Закат «священной Римской империи»

Почти все немцы позднее считали Вестфальский мир низшей точкой в развитии германской истории. Дей­ствительно, если рассматривать национальное госу­дарство как цель немецкой истории, то этот мир яв­лялся тяжелым поражением. В 1889 г. известный ис­торик Генрих фон Зибель писал, что «имперская власть и национальный образ мыслей были сведены к нулю. Партикуляризм полностью завладел немец­кой землей и германским духом». Отчасти это было верно, отчасти - не совсем. Удивительным казалось то, что сохранилась «Священная Римская империя» не только в силу гарантий европейских держав, но и на основе перешедшей из Средневековья лен­ной связи князей с императором, как связи вассалов с сюзереном. Сама империя, в которой были гаран­тированы права как крупных, так и самых крохотных государств, являлась как бы маленькой копией боль­шого европейского порядка, хотя устаревшей, отста­лой и во многом непонятной. В 1667 г. видный юрист Самуэль Пуфендорф в своей известной и вскоре за­прещенной книге «О состоянии германского рейха» назвал империю «монстром». Не в уничижительном смысле, а в смысле уникальности этого образования, которое одновременно было и не было государст­вом, равно как было и не было союзом или федера­цией отдельных государств.

После войны усилилось отставание империи от передовых стран Западной Европы. Она оказалась отрезанной от путей мировой торговли, переместив-

53

шейся на Атлантику, от заокеанских плодов колони­альных захватов. В небольших по территории и насе­лению немецких государствах не могли появиться крупные капиталы. Страну душила доходившая до абсурда паутина таможенных барьеров. Торговец, который вез по Рейну товар из Базеля в Кёльн, наты­кался на таможенные заставы через каждые десять километров и плыл поэтому зигзагами от одного бе­рега к другому.

Но столь жалкое положение заставляло немец­ких князей усердно копировать пышную роскошь дворов Версаля и Вены, чтобы продемонстрировать свою политическую суверенность. Выпячивание кня­жеского достоинства, придворный церемониал, подчеркивание божественного происхождения вла­сти монарха, отчуждение от большинства населе­ния - все это служило формированию абсолютизма, недосягаемым образцом которого являлся «король-солнце» - Людовик XIV. Для простого населения та­кая разновидность мелкодержавного абсолютизма была особенно тягостной, ибо в отличие от крупных государств — Франции, Испании, Австрии - на не­больших территориях княжеская власть находилась слишком близко к подданным, чтобы от нее можно было уклониться.

Внешне «Священная Римская империя» казалась слабой и неспособной к защите. Франция Людови­ка XIV, занявшая господствующее положение в За­падной Европе, вытеснив с политической арены Испа­нию, развернула теперь экспансию на севере и восто­ке, чтобы сокрушить стратегическую линию, которая связывала принадлежавшую Габсбургам Северную

54

Италию через Верхний Рейн и Эльзас с испанскими Нидерландами, ставшими затем австрийским владе­нием. Кроме того, Людовик стремился установить «естественную» восточную границу Франции по Рей­ну. Имперские войска оказала слабое сопротивление французам, которые в 1670 г. заняли Лотарингию, вторглись в Эльзас и Пфальц, подвергнув его страш­ному разорению, французский посол в Вене произносил оскорбительные и угрожающие речи, которым не отваживался возражать император Леопольд I. Силь­ные имперские князья на Ремне, и прежде всего «ве­ликий курфюрст» Бранденбурга Фридрих Вильгельм, без особых угрызений совести порой заключали с Францией союз против императора. После захвата французами имперского горда Страсбург Леопольд в 1684 г. заключил в Регенсбурге постыдное перемирие, по которому Франция сохраняла за собой все завоеванные территории и горда. Но иного выхода не было, с востока надвигался еще более опасный враг, подстрекаемый все той же Францией, - турки.

В 1683 г. эти исконные враги христианства осади­ли Вену. Ее спасло только то что в последнюю мину­ту к городу подоспели имперские войска Карла Лотарингского и польские гусары короля Яна Собесского. Неожиданностью стало и те, что до сих пор вялый и малодушный Леопольд обрался с духом и стал готовиться к решительной борьбе против осман­ской угрозы. Турецкая война (1683-99), в отличие от неудач на Рейне, была потрясающе успешной. В 1697 г. принц Евгений Савойский наголову разгро­мил превосходящие силы турок в битве при Зенте в Венгрии.

55

Примечательно то, что в общественном сознании поражение от Франции относилось на счет всей им­перии, а победа над османскими полчищами счита­лась заслугой одной Австрии, хотя в войне успешно участвовали курфюрст Баварии Макс Эммануэль и баденский маркграф Людвиг со своими армиями. Большую роль сыграла развернувшаяся во всю мощь габсбургская пропаганда. Отражение турецкой угро­зы превратило Австрию в великую европейскую дер­жаву, что еще более отдалило ее от других герман­ских государств.

Император был одновременно и главой австрий­ского дома, включавшего в себя связанные между со­бой персональной унией территории с совершенно различными нормами права и сословными представи­тельствами. Это были исконные немецкие земли — эрцгерцогство Австрия, герцогства Штирия, Каринтия, Крайна и графство Тироль. Императору принадлежа­ли также королевства Богемия и Венгрия. Поскольку Вестфальский мир существенно ограничивал власть императоров, они начали концентрировать свои уси­лия на укреплении собственных владений.

В Северной Германии влияние императорской власти было незначительным. К этому добавлялось постепенное ослабление соседних государств - Польши и Швеции. Образовался своего рода вакуум власти, который стало заполнять новое, набиравшее мощь государство - Бранденбургско-Прусское. Обя­занное прежде всего неукротимой воле к власти и выдающемуся организаторскому таланту Гогенцоллернов это крупное государство состояло из отдельно расположенных частей: Бранденбург в Центральной

56

Германии, графства Клеве, Марк и Равесберг на Нижнем Рейне и Пруссия на крайнем северо-восто­ке, уже вне пределов империи. То, что курфюрст Фридрих III в январе 1701 г. по собственной воле ко­роновался в Кенигсберге как «король в Пруссии», весьма позабавило Вену, не принявшую всерьез это­го шага. В Германии было немало таких разбросан­ных по всей стране государств, которые обычно су­ществовали непродолжительное время и частями пе­реходили от одного монарха к другому или делились между наследниками. Пруссия стала исключением, ибо нашла успешный ответ на вызов времени.

Ее проблема состояла, казалось бы, в неразре­шимом парадоксе. Географическое расположение Пруссии требовало проведения такой политики, ко­торая не воспринималась бы соседями как угроза. Вместе с тем из-за разбросанности владений и от­крытости границ это государство подвергалось силь­ному внешнему давлению и постоянно балансиро­вало на грани своего существования. Из такой ситу­ации в принципе имелось два выхода. Либо Пруссия должна была подчиниться политическому воздейст­вию соседей и позволить им контролировать свою политику. Это был путь, который выпал на долю дру­гого крупного государства этого региона - Польши, потерявшей в конце концов независимость и оказав­шейся поделенной между Австрией, Пруссией и Рос­сией. Либо Пруссия должна была внутренне органи­зоваться так, чтобы создать сильную армию, способ­ную вести войну против любого противника и защи­тить свои земли. При этом, если любому крупному европейскому государству в случае поражения гро-

57

зила только контрибуция или потеря какой-нибудь области, то для выскочки Пруссии речь шла о ее су­ществовании как государства. К тому же Бранденбургско-Прусское государство было малонаселен­ной бедной страной, практически без природных богатств, без месторождений угля и железной руды. В 1700 г. там проживало 3,1 млн. человек, в то время как в Польше - 6 млн., в Габсбургских владениях -8,8 млн., в России - около 17 млн., а во Франции -20 млн.человек.

По сравнению с другими европейскими государ­ствами в 1740 г. Пруссия по территории занимала десятое, а по численности населения - тринадцатое место. Но по своей военной мощи она стояла на третьем-четвертом месте в Европе. Отсюда проистекало преобладание милитаризма в прусской государст­венности. Не случайно современники язвили, что если во всех странах армия существует для государст­ва, то в Пруссии государство существует для армии. В итоге сложилась хорошо отлаженная бюрократиче­ская организация, пронизавшая все сферы жизни, способная мобилизовать в полной мере силы стра­ны. Отсюда берет начало и тот дух строгости и напря­жения, не знающий радостей жизни, который сделал Пруссию, а позднее и всю Германию, столь нелюби­мой в Европе. Но этот дух создал основу для выжива­ния Пруссии, когда только что вступивший на прус­ский трон король Фридрих II (1712-86) в декабре 1740 г. вторгся в австрийскую Силезию.

Дерзкий поступок молодого короля явился евро­пейской сенсацией. Стала реальностью война, кото­рая маячила на горизонте Европы после смерти

58

императора Карла VI в октябре 1740 г. У него не было сыновей, и в течение ряда лет он пытался добиться согласия других держав с Прагматической санкцией, по которой австрийский престол насле­довала бы его дочь Мария Терезия. Но после кончи­ны императора правители Франции, Испании, Баварии и Саксонии попытались воспользоваться слабостью Габсбургов и начали вынашивать планы раздела австрийского наследства, однако Фридрих опередил всех. Его нападение на Силезию было иг­рой ва-банк, поскольку поражение означало бы ги­бель Пруссии как государства.

Разумеется, в XVIII в. изменение границ было до­вольно обычным явлением. Так, Австрия отняла у ту­рок почти всю Венгрию, а также Банат, Сербию и часть Валахии. Франция в 1766 г. захватила Лотарингию, Россия изгнала Швецию из Прибалтики, Южные Нидерланды вместо испанских стали авст­рийскими. Во всех этих случаях, даже в грабитель­ских войнах Людовика XIV, захваты сопровождались тем или иным юридическим обоснованием и дипло­матическими играми. Но Фридрих II не утруждал се­бя даже видимостью права. Им двигало желание увековечить в истории свое имя, как он сам писал Вольтеру, и превратить Пруссию в великую европей­скую державу.

Фридрих прекрасно использовал момент внезап­ности, располагая оставленной отцом хорошо обу­ченной и вооруженной армией. Прочие же европей­ские державы, обуреваемые жаждой расширения своих границ, стремились к союзу с бесцеремонным возмутителем спокойствия, чтобы получить свою

59

долю австрийского пирога. При благожелательном отношении Баварии, Саксонии, Франции и Испании Фридрих в итоге первой Силезской войны (1740-42) захватил основную часть Силезии. Вторая война (1744-45), которую также начал прусский король, опасаясь контрудара Австрии, поддержанной на этот раз Англией и Саксонией, имела ничейный исход. Но Австрия была вынуждена отказаться от Силезии, Пруссия признала законной наследницей габсбургского трона Марию Терезию, а ее мужа, Франца Стефана Лотарингского, - германским императором.

Силезские войны означали огромный переворот в Центральной Европе. Германия оказалась расколо­той на два лагеря по реке Майн. Императорской вла­сти на юге противостоял теперь почти равносильный соперник на севере, а Гогенцоллерны превратились в своего рода протестантских контркайзеров, взяв­ших под опеку евангелические немецкие государст­ва. Но Австрия не хотела и не могла смириться с по­терей Силезии, откуда Габсбурги получали 18% сво­их доходов.

Поэтому спустя 14 лет вновь вспыхнула Семилетняя война за Силезию и за господствующее положение в Германии. И на этот раз нарушителем европейского мира оказалась Пруссия, против которой выступила мощная коалиция в составе Австрии, Франции, Рос­сии и большинства немецких государств.

В этой войне против превосходящего противни­ка Фридрих заслужил звание «Великий». Конечно, его успеху существенно способствовали британские субсидии и внезапная смерть царицы Елизаветы

60

в 1762 г., преемник которой Петр III, поклонник Фри­дриха, немедленно заключил с ним мир. Фридрих одержал победу главным образом благодаря свое­му полководческому таланту, несгибаемой воле и сказочному везению. Впрочем, война Пруссии все же оставалась на втором плане в мировом столкно­вении Англии и Франции за господство на морях и за колониальные империи в Америке и Азии. С точки зрения Великобритании Пруссия служила просто «континентальным солдатом», чтобы сковать силы Франции и воспрепятствовать ее активным действи­ям в Индии и Северной Америке. Губертусбургский мир, заключенный 15 февраля 1763 г. после истоще­ния сил. воюющих сторон, закрепил за Пруссией Силезию. Пятью днями ранее был подписан Париж­ский мирный договор, по которому Франция усту­пила Британии почти все свои заокеанские владе­ния. Как метко заметил бывший английский пре­мьер-министр Уильям Питт, «Америка была завое­вана в Германии».

После Семилетней войны некоторые немецкие государства практически отдалились от империи и достигли европейского уровня. Австрия, Пруссия, Бавария, Вюртемберг, Саксония стали государства­ми в том же смысле, что и Франция или Испания. Что же касается империи, то она превратилась в поблек­ший миф, в юридическую конструкцию, обладав­шую, впрочем, общеимперскими институтами -придворным советом в Вене, судебной палатой в Вецларе, постоянным рейхстагом в Регенсбурге. Тем не менее империя не превратилась в чисто мета­физическое понятие. Для мелких государств, духов-

61

ных княжеств, имперских городов и рыцарства кай­зер и рейх все еще оставались гарантами их сущест­вования и защитой от посягательств более сильных и прожорливых соседей.

После войны в Германии развернулась широкая дискуссия о необходимости реформы империи. По­пулярность приобрела идея третьей Германии, кото­рую не разделяли Австрия и Пруссия. В соответствии с этой идеей все имперские князья, города и рыцари вернулись бы к своему вассальному долгу по отно­шению к императору. Оживший в конце XVIII в. имперский патриотизм в мелких немецких государ­ствах резко контрастировал с тем отечественным духом, который охватил подданных Габсбургов и Гогенцоллернов, ибо австрийский или прусский пат­риотизм был совершенно антиимперским.

Но по-прежнему оставалось загадкой: а что, соб­ственно говоря, представляет собой «Германия»? В XVII-XVIII вв. понятие «немецкий» все еще означа­ло только язык. Даже перспективы развития этого языка казались иногда довольно мрачными, хотя именно в это время в стране возникли многочислен­ные филологические общества, которые боролись за чистоту немецкого языка с такой страстью, что она ча­сто вызывала насмешки современников. Вместе с тем бросается в глаза то обстоятельство, что эта борьба ограничивалась в основном пределами протестант­ской Северной Германии.

В последней трети XVIII в. немцы начали осозна­вать себя как нацию. Абсолютистские государства стремились подчинить своему контролю все сферы жизни населения и распространить свое влияние на

62

каждого своего подданного. Поэтому возросли как численность и задачи бюрократического аппарата, так и требования к чиновникам, которые должны были разбираться в вопросах экономики и торговли так же хорошо, как в правовых и финансовых вопро­сах. Все большее значение приобретали способнос­ти и знания индивида, а не его происхождение. Для подготовки компетентных чиновников и адми­нистраторов князья по мере возможности создавали высшие школы, академии и университеты, самыми престижными среди которых в XVIII в. были универ­ситеты в Галле и Гёттингене. По всей Германии по­степенно сложился образованный дворянско-буржуазный слой из чиновников, пасторов, профессо­ров, юристов, учителей, врачей, книготорговцев и лиц свободных профессий. Большинство из них достигли высокого социального статуса благодаря знаниям, а не наследственной сословной принад­лежности. Осознавая свою национальную идентич­ность, немецкие просвещенные круги все громче за­являли о необходимости освобождения от француз­ской культурной гегемонии и призывали немцев не быть «обезьянами чужой моды».

Но немецкая нация существовала тогда лишь в го­ловах образованных людей. Она имела прежде всего культурно-языковую природу. Однако рост сети ком­муникаций, резкое увеличение тиражей книг, газет и журналов, широкое распространение читательских обществ вплоть до небольших городов вели к появ­лению общественности нового типа. Но, как точно за­метила французская писательница мадам де Сталь, «образованные люди в Германии горячо спорят меж-

63

ду собой в области теории и не терпят в этой сфере никаких оков, но зато довольно охотно уступают зем­ным правителям всю реальность жизни».

Таким образом, немецкая нация была чисто куль­турной нацией без непосредственного политического содержания. Логично, что ее идею воплощали не правители и полководцы, как в Англии или во Фран­ции, а мыслители и поэты, если не считать Фридриха Великого, «короля-философа из Сан-Суси». Гёте и Веймар значили для немцев то же, что Наполеон и Париж для французов. Если еще с эпохи гуманизма осуждалась политическая раздробленность страны, то выход усматривали не в создании единого нацио­нального государства западноевропейского типа, а в солидарной поддержке императора немецкими князьями и сословиями. Преимуществом Германии не без оснований считалось то, что в ней сложилось множество центров культуры в отличие от Франции, где Париж определял культурно-политическую жизнь всей страны.

 

ОБОРОНИТЕЛЬНАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ

В последней трети XVIII в. Европу захлестнула волна сельских и городских бунтов. Они быстро терпели поражения, но нагнетали атмосферу тревоги и бес­покойства. Волнения прошлых лет были вызваны прежде всего неурожаями и ростом цен на продо­вольствие. Однако само устройство государства и общества под сомнение не ставилось. Теперь поло­жение изменилось. Под влиянием Просвещения ут-­

64

ратили свой былой авторитет божественная милость и «старое доброе право». Просвещение было не только философией образованной элиты, но и ду­ховно-культурным явлением, которое пронизало все сферы жизни и внушало людям уверенность в том, что они сами могут устроить свое счастье не на небе­сах, а на земле, опираясь на законы разума и приро­ды. Завораживающим для Европы стал пример Аме­рики, где народ поднялся на борьбу против тирании британской короны. А в июне 1789 г. из Парижа при­шло ошеломляющее известие: третье сословие Гене­ральных штатов объявило себя единственным пред­ставителем французского народа и начало разработ­ку конституции на основе принципа народного суве­ренитета и прав каждого человека.

В Германии весть о Французской революции спер­ва была встречена с воодушевлением и энтузиазмом. Но когда в 1793-94 гг. начался кровавый якобинский террор, первые в современной истории массовые убийства во имя свободы и справедливости, то на­пуганные немецкие бюргеры восприняли это как ка­тастрофу разума. Восторжествовала идея бегства от политики в мир душевных переживаний, в романти­ческие грезы о прекрасном, а Европа тем временем стремительно падала в пропасть войн и революций.

Но в Германии революции не произошло. Не бы­ло «немецкой» реакции на французскую революцию. Наблюдалось широкое множество отдельных реак­ций различных социальных групп. Пример Франции усилил представление о том, что политические пере­мены в немецких государствах лучше осуществлять тщательно продуманными реформами, что предо-

65

ставлению прав и свобод должен предшествовать общий процесс воспитания граждан. Как тонко заме­тил в июле 1793 г. Шиллер: «Следует начать с того, чтобы подготовить граждан к конституции, прежде чем давать им конституцию».

В апреле 1792 г. началась война революционной Франции против коалиции европейских государств. В Париже были уверены в слабости Габсбургов и не верили в возможность союза Австрии и Пруссии, который тем не менее состоялся. Руководители коали­ции считали свои закаленные в Семилетней войне ар­мии непобедимыми и рассчитывали одним ударом покончить с восставшим парижским сбродом.

Но высокий боевой дух и патриотизм француз­ской армии, ее новая тактика за несколько лет при­вели к полной гегемонии Франции на Европейском континенте, где возник ряд новых марионеточных государств: Батавская, Гельветская, Цизальпинская, Лигурийская республики. С европейской кар­ты после второго и третьего разделов в 1793 и 1795 гг. исчезла Польша. Война шла не только в Европе. Она охватила половину земного шара, от Индии до обеих Америк бушевала морская вой­на за колонии и пути к ним. Впервые в истории речь шла о борьбе за мировое господство и полное уничтожение врага. Но пока ни один из главных противников - Англия, Франция или Россия - не был окончательно повержен, не стоило и надеяться на окончание войны.

Правда, Пруссия, геополитически зажатая между Францией и Россией, по сепаратному Базельскому миру 1795 г., вышла из коалиции и признала левобе-

66­

режье Рейна за Францией. Под защитой прусского оружия в Северной и Восточной Германии на десять лет воцарился мир.

Но в остальной Европе война продолжалась и ве­ла к значительным изменениям политической карты. Испания и Португалия вышли из войны совершенно истощенными, Австрия терпела одно поражение за другим, Англия оказывалась во все большей изоля­ции, а Россия при Павле I в 1801 г. даже заключила со­юз с Францией, которая шла от триумфа к триумфу. Она аннексировала Бельгию и Рейнскую область, превратила Нидерланды и Швейцарию в свои про­тектораты, раздробила Италию на дочерние респуб­лики. Наполеон далеко превзошел самые дерзкие мечты Людовика XIV.

Понесшие урон правители Баварии, Гессен-Касселя, Бадена и Вюртемберга по примеру Пруссии на­шли способ недорого и даже с выигрышем одолеть бедствие. В обмен за уступку французам Рейнской области они получили «соразмерное возмещение» за счет тех, кто не имел ни силы, ни защитников. Это были мелкие князья и графы, духовные, городские и рыцарские владения. Сам кайзер Франц II, по тайному дополнению к Кампоформийскому мирному договору 1797 г., дал на это свое согласие, отказав­шись тем самым в угоду габсбургским интересам от принципа неприкосновенности империи. Впрочем, последнее слово оставалось не за немецкими прави­телями, а за Францией и Россией. Их план реоргани­зации германских государств в феврале 1803 г. был принят особой имперской депутацией, а месяц спус­тя утвержден рейхстагом.

67

С этого времени ужасающая территориальная раздробленность Германии ушла в прошлое. Число имперских территорий и городов сократилось с 314 до 30, не считая 300 уцелевших рыцарских владе­ний, состоявших из одних границ. Вюртемберг же вдвое увеличил число подданных, а Бавария - даже в три раза.

С лица земли были стерты почти все владения самых верных приверженцев императора и рейха -имперского дворянства, городов и церкви. В то же время средние германские государства, увеличив­шие с помощью Франции свои владения, видели свое будущее только в тесном союзе с Наполеоном, который осенью 1804 г. совершил поездку по Рейн­ской области и был встречен населением с неописуе­мым ликованием.

12 июля 1806 г. «Священной Римской империи» был нанесен смертельный удар. Представители 16 южных и юго-западных германских государств подписали акт о создании под протекторатом Напо­леона Рейнского союза, вышедшего из состава им­перии. Она стала чистейшей фикцией, и 6 августа Франц II сложил с себя корону римского императо­ра. Так бесславно и даже позорно закончилась тыся­челетняя история «Священной Римской империи германской нации». Только один имперский князь, правитель Передней Померании, шведский король Густав IV Адольф с должным почтением и грустью известил своих подданных о решении императора и добавил, что «теперь разорваны священнейшие узы, но никогда не будет уничтожена немецкая на­ция и по милости Всевышнего Германия когда-ни­-

68

будь объединится заново, снова восстановит силу и авторитет».

Военный триумф французской армии, сражав­шейся от имени «единой и неделимой нации», не был случайным. Французских солдат вела к побе­дам горячая любовь к родине. Та любовь, которой не знали немцы, поскольку не имели отечества. Поэтому французские армии казались непобедимыми. В де­кабре 1805 г. Наполеон разгромил русско-австрий­ские войска при Аустерлице. По Прессбургскому ми­ру, Австрия была низведена до уровня государства среднего ранга. 14 октября 1806 г. под Йеной Наполе­он наголову разбил прусский корпус князя Гогенлоэ. В тот же день около Ауэрштедта его маршал Даву нанес сокрушительное поражение главным силам прусской армии под командованием герцога Брауншвейгского, смертельно раненного в самом нача­ле битвы. Прусские войска обратились в паническое бегство. Они потеряли 22 тыс. убитыми и ранеными, 18 тыс. попало в плен, было утрачено 200 орудий и 600 знамен.

Прусской армии больше не существовало. Ее ос­татки капитулировали через несколько дней. А что можно было ожидать от армии, применявшей уста­ревшую колонную тактику, в которой царила палоч­ная дисциплина, а почти половина генералов были старше 60-70 лет. Такая армия годилась разве что для мародерства при польских разделах.

27 октября Наполеон вступил в Берлин и встретил горячий прием горожан. Как писал Генрих Гейне, «Наполеон дунул - и Пруссии не стало». Спустя год король Фридрих Вильгельм III подписал жесткий

69

Тильзитский мир, наполовину сокративший террито­рию Пруссии, обложенной огромной контрибуцией. Она могла бы исчезнуть вообще, если бы Наполеону и Александру 1 не был нужен стратегический буфер между их державами.

Шок от поражения, чувство унижения и бессилия, бремя непосильной контрибуции, опустошительные марши французской армии, рост цен, вызванный французской таможенной системой, - все это приве­ло к двум важным изменениям: проведению реформ в немецких государствах по французскому образцу и зарождению немецкой нации.

В полностью марионеточных государствах - Вест­фальском королевстве и Великом герцогстве Берг -управление и правовая система были напрямую вве­дены из Парижа. Государства Рейнского союза, вне которого в конце концов остались только Австрия и Пруссия, переняли французские институты и нормы права с учетом местных особенностей и традиций. Были приняты конституции, модернизировано госу­дарственное управление по французскому образцу, введен Кодекс Наполеона, т.е. буржуазный граждан­ский кодекс, основные права и свободы. Ликвидация сословий и дворянских привилегий, освобождение крестьян от личной зависимости означали, что хотя эта часть Германии фактически потеряла независи­мость, но по внутреннему устройству стала наиболее свободной и прогрессивной территорией Германии.

Австрия и Пруссия, постоянно испытывавшие давление и угрозу со стороны Наполеона, также при­ступили к вынужденной оборонительной модерни­зации и реформировали свои структуры в основном

70

по французскому типу. Их монархи и бюрократия стремились прежде всего ликвидировать последст­вия жестокого поражения и консолидировать свои государства. Пруссия, которая провела реформы бо­лее целенаправленно и глубоко, чем неповоротливая Дунайская монархия, превратилась в государство не­слыханной прежде централизации власти. Руководи­тели реформ барон Генрих Штейн (1757-1831) и князь Карл Август фон Гарденберг (1750-1822) из­дали целый ряд реформаторских указов.

Самым крупным актом был Октябрьский эдикт (9 октября 1807 г.), даровавший крестьянам личную свободу без выкупа и свободу местожительства. Эдикт разрешал свободную куплю-продажу земли. Государственные крестьяне получали свои наделы без выкупа. В Пруссии из их числа появилось 30 тыс. новых мелких собственников. Реформа же относи­тельно помещичьих крестьян остановилась на пол­пути. Освобождение было проведено без наделения землей, что отвечало интересам землевладельцев, которые стремились превратить прежних крестьян в батраков-поденщиков и получили право на опре­деленных условиях присоединять их участки. Ут­вержденные в 1811 г. условия выкупа были разори­тельны для мелкого крестьянства, обязанного или сразу заплатить 25 годовых платежей или уступить от трети до половины своих наделов. Вообще были лишены права выкупа крестьяне, не имевшие пол­ной упряжки скота или сидевшие на своих наделах менее 50 лет.

В городах Пруссии вводилось самоуправление в виде избираемых на основе имущественного ценза

71

собраний депутатов, которые из своего состава затем избирали магистрат.

Военная реформа была связана с именем Герхарда Шарнхорста, сына ганноверского крестьянина, возглавившего в 1807 г. прусскую армию. Отменя­лись телесные наказания, офицерские чины могли получать и недворяне, был создан генеральный штаб и открыта военная академия. Чтобы обойти установ­ленный Тильзитским миром лимит численности ар­мии в 42 тыс. человек, стали проводиться короткие призывы на месячный срок. В 1814 г. в Пруссии вво­дится всеобщая воинская повинность.

При Гарденберге была проведена финансово-промысловая реформа. С молотка продается конфи­скованное церковное имущество, вводится неболь­шой налог на дворянство. Принятие системы про­мысловых лицензий означало разрушение монопо­лии цехов. Наконец, в завершение реформ было обещано создание в будущем национального пред­ставительства с избираемыми депутатами.

Прусские реформы проходили в трудных условиях французской оккупации и сопротивления придвор­ной камарильи, громогласно утверждавшей, что луч­ше три поражения под Йеной, чем один Октябрьский эдикт, хотя от него однозначно выиграло юнкерство, сохранившее за собой и судебную власть на селе.

Одновременно с проведением реформ в Пруссии усиливалось сопротивление французской оккупа­ции. Население было недовольно медлительностью реформ и считало покорность правительства и коро­ля недопустимой и бесчестной. Зимой 1807-08 гг. философ Иоганн Готлиб Фихте (1762-1814) выступил

72

в Берлине со своими знаменитыми «Речами к немец­кой нации». Он заявил, что немецкий народ является изначально «чистым народом», который борется за свободу против политического и культурного пора­бощения со стороны Франции, а значит - служит ис­торическому прогрессу. Ярый франкофоб, публицист Эрнст Мориц Арндт (1769-1860) своими неустанны­ми призывами возбуждал чувство ненависти к фран­цузам - ненависти, которая «должна стать истинной религией немцев, а свобода и отечество - святыня­ми, на которые следует молиться».

Организационно национальное движение стало оформляться в виде тайных обществ вроде «Союза добродетели» в Кенигсберге или Немецкого союза во главе с «отцом гимнастики», публицистом Фридри­хом Людвигом Яном.

Когда до Германии дошла весть о гибели наполе­оновской «Великой армии» в русских снегах, то вы­пущенное 17 марта 1813 г. королевское воззвание «К моему народу!» вызвало массовое воодушевле­ние, подогреваемое потоком изданий антифранцуз­ской и националистической литературы. Участвовать в этом процессе не гнушался ни один немецкий мыс­литель или писатель, за исключением космополита Гёте, которому были противны националистические порывы его соотечественников и который демонст­ративно носил полученный от Наполеона орден даже тогда, когда это перестало быть предметом гордости и восхищения.

Освободительная война против Франции стала поистине национальной войной. Правда, в пропрусской историографии долгое время жила легенда

73

о том, что «король призвал, и все, все пришли». На самом деле Фридрих Вильгельм III, обладая нерешительным и боязливым характером, колебал­ся так долго, что прусские генералы стали подумы­вать о необходимости его отречения. Так что на вой­ну пришли уже почти все, прежде чем появился сам король. Еще туманными оставались и шансы на по­беду. Россия, Англия, Пруссия и Швеция не имели достаточно сил, чтобы разгромить последние армии Наполеона. Не хватало Австрии, которая после дол­гих колебаний наконец вступила в союз, а за ней -и государства Рейнского союза. В начале 1814 г. со­юзники подошли к Парижу. Наполеон отрекся от престола, закончилась война, которая продолжа­лась почти беспрерывно более двадцати лет.