Социально-экономическое положение швабского дворянства

Экономическое положение дворянства Юго-Западной Германии не изучалось в историографии как особая тема. Сведения, касающиеся швабских феодалов, фрагментарны, встречаются в разнородных источниках, в частности, в списках ленных пожалований. Эта категория источников требует повышенной осторожности и не поддается простому статистическому анализу. В Юго-Западной Германии термин «лен» имел неопределенное социальное значение, так как в германских землях не существовало качественных юридических различий между дворянским и крестьянским держанием, существовавших в северофранцузском обычном праве (противопоставление фьефа и вилленажа). Источники по аграрной истории Германии XIV–XV вв. подчас не позволяют установить, являлся владелец лена благородным или крестьянином, так как с XIII в. термин «лен» применялся и к недворянскому держанию²⁷³.

Как правило, во владении одной семьи находились самые разные земельные участки, привилегии, ренты. В ленном списке австрийского дома 1481 г., отразившем пожалования в графстве Гогенберг и в районе некоторых швабских городов, наименее многочисленной является группа владений, представлявших собой более или менее единый комплекс, — отдельный населенный пункт и судебные привилегии. К ним примыкают пожалования укреплений, бургов, которые делились между членами одной и той же семьи или между различными семьями. Большинство владений были мелкими, чересполосно расположенными²⁷⁴. Судить по этому списку об имущественном положении отдельных владетелей (среди которых было немало бюргеров) невозможно, поскольку многие из них могли владеть ленами от других господ, а также иметь собственные участки. Это видно из документов семьи Эберсбергов, живших в районе Фульдского монастыря. Они получали лены от аббата, а также от епископа Вюрцбурга. Владения этого рода состояли из отдельных бургов, хозяйств, расположенных в различных местах, частей деревень, судебных привилегий²⁷⁵. Встречаются соглашения о дележе судебных доходов, когда отдельным лицам выделялась одна треть или одна шестая часть подобного рода поступлений²⁷⁶. На землях монастыря Св. Максимина в 20-е годы XVI в. было 89 ленов, из которых 71 находился во владении различных дворянских родов и различных церковных институтов²⁷⁷.

Приведенные сведения свидетельствуют о далеко зашедшем процессе трансформации лена, распределении доходов от крестьянских повинностей между увеличивающимся числом владетельных лиц. Но существовали и другие тенденции. Крупные феодалы стремились уберечь от раздробления свою земельную собственность: при заключении брачных сделок от новой семьи [70] требовался отказ от участия в наследстве или же передача брачного имущества в пожизненное пользование родителям, что компенсировалось денежными выплатами²⁷⁸. Развитие товарно-денежных отношений, отчуждение земельных владений и рент открыло путь к концентрации земельной собственности и различных привилегий в руках отдельных феодалов.

В этом отношении интересна история рода Рехбергов. В 50-е годы XV в. этот род получил 7700 гульденов после успешной войны с Ульмом и Равенсбургом²⁷⁹. В середине 60-х годов Йорг фон Рехберг владевший таможнями на дорогах между имперскими городами, продал за 50 гульденов свои ленные права над небольшим владением местному монастырю²⁸⁰. В 1478 г. Йорг был пожалован замком Кронбург, привилегиями и земельными владениями после того, как ему удалось договориться с наследниками из рода фон Верденштейнов о передаче этого лена австрийского дома²⁸¹. Владение, полученное Йоргом, оценивалось в 60-е годы XV столетия в 2284 гульденов²⁸², а в 1534 г. — в 15 тыс. гульденов²⁸³. С 1497 по 1530 г. Рехберги потратили 418 гульденов 455 фунтов на покупку земельных владений и чиншей вокруг замка. Земли и ренты скупались у крестьян и феодалов, вынужденных по частям распродавать ленные пожалования, полученные в основном от австрийского дома²⁸⁴.

Ни размеры купленных держаний, ни характер приобретенных рент не могут объяснить почти семикратное увеличение стоимости владения. Так было оценено иное приобретение, сделанное Рехбергами в 1515 г., когда им удалось значительно увеличить территорию, входившую в сферу их судебного влияния, получив право высшей юрисдикции над всеми деревнями, примыкавшими к замку Кронбург²⁸⁵.

Укрепление и расширение сеньориальной юрисдикции было связано с процессом феодально-сеньориальной реакции, проявившемся прежде всего в Юго-Западной Германии. Как известно, важнейшей стороной этого процесса было развитие института личной зависимости (Leibeigenschaft), который изучался в основном историками, занимавшимися проблемами, связанными с Крестьянской войной 1525 г. Приоритет отечественной медиевистики в изучении данной тематики неоспорим, заслуги М. М. Смирина признаются ныне всеми²⁸⁶. Итогом многолетнего исследования аграрной истории Юго-Западной Германии во второй половине XV — начале XVI в. явилась монография П. Бликле. На основе большого архивного материала и опубликованных источников западногерманский исследователь пришел к выводу, что укрепление института личной зависимости явилось результатом значительного усиления, интенсификации власти феодалов над своими подданными, происходивших в течение ста лет, предшествовавших Крестьянской войне. П. Бликле выделил две стороны проблемы крестьянской зависимости — социальную и экономическую, последнюю он рассматривал с точки зрения потребностей господствующего слоя²⁸⁷. Фиксированные натуральные и денежные платежи по своим размерам и соотношению оставались неизменными с середины XV до [71] 30-х годов XVI в²⁸⁸. Личная зависимость превращалась в важнейший экономический резерв для феодалов Юго-Западной Германии. Но именно в этом регионе она всегда была связана о судебными привилегиями сеньоров²⁸⁹.

Связь личной зависимости с судебной была отмечена М. М. Смириным в Шварцвальдских уставах²⁹⁰. В рассмотренных мною источниках можно найти октроирование феодалом, владевшим высшей юрисдикцией в определенном районе, своих прав над всеми лично зависимыми людьми монастырей и светских сеньоров, проведение принципа Luft macht eigen. Это приводило к тому, что лица, находившиеся в личной зависимости от других феодалов, обязывались выкупать наследство у обладателя высшей юрисдикции, а не у земельного сеньора. К лично зависимым причислялись также все бывшие крепостные других господ, прожившие год и день на подсудной сеньору территории, дети от смешанных браков²⁹¹. Практиковалось также признание прав юрисдикции с помощью судебных тяжб²⁹².

Два крупнейших феодала Швабии — графы фон Зонненберг и Трухзес фон Вальдбург — получили в начале XVI в. освобождение от юрисдикции всех местных и имперских судов. Единственной апелляционной дистанцией для них стал император как высший судебный сеньор²⁹³. Графы фон Циммерн и фон Монтфорт обладали подобной привилегией с XIV в., но для них такой инстанцией был придворный суд в Роттвейле²⁹⁴. Это свидетельствовало как об укреплении личных связей императора с швабскими дворянами, так и о существовании в этой земле устойчивых сеньориальных комплексов.

Состояние источников затрудняет ответ на вопрос об экономическом значении таких владении. Существует, правда, документ, к которому часто обращались историки графства Гогенберг, являвшегося сеньорией, заложенной в XV в. Швабскому союзу городов. Союзная администрация была заинтересована в интенсивной эксплуатации этого владения, но не имела возможности изменить систему сеньориальных поборов²⁹⁵. С точки зрения организации этой эксплуатации, структуры выплат и поборов, источник еще не рассматривался.

По отчету 1449–1450 гг., 47% всех денежных поступлении шло с денежных платежей, 53% — от продажи продуктов сельского хозяйства. В составе графства находились два небольших города — Ротенбург и Хорб, население которых вместе с жителями тринадцати окрестных деревень платило, кроме городского налога, составлявшего 7% от общего числа денежных поступлений, деньги за помол (39% в Ротенбурге, 40% в Хорбе) и унгельт — налог с каждой меры вина (21% в Ротенбурге и 34% в Хорбе). Налог с евреев (два гульдена с каждого члена семьи) составлял 23% в Ротенбурге и 26% в Хорбе.

Эта система обеспечивала более интенсивную эксплуатацию по сравнению со взиманием земского налога, существовавшего в территориальных образованиях. В 1487 г. в Люнебурге с 86 населенных пунктов за год было [72] собрано 670 гульденов, в 1483 г. с 63 поселений — 129 гульденов²⁹⁶. А в Гогенберге два небольших города и тринадцать деревень принесли владельцам только в деньгах 1241 гульден.

В 1450 г. с десятины и мейерских дворов было получено соответственно 58 и 30% всего зерна. В графстве действовала система откупа десятины, но не за деньги, а за зерно. Откупщик вносил натуральную плату за право взимания этого побора в свою пользу.

Переход графства вновь в руки австрийского дома привел к некоторым изменениям. В отчете за 1453–1454 гг. нет упоминания о продаже вина, а количество проданного хлеба и овса резко сократилось. Эрцгерцог потребовал точного отчета по уплате штрафов и поборов, связанных с личной зависимостью, которые составили в этот год 560 гульденов. До этого они приносили в год в среднем 233 гульдена²⁹⁷. Такая перестройка хозяйства стала возможной потому, что хлебный и винный рынок Гогенберга был местным. Основными покупателями являлись служащие союзной администрации и местные жители.

Еще в конце 30-х годов М. М. Смирин сделал вывод, что в Юго-Западной Германии сеньоры стремились к повышению денежных доходов иными способами, чем несколько позже феодалы восточногерманских земель, — не вмешиваясь непосредственно в производство, не налаживая рыночных связей²⁹⁸. Частные наблюдения над источниками подтверждают этот вывод.

Общим местом в историографии является тезис об ухудшении имущественного положения дворянства в конце XV в., признание, что источники не позволяют точно определить его имущественные характеристики²⁹⁹. До сих пор уникальным остается список членов Неккарской четверти Общества Щита Св. Георгия 1488 г., составленный в связи с образованием Швабского союза³⁰⁰. Дворянам следовало указать размеры своего годового дохода, с тем чтобы вносить в пользу новой организации часть поступлений Подобно матрикулу, этот документ содержит только оценку, причем весьма приблизительную, имущественного положения отдельных дворян. Не учитывались доходы, связанные с личной зависимостью, и судебные поступления. Кроме того, дворяне долины были оценивать в деньгах натуральные поступления в их пользу без учета структуры ренты. Несмотря на приблизительность данных, можно выделить группы с различным имущественным статусом.

Из 139 человек наименее многочисленной является группа дворян, чей доход составлял 500–1000 гульденов в год (10 человек — 7% от общего числа). Лица с годовым доходом от 15 по 50 гульденов составляли только 12% от всех членов четверти. 25% оценивали свои доходы в пределах от 50 до 100 гульденов в год. Самой большой была группа дворян со средним доходом от 100 до 500 гульденов (78 человек — 56% от общего числа)³⁰¹.

Следует, видимо, присоединиться к К. О. Мюллеру, считавшему, что на основании данных этого списка нельзя делать вывод об обеднении большей [73] части дворян в Юго-Западной Германии в конце XV в., поскольку самым многочисленным был средний слой³⁰².

Список 1488 г. представляет особый интерес, поскольку содержит сведения об имущественном положении дворян, б о льшая часть которых не была представлена на рейхстагах. Кроме того, он имеет прямое отношение к истории Швабского союза. Данные источники позволяют заключить, что ко времени образования Швабского союза существовали по меньшей мере три слоя швабского дворянства, из которых наименее многочисленный был наиболее состоятельным.

Однако это статичная, внеконтекстуальная оценка данных источника. Его можно трактовать и в сочетании с тем, что известно о динамике купли–продажи владений, рент и привилегий. Не менее интересен и тот факт, что дворяне должны были приводить общий денежный эквивалент всего того, чем они владеют. Из всего этого следует вывод о тенденции к монетаризации отношений внутри группы феодалов.

А монетаризация — явление не только и не столько экономическое, сколько не культурное даже, а цивилизационное, поскольку является системообразующей формой коммуникации. Всеобщим ценностным эквивалентом деньги никогда не будут, не были они таковым и исследуемый период, но тем не менее некоторые отношения даже внутри весьма устойчивого и вполне традиционного слоя они упрощали, становились все более статусно значимыми, причем именно с точки зрения динамики статуса, а не в том магическом смысле, как в более древние эпохи.

Приведенный материал при его обобщении и сопоставлении отдельных данных позволяет заключить, что, помимо внутригрупповых отношений, социальный статус дворянина был во многом обусловлен его сеньориальной властью. Употребляя термин «социальный статус», я имею в виду единство экономического и политического, их нерасчлененность и единство. Экономически, из материалов, касающихся купли–продажи земельных владений, прав и привилегий, можно судить о том, насколько ценились сеньориальные права, особенно судебные. А из документов по истории дворянских объединений видно, что нарушение границ чужой власти, пренебрежение сеньориальной юрисдикцией рассматривались как тягчайшее оскорбление, как посягательство на честь дворянина. Личность и владение не были отчуждены друг от друга, оставались друг другу тождественны, несмотря на высокую степень монетаризации.

Очевидно, что преимущественно экономическое толкование сеньориальных прав и привилегий, равно как и поиски ответа на вопрос о сущности дворянского статуса исключительно во внутригрупповых отношениях, себя изжили. Обе составляющие дворянского статуса друг другу не противоречили, а составляли единство, находясь в динамическом равновесии. [74]

²⁷³ Perrin Ch.-Ed. La seigneurie rurale en France et en Allemagne, Quatrième partie. Paris, 1955. P. 290; Klebel E Territorialstaat und Lehen // Studien. S. 109.

²⁷⁴ Hohenberg. I. S. 134 f.

²⁷⁵ Ebersberg. Ho. 508, 511–514, 516–519.

²⁷⁶ Weistümer. II. S. 192–194; Ebersberg. No. 573, 610, 820.

²⁷⁷ Lamprecht. II. S. 226.

²⁷⁸ Altenberg. II. No. 293; Lamprecht. II. S. 223–226; Neunahrer Herrschaften. No. 105. 94. 102. 147; Kronburg. No. 81, 86.

²⁷⁹ Rieber A. Von der Burg zum Schloss // Deutscher Adel. l. S. 27–28.

²⁸⁰ Kaufbeuren. No. 1014, 1015.

²⁸¹ Krondurg. No. 54, 55.

²⁸² Ibid. No. 36, 43.

²⁸³ Ibid. No. 116.

²⁸⁴ Ibid. No. 72, 74, 76, 94, 95, 97, 102–107, 113.

²⁸⁵ Ibid. No. 93.

²⁸⁶ Trossbach W. «Südwestdeutsche Leibeigenschaft» in der frühen Neuzeit — eine Bagatelle? // GG. Jg. 7. 1981. S. 74; Wunder H. Serfdom in Later Mediaeval and Early Modern Germany // Social Relations and Ideas. Cambridge, 1983. P. 250.

²⁸⁷ Blickle. Die Revolution. S. 32, 36, 39, 40–41, 47–48.

²⁸⁸ Kronburg. No. 22, 26, 31, 33, 38, 40. 58, 77, 78, 83, 84 t 85, 115; Sabean D. W. Landbesitz und Gesellschaft an Vorabend des Bauernkrieges. Stuttgart, 1972. S. 31.

²⁸⁹ Saarbrücker Arbeitsgruppe. Die spätmittelalterliche Leibeigenschaft in Oberschwaben // ZAA. 1974. Bd. 22. S. 10–11.

²⁹⁰ Смирин. Очерки. С. 72.

²⁹¹ Weistümer. I. S. 18–22.

²⁹² Kronburg, No. 67.

²⁹³ Lünig. VII,6. No. CCXIIX.

²⁹⁴ Obenaus H. Recht und Verfassung der Gesellschaften mit St. Jörgenschild in Schwaben. Göttingen, 1961. S. 145.

²⁹⁵ Hohenberg. 11. S. 237–250.

²⁹⁶ Lüneburg. s. 87–91, 92–107.

²⁹⁷ Hohenberg. II. S. 251–275.

²⁹⁸ Смирин М. М. Борьба за землю в Юго-Западной Германии в XV — начале XVI в. // Исторические записки. 1938. Т. 4. С. 191.

²⁹⁹ Kellenbenz H. Deutsche Wirtschaftageschichte. Bd. I. München, 1977. S. 205–206; Sablonier R. Zur wirtschaftlichen Situation des Adels im spaeten Mittelalter // Adelige Sachkultur. S. 16–17; Endres R. Der Niederadel in Tirol und Sueddeutschland zur Zeit des Bauernkrieges // Die Bauernkriege.

³⁰⁰ Müller. 1939.

³⁰¹ Ibid. S. 289–290.

³⁰² Ibid. 1939. S. 312.

ГЛАВА 4
Начало Реформации

Можно было бы начать с изложения точки зрения автора на сущность Реформации и на то, как трактуются важнейшие ее аспекты в современной историографии. Естественно, что в таком случае пришлось бы вступить в полемику с той интерпретацией событий первой трети XVI века в Германии, которая в течение десятилетий была обязательным для отечественных историков. Предпочтительнее, как мне кажется, начать с самих событий, тем более что они подробно не описывались в нашей исторической науке, а в зарубежной историографии присутствуют разрозненно — в работах посвященных конкретной и достаточно узкой тематике.

Политические требования городов

Первымпризнаком того, что Реформация стала общеимперским движением явились Жалобы германской нации 1521 г. — документ, вобравший требования и городов, и князей, и дворянства. Это были требования тех, кто обладал властью и имел целью устранить церковные суды и финансовую эксплуатацию Германии³⁰³. Поскольку аннаты представляли собой такое же вмешательство в осуществление властных полномочий, фискальных прав, как и особая юрисдикция многочисленных церковных институтов, можно заключить, что Жалобы свидетельствовали о стремлении к унификации и концентрации власти — сеньориальной, муниципальной, княжеской³⁰⁴.

Главные события развернулись после рейхстага и после принятия Вормсского эдикта. Они отразили неразрывное единство трех сторон городской политики — внутригородской, имперской, церковной. Все происходившее тогда изучено до мельчайших подробностей, по дням. Поэтому представляется наиболее целесообразным остановиться на том, что позволит качественно оценить в целом городскую политику.

Жалобы 1521 г. были документом по преимуществу негативным — антиримским. антиклерикальным, но уже реформационным. Частью Реформации были не только богословские диспуты в городах, но и кризис имперской политической системы.

Во время борьбы за императорскую корону Карлу не была безразлична позиция городов, однако он вовсе не стремился заручиться их поддержкой. [75] В 1519 г. его более всего обеспокоила возможность войны городов с пфальцграфом (из-за разбоев Зиккингена), а князя не следовало отвлекать от участия в выборах. Война не началась — городская курия Союза получила отступное от эмиссаров Карла³⁰⁵.

Политическая программа имперских городов была изложена в документах городских съездов в Эсслингене и Шпейере, а также на II и III Нюрнбергском рейхстагах. Все они были составлены после Вормсского рейхстага 1521 г. Однако активизация политической деятельности городов была связана не только с осуждением Лютера и его учения, но и с решением I Нюрнбергского рейхстага, состоявшегося в апреле 1522 г. Именно тогда была предпринята попытка введения общеимперского налога на войну с турками — два гульдена с каждых ста гульденов годового дохода³⁰⁶.

Политическая программа городов содержала широкие требования, в ней проявилось недовольство всем политическим строем империи. Городские власти выражали нежелание выплачивать налоги, которые были введены без их участия, считали необходимым предоставление городам права голоса на рейхстагах, деятельность имперского регимента подвергалась критике, так как он был неспособен обеспечить защиту от разбоя, брал под защиту дворян (последние, как будет показано далее, придерживались иной точки зрения). Недовольство вызывала и таможенная политика князей, а также деятельность монополистов. В документах повторялись требованиям Вормсского рейхстага: от жалоб на Святой Престол и духовенство, угнетающее все сословия империи, до предложения прекратить выплаты аннатов Папе и направить эти средства на военные нужды, а также ввести особый налог со всех духовных лиц³⁰⁷.

Таким образом, в 20-е годы XVI в. тот слой бюргерства, которому принадлежала власть в имперских городах, выдвинул общеимперские политические требования, суть которых сводилась к изменению положения представителей городов в рамках органа, аналогичного органам сословного представительств в других западноевропейских странах. Существенную часть программы городов составляли также отказ от имперской политики Габсбургов и требования изменения положения Церкви и духовенства в Германии.

Особо следует остановиться на антимонопольных требованиях. Общим местом во всех работах, посвященных истории Габсбургов и купеческих компаний, является тезис о поддержке Фуггерами и Вельзерами политики династии. Видимо, необходимо учитывать причины, побудившие Карла искать поддержки у монополистов, и последствия их союза в 20-е годы XVI в. Фуггеры и Вельзеры давно уже были кредиторами династии и антимонопольные требования выдвигались задолго до прихода к власти Карла. Но в 20-е годы XVI в. финансирование монополистами Габсбургов сводило на нет попытки добиться изменений в положение городов, используя имперские налоги в качестве средства давления на императора. [76]

До Аугсбургского рейхстага 1530 г. император не появлялся в Германии. В начале 1524 г. он направил туда своего приближенного, Жана Аннара, для переговоров с князьями империи.

Отчеты Аннара представляют собой обзор политического положения в германских землях. Германия, по мнению Аннара, находилась в преддверии большого раскола, в стране шло формирование различных княжеских союзов и контрсоюзов. Все князья настаивали на скорейшем приезде императора. Имперские институты были парализованы, так как князья отказывались участвовать в их работе до тех пор, пока им но будут выплачены обещанные ренты. В посланиях упоминалось о долгах маркграфам Баденским, архиепископам Трира, Кельна, пфальцграфам. Наиболее лояльными по отношению к императору являлись архиепископ Трира и герцог Баварии. Последнему, по мнению Аннара, следовало заплатить в первую очередь. Но даже они угрожали переговорами с Францией, считая необходимым прекращение имперской войны и усиление борьбы с лютеранством (так именовали все радикальные течения).

Такие угрозы исходили от Фридриха Саксонского. На переговорах с Аннаром курфюрст не обсуждал конфессиональные вопросы, по его позиция была наиболее враждебной императору, долг которого достиг 33 тыс. гульденов. Фридрих покинул имперский регимент.

Аннар отметил распространение Реформации во всех имперских городах, протестовавших против Вормсских решений, даже лояльный Аугсбург занимал в вопросах веры антиримскую позицию. Но никаких переговоров с представителями бюргерства но велось. Швабский союз, у которого Аннар просил нанять войско для императора, на переговорах был представлен пфальцграфом, баварскими герцогами, епископами Вюрцбурга и Бабмберга. Все они отказали в помощи императору и в приеме в организацию герцога Миланского. Возможности политического партнерства Карла с имперскими городами, а также их союза с князьями Аннаром не рассматривались. Единственной силой, на которую мог рассчитывать император, посол признавал аугсбургских монополистов³⁰⁸.

Сам император, направляя посла в Германию, изложил в письме Фердинанду взгляды на Швабский союз и на возможную реформу имперской налоговой системы. Карл считал себя сувереном и покровителем организации и на этом основании ожидал от ее членов финансовой помощи. Кроме того, он предполагал обложить налогом на войну с турками все церкви и монастыри империи³⁰⁹.

Послания Аннара и переписка Габсбургов показывает, что для императора и его приближенных Швабский союз был организацией княжеской — только с князьями вел переговоры эмиссар Карла, да и сам император видел в городах лишь возможных плательщиков. Другими словами, субъектами политики для Габсбургов являлись только князья, а города никак не могли [77] быть признаны равными и равноправными их партнерами. Но это вовсе но значит, что Швабский союз перестал существовать как целостность, напротив, на III Нюрнбергском рейхстаге все его члены потребовали дополнительной конфирмации императором их объединения³¹⁰.

Против подобной трактовки статуса имперских городов и была, по существу, направлена борьба городов за равное с князьями положение на рейхстагах, окончившаяся неудачей. Из многочисленных документов можно отобрать самые показательные. Городской съезд в Эсслингене в 1522 г. произвел подсчет, по которому выходило, что бюргер обложен относительно гораздо более высоким налогом, чем князь. Весьма определенным было и требование участвовать в походе против турок, снарядив и направив военные отряды³¹¹. То есть речь шла о непосредственном участии в осуществлении политики, об отказе от пассивного, безличного, опосредованного влияния на происходившие события. Но именно это опосредование является основной чертой новоевропейского государства, обезличивающего участие подданных в государственных делах, отчуждающих их от важнейших функций, прежде всего связанных с применением силы в делах внутренних и внешних, с монополизацией государством права на применение силы. А главным орудием этого отчуждения и опосредования является монетаризация отношений государства с подданными.

Отказ городам со стороны князей, прелатов и графов, последовавший на III Нюрнбергском рейхстаге в 1524 г., был аргументирован тем, что обычая участия городов с правом равного голоса на рейхстагах никогда не было, а обсуждать те вопросы, в которых бюргеры заинтересованы, в частности, о деятельности торговых компаний, им не следует. Кроме того, из-за сменяемости городских советников слишком многим людям станет известно, что происходит в имперском совете³¹².

Но это только часть полемики городов с рейхстагом. Не менее существенным был собственно конфессиональный конфликт. Однако прежде чем переходить к нему, рассмотрим позицию дворянства.

³⁰³ Schmidt H.-Chr. Op. cit. S. 27.

³⁰⁴ RTA JR II. No. 96.

³⁰⁵ RTA JR I. No. 29, 30, 97, 100, 177.

³⁰⁶ RTA JR III. No. 35. Art. 7.

³⁰⁷ Ibid. No. 85–90; IV. No. 41–42; Klüpfel. II. S. 238–242, 244–245.

³⁰⁸ Lanz. I. No. 53. 55.

³⁰⁹ Ibid. No. 48.

³¹⁰ RTA JR IV. No. 148.

³¹¹ Ibid. III. No. 185.

³¹² Ibid. IV. No. 46.