Иоанн эндорский должен отправиться в Антиохию.

Конец второго года

 

    24 октября 1945

       Влажное зимнее утро. Иисус уже встал и занят в Своей мастерской. Он изготавливает маленькие предметы. Но в углу стоит новый ткацкий станок, не очень большой, но красивый и хорошо отполированный.

Входит Мария с чашкой горячего молока, от которого идет пар. «Выпей это, Иисус. Ты уже так давно встал. А сейчас влажно и холодно…»

«Да, но наконец Я смог все закончить… Восемь праздничных дней парализовали Мою работу…» Иисус садится на плотничий верстак, немножко сбоку, и пьет молоко, пока Мария осматривает станок, ласково поглаживая его Своими руками.

«Ты благословляешь его, Мама?» - спрашивает Иисус улыбаясь.

«Нет, Я ласкаю его, потому что Ты сделал его. Ты благословил его, сделав его. Это была хорошая мысль. Он будет очень полезен Синтихии. Она очень искусная ткачиха. Он поможет ей знакомиться с женщинами и девушками. Что еще Ты сделал, Я вижу тонкие стружки, Я думаю, оливы, у токарного станка?»

«Я сделал полезные вещи для Иоанна. Видишь? Коробка для стилей[15] и доска для письма. И эти конторки, в которых он может хранить свои свитки. Я бы не смог сделать всех этих вещей, если бы Симон Ионин не подумал о том, чтобы приобрести повозку. Но теперь мы можем загрузить также и эти вещи… Благодаря также этим маленьким вещам, они будут чувствовать, что Я люблю их…»

«Ты страдаешь, отсылая их, разве не так?»

«Да… за себя Самого и за них… Я ждал до настоящего момента чтобы сказать им и странно, что Симон с Порфирией все еще не приехал. Я должен сказать им сейчас. Я носил эту боль в Моем сердце все эти дни и даже свет многих светильников казался Мне печальным… Страдание, к которому Я должен теперь приобщить и других… Ах! Мама, Мне бы хотелось сохранить все в Себе».

«Мой добрый Сын!» Мария гладит Его руку, чтобы утешить Его. Наступила тишина… Затем Иисус продолжил: «Иоанн уже встал?»

«Да. Я слышала его кашель. Он, наверное, в огороде пьет свое молоко. Бедный Иоанн!...» - слезы потекли по щекам Марии.

Иисус встал: «Я пойду… Я должен пойти и сказать ему. Это будет легче с Синтихией… Но с ним… Мама, иди к Марциану, разбуди его и молитесь, пока Я буду говорить с этим человеком… Я чувствую себя хирургом, который должен вскрыть ему брюшную полость и осмотреть его внутренности. Я могу убить или парализовать его духовную жизнестойкость… Как это больно, Отец!... Я иду…» - и Он действительно подавлен, когда Он выходит.

Он проходит несколько шагов, которые отделяют Его от комнаты Иоанна, той самой, в которой умер Иона, то есть комнаты Иосифа. Он встретил Синтихию. Которая входит в комнату с охапкой хвороста от каменной печи и приветствует Его, совершенно не подозревая о ситуации. Хотя и погруженный в мысли, Он отвечает на приветствие гречанки и останавливается, чтобы посмотреть на грядку лилий, которые начали показывать маленькие розетки листьев. Но я не думаю, что Он действительно смотрит на них… Затем Он собирается с духом. Он оборачивается и стучит в дверь Иоанна, который открыл ее с лицом, просиявшим радостью, когда он увидел Иисуса, пришедшего к нему.

«Могу Я зайти на минутку?» - спрашивает Иисус.

«О! Учитель! Конечно! Я записывал то, что Ты сказал прошлой ночью о благоразумии и послушании. Я думаю, что лучше было бы, чтобы Ты просмотрел это, потому что я не думаю, что запомнил все о благоразумии.

Иисус вошел в маленькую комнату, которая уже прибрана и в которой поставлен маленький столик для удобства старого учителя. Иисус склонился над пергаментами и читает. «Очень хорошо. Ты повторил это очень хорошо».

«Здесь, посмотри. Я думаю, что это высказывание было не совсем корректно. Ты всегда говоришь, что нет необходимости заботиться о завтрашнем дне и нашем теле. Сейчас я думаю, что было неправильно говорить, что благоразумие, относящееся к вещам, связанным также с завтрашним днем, является добродетелью. Это моя ошибка, конечно».

«Нет. Ты не ошибся. Это в точности то, что Я сказал. Непомерное и боязливое беспокойство эгоиста отличается от благоразумной заботливости праведника. Греховно быть скупым ради будущего, которого, быть может, мы не увидим. Но не греховно быть бережливым, сохраняя кусок хлеба, также для родственников, когда его не хватает. Эгоистическая забота о своем теле греховна, когда личность требует, чтобы все окружающие заботились о ней, и оставляли бы всякую работу или жертвоприношение, только бы ее тело не страдало, но не греховно предохранять его от разорительных болезней, которые являются результатом неблагоразумного поведения. Такие болезни являются бременем для родственников и лишают нас самих дохода из-за нетрудоспособности. Жизнь дается Богом. Это Его дар. Следовательно, мы должны свято использовать этот дар и не быть неразумными или эгоистичными. Понимаешь? Иногда благоразумие подсказывает действия, которые глупые люди могут принять за коварство или непостоянство, тогда как они являются результатом святой предусмотрительности в свете происшедших новых событий. К примеру: если Я пошлю тебя сейчас прямо в среду людей, которые могут причинить тебе вред… к примеру к родственникам твоей жены или надзирателя копей, где ты работал, хорошо бы Я поступил или плохо?»

«Я… я бы не хотел выносить суждение о Тебе. Но я бы сказал, что было бы лучше послать меня куда-нибудь, где мои скромные добродетели не подвергались бы опасности слишком сурового испытания».

«Вот именно! Ты рассудил мудро и разумно. Вот почему Я никогда бы не послал тебя в Вифинию или Мисию, где ты уже был. Не послал бы Я тебя и в Цинтию, хотя у тебя есть духовное желание пойти туда. Твой дух может быть подавлен огромной человеческой грубостью и суровостью и может пасть. Поэтому благоразумие учит Меня не посылать тебя туда, где ты был бы бесполезным, тогда как Я могу послать тебя куда-то в другое место с хорошей выгодой для Меня, для душ твоих ближних и твоей собственной. Разве это не верно?»

Так как Иоанн совершенно не ведает о том, что судьба нашла для него надежное прибежище, то он не воспринял намек Иисуса о возможности миссии вне Палестины. Иисус вглядывается в его лицо и видит, что он спокоен, совершенно счастлив слушая Его, и не медлит с ответом: «Конечно, Учитель, я мог бы быть более полезным где-то в другом месте. Когда несколько дней тому назад я сказал: «Я бы хотел пойти языческую среду, чтобы показать хороший пример там, где я был плохим примером», то я упрекнул себя: “В среду язычников, да, потому что ты не предубежден против них, как израильтяне. Но не в Цинтию, и не на уединенную гору, где ты жил как отбывающий наказание и как волк в свинцовых рудниках и в карьерах драгоценного мрамора. Даже ради совершенного жертвоприношения ты бы не пошел туда. Твое сердце было бы расстроено воспоминаниями о жестокости, и если о тебе узнают, то даже если не будут действовать против тебя жестоко, скажут: ‘Замолчи, убийца. Мы не можем слушать тебя’, поэтому было бы совершенно бесполезно идти туда”. Вот что я сказал себе. И я был прав».

«Ты видишь поэтому, что обладаешь благоразумием. Я тоже обладаю им. Вот почему Я освободил тебя от тяжелой работы апостольства, как ее исполняют другие, и привел тебя сюда, чтобы ты отдохнул и пребывал в мире».

«О! Да! Какой здесь мир! Если бы я прожил здесь сотню лет, я бы оставался тем же самым. Это сверхъестественный мир. А если я уйду, то унесу его с собой. Я возьму его также в следующую жизнь. Воспоминания все еще могут взволновать мою душу и оскорбления могут заставить меня страдать, потому что я человек. Но я никогда больше не буду способен ненавидеть, потому что ненависть была стерилизована здесь добром, вплоть до ее самых отдаленных ответвлений. И у меня больше нет отвращения к женщинам, которых я считал самыми нечистыми и ничтожными животными на земле. Твоя Мать вне всяких сравнений. Я стал благоговеть перед Ней с первого мгновения, как только увидел Ее, потому что почувствовал, что она отличается от всех женщин. Она – аромат женщин, но аромат святых женщин. Кто не любит запаха чистейших цветов? Но также другие женщины, хорошие ученицы, любящие и терпеливо несущие свое бремя, подобно Марии Клеоповой и Элизе; великодушные и щедрые, как Мария Магдалина, такая целостная и совершенная в своем обращении; добрые и чистые, как Марта и Иоанна; обладающие чувством собственного достоинства, разумные, погруженные в размышления и честные, как Синтихия, примирившая меня с женщинами. Синтихия, я признаю это, нравится мне больше всех. Сходство образа мышления и обстоятельств сделали ее дорогой для меня: она была рабыней, я заключенным, и это позволило мне найти с ней общий язык, который невозможен при несходстве с другими. Она умиротворена и спокойна со мной. Я не смог бы сказать Тебе в точности, что она значит для меня и кем я ее считаю. Так как я гораздо старше ее, то я отношусь к ней как к дочери, мудрой и любящей науку дочери, которую я хотел бы иметь… Но я, больной человек, которого она лечит с такой большой любовью, печальный и одинокий человек, который опечаливал и глубоко огорчал свою мать всю свою жизнь и искал мать в каждой женщине, никогда не находя ее, я теперь вижу, как моя мечта становится истинной в ней, и чувствую как роса материнской любви нисходит на мою усталую голову и на мою душу, несмотря на то, что я иду к своей смерти… Ты можешь видеть это, так как я вижу в Синтихии душу дочери и матери, вижу в ней совершенство женственности, благодаря ей я простил все зло, причиненное мне женщинами. Если бы, что невозможно, эта несчастная моя жена, которую я убил, восстала из смерти, то я чувствую, что простил бы ее, потому что я теперь понял душу женщин, склонную к любви, щедрую в предании себя… как в добре, так и во зле».

«Я счастлив, что ты полюбил все это в Синтихии. Она будет тебе хорошей спутницей на склоне твоих дней, и вы вместе сделаете много хорошего. Потому что Я соединю вас…»

Иисус вновь вглядывается в Иоанна. Но нет никаких признаков возросшего внимания в ученике, хотя он не поверхностный человек. Какая божественная милость скрывает от него его приговор до критической минуты? Я не знаю. Я знаю, что Иоанн, улыбаясь, отвечает: «Мы будем стараться служить Тебе наилучшим образом, на который способны».

«Да. И Я уверен, что вы так и сделаете, не обсуждая служение и его место, которое Я предназначу вам, даже если оно окажется не тем, которого бы вы хотели…»

Иоанн впервые воспринял намек о том, что его ожидает. Выражение его лица и цвет изменились. Он стал серьезным и побледнел и только его глаза пристально, внимательно и пытливо вглядываются в лицо Иисуса, который продолжает: «Ты помнишь, Иоанн, что Я сказал тебе, чтобы рассеять твои сомнения в Божественном прощении: “Чтобы дать тебе понять Милость, Я использую тебя в особо милосердных делах и применю к тебе притчу о милости”?»

«Да. И Ты это сделал. Ты убедил меня и даровал мне возможность совершать дела милосердия, притом самые непростые, такие как раздача милостыни и обучение мальчика, филистимлянина и Синтихии. Это убедило меня в том, что Бог знает о моем истинном раскаянии настолько, что доверяет мне невинные или обращенные души, чтобы я совершенствовал их».

Иисус обнимает Иоанна и прижимает его к своему боку, как Он обычно делает с другим Иоанном и, побледнев от того, что станет причиной печали, говорит: «Также и сейчас Бог собирается доверить тебе непростое святое задание. Задание, к которому ты предрасположен. Только ты с твоим великодушием, откровенностью и непредубежденностью, мудростью и, прежде всего, полным самоотречением и епитимьями для искупления и очищения от долгов, которые ты все еще имеешь перед Богом, только ты можешь исполнить его. Любой бы был отвергнут, и совершенно справедливо, потому что ему недоставало бы необходимых качеств. Ни один из Моих апостолов не обладает тем, что есть у тебя, чтобы идти и проповедовать о путях Господних… Кроме того, тебя зовут Иоанном. Итак, ты будешь предтечей Моего учения… Ты будешь приготовлять пути для твоего Учителя… нет, ты будешь действовать вместо твоего Учителя, который не может пойти так далеко… (Иоанн начинает пытаться освободиться от руки Иисуса для того, чтобы посмотреть Ему в лицо, но ему это не удается, потому что хватка Иисуса добрая, но властная, пока Его уста наносят финальный удар…). Он не может дойти до Сирии… до Антиохии…

«Господь!» - воскликнул Иоанн, высвобождаясь с усилием из объятий Иисуса. «Господь! В Антиохию? Скажи мне, что я неправильно понял Тебя! Скажи мне, пожалуйста!...» Он встал… Вся его поза выражает мольбу: его единственный глаз, его лицо, которое стало пепельно-серым, его дрожащие губы, его протянутые дрожащие руки, его поникшая голова, которая, кажется, склонилась под тяжестью этих новостей.

Но Иисус не может сказать: «Ты неправильно понял». Он раскрыл Свои объятия, встав, чтобы прижать старого учителя к Своему сердцу, и Он раскрыл Свои губы, чтобы подтвердить: «Да, в Антиохию. В дом Лазаря. Вместе с Синтихией. Вы уедете завтра или днем позже».

Опустошенность Иоанна поистине горестна. Он наполовину освободился из объятий и, стоя лицом к лицу, со щеками, влажными от слез, кричит* «Ах! Ты больше не хочешь меня видеть!! Чем я оскорбил Тебя, мой Господь?» Он вырвался из хватки Иисуса и упал на стол во взрыве душераздирающих рыданий, прерываемых приступами кашля. Нечувствительный к ласкам Иисуса, он стонет: «Ты прогоняешь меня прочь, Ты отвергаешь Меня, я никогда не увижу Тебя снова…»

Иисус явно глубоко опечален и молится… Затем Он медленно выходит и видит Марию с мальчиком у двери кухни. Мальчик напуган рыданиями Иоанна… Чуть подальше стоит Синтихия, которая также изумлена. «Мама, подойди сюда на минутку»,

Мария немедленно подходит. Она бледна. Они входят в комнату вдвоем. Мария склоняется над плачущим человеком, как если бы он был несчастным мальчиком, со словами: «Хороший, будь хорошим, бедный Мой сын! Не плачь так! Ты причинишь себе вред».

Иоанн поднял свое дергающееся в конвульсиях лицо и воскликнул: «Он посылает меня прочь!... Я умру в одиночестве, вдали… О! Он мог подождать несколько месяцев и позволить мне умереть здесь. За что это наказание? В чем я согрешил? Причинял ли я когда-нибудь Ему страдания? Зачем давать мне весь этот мир, а затем… а затем…» Он снова рухнул на стол, плача еще громче, тяжело дыша…

Иисус кладет руку на его худые дрожащие плечи и говорит: «А можешь ли ты поверить, что если бы Я мог, то не держал бы тебя здесь? О! Иоанн! Существуют ужасные необходимости на пути Господа! И Я первый страдаю от них, так как Я несу Свою скорбь и скорбь всего мира. Посмотри на Меня, Иоанн. Посмотри, похоже ли Мое лицо на лицо того, кто ненавидит тебя и устал от тебя… Иди сюда, в Мои объятия, и почувствуй как Мое сердце сильно бьется от печали. Пойми Меня, Иоанн, не пойми Меня неправильно. Это последнее искупление, которое Бог налагает на тебя, чтобы открыть перед тобой врата Небес. Послушай…» - и Он поднимает его и держит его в Своих руках. «Послушай… Мама выйди на минутку… Слушай сейчас, когда мы одни. Ты знаешь, кто Я. Ты твердо веришь, что Я – Искупитель?»

«Конечно, я верю. Вот почему я хотел остаться с Тобой навеки, до самой смерти…»

«Смерть… Моя смерть будет ужасной!...»

«Моей, я имел в виду. Моей смерти…»

«Твоя смерть будет мирной, спокойной благодаря Моему присутствию, которое будет внушать уверенность в любви Божьей к тебе, и смягченной любовью Синтихии, а также радостью от того, что ты подготовил триумф Евангелия в Антиохии. Но Моя (смерть)! Ты бы увидел Мое тело, превращенное в массу плоти, покрытую ранами, плевками, поруганное и оскорбленное, покинутое среди разъяренной толпы, преданное смерти распятием на кресте, подобно преступнику… Смог бы ты вынести все это?»

Иоанн, который при каждой подробности того, как обойдутся с Иисусом во время Его Страстей, стонал: «Нет, нет!», выкрикнул резкое «нет» и добавил: «Я бы снова начал ненавидеть человечество… Но я должен умереть, потому что Ты молод и…»

«И Я увижу еще только один праздник Посвящения».

Иоанн смотрит на Него, охваченный ужасом…

«Я сказал тебе по секрету, чтобы ты узнал, что это одна из причин, почему Я отсылаю тебя так далеко. Но ты не будешь единственным. Я отошлю, в первую очередь, всех тех, которые бы были сокрушены больше, чем их силы могли бы вынести, чего Я не хочу. И ты думаешь, что это недостаток любви?»

«Нет, мой Бог мученик… Но я покину Тебя… и я умру вдалеке от Тебя».

«Во имя Истины, которой Я являюсь, Я обещаю тебе, что Я склонюсь над одром твоей агонии».

«Как это может быть, если я буду так далеко от Тебя, и Ты говоришь, что Ты не можешь прийти в такую даль? Ты сказал это, чтобы сделать мое отбытие менее печальным…»

«Иоанна Хузы, умирающая у подножия Ливана, видела Меня, хотя Я был далеко и она, к тому же, не знала Меня и откуда Я, Я вернул ее в жалкую жизнь этого мира. Поверь Мне, в день Моей смерти она будет сожалеть что выжила!... Но для тебя, радость Моего сердца в течение этого второго года Моего учения, Я сделаю большее. Я приду, чтобы забрать тебя в мир, и Я доверю тебе миссию говорить тем, кто ожидает: «Пришел час Господа. Как весна приходит на землю, так весна Рая восходит для нас». Но это не будет единственным временем, когда Я буду приходить… Я приду… ты будешь воспринимать Меня… всегда… Я могу и Я сделаю это. Ты будешь иметь Учителя в самом себе так, как ты не имеешь Меня даже сейчас. Потому что Любовь может сообщаться со своими возлюбленными, и так ощутимо, что будет затрагивать не только их дух, но также их чувства. Ты сейчас более спокоен, Иоанн?»

«Да, мой Господь. Но как несчастен!»

«Однако ты не протестуешь…»

«Протест! Никогда! Я бы полностью потерял бы Тебя. Я говорю “мой” Нашему Отцу: “Твой исполнит”».

«Я знал, что ты поймешь Меня…» Он целует щеки Иоанна все еще влажные от продолжающих течь, хотя более спокойных слез.

«Ты позволишь мне попрощаться с мальчиком… Это следующая печаль… Я полюбил его…» Он вновь горько заплакал…

«Да. Я его сразу позову… И Я позову также Синтихию. Она тоже будет страдать. Ты можешь помочь ей, ты, мужчина…»

«Да, мой Господь».

Иисус выходит пока Иоанн плачет и целует и ласкает стены и мебель маленькой гостеприимной комнаты.

Мария и Марциан входят вместе.

«О! Мать! Ты слышала? Ты Знала?»

«Я знаю. И Я сожалею… Но Я тоже разлучаюсь с Иисусом… А Я Его Мать…»

«Это верно!... Марциан, иди сюда. Ты знаешь, что я ухожу и что мы никогда больше не увидим друг друга опять?...» Он хочет держаться храбро. Но он берет мальчика на руки, садится на край кровати и плачет над темноволосой головой Марциана, который сразу же заплакал вслед за ним.

Иисус входит с Синтихией, которая спрашивает: «Почему ты так плачешь, Иоанн?»

«Иисус отсылает нас, ты еще не знаешь? Он тебе еще не сказал? Он посылает нас в Антиохию!»

«И что? Разве Он не сказал, что там, где двое соединены во имя Его, там Он будет среди них? Пойдем, Иоанн! До сих пор, наверное, ты выбирал свою долю сам, и потому наложение другой воли, даже если она любящая, пугает тебя. Я… я привыкла принимать судьбу, навязанную мне другими людьми. И какое предназначение!... Поэтому я сейчас добровольно подчиняюсь этой новой судьбе. Почему бы и нет? Я не восставала против деспотичного рабства, кроме тех случаев, когда оно желало править над моей душой. Стану ли я теперь протестовать против этого сладостного рабства любви, которое не ранит, но возносит наши души и награждает нас честью быть Его слугами? Ты боишься завтрашнего дня, потому что плохо себя чувствуешь? Я буду работать для тебя. Ты боишься остаться одним? Но я никогда не покину тебя.. Будь уверен в этом. У меня нет иной цели в жизни кроме любви К Богу и моему ближнему. И ты являешься тем ближним, которого Бог доверил мне. Рассуди, поэтому, дорог ли ты мне!»

«Вам не нужно будет работать, чтобы жить, потому что вы будете жить в доме Лазаря. Но Я советую вам применять учительство как средство приблизиться к людям. Ты, Иоанн, как учитель, а ты, Синтихия посредством шитья. Это будет полезно для вашего апостольства и даст цель вашей повседневной жизни».

«Это будет сделано, Господь», - твердо отвечает Синтихия.

Иоанн все еще держит мальчика на коленях и тихо плачет. Марциан ласкает его… «Ты будешь меня помнить?»

«Я буду помнить, всегда, и я буду молиться за тебя… Нет… Подожди минутку…» Он выбегает из комнаты.

Синтихия спрашивает: «Как мы пойдем в Антиохию?»

«Морем. Ты боишься?»

«Нет, Господь. Во всяком случае, Ты посылаешь нас, и это будет защищать нас».

«Вы пойдете с двумя Симонами, Моими братьями, сыновьями Зеведея, Андреем и Матфеем. Отсюда до Птолемаиды вы поедете на повозке, в которую мы положим сундуки и ткацкий станок, который Я сделал для тебя, Синтихия, вместе с несколькими предметами, которые будут полезны для Иоанна…»

«Я что-то поняла, когда увидела сундуки и одежды. И я подготовила свою душу к разлуке. Жить здесь было слишком прекрасно!...» Подавленное рыдание прервало голос Синтихии. Но она внутренне собралась, чтобы поддержать мужество Иоанна. Она спрашивает твердым голосом: «Когда мы уедем?»

«Как только придут апостолы, возможно завтра».

«Хорошо, если Ты не возражаешь, я пойду и уложу одежды в сундуки… Дай мне твои свитки, Иоанн». Я думаю, что Синтихия старается остаться одна, чтобы поплакать…

Иоанн отвечает: «Возьми их… но дай мне тот свиток, перевязанный голубой лентой».

Марциан входит со своей банкой меда. «Вот, Иоанн, возьми это. Ты съешь это вместо меня…»

«Нет, дитя мое! Почему?»

«Потому что Иисус сказал, что ложка меда, предложенная как жертвоприношение, может даровать мир и надежду страдающей душе… Ты страдаешь… Я даю тебе весь мед, чтобы ты был полностью утешен».

«Но это слишком большое жертвоприношение для тебя, мальчик».

«О! Нет! В молитве Иисуса мы говорим: «Не введи нас в искушения, но избавь нас от зла». Эта банка была для меня искушением… и могла бы быть злом, потому что она могла бы заставить меня нарушить свой обет. Сейчас я ее больше не увижу… и это будет легче… и я уверен, что Бог поможет тебе, благодаря этому новому жертвоприношению. Но больше не плачь. И ты тоже, Синтихия…»

На самом деле гречанка сейчас плачет, бесшумно, пока берет свитки Иоанна.

И Марциан ласкает их по очереди с сильным желанием заплакать самому. Синтихия выходит, нагруженная свитками Иоанна, и Мария следует за ней с банкой меда.

Иоанн остался с Иисусом, который садится рядом с ним с мальчиком на коленях. Он спокоен, но подавлен.

«Внеси твою последнюю запись в свиток», - подсказывает Иисус. «Я думаю, что ты хочешь дать его Марциану…»

«Да… У меня есть копия для себя… Вот, сынок. Это слова Учителя. Слова, которые Он говорил, когда тебя здесь не было, как и других… Я хотел продолжать копировать их для тебя, потому что тебе предстоит целая жизнь… и кто его знает, как долго ты будешь проповедовать Благую Весть… Но я больше не смогу делать это… Теперь я останусь без Его слов…» И он снова начал горько плакать.

Новый поступок Марциана сердечен и мужествен. Он обнимает Иоанна за шею и говорит: «Теперь я буду записывать их для тебя, и буду посылать их тебе… Верно, Учитель? Это можно сделать, или нельзя?»

«Конечно можно. И это будет проявлением великого милосердия».

«Я буду делать это. А когда меня здесь не будет, это будет делать Симон Зилот. Он любит меня и любит тебя, и он будет делать это из милосердия. Потому не плачь больше. И я буду приезжать, чтобы увидеть тебя… Ты, конечно, уедешь не очень далеко…»

«О! Как далеко! Сотни миль… И скоро я умру». Мальчик огорчен и упал духом. Но вновь воспарил в прекрасной безмятежности ребенка, который думает, что все легко. «Если ты можешь пойти туда, то и я могу прийти к тебе с моим отцом. И… мы будем писать друг другу. Когда кто-то читает священные писания, то это подобно пребыванию с Богом, верно? Поэтому когда мы читаем письмо, то это подобно тому, как если бы мы были с тем, кого мы любим и кто написал письмо. Пойдем, давай пойдем в ту комнату, иди со мной…»

«Да, давай пойдем, Иоанн. Мои братья скоро будут здесь вместе с Зилотом. Я послал за ними».

«Они знают».

«Еще нет. Я подожду говорить им, пока все они не будут здесь…»

«Хорошо, мой Господь. Пойдем…»

«Старик, покидающий комнату Иосифа, действительно согнут своими годами. И кажется, что он прощается с каждым стеблем, с каждым стволом, с источником и гротом, пока идет в мастерскую, где Мария и Синтихия молча укладывают вещи и одежды в сундуки…

И Симон, Иуда и Иаков застают их за этим занятием… молчаливых и печальных. Они смотрят на них… но не задают вопросов, и я думаю о том, поняли ли истинную ситуацию.

 

Иисус говорит:

 

«Для того, чтобы дать читателям ясные указания, Я указал современные названия мест тюремного искупления Иоанна. Некоторые возражают против этого. Поэтому Я сейчас поясню ситуацию: Вифиния и Мисия это названия для тех, кто желает их древних названий. Но это Евангелие для людей простых и маленьких, а не для ученых докторов, для большинства которых оно недопустимо, неприемлемо и бесполезно. А люди простые и маленькие понимают “Анатолия” лучше чем “Вифиния или Миссия”. Разве это неправильно, маленький Иоанн, плачущий о скорби Иоанна из Эндора? Но в мире так много Иоаннов из Эндора! Они одинокие покинутые братья, о которых Я заставлял тебя страдать в прошедшем году. Успокойся сейчас, маленький Иоанн, так как ты никогда не будешь отослана вдаль от Учителя, нет, ты будешь все более и более приближаться к Нему.

 

И второй год проповеди и публичной жизни закончен таким образом: год Милосердия, Сострадания… И Я могу только повторить тот горестный плач, который был продиктован в конце первого года. Но он не должен вовлекать в плач Моего глашатая, продолжающую свою работу, борясь против всякого рода препятствий. В действительности велики не “великие” люди, а “маленькие”, которые идут по тропе героизма, уравнивая себя своими жертвоприношениями также с теми, кого столь многие обстоятельства пригнули к земле. “Маленькие”, то есть те, которые просты, кротки, чисты в своих сердцах и сознании: “малые дети”. И Я говорю вам, о малые дети, и тебе, Ромуальдо, и тебе, Мария, и всем тем, кто подобны вам: “Придите ко Мне, чтобы слушать вновь и всегда Слово, Который говорит с вами, потому что Он любит вас и Он говорит с вами, чтобы благословить вас. Да пребудет с вами Мой мир”».

 

 

[1] Втор. 16. 19

[2] Онагр – дикий осел.

[3] Понт Евксинский – Черное море.

[4] Кароб – коричневый ароматный порошок из плодов рожкового дерева, который используют как заменитель шоколада.

[5] Авран – плодородная равнина к востоку от реки Иордан в южной Сирии, житница страны.

[6] Здесь в доступном нам английском тексте пропущено несколько слов, которые мы восстановили по своему усмотрению и общему смыслу отрывка – примечание переводчика на русский язык.

[7] Исход 40. 34-38

[8] В английском тексте фарисеи говорят: «We are not assassins!» Но секта ассассинов, мусульманских убийц-террористов, возникла в 12 веке. Здесь вновь редакторская вставка с целью представить пророческое слово Господа художественным произведением, созданным Марией Валтортой – примечание переводчика на русский язык.

[9] Порода сыскных собак.

[10] Корван – пожертвование Богу, особенно если оно делается во исполнение обета.

[11] Шебат – соответствует январю-февралю.

[12] Ектенья - молитва как часть православного богослужения, содержащая обращения верующих к Богу (обычно сопровождаемая пением певчих). Род молитвенных прошений, входящих в православное богослужение. Этимология: От греческого ekteneia ‘усердие’. Энциклопедический комментарий: Главные виды ектений: великая, просительная, сугубая и малая. Кроме четырех главных ектений есть еще ектенья об оглашенных и об умерших. Эти ектеньи провозглашаются на литургии. При совершении таинств произносятся особые ектеньи. Ектеньи читаются дьяконом или священником от имени верующих при каждом богослужении.

[13] Элул – соответствует августу-сентябрю.

[14] Кислев – соответствует ноябрю-декабрю.

[15] Стило, стиль – палочка с острым концом для письма.