В храме известно об эрмастии, иоанне из Эндора и Синтихии

    21 сентября 1945

 

       Иисус идет по дороге в Вифанию вместе с апостолами и учениками и разговаривает с учениками, которым Он приказал разделиться, чтобы иудеяне пошли через Иудею, а галилеяне пошли через Транс-Иорданию, провозглашая о Мессии.

       Это распоряжение вызвало некоторые возражения. У меня такое впечатление, что Транс-Иордания не пользуется слишком хорошей репутацией среди Израильтян. Они говорят о ней так, как если бы она была языческой областью. Это оскорбляет учеников из этой области. Среди них наиболее влиятельны глава синагоги Чистых Вод и молодой человек, имени которого я не знаю. Оба они решительно защищают свои города и сограждан.

       Тимоний говорит: «Приди, мой Господь, в Аеру, и Ты увидишь, как они там почитают Тебя. Ты не найдешь такой сильной веры в Иудее. Нет, я не хочу идти туда. Позволь мне остаться с Тобой и пошли в мой город иудеян и галилеян. Они увидят, как они веруют в Тебя только по одному моему слову».

       А молодой человек говорит: «Я поверил, даже не увидев Тебя. И я искал Тебя, после того как моя мать простила меня. Но я счастлив, что возвращаюсь туда, хотя это означает стать предметом насмешек порочных сограждан, каким и я был когда-то, и стать объектом упреков добрых людей за свое поведение в прошлом. Но это не имеет значения. Я буду проповедовать Тебя своим собственным примером».

       «Ты прав. Поступай так, как ты сказал. А потом приду Я. И ты, Тимоний, тоже прав. Поэтому Герма пойдет с Авелем из Вифлеема Галилейского провозглашать обо Мне в Аэре, тогда как ты, Тимоний, останешься со Мной. Но Я не желаю подобных диспутов. Вы больше не иудеяне и не галилеяне: вы ученики. Этого достаточно. Это имя и ваша миссия делает вас всех равными в отношении места рождения, ранга, всего. Только в одном вы можете различаться между собой: в святости. Она будет индивидуальной и в той мере, в какой каждый из вас будет способен ее достичь. Но Я бы хотел, чтобы все вы имели ее в одинаковой мере – совершенной. Видите апостолов? Они разделены, подобно вам, по расовым и другим признакам. Сейчас, после чуть более года наставлений, они просто апостолы. Поступайте так же, и как среди вас священники находятся вместе со старыми грешниками и богатые люди с бывшими нищими, и молодые люди с почтенными старыми людьми, прекратите делиться также и по принадлежности к той или иной области. Отныне у всех вас только одно отечество – Небеса. Потому что вы избрали путь в Небеса, каждый по своей собственной доброй воле. Никогда не давайте Моим врагам повода думать, что вы враждебны друг другу. Вашим врагом является грех, и никто больше».

 

Некоторое время они идут в молчании. Затем Стефан приближается к Учителю и говорит: «Я хочу кое-что сказать Тебе. Я надеялся, что Ты Сам спросишь меня, но Ты не спросил. Вчера Гамалиил говорил со мной…»

«Я видел его».

«Ты не спрашиваешь меня, о чем он говорил со мной?»

«Я жду, пока ты сам скажешь Мне, потому что у хорошего ученика нет секретов от своего Учителя».

«Гамалиил… Учитель, пойдем вместе со мной немного вперед…»

«Хорошо… пойдем. Но ты мог бы говорить в присутствии всех…»

Они уходят вперед на несколько метров. Стефан, краснея, говорит:

«Я должен дать Тебе небольшой совет, Учитель. Прости меня…»

«Если он хорош, то Я приму его. Скажи Мне».

«В Синедрионе они рано или поздно узнают обо всем. Это учреждение с тысячами глаз и сотнями ответвлений. Они проникают повсюду, видят все и слышат все. Оно имеет больше информаторов, чем кирпичей в стенах Храма. Многие живут этим…»

«Шпионя, ты мог бы сказать. Это верно и Я знаю об этом. Итак? Что было сказано, более или менее истинного, в Синедрионе?»

«Все… было сказано. Я не знаю, как они разузнали об определенных вещах. Не знаю также, истинны ли они… Но я скажу Тебе буквально то, что сказал мне Гамалиил: “Скажи Учителю, чтобы Он совершил обрезание Эрмастию или отослал его навсегда подальше. Нет необходимости говорить что-либо еще”».

«Действительно, нет необходимости говорить что-либо еще. Прежде всего потому, что Я иду в Вифанию именно для этого и Я останусь там, пока Эрмастиус снова сможет путешествовать. Во вторых потому, что никакое оправдание не может разрушить предубеждения и… холодности Гамалиила, который возмущен, потому что Я хожу с человеком, у которого не обрезан член его тела. О! Если бы он посмотрел вокруг и в самого себя! Как много необрезанных людей в Израиле!»

«Но Гамалиил…»

«Он совершенный представитель старого Израиля. Он не нечист, но… Взгляни на этот булыжник. Я могу расколоть его, но не могу сделать его пластичным. Он подобен этому булыжнику. Он должен быть сокрушен для того, чтобы его можно было бы реорганизовать. И Я сделаю это!»

«Ты хочешь противостать Гамалиилу? Будь осторожен! Он очень влиятелен!»

«Противостать? Как если бы он был врагом? Нет, вместо того, чтобы бороться против него, Я буду любить его, удовлетворяя одно из желаний его мумифицированного мозга и проливая на него бальзам, который растворит его для того, чтобы реорганизовать его».

«Я также буду молиться, чтобы это произошло, потому что я люблю его. Я ошибаюсь?»

«Нет. Ты должен любить его, молясь о нем. И ты будешь делать это. Я уверен, что ты будешь делать это. Нет, ты поможешь Мне подготовить бальзам… Однако, ты скажешь Гамалиилу, чтобы успокоить его, что Я уже предусмотрел все об Эрмастии, и что Я благодарен ему за совет. Вот мы уже и в Вифании. Давай остановимся, чтобы Я мог благословить всех вас, потому что здесь мы разделимся». И соединив большую группу апостолов, смешанную с учениками, Он благословляет и отпускает их всех, за исключением Эрмастия, Иоанна из Эндора и Тимония. Затем вместе с оставшимися учениками Иисус проходит быстрым шагом короткую дистанцию до ворот Лазаря, которые уже широко раскрыты, чтобы принять Его,. Он входит в сад подняв Свою руку, чтобы благословить гостеприимный дом, в большом парке которого находятся домочадцы и благочестивые женщины, смеющиеся при виде Марциана, бегущего по тропинкам, украшенным последними розами. И вместе с домочадцами и женщинами на тропинке появляются также Иосиф Аримафейский и Никодим, услышавшие возгласы женщин. Они также гостят у Лазаря, чтобы вкусить мира Учителя. Все они спешат к Учителю: Мария с Ее доброй улыбкой, и Мария Магдалина с ее криком любви: «Раввуни!», хромающий Лазарь, два влиятельных члена Синедриона, и, наконец, благочестивые женщины Иерусалима и Галилеи: изборожденные морщинами лица и гладкие лица молодых женщин и, мягкое как лик ангела, девственное лицо Анналии, покрывшееся румянцем во время приветствия Учителю.

«Синтихии здесь нет?» спрашивает Иисус после первых приветствий.

«Она вместе с Сарой, Марселлой и Наоми накрывает столы. Но вот они идут».

И они действительно пришли, вместе со старой Эстер Иоанны, два лица отмеченных возрастом и скорбями, между двумя безмятежными лицами, и серьезным, но все же ясным мирным лицом гречанки, отличающемся по расе и чем-то, что выделяет ее.

Я не могу сказать, что она красива действительной и истинной красотой. И все же ее темные глаза, смягченные оттенком очень глубокого индиго, под высоким и очень благородным лбом, гораздо более выразительны, чем ее тело, которое определенно более красиво, чем ее лицо. Стройное, но не худое тело, пропорционально сложенное, с грациозными движениями и осанкой. Но ее выражение поразительно. Разумный, искренний, глубокий взгляд, который, кажется, вбирает в себя весь мир, производя отбор, сохраняя все что полезно, свято, хорошо и отвергая то, что дурно. Взгляд, позволяющий проникнуть в самые его глубины и исследовать их, и взгляд, которым ее душа смотрит на приближающихся к ней и изучает их. Если верно, что возможно узнать личность по ее глазам, то я сказала бы, что Синтихия является женщиной с безошибочными суждениями и строгими честными мыслями. Она опустилась на колени вместе с другими женщинами и не вставала, пока Учитель говорил с ней.

Иисус прошел по зеленому саду до портика перед домом, а затем вошел в зал, где слуги уже готовы предложить освежающие напитки и помочь гостям с омовением перед едой. Когда женщины удалились, Иисус остался в зале с апостолами, а Иоанн из Эндора и Эрмастиус пошли в дом Симона Зилота, чтобы оставить там сумки, которые они несли.

«Этот молодой человек, который пошел с Иоанном, одноглазым человеком, и есть тот филистимлянин, Которого Ты принял», - спрашивает Иосиф.

«Да, Иосиф, это он. Как ты узнал?»

«Учитель… Никодим и я удивлялись несколько дней тому, как мы узнали об этом и как, к несчастью, остальные в Храме узнали об этом. Факт состоит в том, что мы знаем. Перед праздником Кущей, на встрече, которая всегда проводится перед такими празднествами, некоторые фарисеи говорили, что они определенно знают, что среди Твоих учеников, кроме… - прости меня, Лазарь, - известных и неизвестных проституток и мытарей, - прости меня Матфей Алфеев, - и бывших галерных рабов, находится один необрезанный филистимлянин и девушка-язычница. В отношении девушки-язычницы, которая определенно является Синтихией, можно понять, как это стало известно, или как минимум догадаться об этом. Римлянин поднял большой шум из-за нее, и стал посмешищем как среди своих, так и среди евреев, потому что он искал свою беглую рабыню повсюду, жалуясь и угрожая. Он даже потревожил Ирода, утверждая, что она скрывается в доме Иоанны, и что Тетрарх должен приказать своему управляющему передать ее обратно хозяину. Но странно, очень странно, что стало известным, что среди столь многих людей, следующих за Тобой, находится один необрезанный филистимлянин, и бывший галерный раб!...Ты так не думаешь?»

«Это так и это не странно. Я позабочусь о Синтихии и о бывшем галерном рабе».

«Да, позаботься. Но прежде всего Ты должен отослать Иоанна подальше. Твоя апостольская группа не подходяшее место для него».

«Иосиф, ты, быть может, стал фарисеем?» - сурово спрашивает Иисус.

«Нет… но…»

«Могу ли Я унизить душу, которая была возрождена, из-за мелочных придирок худшего рода фарисейства? Нет, Я этого не сделаю! Я позабочусь о его спокойствии. Его, не Моем, Я буду наблюдать за его совершенствованием так, как Я слежу за невинным Марцианом. В действительности не существует разницы в их духовном невежестве! Один в первый раз произносит слова мудрости, потому что Бог простил его, потому что он возродился в Боге, потому что Бог принимает грешника. Другой произносит те же самые слова, переходя от несчастного одинокого детства к отрочеству, внимательно созерцая любовь к людям вместе с любовью к Богу и раскрывая свою душу к солнцу, подобно венчику цветка, и Солнце Само освещает его. Его Солнце – Бог. И один из них скоро произнесет свои последние слова… Разве твои глаза не видят, что он истощил себя в покаянии и любви? О! Я бы действительно желал иметь многих Иоаннов из Эндора в Израиле и среди Моих слуг. Я бы хотел, чтобы ты, тоже, Иосиф, и ты, Никодим, имели бы сердца подобные его сердцу и прежде всего Я бы хотел, чтобы такое сердце было у того, кто сообщил о нем, подлая змея, которая скрывается под обличием друга и действует как шпион, перед тем как стать убийцей. Змея, которая завидует крыльям птицы и устраивает ловушки для нее, чтобы оторвать их и поработить ее. Нет! Птица близка к превращению в ангела. И даже если змее удастся оторвать их, чего никогда не случится, то, как только они будут приставлены к ее мерзкому телу, они превратятся в крылья дьявола. Каждый шпион уже является дьяволом».

«Но где может быть этот негодяй? Скажи мне, чтобы я мог пойти и сразу вырвать ему язык», - воскликнул Петр.

«Тебе было бы лучше вырвать его ядовитые зубы», - говорит Иуда Алфеев.

«Нет! Лучше удавить его! Так он во всяком случае не сможет больше вредить. Такие люди всегда могут вредить», - решительно замечает Искариот.

Иисус пристально смотрит на него и заключает: «… и всегда могут лгать. Но никто не должен делать что-либо против него. Это не имеет ценности, так как птица погибнет, если поведет себя подобно змее. Что касается Эрмастия, то Я останусь здесь, в доме Лазаря, именно для того, чтобы Самому совершить обрезание Эрмастия, который принял святую религию нашего народа ради Меня, и чтобы избегнуть придирок узко-мыслящих евреев. Это переход от мрака к Свету. Для того, чтобы Свет сошел в сердце, в обрезании нет необходимости. Но Я согласен успокоить легковозбудимый Израиль и показать истинную волю филистимлянина прийти к Богу. Но Я говорю вам, что во времена Христа для того, чтобы принадлежать Богу, нет необходимости в обрезании. Для этого достаточно воли, любви и праведного сознания. Как вы подвергнете обрезанию греческую женщину? Какую часть ее духа, если она способна воспринимать Бога лучше, чем многие люди в Израиле? Истина состоит в том, что среди присутствующих многие находятся во тьме в сравнении с теми, кто презираем вами, как находящиеся во тьме. Во всяком случае, как информатор, так и вы, члены Синедриона, можете сказать заинтересованным лицам, что с сегодняшнего дня возмущающее обстоятельство устранено».

«В отношении к кому? Ко всем трем?»

«Нет. Иуда Симонов. В отношении Эрмастия. Я позабочусь об остальных двух. Ты хочешь еще о чем-нибудь спросить Меня?»

«Нет, Учитель».

«И у меня нет больше ничего, что Я хотел бы сказать тебе. Но Я прошу тебя сказать Мне, если ты знаешь, что случилось с хозяином Синтихии».

«Пилат отправил его первым же судном обратно в Италию, чтобы избежать неприятностей с Иродом и с евреями вообще. Пилат сейчас зажат в угол… и ему достаточно беспокойств», - говорит Никодим.

«Эта новость точна?»

«Я могу проверить ее, если Ты желаешь, Учитель», - говорит Лазарь.

«Да. Сделай это. А затем сообщи Мне истинное положение вещей».

«Но в моем доме Синтихия, тем не менее, находится в безопасности».

«Я знаю. Израиль также защищает рабов, которые бежали от иностранных жестоких хозяев. Но Я хочу знать».

«И я хотел бы знать, кто этот шпион, информатор, прелестный шпион фарисеев… и я хотел бы знать, и это может быть выяснено, кто доносит фарисеям. Давайте составим список имен фарисеев и их городов. Я имею в виду фарисеев, которые совершают эту прекрасную работу информации, следуя предателю среди нас, потому что мы, старые и новые ученики, являемся единственными, кто знаком с положением вещей. Тонкой частью работы является действительно иформирование Синедриона о делах Учителя, которые абсолютно честны, и кто говорит или думает иначе, тот является дьяволом и…»

«И этого достаточно, Симон Ионин. Все в порядке».

«И я подчиняюсь, даже если вены моего сердца лопнут от усилий. Тем временем вся прелесть дня прошла…»

«Нет. Почему? Что-то изменилось среди нас? Так? О Мой Симон! Иди сюда, сядь рядом со Мной, и давай поговорим о чем-нибудь хорошем…»

«Пришли сказать нам, что обед готов, Учитель», - говорит Лазарь.

«Тогда пойдем…»

 

Речь Синтихии в доме Лазаря

 

22 сентября 1945

 

Иисус сидит в крытом внутреннем дворе, который находится внутри дома в Вифании, внутренний двор, который я видела заполненным учениками утром Воскресения Христова. Сидя на мраморном сидении, покрытом подушками, прислонившись спиной к стене дома, окруженный домочадцами, апостолами и учениками Иоанном и Тимонием, вместе с Иосифом и Никодимом и благочестивыми женщинами. Он слушает Синтихию, стоящую перед Ним, отвечая, кажется, на заданный Им вопрос. Все присутствующие более или менее заинтересованы и слушают в различных позах, некоторые сидя на скамьях, некоторые на полу, некоторые стоя или прислонившись к колоннам или стенам.

 

«… это было необходимо. Для того, чтобы не чувствовать всей тяжести моего положения. Это было необходимо не только для того, чтобы убедиться, чтобы отвергнуть то сознание, что я совершенно одна, рабыня, изгнанная из своего отечества. Это было необходимо, чтобы думать, что мой отец, мать, братья и такая любимая и добрая Исмени, не потеряны навсегда. И это, даже если весь мир продолжал разделять нас, в точности как Рим разделил и продал нас как вьючных животных, хотя мы были свободными гражданами, было местом, где мы все собрались бы вновь вместе в следующей жизни.

Я думала, что наша жизнь состоит не только из оков материи. Напротив, она была свободной энергией, которую не могли сковать никакие цепи, кроме тех, которыми мы добровольно сковываем себя, живя в моральном беспорядке и в материальных удовольствиях. Ты называешь это «грехом». Те, кто были моим светом в моей ночи рабыни, давали этому другое определение. Но они также были согласны с тем, что душа, пригвожденная к телу порочными телесными страстями, не достигнет того, что Ты называешь Царством Божьим, а мы называем жизнью вместе с богами в Гадесе. Поэтому необходимо воздерживаться от впадения в материализм и стараться достигнуть свободы от тела, обеспечив себе наследие добродетелей, чтобы обрести счастливое бессмертие и воссоединиться с теми, кого мы любим.

Я думала, что души мертвых могут беспрепятственно помогать душам живых, так что дочь могла чувствовать душу своей матери рядом с собой и видеть ее лицо и слышать ее голос, говорящий с дочерью, которая могла ответить: «Да, мама. Так я смогу прийти к тебе. Да, не расстраивайся. Да, не плачь. Да, для того, чтобы не омрачать Гадес, где мы пребываем в мире. Ради всего этого я буду содержать свою душу в свободе. Это единственное, чем я обладаю, и что никто не может у меня отнять. И я желаю сохранить ее чистой, так чтобы я могла рассуждать в соответствии с добродетелью». Думать так было свободой и радостью. И так я и желала думать. И действовать соответственно. Потому что было бы только половинчатой и постыдной философией думать одним образом, а затем действовать другим.

Такое мышление восстанавливало отечество также и в изгнании. Внутреннее отечество, вместе с его алтарями, верой, учением, чувствами нашего эго… Великое мистическое отечество, все же даже не так, из-за мистерии души, сознание которой знает о будущем мире, даже если знает его сейчас только как моряк в море может различать детали на морском берегу в утреннем тумане, то есть неясно и смутно, как грубый эскиз, только с несколькими ясно очерченными пятнами, которых достаточно, чтобы усталый моряк, измученный штормами, сказал: «Там находится гавань, там я обрету мир». Отечество душ, место нашего происхождения… место Жизни.

Потому что жизнь производится смертью… О! Я понимала это только наполовину, пока не услышала одно из Твоих слов. Позднее это было подобно тому, как если бы солнечный луч ударил в алмаз моей мысли.. Все осветилось, и я поняла до какой степени греческие учителя были правы и как позже они запутались, так как им недоставало одного элемента, всего одного, чтобы разрешить теорему Жизни и Смерти. Этим элементом был Истинный Бог, Господь и Творец всего существующего!

Могу я упомянуть о Нем своими языческими устами? Конечно, могу. Потому что я произошла от Него, как и все остальные. Потому что Он даровал умственные способности всем людям вместе со способностью различения и мудрейшим из них даровал высший разум, почему они и кажутся полубогами, наделенными сверхчеловеческим могуществом. Потому что Он дал им записать истины, которые были уже религиозными, если и не божественной религии, подобной Твоей, то моральной, которая была способна поддерживать душу «живой» не только в тот период времени, который мы проводим здесь, на земле, но и вечно.

Позднее я поняла смысл слов: «Жизнь происходит из смерти». Тот, кто сказал это, был подобен полупьяному человеку, чей разум стал уже притупленным. Он произнес высшие слова, но не понял их полностью. Я, прости мне мою гордость, Господь, я поняла больше, чем он, и с этой минуты я стала счастливой».

«Что ты поняла?»

«Что наша нынешняя жизнь это всего лишь эмбриональное начало жизни, и что истинная Жизнь начинается, когда смерть дает нам рождение… в Гадесе, как у язычников, в вечной Жизни, как у верующих в Тебя. Я ошибаюсь?»

«Ты права, женщина», - одобряет ее слова Иисус.

Никодим прерывает ее: «Но когда ты услышала слова Учителя?»

«Тот, кто голоден, ищет пищу, господин. Я искала свою пищу. Я была чтицей, и так как я была образованной с хорошим голосом и произношением, то я смогла прочесть многое в библиотеке своего хозяина. Но я, все же, не была удовлетворена. Я чувствовала, что существует нечто еще за стенами, украшенными человеческой наукой, и подобно заключенному, ищущему золото, я стучала костяшками своих пальцев, чтобы заставить дверь раскрыться, чтобы выйти, чтобы найти… Когда я прибыла в Палестину со своим последним хозяином, я боялась, что погружусь во тьму… Но напротив, я пришла к Свету. Слова слуги в Цезарии были подобны множеству ударов киркой, которые разрушили стены, производя в них все больше и больше проломов, через которые вошло Твое Слово. И я собирала эти слова и эти новости. И подобно ребенку, нанизывающему бусы, я связала их и украсила себя ими, черпая в них силу для все большего и большего очищения, для того, чтобы достичь Истины. Я чувствовала, что очищая себя, я могу найти ее. Даже на этой земле. Ценность своей жизни я усматривала в том, чтобы быть чистой для встречи с Истиной, Мудростью, Божественностью. Мой Господь, я говорю глупые слова. Они смотрят на меня так, как если бы они были полностью сбиты с толку. Но Ты спросил меня…»

«Говори. Продолжай говорить. Это очень важно».

«Я сопротивлялась внешнему давлению силой и воздержанием. Я могла бы быть свободной и счастливой, соответственно понятиям мира, если бы пожелала. Но я не хотела обменивать знание на наслаждения. Потому что не было бы пользы иметь иные добродетели без мудрости. Философ, сказал: «Справедливость, воздержание и сила, извлеченные из знания, подобны нарисованной декорации, такие добродетели подобают рабам, и в них нет ничего твердого и реального». Я желала иметь дело с реальностью. Мой слабоумный хозяин говорил о Тебе в моем присутствии. Тогда стены стали казаться мне вуалью. Этого было достаточно для того, чтобы я захотела разорвать вуаль и соединиться с Истиной. И я это сделала».

«Ты не знала, что ты ищешь», - сказал Искариот.

«Я верила, что бог вознаграждает добродетель. Я не желала золота или почестей, или физической свободы, нет, даже не этого. Но я желала истины. Я просила у Бога истины или смерти. Я хотела избавиться от унижения превращения в «объект», и даже более того, от согласия стать им. Отвергнув все телесное в поисках Тебя, о Господь, потому что исследование посредством чувств никогда не совершенно, - как Ты заметил, когда при виде Тебя я бросилась бежать, обманутая своими глазами, - я предала себя Богу, Который над нами и внутри нас и сообщает душам о Себе. И я нашла Тебя, потому что моя душа вела меня к Тебе».

«Твоя душа языческая», - заметил снова Искариот.

«Но душа всегда имеет в себе что-то божественное, особенно когда она стремится избавиться от заблуждений… Это поэтому склоняет ее к ее собственной природе».

«Ты сравниваешь себя с Богом?»

«Нет».

«Почему же ты сказала это?»

«Почему? Это ты, ученик Учителя, спрашиваешь меня об этом? Меня, гречанку, которая только недавно освободилась? Разве ты не слушал Его, когда Он говорил? Или фермент твоего тела так силен, что притупляет твой ум? Разве Он уже не сказал, что мы являемся детьми Бога? Итак мы божьи, если мы являемся детьми Отца, Его и нашего Отца, о Котором Он всегда говорит нам. Ты можешь упрекнуть меня в недостатке смирения, но не в отсутствии веры или внимания».

«Итак, ты думаешь, что ты более достойна, чем я? Думаешь ли ты, что ты узнала все из твоих греческих книг?»

«Нет, ни то и не другое. Но книги мудрых людей, откуда бы они не происходили, дали мне минимум, необходимый для того, чтобы поддержать себя. Я не сомневаюсь, что Израильтянин обладает большим достоинством, чем я. Но я счастлива тем предназначением, которое пришло ко мне от Бога. Чего мне еще желать? Найдя Учителя, я обрела все. И я думаю, что это было моим предназначением, потому что я реально вижу Силу, наблюдающую за мной, и она закрепила за мной это великое предназначение, и мне не нужно делать ничего, кроме как исполнить его, так как я чувствую, что оно праведно».

«Праведное? Ты была рабыней, и у жестокого хозяина…  Если бы последний, к примеру, возвратил бы тебя к себе, как бы ты исполнила твое предназначение, ты премудрая женщина?»

«Твое имя Иуда, не так ли?»

«Да, и что?»

«А так… ничего. Я хочу запомнить твое имя вместе с твоей иронией. Запомни, что ирония не рекомендуется даже добродетельным людям… Как бы я исполнила свое предназначение? Может быть, я покончила бы жизнь самоубийством. Потому что в определенных случаях лучше умереть, чем жить, хотя философы говорят, что это неправильно и неправедно стремиться обрести благополучие собственными силами, потому что только боги имеют право призвать нас к себе. И это ожидание знака богов к возвращению, всегда удерживало меня от этого, даже в цепях моего печальной судьбы. Но сейчас, освободившись от моего грязного хозяина, я могу видеть высший знак. И я бы предпочла смерти жизнь, у меня тоже есть свое предназначение, человек».

«А если он вновь вернет тебя себе? Ты бы оказалась в том же положении…»

«Сейчас я бы не убила себя. Сейчас я знаю, что жестокость против плоти не ранит дух, который не дает на это свое согласие. Я бы теперь сопротивлялась, пока не была бы согнута силой и жестоко убита. Потому что я бы восприняла бы это как знак от Бога, что посредством этой жестокости Он призывает меня к Себе. И я бы умерла сейчас в мире, зная, что я теряют только то, что тленно».

«Ты очень хорошо ответила, женщина», - говорит Лазарь и Никодим также выражает свое одобрение.

«Самоубийство никогда не позволительно», - говорит Искариот.

«Есть много вещей, которые запрещены, но запрещение, которых не соблюдается. Но, Синтихия, ты должна принять во внимание, что так как Бог всегда ведет тебя, то Он предохранит тебя от совершения жестокости по отношению к самой себе. Иди теперь. Я буду благодарен тебе, если ты найдешь мальчика и приведешь его сюда», - любезно говорит Иисус.

Женщина склоняется до земли и уходит. Все провожают ее глазами.

Лазарь шепчет: «Она всегда такая! Я не могу понять как то в ней, что является «жизнью», является, напротив, «смертью» для нас, Израильтян. Если у Тебя еще будет случай снова проэкзаменовать ее, Ты увидишь, что тогда как Эллинизм разложил нас, хотя мы всегда обладали Мудростью, он спас ее. Почему?»

«Потому что пути Господни чудесны. И Он открывает их для тех, кто заслуживает этого. А сейчас, друзья Мои, Я хочу отпустить вас, потому что опустилась ночь. Я счастлив, что все вы услышали речь гречанки. Так как вы убеждены, что Бог раскрывает Себя лучшим людям, вы должны заключить, что отвратительно и опасно исключать всех тех, кто не являются Израелитами, из народа Божьего. Запомните это на будущее… Не ворчи, Иуда Симонов. И ты Иосиф, не будь несправедливо придирчив. Никто из вас не достаточно чист, чтобы приблизиться к этой греческой женщине. Будьте абсолютно убеждены, что вы не общаетесь или не оказали гостеприимства дьяволу. До свидания, Иосиф, до свидания, Никодим. Смогу ли Я встретиться с вами вновь, пока Я здесь? Вот и Марциан… Пойдем, мальчик, попрощайся с главами Синедриона. Что ты скажешь им?»

«Мир вам… и я скажу также: молитесь обо мне в час воскурения».

«Ты не нуждаешься в этом, дитя. Но почему именно в этот час?»

«Потому что когда я в первый раз вошел в Храм с Иисусом, Он рассказал мне о вечерней молитве… О! Она была прекрасна!...»

«А будешь ли ты молиться о нас? Когда?»

«Я буду молиться… утром и вечером. Чтобы Бог предохранил вас от греха днем и ночью».

«И что ты будешь говорить, дитя мое?»

«Я буду говорить: «Всевышний Господь, пусть Иосиф и Никодим будут истинными друзьями Иисуса». И этого достаточно, потому что тот, кто настоящий друг, не причиняет печали своему другу. А тот, кто не огорчает Иисуса, обязательно достигнет Небес».

«Пусть Бог предохранит тебя соответственно, дитя!» - говорят два члена Синедриона, лаская его. Затем они прощаются с Учителем, Благословенной Девой и Лазарем индивидуально и со всеми остальными в полном составе и уходят».