В терапевтическом процессе 1

Поскольку наши пациенты приносят нам, как прави-

ло, далеко не самые радостные чувства и эмоции, вряд ли

нуждается в обосновании, что вся терапевтическая работа

связана с негативными переживаниями. Существует мно-

жество вариантов таких чувств, возникающих у обеих сто-

рон. Но одновременно с этим есть и особые ситуации, когда

терапевтическая ситуация осложняется ярко выраженной

ненави стью пациента, которая в отдельных случаях про-

воцирует соответствующую реакцию аналитика. Именно

такие варианты и предполагается рассмотреть в кратком

сообщении.

Первое упоминание о так называемых «негативных тера-

певтических реакциях», нередко заводящих всю проделанную

работу в «тупик», мы находим уже у Фрейда 2, который в 1918

году в работе, посвященной Человеку-Волку, упоминает о том,

что всякий раз, когда пациентом было что-то понято (из ранее

1 Доклад на VII Летней школе Национальной Федерации Психоанализа (г. Пуш-

кин, 29.06.2007).

2 Фрейд, З. Собр. соч. в 26 томах. Т. 4. Невроз навязчивости. Человек-волк.

Человек-крыса. — СПб.: Восточно-Европей ский Институт Психоанализа,

2007.

Часть 2

существовавшего лишь в бессознательном), его симптомы

на какое-то время усиливались 1. Анализируя эту специфику,

Фрейд делает предположение, что негативная терапевтиче-

ская реакция в данном случае является следствием вины и

потребности в наказании, как например, в случае осознания

Сергеем Панкеевым его тайного торжества, что теперь, после

смерти сестры Анны, он остался единственным наследником.

То есть в данном случае негативная терапевтическая реакция

связывалась исключительно с осознанием интрапсихического

конфликта, но проецировалась в межличностные отношения

терапевта и пациента.

Позднее Карл Абрахам 2 и Мелани Кляйн 3 предпри-

нимают попытку объяснить эти феномены с точки зрения

зависти, в частности, к аналитику. Когда пациент чувствует,

что аналитик приобрел для него какой-то особый авторитет,

и одновременно опасается зависимости от своего терапевта,

по мнению вышеупомянутых авторов, он вынужден попы-

таться отвергнуть его, чтобы не признавать собственной

зависти к его интуиции и глубине познаний, избегая, таким

образом, усиления аффекта беспомощности и зависимости.

В другом случае Кляйн указывает на связь между ревностью

и завистью, источником которых являются представления,

что другой пациент находится с аналитиком в более близ-

ком межличностным контакте, а данный пациент считает

1 «…во время аналитического лечения у него периодически развивалась кратко-

временная “реакция отторжения”; когда нам удавалось окончательно избавить

его от того или иного симптома, этот симптом вдруг ненадолго усиливался,

словно пациент пытался свести на нет лечебный эффект». [Из истории одного

инфантильного невроза. В кн.: Фрейд, З. Собр. соч. в 26 т. Т. 4. Навязчивые

состояния. Человек-крыса. Человек-волк. — СПб.: Восточно-Европейский

Институт Психоанализа, 2007. — С. 161.]

2 Abraham, K. The Influence of Oral Eroticism on Character Formation. Selected

Papers. — London, Hogarth Press, 1927. — Р. 440–457.

3 Кляйн, М. Зависть и благодарность. Исследование бессознательных источни-

ков. — СПб.: Б.С.К., 1997.

Статьи 185

себя менее интересным для терапевта. Как мы видим, в

этом случая негативная терапевтическая реакция исходно

связана с межличностными отношениями и проецируется

на них же.

В качестве ситуации, требующей самостоятельного ана-

лиза, Абрахам указывает на специфику нарциссической лич-

ности, у которой внешняя готовность пройти анализ сочетает-

ся с мощным протестом против аналитика как родительской

фигуры. Свободные ассоциации таких пациентов остаются

контролируемыми, они пытаются быть аналитиками не толь-

ко самим себе, но и своему терапевту, не позволяя развиваться

позитивному переносу. Абрахам связывает происхождение

такой реакции с фиксацией на орально-садистической стадии

развития и подчеркивает, что такой пациент воспринимает

анализ как атаку на его нарциссизм, и нередко все терапевти-

ческие усилия разбиваются об эту «скалу». Опыт показывает,

что такая ситуация не так уже редко встречается в процессе

учебного анализа, который требует, как правило, от вполне

сохранной личности отказа от присутствующих в каждом из

нас фантазийного и идеального в пользу реального. И первый

этап в преодолении такого сопротивления, вероятно, мог

бы быть связан с его вербализацией аналитиком и обсужде-

нием.

Со сходных позиций этот процесс рассматривает и Хай-

ман Спотниц 1, указывая на случаи, когда тяжело-нарушенные

пациенты сопротивляются прогрессу терапии, чтобы не поз-

волить аналитику достигнуть успеха, и таким образом — со-

хранить свою связь с ним.

Обращаясь к известному выражению Фрейда о терапев-

тическом процессе как «доращивании» пациента, мы могли

1 Спотниц, Х. Современный психоанализ шизофренического пациента. Теория,

техники. — СПб.: Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 2004.

Часть 2

бы объединить все упомянутые случаи тезисом о том, что по

достижении определенного «возраста» и обретении тех или

иных защит многие люди не хотят принимать свою новую

взрослость, а если точнее — расставаться с иллюзией своей

предшествующей взрослости, или — еще точнее — не хотят

еще раз взрослеть.

Они готовы мстить родителям, Богу или судьбе, близ-

ким или аналитику за все реальные и мнимые психические

травмы детства и исходят при этом из вполне понятных по-

буждений: сохранить (пусть и не вызывающие радости, но

нередко — единственно имеющиеся) объектные отношения.

А для этого надо, чтобы страдали оба объекта, и в переносе

пациент остается связанным с аналитиком до тех пор, пока

он страдает, а еще лучше, если страдают они оба.

Такие ситуации очень непросто переносить, и здесь умест-

но представить несколько клинических иллюстраций.

Пациентка, страдающая депрессией, с весьма непростым

анамнезом: повторяющиеся развратные действия со стороны

одного из близких родственников в детстве, оставление роди-

телями (в связи с учебой в вузе) у бабушки (что было воспри-

нято как: «Я такая плохая, что меня невозможно любить»),

в последующем постоянный негативизм матери, проявляю-

щийся в отношении и фразах типа: «Какая ты некрасивая,

грязная, неопрятная, неумелая и т. д.». После каждого, даже

малейшего шага вперед в терапевтическом процессе на про-

тяжении 7 лет регулярно обвиняет аналитика в том, что он

просто издевается над ней, что ничего хорошего не происхо-

дит и она собирается уйти из терапии. Но не уходит.

В процессе одной из сессий срывается на неукротимые

рыдания с громким криком, как если бы она хотела быть

услышанной кем-то, находящимся где-то очень далеко:

«Вы — мерзавец! Вы никогда не любили меня! Вы всегда

Статьи 187

врете мне! Я вас ненавижу!» и т. д. Аффект длится около

15 минут, в течение которых аналитик не предпринимает

никаких дей ствий. Когда пациентка немного успокаивается,

продолжая всхлипывать, аналитик интересуется: может ли

он что-то сказать? Когда пациентка соглашается, аналитик

говорит: «Сейчас произошло что-то очень важное. Вы вы-

разили очень много чрезвычайно мощных чувств, которые,

скорее всего, долго держали в себе, не позволяя им вырваться

наружу. Несмотря на наши уже давние отношения, я вряд

ли мог быть их причиной. И думаю, что они относятся не

совсем ко мне или даже совсем не ко мне. Я не знаю — к

кому, но вы — знаете. Вы можете сказать — к кому?» Паци-

ентка тут же отвечает: «Конечно, знаю. К моей матери». Но

и это аффективное признание не существенно сказалось на

прогрессе терапии.

Другая пациентка, соблазненная отцом, который теперь,

по ее словам, пытается загладить свою вину, предоставляя

дочери возможность учиться там, где она хочет, проводить

время так, как она хочет, делает дорогие подарки (квартира,

машина и т. д.). Девушка (что с точки зрения психоанали-

тика — естественно) бросает один вуз за другим, заводит

«нехорошие» знакомства, имея квартиру, живет у подруги,

машиной не пользуется. На мой вопрос: «Он так богат?» —

пациентка отвечает: «Нет, ему приходится напрягаться».

А когда я задаю следующий вопрос: «Почему бы не наказать

его другим способом: попросить еще лучшую квартиру или

еще одну машину и т. д. Пусть понапрягается», — пациента

говорит: «Если у меня все будет хорошо, и я стану успешной,

это будет значить, что я простила его за то, что этот подонок

делал со мной в детстве. Ему станет легче или лучше, а я не

позволю, чтобы ему стало легче».

Часть 2

Пациентка не имеет своих желаний. Она даже не думает,

чего бы она хотела сама. Все ее мысли заняты тем, чего хочет

от нее отец, чтобы помешать ему осуществить задуманное в

ее благо и искупить чувство вины. То же самое происходит в

трансфере: она пытается выяснить: «Чего бы я хотел от нее?».

Я, естественно, сообщаю ей, что вообще ничего от нее не хочу,

кроме того, чтобы она приходила и уходила вовремя, говорила

в процессе сессий и своевременно их оплачивала. Само собой

разумеется, она тут же начинает все это нарушать, но эта тема

намного доступнее для обсуждения. Вообще, надо признать,

что мы нередко недооцениваем обсуждение сеттинга и его

нарушений, а это — один из самых благодатных способов

перехода от «здесь и сейчас» к «там и тогда».

А теперь сделаем переход к чувству мести, которое может

становиться способом защиты или избегания иных — более

тяжких — чувств. Мы не так уж часто вспоминаем о мести,

но нередко охваченность этим чувством составляет самую

большую проблему наших пациентов. Пациентам бывает

очень трудно прийти к осознанию, что они мстят самим себе,

отказываясь реализовать свой личностный потенциал. Как

можно было бы объяснить такую ситуацию?

В работе «Тотем и табу» 1 Фрейд предлагает весьма

убедительную интерпретацию. Он говорит о потребности в

наказании, которое неизбежно следует за нарушением табу,

даже если это нарушение было вынужденным или непредна-

меренным. В таких ситуациях терапия, как показывает опыт,

должна строиться на принятии того, что прежде чем пациент

перестанет мстить другим (что всегда гипотетично), он дол-

жен научиться не мстить себе. В некотором смысле такие

ситуации можно было бы характеризовать как расщепление:

1 Фрейд, З. Тотем и табу / Пер. с нем. М. Вульфа. — СПб.: Азбука-классика,

2005.

Статьи 189

пациент относится к себе, как к другому, и наказывает себя с

такой же яростью и неукротимостью, как другого 1. По этой

же причине пациенты всегда с некоторой опаской относятся

к интерпретациям, так как боятся, что им придется услышать

о себе нечто не очень лестное и им придется затем наказывать

себя. Как многим коллегам известно, мной практически не

используются интерпретации 2.

Еще одна иллюстрация. Муж пациентки относится к

ней достаточно тепло и заботливо, но уже на протяжении

нескольких лет отказывает ей в сексуальной близости под

самыми различными предлогами (усталость, нездоровье,

истощение, возможно — импотенция). Через некоторое время

пациентка узнает о том, что у него есть любовница, и даже

не одна. В процессе сессий она многократно рассказывает о

навязчивой фантазии, как ее муж попадет в аварию, после

которой он будет прикован к постели и наконец поймет, что

ее любовь — это единственное ценное, что было в его жизни.

Я замечаю, что, в общем-то — она рисует довольно мрачную

картину ее будущей жизни: парализованный муж, горшки-

бинты, никакого секса, вообще никакой заботы и внимания

со стороны мужа, да и лишение большей части семейного

бюджета. И затем добавляю: «Почему бы в ваших фантази-

ях не развестись с ним или дать, например, ему погибнуть в

той же аварии?» Пациента тут же отвечает, что это никак не

входит в ее планы: «Я хочу, чтобы он страдал, и долго». Мое

высказывание о том, что таким образом она наказывает скорее

1 Иногда бывает уместным задать такому пациенту «отвлеченный» вопрос

(тем более что поводов для этого пока не так уж мало): «А как он относится

к террористам-смертникам?». В некоторых случаях пациенты высказывают

весьма уважительную оценку, но в большинстве — демонстрируют крайне

скептическое отношение к такому способу достижения тех или иных целей.

И тогда уместно спросить: «А почему же вы действуете таким же способом:

фактически убиваете себя, чтобы наказать кого-то другого?».

2 См.: Психоанализ — без интерпретаций? — С. 161 настоящего издания.

Часть 2

себя, чем его, встречается полным приятием: «Ну и пусть».

Чувство мести оказывается таким же ненасыщаемым, как и

любовь.

Со временем мне все-таки удается уговорить ее попро-

бовать расширить варианты ее фантазий и преодоления сло-

жившейся ситуации (повторю еще раз — варианты фантазий).

Через какой-то период она приходит и сразу заявляет: «Ну

вот, я завела любовника, как вы и хотели». Я спрашиваю:

«Я когда-нибудь говорил об этом?» — «Нет, — отвечает она, —

не говорили. Но я чувствовала, что вы этого хотите». Честно

говоря, я не думал об этом и, зная о типичных ситуациях

«полуухода» супругов с последующим возвращением в семью,

больше рассчитывал на этот (примирительный) вариант. Но

я также понимал ее потребность проекции вины вовне и на

этом этапе не стал исследовать эту проблему. В последующем

она ушла к своему любовнику, оставив дочь-подростка с

весьма тяжелым характером (как результат их супружеских

проблем) на попечение мужа. Месть таки состоялась.

Фантазии о мести очень часты в аналитическом мате-

риале. И, как представляется, их следовало бы поощрять и

одновременно контролировать, чтобы они оставались только

фантазиями. Фантазии о мести — это способ защиты от чув-

ства унижения, безнадежности и бессилия. В определенном

смысле фантазии играют роль замещающего действия и

одновременно это регресс к магическому мышлению, ко-

торые в совокупности предотвращают реальную месть. Это

возможность (хотя бы в своих ментальных представлениях)

не чувствовать себя жертвой и сохранять контроль над си-

туацией.

Еще один демонстративный случай. Пациент на протя-

жении нескольких лет («перестроечного периода») вместе с

другом детства создал солидный бизнес: от торговли с лотка

Статьи 191

до нескольких солидных магазинов. И на этом этапе друг

«кинул» его, оставив практически ни с чем. Обратился по

поводу депрессии от понесенных моральных и материальных

утрат. На протяжении нескольких лет пациент вербализует

на сессиях планы все более и более изощренной мести — от

поджога автомобиля бывшего друга до его физического устра-

нения. На вопросы: «А что это даст?» — реагирует адекватно:

«Ничего не даст. Только злобу вымещу и пойду в тюрьму».

Постепенно тема мести в материале пациента истощается

и появляются планы превзойти обидчика экономически и

наказать его таким образом. Через 5 лет эта задача оказыва-

ется близкой к выполнению, и в этот же период бывший друг

решает как бы «вернуть долг» и передает пациенту в собствен-

ность один из больших магазинов (чтобы прояснить мотив,

добавим: передает пациенту и в равной доле своей бывшей

жене — которую этот друг недавно оставил и которая ничего

не смыслит в коммерции). После некоторых колебаний па-

циент принимает это предложение, а затем вступает еще и в

кратковременные любовные отношения с бывшей супругой

бывшего друга, хотя и сознает, что это — не более чем еще

один вариант удовлетворения чувства мести. Через 9 лет

терапии пациент признает, что она была его единственной

«отдушиной» и спасла его от параноидального стремления

к мести и реализации катастрофических решений.

Вернемся к понятию «негативная терапевтическая ре-

акция». По определению Фрейда, оно применимо только в

тех случаях, когда пациент демонстрирует усиление симп-

томов или разочарование и отказ от терапии сразу после

определенного облегчения или даже решения его проблемы

(то есть когда у терапевта есть все основания полагать, что

пациент должен почувствовать себя лучше). Фрейд также

отмечает, что такая реакция содержит в себе определенный

Часть 2

намек на негативный прогноз терапии, особенно если к ней

присоединяется установка на обесценивание аналитика с

демонстрацией неприкрытой враждебности, вплоть до вы-

ражений типа: «То, что вы говорите, мог мне сказать любой

дурак», — или даже более жестких. Карен Хорни в своей

работе 1936 года «Проблема негативной терапевтической

реакции» 1 описывает динамику таких ситуаций следующим

образом: а) сначала явное облегчение; б) затем бегство от

перспективы улучшения; в) за которым следует разочаро-

вание в терапии и ощущение безнадежности; г) с законо-

мерным желанием прекратить терапию. И даже если эта

динамика не так явна, негативная терапевтическая реакция

может манифестироваться резким повышением уровня

тревожности. Это обу словливается тем, что невротическое

страдание выполняет слишком ценные для пациента функ-

ции, чтобы он мог легко от него отказаться.

Карен Хорни также указывает на то, что негативная тера-

певтическая реакция часто связана с определенной структу-

рой характера, а именно — мазохистическим характером, и в

этом случае такую реакцию можно прогнозировать заранее.

Акцентируя внимание на том, что нередко негативная реак-

ция появляется сразу после хорошей интерпретации анали-

тика, Хорни выделяет несколько типов реакций пациентов

и их генез, но в качестве одной из главных причин автором

отмечается ориентация на соперничество с аналитиком и

направление всех усилий на то, чтобы не допустить его пре-

восходства над собой. Поскольку соревновательность играет

чрезвычайно важную роль в нашей культуре, то ее можно

считать одной из «заданных» характеристик человеческой

природы. Невротическая соревновательность, по Хорни,

1 Horney, K. The Problem of the Negative Therapeutic Reaction — Psychoanalytic

Quarterly, LXXXVI, 2007. — Р. 27–42.

Статьи 193

побуждает человека сравнивать себя с каждым и ненавидеть

всех, кто является более успешным, более почитаемым, бо-

лее способным и т. д. Самооценка таких пациентов строится

только на фантастических ожиданиях своих собственных

достижений, результатом чего должно стать слепое покло-

нение всех окружающих. С этим обычно сочетается желание

компульсивно обесценивать или безжалостно сметать со

своего пути всех реальных или потенциальных соперников,

включая своего аналитика. Такие пациенты не могут пере-

жить даже того, что у аналитика есть другие пациенты, и

они защищаются тем, что полностью игнорируют этот факт

(«Никого кроме меня!»).

Одновременно с этим Карен Хорни обосновывает, что не-

гативная терапевтическая реакция может быть особой формой

страха успеха. Она отмечает, что повышенная тревожность в

нашей культуре обычно компенсируется двумя основными

способами: стремлением к власти и стремлением к любви, что

может объясняться тезисом: «Если у меня будет абсолютная

власть, никто не сможет мне навредить» — или — «Если ты

меня любишь, ты мне не навредишь». Надо признать, что

это очень сомнительное положение, ибо любовь сама по себе

стимулирует тревожность, и самые большие разочарования

нам приносят именно те, в чьей любви мы хотели бы быть

бесконечно уверены.

Поскольку в статье Хорни основное внимание уделяется

все-таки неудачной интерпретации аналитика, а мне не бли-

зок интерпретационный подход, думаю, этим можно было бы

огриничиться, но стоит упомянуть, что после семидесяти лет

почти полного забвения негативная терапевтическая реакция

вновь привлекла особое внимание специалистов и вышло

Часть 2

сразу несколько статей, посвященных как самой проблеме 1,

так и уже исторической работе Карен Хорни 2.

В заключение несколько слов о ненависти аналитика. Мы

такие же люди, и ничто человеческое нам не чуждо. Нена-

висть к пациенту может быть как отражением его ненависти

к аналитику, так и появляться вследствие упорной ориента-

ции пациента на нежелание никакой позитивной динамики.

В последнем случае аналитик становится лишь безразмер-

ным контейнером для бесчисленных и бесконечных жалоб

пациента на превратности судьбы. Форм проявления такого

сопротивления — бесчисленное множество, но самая мучи-

тельная из них — молчание пациента (иногда на протяжении

десятков сессий). И если аналитику не удается преодолеть

этот вариант сопротивления, его ненависть также становится

безграничной. Самостоятельную группу источников ненави-

сти составляют проблемы платежеспособности, адекватной

затрачиваемым душевным силам, а также ситуации, когда

пациент оказывается примитивной личностью, не способной

осознавать психологическую природу его страдания и при-

нимать психологическую помощь.

Чтобы быть хоть немного защищенными от отраженной

(собственной) ненависти, уместно периодически вспоминать

известное выражение Жака Лакана, заметившего, что когда

пациент говорит с вами, то не о себе, а когда — о себе, то не с

1 Goldberg, Jane G. Fantasies of Revege and Stabilization of the Ego: Acts of Revenge

and the Ascension of Thanatos // Modern Psychoanalysis, 2004. — Vol. 29, #

1. — Р. 3–21; Newsome, Faye. Envy and the Negative Therapeutic Reaction //

Modern Psychoanalysis, 2004. — Vol. 29, # 1. — Р. 43–48.

2 Orgel, Shelley. Commentary on “The problem of the Negative Therapeutic Reaction”

by Karen Horney — Psychoanalytic Quaterly, LXXVI, 2007. — Р. 43–58; Spilliius,

Elizabeth. On the Influence of Horney’s “The Problem of the Negative Therapeutic

Reaction” — Psychoanalytic Quaterly, LXXVI, 2007. — Р. 59–75.

Статьи 195

вами 1, — а значит, его ненависть относится не к нам, а к тем,

кого, как отмечал Фрейд 2, он любил или любит или должен

был бы любить, но не может.

Второй возможный вариант защиты терапевта представ-

ляется методически не менее важным. Большинство людей

приходят к нам, чтобы решить какие-то свои проблемы, и

многие специалисты оказываются пленниками этого запроса,

предпринимая попытки осуществления этой задачи — при-

нять решение за пациента, предлагая ему все новые и новые

варианты интерпретаций. А он последовательно отвергает

их, потому что это ваши интерпретации и решения, а не его,

и даже есть вы однажды найдете подходящий ему вариант —

ответственность за это решение будет вашей, а пациент так

и останется ребенком, за которого решают другие. Намного

более рациональным представляется подход, ориентирован-

ный не на решение, а на совместное исследование проблем па-

циента; подход, исходящий из того, что конкретные решения

всегда глубоко индивидуальны, а следовательно: как и сама

проблема, так и способ ее решения всегда принадлежат паци-

енту, а мы лишь помогаем их найти. Этот способ всегда есть

у пациента, но сопротивление не позволяет его обнаружить.

Поэтому мы работаем преимущественно с сопротивлением

и, как не раз отмечал Харольд Стерн: каждый раз, когда мы

преодолеваем сопротивление, личность растет.

Еще один нередкий повод для провокации ненависти со

стороны аналитика — требование от терапевта гарантий успеха

1 Здесь уместно привести фразу Лакана полностью: «Когда пациент приходит

к аналитику, он говорит о себе, но не с аналитиком; когда он говорит с ана-

литиком, то не о себе; когда пациент говорит о себе с аналитиком — анализ

закончен». Цит. по: Cristian Ingo Lenz Dunker (San Paulo, Brasil) // The letter:

Lacanian Perspectoves on Psychoanalysis, # 37. — Р. 120–143.

2 Фрейд, З. Скорбь и меланхолия // Вестник психоанализа, № 1 — 2002. — C. 13–

30.

Часть 2

и доказательств его квалификации или того, что ему можно

доверять. У различных специалистов здесь могут быть разные

подходы. Мне ближе вариант: «Никаких гарантий и никакого

доверия», — и тогда уместен (в той или иной форме) такой воп-

рос к пациенту: «Судя по вашему рассказу, вы никогда особенно

не доверяли ни себе, ни своим родителям, ни своим друзьям,

более того — многие из тех, кого вы считали самыми близкими

людьми, вас предавали. Почему вы должны доверять мне? Все

что я могу попытаться сделать, помочь вам научиться доверять

хотя бы одному человеку — самому себе». Давая гарантии в

любой форме, мы принимаем ответ ственность на себя, а наша

главная задача — научить пациента принимать ответственность

хотя бы за одного человека — самого себя — на себя.

Анализ — это не только работа с воспоминаниями и

травмами. Это всегда пересмотр истории. Нам, живущим в

государстве, где история пересматривалась не раз на протя-

жении жизни одного поколения, намного легче понять, как

болезненно пересмотр прошлого влияет на настоящее. По-

мочь пациенту стать другим это отчасти еще и убийство его

прежнего, отнюдь не метафорическое. И хотя эта идея вряд

ли осознается пациентом, но страх небытия «меня прежнего»

всегда присутствует.

Мы сами тоже меняемся вместе с каждым пациентом

и с каждым завершенным или прерванным случаем. Страх

разрушения собственной личности в результате работы с

пациентами — это также один из нередких вариантов, но

здесь уже нет никаких готовых рецептов, и мы признаем,

что единственный способ сохранения своего психического

здоровья и профессионального долголетия — это регулярные

супервизии и повторный анализ, к которому, как показывает

современный опыт, прибегают все больше российских специа-

листов, имеющих солидную практику.