Сердцем я своим в поре той давней.

Не был в сорок первом я, ребята,

И не мок в окопе под дождём,

Как мои ровесники – солдаты,

Я в сорок девятом был рождён.

 

Мне не пало той военной доли,

Я не видел огненных дорог,

Не жевал хлебов колосья в поле,

Не мотал обмоток вокруг ног.

 

Не моя легла на дно подлодка,

Погребён не я навеки в ней,

Не моя горела самоходка,

Нет, не видел я войны огней.

 

Только грудь моя объята жаром,

Будто вижу я себя в бою.

Вся моя страна в сплошном пожаре,

В самом пекле я его стою.

 

Сердцем я своим в поре той давней

Средь солдатских почерневших лиц,

Что за наш народ многострадальный

Смертью храбрых пали у границ.

 

Среди тех, которых не поднимешь,

Среди тех, что спят в земле сырой,

Среди тех, которых не обнимешь

За великий подвиг боевой.

 

Пусть пройдут года, десятилетья,

Пусть промчатся даже сотни лет,

Верю, что былое лихолетье

Не забудет мой праправнук, нет.

 

                                       1987 г.

Гильзы ржавые.

Каждый год по весне

В огороде своём

Под лопату картофель сажаю,

Каждый год по весне

Гильзы ржавые в нём

Нахожу и в ладонях сжимаю.

 

И невольно глаза

Затуманит слезой,

Мать- земля под ногами качнётся,

Будто в небе гроза

Прогремит надо мной,

И в груди сердце гулко забьётся.

 

И встают предо мной

Те, кого я не знал,

Кто погиб, отчий край защищая,

Кто сражён был войной,

Те, кто залп не слыхал

В День Победы девятого мая.

 

Пусть горит же огонь

Над гранитной плитой,

Тот, что вечным теперь называем.

Пусть последний патрон,

Может, этой весной

Я найду, огород свой копая.

  

                                      1987 г.

 

Колька «Мичман».

Гладь зелёная морская –

Буй качается вдали,

А за ним в туманной дымке

Важно ходят корабли.

 

Поразило меня море

И его глухой прибой.

Не пришлось мне его долю

Со своей связать судьбой.

 

И тоскливо, и досадно

От чего-то, только всё ж

Я смотрю на волны жадно,

Крикнуть мне им невтерпёж.

 

Вы простите меня, волны,

Ты прости, седой маяк,

Я не ваш, это бесспорно,

Но душою я моряк.

 

Ведь не зря меня в деревне

Колька «Мичман» все зовут

Нет не зря моря, наверно,

С детских лет во мне живут.

 

              1987 г. Алушта.        

 

 

Любил я мальчишкой тебя

Скоро выйдет прощальный конец

Нашим встречам с тобой, дорогая,

Мать проводит тебя и отец,

Мне останется память святая.

 

Встретит с грустью тебя наш вокзал,

Тепловоз закричит очень громко,

Ты припомни тогда, что сказал

Я тебе тёмной ночью тихонько.

 

Распахну на перроне себя

И скажу, как костёр, зажигая,

Ведь любил я мальчишкой тебя,

Ещё крепче сейчас, дорогая.

 

Будет поезд твой мчаться на юг,

Позади будет всё оставаться,

Только в сердце щемящий недуг

Будет часто с тобою шептаться.

 

Станет он говорить обо мне,

И припомнишь ты наши свиданья,

Не по нашей с тобою вине

Видим горечи миг расставанья.

 

Чтобы ни было там на пути,

Кто б ни встретился лучше и краше,

Но от прошлого нам никуда не уйти,

Ведь любовь у нас первая наша.

 

                                     1987 г.

Сосновка

С утра, день - деньской не смолкая,

Стучат солдатни сапоги,

Сосновка им стала родная

За проволкой зеки-враги.

 

Два года семьёй неразлучной

Здесь служат узбек и грузин,

Два года считают поштучно

Людей, как в саду апельсин.

 

Зелёный забор двухметровый

Колючка под током над ним,

И взгляд часового суровый,

Всё это людям живым.

 

Хотя за людей их никто тут

Вообще никогда не считал,

Знает об этом, кто в омут

Сосновки такой попадал.

                                           1987г.                                     

Марта.

Есть праздник светлый очень,

Как алая заря,

Помечен цифрой восемь

В листке календаря.

 

А в цифре той дыханье

И радости весны,

И первые свиданья,

И сказочные сны.

 

В ней женщин облик милый

Я вижу над землёй

Такой для всех любимый,

Такой нам всем родной.

 

Так пусть же ярко светит

Их праздник сотни лет,

Он дорог всей планете,

Он ей лицо и цвет.

 

                                      1987г.

Автобус «Икарус».

Ох, ты, автобус, ох, ты, «Икарус»,

Много людей в твоё чрево вобралось,

Прёшь оглашенный, не чуя нагрузки,

Вроде и нет для тебя перегрузки.

 

Ноешь, гудишь на людей недовольно:

Нет бы сидеть по домам преспокойно,

Прётесь куда – то, одержимы делами,

Горе и только со всеми мне с вами.

 

Слышишь, «Икарус», прими извиненья,

Прошу за людей у тебя я прощенья,

Ведь ничего не поделаешь, друг,

Жизнь – это хитрый и замкнутый круг.

 

Каждый хомут в ней на нужную шею,

Он безразличен судьбою твоею,

Так, что давай, дорогой, не ропщи,

А, как положено, ношу тащи.

 

 

Будут терзать тебя руки и ноги,

Будут насиловать наши дороги.

Штопать, латать будут всё твоё тело,

Чтобы служил ты народному делу.

 

И до последнего вздоха ты, милый,

Будешь носиться по трассам России,

Станешь всё реже и реже ворчать,

Будешь всё чаще и чаще молчать.

 

Так что давай – ка, вези нас куда – то

И примирись ты с судьбой распроклятой,

Терпели же всё до тебя твои предки

Жизнь не бывает сладкой конфеткой.

 

                                        1987 г.

Письмо.

Здоров, Санёк! Привет, солдат!

Поклон тебе земной!

Сегодня люди мирно спят

В стране твоей родной.

 

Я знаю. в том краю, где ты,

Пурга метёт, клубя,

И что солдатские мечты

Уносят к нам тебя.

 

Конечно, Саша, дом есть дом,

Здесь всё не так, как там,

Но только помни об одном:

Мы очень верим вам.

 

Накал сегодня крепок, знай,

На Русь со злом глядят,

А потому в руках сжимай

Покрепче автомат.

 

Прольёшь немало пота, да

За годы службы, Саш,

Но было так, родной, всегда –

Черёд сегодня ваш.

 

Ну, вот и всё, дружок, пока.

Село твоё живёт,

И голос свой издалека

К тебе, наш воин, шлёт.

 

                                1987 г.

        

Загорится любовь.

«Не хочу я тебя -

Так сказала ты мне, -

И меня никогда не зови».

Но промчались года,

Улетели те дни,

А я верен той прошлой любви.

 

Знаю, ты далеко

И несладко живёшь,

И грустишь, может быть, ты по мне,

Но ведь счастья того

Никогда не вернёшь,

Всё ушло по твоей же вине.

 

Не прошу ничего

Я у жизни сейчас,

Пусть кому – то поют соловьи.

Только знаю: придёт

Долгожданный мой час,

И обнимут меня

Нежно руки твои.

 

Загорится любовь

Силой новой, двойной,

Мы отбросим печаль далеко,

Побежит в жилах кровь,

Как вода родников,

Будет очень с тобой нам легко.

 

                          1987г.

 

Любовь моя.

Любовь моя, ну как живёшь?

Ясны ли твои очи?

Когда письмо моё прочтешь,

Припомни наши ночи.

 

В деревне нашей тишь и гладь,

Молчат пока бабёнки,

Нет темы, чтобы изливать

Паршивые душонки.

 

А я как прежде всё такой,

Каким ты знала раньше,

Блужу по свадьбам в дым хмельной

И буду жить так дальше.

 

Баян в моих руках поёт,

Душа по кнопкам вьётся,

А сердце лишь тебя зовёт,

В груди с надеждой бьётся.

 

Не знаю я, как дальше жить,

Ведь от себя не скрыться.

Что делать, милая, как быть?

И надо ж так влюбиться.

 

Никто сегодня я пока,

Лечу, как лист осенний,

Но вижу всё издалека:

Ты берег мой последний.

 

Живи, как можешь, только знай:

В селе твоём родимом,

Как дорог всем цветущий май,

Так мною ты любима.

 

                                        1987 г.

 

 

Покойник.

 

Там, за селом, речка плавно бежит,

Сизая мгла по над лугом лежит,

Трубы играют, старуха кричит,

Только покойник лежит и молчит.

 

Солнышко сверху на землю глядит,

Тихо мотор у машины гудит.

Листик осенний с берёзы летит,

Только покойник лежит и молчит.

 

Видно, хороший он был человек,

Если природа с ним в дружбе навек,

Хочется ей для него всё отдать,

Сникла старуха старика целовать.

 

Скорбно процессия наша идёт,

Тихон – шаман в барабан нежно бьёт,

Музыка громко оркестра звучит,

Только покойник лежит и молчит.

 

Ветер вдруг дунул и улетел,

Волос седой у старухи задел,

Голос чуть слышно её прохрипел:

«Всю жизнь ты работал, себя не жалел».

 

Близится кладбище – скоро конец,

В ризе, как туз, православный отец.

Крест поднимает земной мракобес,

Сколько ж на свете творится чудес.

 

Стала машина, гроб взяли дружно,

Цепляются те, кому вовсе не нужно,

И понесли, спотыкаясь, к могиле,

Там уже поп раздувает кадило.

 

Ходит по краю, трясёт бородой,

Рот раскрывает свой золотой

Резко на пьяного вдруг заворчит,

Только покойник лежит и молчит.

 

Плачут родные, поп доступ им дал,

Быстро прощаться тут же сказал,

Вдруг сигарету в толпе увидал,

Что было мочи он заорал.

 

Ах ты, охальник, земной паразит,

Ну а народ ему что, он глядит:

Вот, мол, дела, поп, а кричит,

Только покойник лежит и молчит.

 

Время прощания поп прекращает,

Все прегрешенья старцу прощает,

Публика ждёт, меж собою вздыхает,

Трубы Шопена чуть слышно играют.

 

Гроб опустили, и лёг он на дно,

А у людей на уме лишь одно:

Умер, ну что ж, а не всё ли равно,

Лишь бы быстрей подналечь на вино.

 

Люди, вы, люди, жалко мне вас,

Ну почему же такой в вас контраст?

Каждый ведь знает – один раз живёшь.

И непременно в могилу пойдёшь.

 

                                     1987г.

 

Весна - сестрица.

Оттрещат морозы,

Отшумит метель,

Март уронит слёзы,

Зазвенит капель.

 

Снег осядет вскоре,

И совсем ничьи

Вырвутся на волю

Шумные ручьи.

 

В золотой рубахе

Будет солнца круг,

Всё до малой птахи

Оживёт вокруг.

 

Защебечут птицы,

Запоёт душа,

Эх, весна – сестрица,

Как ты хороша.

 

Я не ради скуки,

Не для громких слов,

А за сердца муки

Петь тебе готов.

 

Приходи скорее,

Жду я не дождусь,

Может, ты сумеешь

Мне развеять грусть.

 

                       1987 г.

 

Глаза.

В целом мире нет прекрасней глаз

Лучше и прекрасней, чем у вас,

И, увидев их, я обомлел,

С ними быть навеки захотел.

 

Я не думал, просто вышло так,

Стали для меня вы, как маяк,

Светите в кромешной ночи мне,

Слышу голос ваш я в тишине.

 

Как бы мне хотелось вас обнять

И безумно нежно целовать,

Но надежды нету никакой,

Вам ведь по душе совсем другой.

 

Вы простите бога ради всё ж

То, что на мальчишку я похож,

Что средь этой жизни кутерьмы

Не сошлись сердцами с вами мы.

 

Хоть не суждено быть вместе нам,

Я желаю очень счастья вам,

Дай вам бог любимой век прожить

И любовью свято дорожить.

 

                                     1987 г.

 

Нет нигде преграды мне.

Нет на небе серых туч,

Гладит землю солнца луч,

И рокочут трактора –

В поле страдная пора.

 

А на тополе скворец,

Деревенский наш певец,

Переливы льёт свои,

Мысли трогая мои.

 

И клубок извилин мой,

Центр научный, мозговой,

Вмиг мне то даёт, друзья,

То, что видеть всем нельзя.

 

Я и лётчиком бываю,

И на фронте погибаю,

И на море, и в огне

Нет нигде преграды мне.

 

А случается, влюбляюсь,

И в потёмках спотыкаясь,

То ли пьяный, толь в бреду

На свидание иду.

 

И лететь могу в ракете,

Глядя сверху на планету,

Шар земной могу обнять

И по – дружески сказать:

 

«Как живёшь, скажи, родимый,

Ведь сейчас с тобой одни мы».

И ответит он мне вдруг:

«Очень плохо, милый друг».

 

Я напичкан до отказа

Термоядерной заразой,

Задыхаюсь, Колька, я,

Незавидна жизнь моя.

 

 

Жить в тайге могу в палатке,

Видеть летом зим припадки,

В общем, всё не рассказать,

То, что дадено мне знать.

 

Потому я закругляюсь,

Но на этом не прощаюсь,

А чтоб это доказать,

Буду новый стих писать.

 

                        1987 г.

 

Королева.

Стояла «Шмара» край дороги,

Прозрачным платьем стан объят,

И не подвластны мозгу ноги

К ней подносили всех ребят.

 

Бросала взгляды «Королева»,

Товар её не знал цены,

Глядел и я, как очумелый,

На вид прекрасной «сатаны».

 

                        1987 г.

 

Петухи.

Забрезжал рассвет над деревенькой,

На плетнях запели петухи,

Ловко гнут горбиной свои шейки,

Падкие до страсти на грехи.

 

И кричат, кокочут беспрестанно,

Вылупив стеклянные глаза,

Только крик кому – то долгожданный

Где – то каплет курочки слеза.

 

Может, сидя на гнезде, наседка

Слышит свой знакомый позывной,

Не одну, быть может, её детку

Вырастит петух совсем чужой.

 

Будет он считать цыплят своими,

Будет по – отцовски охранять,

А на самом деле, кто такие,

Квочке – маме только лишь и знать.

 

Рассвело совсем над деревенькой,

На плетнях дрожали петухи,

Пялили куда – то свои зенки,

Толь в чужой овин, толь в лопухи.

 

Раскусил я азбуку их Морзе,

Перетёр все точки и тире,

И сказал им голосом серьёзным

В этой ранней, утренней поре:

 

«Ох, вы Пети, Петьки, Петросяны,

Перестаньте петь на все лады,

Не дай бог раскусят код Иваны –

Будет много горя и беды».

 

                                  1987 г.