометаллическим, разводным, на нем появились ажурные фермы. В таком виде мост простоял до Великой Отечественной войны.

Главным торговым центром Новгорода стал Гостиный двор, построенный на месте Ярославова двора. Ныне от него сохранилась только белая аркада. Хочется верить, что когда-нибудь Гостиный двор будет восстановлен.

Если центр губернского Новгорода выглядел весьма презентабельно, то дальше начинался мещанский городок с немощеными улочками, деревянными домами в три окна, палисадами, огородами и пустырями.

Население Новгорода колебалось от 12-ти до 15-ти тысяч человек, причем мужчин насчитывалось в полтора раза больше, чем женщин. Такая диспропорция объяснялась наличием крупного военного гарнизона, а также тыловых и штабных служб военных поселений. Вслед за военными самым многочисленным сословием были мещане -- мелкие хозяева, зарабатывавшие на жизнь кто чем.

Промышленность в Новгороде была представлена десятком полукустарных заводиков. Весь новгородский рабочий класс насчитывал всего-навсего 60 человек. Самым крупным предприятием была казенная полотняная фабрика, на которой матросы-рекруты производили парусину для флота. Гораздо больше было ремесленников: кузнецов, строителей, хлебопеков, свечных мастеров. Многие зарабатывали перегоном скота из окрестных сел на питерские бойни. Главным городским кормильцем оставался Ильмень, поставлявший к столу новгородцев разнообразную рыбу.

Еле теплилась предпринимательская жизнь и в других городах губернии. Остро не хватало свободных капиталов, прибавочная стоимость либо изымалась в казну в виде налогов, либо шла на потребление. К примеру, в Новгороде всякое увеличение производства влекло за собой дополнительный налог на содержание огромного военного гарнизона. Нелепые запреты и мелочная регламентация мешали развивать производство. Чтобы что-то построить требовалась масса согласований, как правило, небескорыстных. Любопытный способ борьбы с коррупцией придумал новгородский губернатор Сумароков, приказавший прибить на домах уличенных в мздоимстве черные доски с надписью «здесь воруют». Но и такие меры не давали результатов. Расплодившиеся, как саранча, чиновники получали нищенское жалованье и просто не могли не брать.

Ситуация для губернской экономики усугублялась тем, что Новгород в это время лишился статуса узловой транзитной станции на главных водных и сухопутных магистралях страны. Первым ударом стало строительство Вишерского канала, соединившего Волхов и Мсту, минуя Новгород. Объемы грузов, перевозимых по Вышневолоцкой водной системе, резко упали. Вторым ударом стало строительство в 1843-1845 годах Николаевской (ныне Октябрьской) железной дороги. Проблему выбора маршрута будущей дороги Николай Первый решил до крайности просто. Он положил на карту линейку и соединил обе столицы прямой линией. Сэкономив на расстоянии, августейший проектировщик вывел из грузооборота губернский Новгород. Оскудел и транспортный поток на тракте Москва-Петербург. Утомительному недельному путешествию на лошадях публика предпочитала сравнительно быструю и комфортабельную поездку по железной дороге.

 Известен курьез, вошедший в историю под названием «царский палец». Проводя линию будущего железнодорожного маршрута, карандаш в руке царя слегка зацепился за прижимавший линейку палец. Получился небольшой изгиб в районе Малой Вишеры. Не смея обеспокоить грозного императора, путейцы перенесли этот изгиб на рабочие чертежи. Так возникло это загадочное отклонение железнодорожного маршрута, спрямленное только в 2005 году.

Экономический застой поразил не только Новгородскую губернию. В тридцатые-сороковые годы дышала на ладан вся экономика России, скованная крепостничеством и опутанная бюрократией. Реформы были нужны стране как воздух.

Глава 29

ВРЕМЯ РЕФОРМ

Трудный выбор

После поражения в Крымской войне и смерти императора Николая Первого в стране начались долгожданные реформы. Это бремя взял на себя император Александр Второй, человек широкого кругозора, стремившийся превратить Россию в цивилизованную страну, способную конкурировать с европейскими державами.

С отменой в 1861 году крепостного права рухнула вся помещичья система, державшаяся на подневольном труде. Получивший свободу крестьянин, который еще вчера апатично ковырял господскую пашню адамовой сохой, теперь должен был решать, как ему жить дальше. Земля превратилась в товар, цены на нее стали расти. Если в 60-е годы десятина земли (т.е. чуть больше гектара) в Новгородской губернии стоила пять рублей, то через двадцать лет уже 36. И все же земля была по цене вполне доступна. (Для сравнения: зарплата рабочего составляла от 15 до 25 рублей в месяц).

 Горючие слезы революционеров о крестьянском безземельи были чистейшим фарисейством. Земли в России всегда хватало. Недоставало капиталов, современных технологий, но, прежде всего, не хватало права собственности на землю для тех, кто ее обрабатывал. Освободив крестьянина от помещика, предстояло сделать следующий шаг: освободить его от пут общины, этого средневекового колхоза, который сковывал предприимчивых, лишал заинтересованности в повышении культуры земледелия.

А пока получивший свободу новгородский крестьянин направлял свою энергию не столько в сельскохозяйственное производство, сколько во всевозможные побочные занятия, способные принести живую копейку. Многие устремились на заработки в города, другие стали заниматься промыслами и ремеслами по месту жительства. Мужчины заготавливали лес, ловили рыбу, охотились, делали конскую упряжь, сани и телеги, плели корзины. Женщины пряли на продажу, вышивали, солили грибы и огурцы, вязали веники. Новгородская деревня все активнее втягивалась в рынок.

 Перед выбором оказался и помещик, лишившийся дармовой рабочей силы. Далеко не все сумели переналадить свое хозяйство на капиталистический лад, половину своих земель новгородские помещики продали купцам, городским дельцам или своим же бывшим крепостным. Растратив выкупные деньги, дворяне хлынули в города искать себе места, шли в чиновники, в педагоги, учились на врачей. А в помещичьи усадьбы заселялись новые хозяева. Вчерашние кухаркины дети, не смевшие ступить дальше господской кухни, вырубали вишневые сады дворянского счастья.

Миновал шоковый период реформ, и все пришло в движение. Появились свободные руки и свободные капиталы, которые уже не растрачивались на балы и наряды, а вкладывались в дело.

Если в 1854 году в Новгородской губернии насчитывалось всего 56 фабрик и заводов, то в 1864 году их стало 132, а в 1913 уже 216.

Недалеко от Новгорода братья Кузнецовы построили большой фарфоровый завод, и к концу века половина России пила чай из расписных кузнецовских чашек. В Угловке промышленники Малекин, Рабинович и Головкин развернули известковое производство на местном сырье. В Вишере братья Курженковы выстроили две стекольные фабрики. На одной делали стеклянные баллоны для керосиновых и электрических ламп, на другой -- стеклянную посуду. Вокруг Новгорода и уездных городов как грибы росли мукомольни, сыроварни, лесопилки и прочие полукустарные предприятия.

Прилично помешкав, все же пришел в губернию иноземный капитал. На смену артистичным французам и итальянцам, помогавшим русским барам тратить деньги на удовольствия, теперь потянулись практичные, деловые нации. Особенно много было немцев – этих воспетых писателем Лесковым гуго карловичей пекторалисов с их «железной волей», педантизмом и бережливостью.

Немец Вахтер основал Боровичский завод огнеупоров, вскоре ставший крупнейшим предприятием губернии. Пасбург и Аштон развернули в Окуловке бумагоделательную фабрику, производившую писчую, оберточную и газетную бумагу. Швед Лундберг построил в Чудове спичечную фабрику, и вскоре вся округа клеила на дому этикетки для предприимчивого скандинава. Неплохо шли дела на стекольной фабрике у богемца Рейтера, на живорыбенном заводе немца Ретчке, у англичанина-мукомола Франкомба. В Устюге швейцарец Ребер из местного сырья производил вкуснейшие сыры, а баварец Герман поставлял в Питер пенистое пиво.

Возникли новгородские торговые марки, или, выражаясь современным языком, «брэнды»: боровичские огнеупоры, чудовские спички, кузнецовский фарфор, вишерское стекло, валдайские колокола, крестецкая строчка. Эти товары выдерживали конкуренцию не только на внутреннем, но и на европейском рынке.

Промышленность подтолкнула транспорт. В 1870 году начали строить узкоколейку Чудово-Новгород, и 18 мая 1871 года в губернский город прибыл первый поезд. Железнодорожные пути пролегли в Боровичи, Угловку, Старую Руссу, Валдай.

Оживилась торговля. В самых далеких деревнях появились торговцы-перекупщики, оптом закупавшие сельхозпродукцию и продававшие фабричные товары. В городах возле железнодорожных станций и пристаней бойко торговали ярмарки.

 По-своему проголосовали за реформы новгородские женщины – голосами новорожденных. В 1870 году рождаемость в губернии составила 38.4 младенцев на тысячу населения. Если в середине века Новгородскую губернию населяли 753 тысячи человек, то в 1894 году эта цифра перевалила за 1.337 тысяч, то есть всего за сорок лет население губернии выросло почти вдвое!

Медленно, но верно новгородская экономика стала набирать ход.

Что такое земство?

Второй по значимости после отмены крепостного права была реформа местного самоуправления. Раньше вся власть на местах сосредотачивалась в кабинетах губернской и уездной бюрократии, подчиненной только бюрократии столичной во главе с главным бюрократом страны императором Николаем. Неподконтрольная обществу, предельно централизованная вертикаль власти довела Россию до паралича, поскольку главная цель чиновника заключалась не в улучшении жизни населения, а в оправдании собственного существования. Цель реформы состояла в том, чтобы децентрализовать управление страной, создав на местах органы представительной власти, которые в свою очередь должны были формировать и контролировать власть исполнительную.

По закону от 1 января 1864 года для «заведования делами, относящимися к местным хозяйственным пользам и нуждам каждой губернии и каждого уезда», создавались земские учреждения (земства). В их ведение передавались транспортная инфраструктура, связь, народное образование, здравоохранение, торговля, продовольствие и т.д. Земства были органами представительной власти, избираемыми всем населением губернии, поделенным на три курии (землевладельцы, горожане, крестьяне). Земское собрание избирало исполнительную власть -- земскую управу. Таким образом, были соблюдены важнейшие принципы местного самоуправления – выборность и разделение представительной и исполнительной власти.

Правда, в России по-прежнему не было высшего органа законодательной власти, то есть парламента, не было представительных органов на низшем, волостном уровне. И, тем не менее, это был огромный шаг вперед по пути создания гражданского общества.

Новгородская губерния одной из первых в стране приступила к проведению земской реформы. Возможно, включилась историческая память, ведь земства во многом повторяли схему самоуправления, некогда существовавшую в Новгородской вечевой республике. Организованно прошли губернские выборы, на которых были избраны 55 депутатов (гласных). 27 апреля 1865 года состоялось первое губернское земское собрание, сформировавшее земскую управу. Первым ее председателем стал капитан-лейтенант в отставке Николай Качалов. Затем выборы прошли в уездах.

 Новгородское земство сразу взялось за дело. В губернии началось строительство новых дорог, больниц, почтовых контор. Разительные перемены произошли в народном образовании. За десять пореформенных лет количество школ в губернии возросло с 257 до 852. Новгородское земство открыло в Григорове первую в России сельскохозяйственную школу, а также учительскую семинарию, готовившую учителей начальных школ для сельской местности. В другом пригороде, Колмове, земство организовало школу для мастеров огнестойкого строительства и печного мастерства.

Земская реформа вовлекла в общественную жизнь женщин. Женское население города устремились в учебные заведения -- учительскую семинарию, женскую прогимназию, на всевозможные курсы. Не обращая внимания на иронические замечания о стриженых курсистках, новгородки возвращали себе ту роль, которую они когда-то играли в вечевом Новгороде.

Министр внутренних дел П.Валуев ставил «работавших как вол» новгородских земцев в пример москвичам и петербуржцам, предпочитавших больше критиковать правительство, нежели действовать самим.

Представители всех новгородских сословий воспринимали работу в земствах как свой гражданский долг. В жарких дебатах гласные решали насущные вопросы жизни населения, требовали к ответу чиновников, изыскивали средства на социальные нужды. По призыву земств в уезды и волости отправились сотни врачей, акушерок, фельдшериц, ветеринаров, учителей, землеустроителей. Приверженцы теории «малых дел», истинные подвижники, они были готовы ехать среди ночи на вызов к больному, обучать грамоте крестьянских детей, месить дорожную грязь с землемерской «саженью» в руках. За свою деятельность они отчитывались не перед вышестоящими чиновниками, а перед местными жителями.

Такие же масштабные перемены произошли в губернском здравоохранении. Число больниц возросло за пятьдесят лет с 11 до 60. Земские больницы на 90 процентов финансировались из бюджета, и только на 10 процентов оплачивались пациентами. Характерно, что заработная плата земского врача в шесть-семь раз превышала учительскую.

Яркой фигурой новгородского земства был санитарный врач при губернской управе Евгений Иванович Лебедев. Его стараниями при поддержке земств в губернии удалось победить страшные эпидемии --чуму и холеру. Просветитель-гигиенист, неизменный оратор на всех земских собраниях, Лебедев издавал газету, ходатайствовал за своих коллег, обличал, критиковал, уговаривал. Его трагически оборвавшаяся жизнь (Лебедева застрелила душевнобольная жена) была примером служения людям ин