Отряд полковника Н. В. Орлова и адмирал колчак, харбин, 1917-1918 гг.

Материалы Александра Петрова о развертывании Белого движения в полосе отчуждения КВЖД в конце 1917 – начале 1918 годов http://ruguard.ru/forum/index.php?topic=308.0;wap2 по воспоминаниям полковника Николая Васильевича Орлова "Смутные дни в Харбине и Адмирал Колчак" (Государственный Архив Российской Федерации, Ф. Р-5881, Оп. 2, Д. 549, Л.Л. 1-60).

Николай Васильевич Орлов, фото 1915 г.

Николай Васильевич Орлов был кадровым офицером пограничной стражи Заамурского округа, в котором служил с 1909 года. В 1915 году в рядах 1-го Заамурского пехотного полка он отправился на фронт. Во время Великой войны Орлов дослужился до чина полковника, командовал 14-м Заамурским пехотным полком, получил орден Св. Георгия 4-й степени. Летом 1917 года, в связи с развалом фронта, Орлов с женой и дочерью отправился по железной дороге через всю Россию к месту своей прежней, довоенной службы - в Харбин.

Часть 1. Создание отряда.

К моменту возвращения полковника в Харбин, власть в полосе отчуждения КВЖД уже захватил большевицкий ставленник прапорщик Рютин. Он опирался на 559-ю и 618-ю ополченческие дружины, несшие охрану железной дороги, и уже полностью распропагандированные к этому времени большевиками. Управляющим дорогой, вместо генерала Д.Л. Хорвата, большевики назначили некоего Славина, но Хорват отказался сдавать дела новому "управляющему". Впрочем, власть большевиков продержалась здесь недолго. Вмешались китайцы, которые 13-го декабря 1917 года ввели свои войска в полосу отчуждения дороги. Большевиствующие ополченческие дружины были разоружены и высланы в Россию.

Между тем, незадолго до разоружения ополченцев в Харбин пробрался генерал М.К. Самойлов, начальник одной из Заамурских дивизий на фронте. Генерал имел поручение от Товарища Председателя Правления дороги в Петербурге инженера Вентцеля сформировать в полосе отчуждения КВЖД новую Охранную стражу. Управляющий дорогой генерал Хорват и русский консул в Харбине Г.К. Попов были полностью согласны с этим проектом и теперь, после выдворения ополченцев, можно было приступить к его осуществлению. При этом предполагалось Охранную стражу формировать из местных жителей, она должна была быть вольнонаемной, наподобие Охранной стражи, существовавшей до образования Заамурского округа пограничной стражи (на этом особенно настаивали китайцы).

Полковник Орлов, по его словам, с самого начала был горячим сторонником скорейшего создания Охранной стражи, предполагая под ее прикрытием начать формирование добровольческого отряда для борьбы с большевиками. Вокруг него сплотилась небольшая группа столь же решительно настроенных офицеров. Вечером 12-го декабря, накануне введения китайских войск, эта группа предлагала свои услуги в деле немедленного ареста большевистских главарей, но генерал Самойлов отклонил тогда это предложение.

Датой создания своего отряда сам Орлов считает 20-е декабря 1917 года, когда он всего лишь с 5-ю офицерами занял Миллеровские казармы в центре Харбина:
" Задачей своей организатор ставил собрать в Харбине, этом уголке, где еще можно было дышать, офицеров, юнкеров, кадет, - людей с русской душою, сплотить их воедино и создать впоследствии воинскую силу, которая могла бы повести боевые действия против врагов России – большевиков. Таким образом, прежде всего созидались кадры, созидались ряды. И честный, идейный офицер вполне это понимал; не задумываясь, он брал винтовку и становился в эти ряды. В числе таких идейных офицеров было даже два командира полка. Нечего и говорить, что такие люди были очень ценны. Так, в первую голову, создавался взвод. Рядовыми поступали преимущественно офицеры".

Пока что первоочередными задачами формируемого отряда являлись обустройство казарм (причем на первое время офицерам пришлось самим делать всю черную работу, включая уборку казарм и топку печей), но, главное, охранять порядок в городе, выставляя ежедневно караулы на станции, в Русско-Азиатском банке, у артиллерийских складов, у пироксилиновых погребов. В Харбине было все еще неспокойно: большевистские настроения были все еще очень сильны в механических мастерских и в железнодорожных полках. И небольшой Орловский отряд, являвшийся на тот момент составной частью Охранной стражи, был едва ли не единственной надежной русской частью, на которую мог опереться генерал Хорват.

Как вспоминает Орлов, первое серьезное пополнение пришло в отряд под Рождество, в Святой Вечер, как раз тогда, когда орловцы собрались в казарме для общей трапезы, организованной для них супругой консула Н.Н. Поповой. В этот момент в казарму прямо с поезда прибыла большая партия кадет Хабаровского кадетского корпуса, изъявившая желание поступить в отряд. Таким образом, этот вечер стал для отряда праздничным вдвойне.

"В дальнейшем формирование пошло усиленным темпом. Образовывались взвод за взводом и, приблизительно через месяц, была уже готова 1-я Особая рота. В ее рядах были представители всех родов оружия: пехоты, артиллерии и кавалерии, инженерных войск, летчики и даже представители флота – морские офицеры и гардемарины. Так образовывались превосходные кадры для формирования разных частей войск".

Почти одновременно с зарождением Орловского отряда, на ст. Маньчжурия был создан также Особый Маньчжурский отряд атамана Семенова. Как известно, впервые он проявил себя 19 декабря 1917 года разоружением 720-й ополченческой дружины на станциях Маньчжурия и Даурия, причем в рядах ОМО на этот момент состояло всего 7 человек. Однако дальнейшие взаимоотношения атамана Семенова с Хорватом и отрядом Орлова "не сложились".

Причина здесь крылась, на мой взгляд, в недостатке воли и других, необходимых организатору качеств у руководителя русской администрации КВЖД генерал-лейтенанта Дмитрия Леонидовича Хорвата. Его авторитет в Харбине на тот момент был непререкаем, но, к сожалению, Хорват не смог им правильно воспользоваться. По натуре он был скорее дипломатом и предпочитал скорее играть на противоречиях среди своих подчиненных, нежели объединять их. В этом отношении я не могу не согласиться с характеристикой, данной генералу бароном Будбергом: "Многоликий Хорват, способный только на ловкие компромиссы и на искусную лавировку среди самых разнообразных течений, несомненно умный, умеющий обходиться с людьми и к себе их привлекать, но абсолютно неспособный к решительным активным действиям, не знающий армии, совершенно не подходящий к тому, чтобы идейным, величественным утесом подняться среди общего развала и безлюдья". (Будберг А.П. Дневник // Архив Русской революции. М. 1991, т. 12, стр. 283 – 284)

Однако, в деле поддержания хороших отношений с китайскими властями, представлявшими на тот момент главную силу на КВЖД, Хорват был совершенно незаменим. По словам Орлова, "генерал Хорват у китайцев в то время пользовался большой популярностью. Поэтому можно было безпрепятственно производить всякие формирования. Требовалась только "писака" этого генерала. И 1-я рота, формировавшаяся таким путем, не встречала никаких препон со стороны китайских войск".

Как утверждает Орлов, поначалу главным противником Семенова в Харбине был командующий Охранной стражей генерал Самойлов: "По его словам, это было ни что иное, как "прыщ", который вдруг выскочил на больном теле России, угрожая перейти в злокачественную опухоль".

В начале января при Штабе Заамурского округа (командующий округом генерал Самойлов, начальник штаба - полковник Баранов) открылось вербовочное бюро, и было приступлено к формированию Охранной стражи. В ее состав вошла и 1-я Особая рота, причем на полковника Орлова было возложено общее наблюдение и руководство по формированию охранных частей Харбинскаго отдела. Однако с формированием самой стражи дело не заладилось.

" Проходили дни, недели … Полагаясь на судьбу, на русское "авось", формировалась Охранная стража. Назначались обширные штаты, писались приказы, замещались должности начальников отделов, их помощников, начальников артиллерии и кавалерии, командиров рот и сотен; кипела шумная работа в штабах … А войск было пока – всего лишь одна 1-я Особая рота. Она изо дня в день несла тяжелую караульную службу, и молодежь изнывала".

Личный состав роты требовал скорейшего довооружения орудиями и пулеметами, но начальство медлило. Между тем, все это оружие хранилось на артиллерийских складах, к которым ежедневно выставлялся караул из состава роты. В результате разразился довольно неприятный инцидент: во время одного из дежурств караул самовольно вскрыл склады и вывез оттуда несколько пулеметов. Генерал Самойлов был разгневан этим, полковник же Орлов, обещая строго наказать виновных, одновременно потребовал выдать все необходимое законным порядком. Самойлов вынужден был уступить и, таким образом отряд получил вооружение, необходимое ему для дальнейшего развертывания. Для этогобыли выделены кадры из 1-й роты; начали формироваться 2-я рота, конница ротмистра Враштеля (Орлов всюду дает иное написание фамилии этого офицера – Враштил) и пулеметные команды. Правда, поначалу выданы были устаревшие пулеметы "Максим" на лафетном станке, но для подготовки пулеметчиков вполне годились и они.

В это время в Харбине образовалась политическая организация, носившая громкое название "Дальневосточный Комитет Защиты Родины и Учредительного Собрания". Председателем комитета состоял присяжный поверенный Александров, а его правой рукой был некий Лавров из Иркутска, за которым тянулась целая группа военных-иркутян эсеровского направления. Комитет обосновался в русском консульстве, и, по-видимому, ему покровительствовал сам консул Попов, однако Орлов в своих воспоминаниях отзывается о его деятельности очень скептически. При Комитете образовался военный штаб во главе с подполковником Генерального Штаба Никитиным, ставивший своей целью объединить усилия зарождающихся отрядов полковника Орлова и атамана Семенова.

Между тем, для спокойствия Харбина и КВЖД необходимо было как можно скорее расформировать пробольшевицки настроенные железнодорожные полки и выслать солдат из Маньчжурии. Эти события как раз совпали с наступлением в середине января 1918 года отряда атамана Семенова на станцию Оловянную и далее на Читу. В Забайкалье разгорались упорные бои, и наличие вооруженных солдат железнодорожных полков могло создать серьезную угрозу тылу Семеновского отряда. Однако из-за резко отрицательного отношения генерала Самойлова к Семенову и его отряду, приходилось действовать келейно. И вот, через консула Попова, Орлову было передано негласное распоряжение: отправить на помощь Семенову 1-ю Особую роту. Не было никаких оснований сомневаться в том, что распоряжение это исходило непосредственно от генерала Хорвата, но оно было направлено Орлову через голову его непосредственного начальника и тем поставило полковника в весьма неудобное положение. Орлов сомневался, тогда ему было передано, что "Дальневосточный Комитет Защиты Родины и Учредительного Собрания" берет всю ответственность на себя и гарантирует на будущее полное содержание отряда. Действительно, когда генерал Самойлов узнал в последний момент о предстоящем походе, он вначале пытался запретить 1-й Особой роте выезжать куда-либо, а когда это не удалось, то исключил весь личный состав Орловского отряда из списков Охранной стражи, а полковника Орлова, кроме того, еще и из числа чинов Заамурского Округа пограничной стражи.

Несмотря на все эти репрессии, поход состоялся.

"2-го февраля в 10 часов утра со станции Харбин отбыл на запад "таинственный товарный поезд". То, что сюда погрузились вооруженные силы Орловцев, составляло для линии большой секрет. Высланная заблаговременно вперед контрразведка приняла все меры к тому, чтобы никто не мог предупредить о продвижении воинского эшелона ни по телеграфу, ни по фонопору. И, действительно, приход такого поезда был полным сюрпризом всюду на станциях. Дежурные агенты, встречая его, таращили в недоумении глаза: вместо ожидаемого товарного поезда приходил воинский состав и едва успевала войти на станцию его головная часть, как из вагонов на ходу уже выскакивали отдельные группы вооруженных с гранатами в руках. Вот одна из них быстро пробегает по перрону, направляясь к казармам. Четыре человека занимают выходы и, угрожая гранатами, сгоняют опешивших товарищей в противоположную от пирамид сторону. Вслед вбегает еще несколько Орловцев. Молодцы эти на глазах оцепеневших от страха солдат быстро вынимают из винтовок затворы и грузят их в подушечные наволочки. Вся эта процедура занимает не более 10-ти минут, и затворы уносятся в эшелон. Тем же порядком отмыкаются от винтовок и штыки, отбираются револьверы. И все оружие грузится на двуколки и также увозится на станцию. Таким образом, смелые, лихие действия Орловцев всюду производили на солдат должное впечатление. Они становились послушным стадом и были использованы, как рабочая сила, грузили и отвозили в эшелон все те казенные вещи, которые подлежали сдаче. Выполняя приказ Управляющего Дорогой, Орловцы держали себя в высшей степени корректно. И всюду разоружение проходило гладко; к репрессиям прибегать не приходилось нигде, за исключением лишь станции Чжалантун. Здесь после разоружения товарищи – солдаты в отместку испортили путь, но сделали это неумело, вблизи самой станции за семафором, так что злое дело было вовремя обнаружено и замысел крушения поезда был предотвращен. Злоумышленники понесли должную кару, а солдатам железнодорожной роты пришлось немало поработать по исправлению пути ".

Добравшись до станции Маньчжурия, 1-я рота подкрепила отряд Семенова и вместе с ним приняла участие в бою на станции Шарасунь (или Шарасун), однако бой этот закончился неудачно. Вот что пишет об этом в своих мемуарах атаман Семенов:
"В начале февраля большевистские эшелоны перевалили уже Читу. Утром 14 числа была занята ими Борзя, 16-го – Даурия; 20-го – Шарасун, 21-го – Мациевская.

Не будучи в состоянии противостоять хорошо вооруженным большевикам, я оттянул свои части в Маньчжурию, выставив сторожевое охранение на линии ближайшего к Маньчжурии разъезда № 86. Большевики дошли до станции Шарасун, где и остановились". (Семенов Г. М. "О себе (Воспоминания, мысли и выводы)" М. 1999, стр. 139)

Орлов описывает эти события несколько иначе. Когда известие о Шарасунском бое достигло Харбина, опасаясь за судьбу своей роты, он решил ехать на выручку ее со всем отрядом, оставив лишь кадры для дальнейших формирований.

Выехали 18-го февраля. "По пути, не доезжая станции Маньчжурии, встретили раненых 1-й роты, которые были эвакуированы с поля боя. Неутешительные вести узнали от них. По их словам, вся тяжесть боя легла чуть ли не на одну "сербскую роту"; на нее со всех сторон навалились красные и ей угрожала гибель; но положение спасла наша 1-я рота, самоотверженно бросившаяся с пулеметчиками-кадетами на выручку. Они стойко дрались с красными и отбивали их удары, пока, наконец, не удалось оттянуть "сербскую роту" назад. Конечно, о продолжении борьбы с превосходившими силами врага не могло быть и речи. Приходилось спасаться – отходить на китайскую территорию. Но не так-то легко было это сделать. Пехота была брошена Семеновцами на произвол судьбы, без общего руководства. Положение было отчаянным. Враг наседал, стремясь охватить горсточку храбрецов со всех сторон. Этому способствовала пересеченная местность. Прикрываясь сопками, всё выползали и выползали свежие силы красных. Полковник Р. – командир Орловской роты, - принял общее командование и проявил большое мужество и самообладание. А герои кадеты-пулеметчики, не щадя своей жизни, лихо вели стрельбу, до последней возможности прикрывали отход рот. И им, в конце концов, удалось выскользнуть из кольца. Но это обошлось дорого: были понесены потери убитыми и ранеными. Геройски пал и доблестный кадет-пулеметчик Николай Руднев".

Описывая действия отряда Семенова, Орлов, несомненно, далек от беспристрастной их оценки. Однако не вызывает сомнения, что и атаман Семенов очень рассчитывал "под шумок" присоединить к себе Орловские части, в чем ему, по-видимому, пытались способствовать находившиеся при штабе ОМО иностранные военные атташе: японский капитан Куроки, английский майор (фамилии которого Орлов не называет) и французский капитан Пелье. По крайней мере, об этом свидетельствует следующее описание одного из совещаний в штабе ОМО:

"Придя в Семеновский штаб, старшие офицеры – Орловцы застали здесь капитана Пелье, английского майора и Семеновских штаб-офицеров; ждали только атамана, но он что-то долго не являлся. Прошло свыше получаса времени и вдруг дверь с шумом распахнулась – показался Семенов. Все встали из-за стола, но он, войдя и ни с кем не поздоровавшись, с места в карьер разразился бурной речью:

- "Для спасения России я стремлюсь создать воинские силы, веду борьбу с большевиками, готов положить жизнь свою на алтарь Отечества, а мне не хотят помочь в этом святом деле. Мало того, - полковник Орлов даже позволил себе назвать меня авантюристом …", - при этих словах глаза атамана вспыхнули злобой, и он продолжал, обращаясь к английскому майору:

- "Я сказал все, что считал нужным и прошу вас принять председательство на настоящем совещании, а цель его вам известна".

– Проговорив это, Семенов поспешно вышел из комнаты и за ним снова с шумом захлопнулась дверь.

Капитан Пелье и английский майор, видимо, очень прониклись сказанным, с деловитой серьезностью они приступили к выполнению порученного. Слово было предоставлено капитану и тот обратился с речью. Говорил он ломаным русским языком, растягивая фразы, подыскивая подходящие слова. Речь, сама по себе, была не сложна и сводилась она к тому, что Орловский отряд должен влиться в ряды атамана, что они, военные атташе, предлагают немедленно это сделать.

Подобный тон разговора со стороны господ иностранцев был довольно смелым, и это вызвало целую бурю негодования в душе каждого Орловца. Единогласно и категорически они отвергли сделанное предложение. Сам полковник Орлов не проронил ни одного слова, предоставив решение вопроса своим помощникам; и те твердо отстаивали свою позицию. Капитана Пелье это, наконец, взорвало.

- "Я вижу, что вам не нравится маньчжурский воздух, а нравится харбинский!" - бросил он дерзкие слова, обводя присутствующих гневным взором. Но на слова эти последовал достойный ответ: - "Вы совершенно правы, "m-eur", нам действительно не нравится маньчжурский воздух, и мы пойдем в Харбин!" - С этим Орловцы решительно поднялись со своих мест. Совещание оборвалось" …

Вечером 27-го февраля все части Орловского отряда отбыли обратно в Харбин.
Между тем, в Харбине кадровики Орловского отряда продолжали его развертывание, несмотря на то, что генерал Самойлов занял по отношению к отряду непримиримую позицию и отказывался выдавать ему что-либо из вооружения, обмундирования и снаряжения, хотя запасы имелись на Харбинских складах. В результате, орловцам приходилось забирать все это со сладов силой, невзирая на формальные запреты. Таким образом, в первых числах февраля удалось, закончить формирование 2-й роты и конного дивизиона. Затем, "самотеком" к отряду прибыли 4 пушки с полной запряжкой. Была сформирована отдельная батарея, командиром которой стал старый Заамурец, капитан Ломиковский. Затем, уже по возвращении из Шарасуньского похода были сорганизованы также 3-я и 4-я роты, 2-я батарея, инженерная рота, автомобильный и санитарный отряды, отрядная пулеметная команда, служба связи, нестроевая и музыкантская команды. Фамилий командиров частей Орлов не называет, упоминает лишь, что командиром 2-й батареи был капитан Карпенко.

Дальневосточный Комитет пытался упорядочить дело снабжения отряда и просил Хорвата изъять от генерала Самойлова всю материальную часть и назначить особое лицо, которое ведало бы снабжением всех формируемых частей. Хорват, казалось бы, отнесся к этому предложению сочувственно, однако никаких распоряжений на этот счет так и не издал. Финансирование же отряда осуществлялось Дальневосточным Комитетом при содействии консула Попова. "Обыкновенно, на ежемесячное содержание отряда, кроме жалованья, выдавалось по 2 рубля в сутки на человека и по 4 рубля на лошадь Романовскими деньгами. Даже по тогдашним временам, в Харбине этого хватало на продовольствие с избытком".

Отвлечемся на время от рассказа Орлова. 7 февраля в Харбин приехал из России барон Будберг. Он спешил в Японию, куда и отбыл через 8 дней – 15 февраля. В этот свой проезд фамилию Орлова в своем дневнике он не упоминает (впрочем, большая часть Орловского отряда в это время находилась в Маньчжурии), но за немногие дни пребывания в Харбине он успел вынести о местном офицерстве и местных добровольческих организациях самое нелестное мнение. Причем интересно отметить, насколько по-разному смотрят на одни и те же события барон Будберг и Орлов. Так, 7-8 февраля Будберг записывает:

"Сейчас все усилия этих белых товарищей направлены к тому, чтобы свалить начальника охранной стражи генерала Самойлова, здраво смотрящего на существующее положение, успевшего спасти от расхищения серебряный запас бывшего Заамурского Округа и упорно отстаивающего от разграбления довольно солидное имущество этого округа; зная Самойлова очень давно, я уверен, что он хочет победы над большевиками и спасения России больше чем тысячи этих господ, но он, как старый и опытный служака, понимает, что такие нешуточные цели достигаются организацией, дисциплиной и тяжелым трудом, а не бахвальством, распущенностью, ленью, развратом и насилием.

Говорят, что спасители недовольны и Хорватом; последний по обыкновению играет роль двуликого Януса; он поддерживает образовавшиеся отряды деньгами, а на убеждения Самойлова в опасности этих организаций, разлагающих и без того неустойчивое офицерство, ответил: “да, разумом я с Вами, а сердцем я с ними”". (Будберг А.П. Дневник // Архив Русской революции. М. 1991, т. 12, стр. 278)

Как мы уже видели выше, "упорное отстаивание от разграбления" Самойловым имущества Заамурского округа, согласно Орлову, заключалось в упорном отказе от выдачи Орловскому отряду необходимого ему вооружения и снаряжения.
Но еще более показательно в этом отношении описание Будбергом событий 11 – 14 февраля:

" 11 Февраля. (…) Здесь появился какой-то самочинный штаб Дальневосточного Корпуса Защиты Родины и Учредительного Собрания (удивительное название! кого только они хотят им надуть?). Штаб сей объявляет, что все офицеры обязаны записаться в подчиненный ему войска; редакция приказа по стилю очень недалеко ушла от Крыленковской, так как вышла из лавочки того же сорта, но только с правой стороны улицы: тем не менее среди офицеров некоторое смущение, так как более порядочные боятся объявления уклоняющимися от исполнения долга, а более трусливые боятся реальных воздействий. (…)

12 Февраля. В городе много разговоров по поводу активного проявления деятельности Дальневосточного Комитета и рожденного им корпуса (пока только из одного начальства, но без войск); думают, что это — попытка создать в Харбине повторение Семеновского отряда со всеми вкусными для антрепренеров последствиями. Приверженцы комитета распространяют слухи, что работают по указанию союзников, которые де отпустили уже комитету 40 миллионов и с отеческого благословения Хорвата. (…)

13 Февраля. Все три харбинские газеты обрушились на Дальневосточный Комитет, требуя опубликования его состава и объяснения прав, на основании которых он распоряжается; при этом комитет обвиняется в желании установить режим палки. (…)

14 Февраля. Был у Самойлова; слушал рассказы участников про вчерашнее собрание офицеров Харбинского гарнизона для выяснения отношений к родившемуся из пены харбинской Дальневосточному Корпусу; судя по рассказам, вышел самый бестолковый кавардак самого митингового характера с руганью, попреками и прочими аксессуарами таких собраний; подполковника генерального штаба Акинтиевского, сказавшего собравшимся горькую правду, чуть не избили. Впрочем, трудно было ожидать уравновешенности, спокойствия и деловитости от случайного собрания самых разношерстных элементов, большею частью издерганных, распустившихся, многое потерявших, много испытавших, жаждущих мести, отвыкших от истового исполнения тяжелых обязанностей и, в большинстве, очень и очень далеких от подвига; устроиться хочется почти всем, но работать и рисковать не особенно много охотников".
(Будберг А.П. Дневник // Архив Русской революции. М. 1991, т. 12, стр. 281 – 283)

Между тем, появление "Дальневосточного Корпуса Защиты Родины и Учредительного Собрания" было прямым следствием распоряжения "уравновешенного" генерала Самойлова об исключении Орловского отряда из рядов Охранной стражи. Входил ли в этот корпус еще кто-нибудь, кроме Орловцев, неизвестно, но эта структура давала возможность худо-бедно снабжать отряд всем необходимым. Однако вставал вопрос об источниках дальнейшего пополнения, в связи с этим Комитет решил прибегнуть к мобилизации ,опубликование распоряжения о которой и вызвало такие волнения среди Харбинской общественности и праздношатающегося тылового офицерства. Далее, согласно Орлову, события разворачивались следующим образом:

"Накануне мобилизации они (штабные офицеры – А. П.) явились в Гарнизонное Собрание и устроили форменный митинг, сославшись на то, что необходимо-де обсудить вопрос,как им надлежит поступить в связи с объявленным призывом. Во главе инициаторов был помощник Самойлова генерал Кокорев. Митинг был шумный. Как и следовало ожидать, выступления противников носили явно тенденциозный, пристрастный характер. Особенно в этом отличился подполковник Генерального Штаба Акинтиевский. Он чернил Орловцев вовсю, не стесняясь в выражениях, не скупясь на отменные словечки. И, в конце концов, обозвал их, а также всех тех, кто выпустил настоящий призыв, - "распродажей торгового дома И.Я. Чуркин и Ко". Это уже была дерзость и оскорбление".

За честь офицеров-добровольцев вступилась сестра милосердия Н.И. Франк, жена одного из офицеров Орловского отряда. Ее выступление было чрезвычайно эмоциональным. Она напомнила слушателям о тяготах, перенесенных добровольцами, о том, что движет ими "благородный порыв стать на защиту поруганной Родины, и закончила словами:
"… И за все это на них льют помои, клеймят: "распродажа торгового дома И.Я. Чуркин и Ко". И кто клеймит? Свой же брат офицер!" Речь эта произвела глубокое впечатление. Сестре были устроены восторженные овации, а штабного героя, за его недостойное выступление, за его дерзкие, безстыдные слова, настоящим образом освистали, заклеймив позорным именем" …

Инициаторам митинга, однако, удалось протащить весьма обтекаемое постановление: "Когда генерал Хорват станет во главе всего движения, они – офицеры Заамурского Округа – (вернее – Охранной Стражи), автоматически вольются в его ряды". Подобная формулировка давала всем желающим моральное право уклониться от призыва. Мобилизация фактически провалилась. Однако отряд Орлова сумел все же несколько пополниться и достигал теперь численности в 2.000 человек.

7-го мартана Соборной площади г. Харбина был устроен грандиозный парад, на котором молодые части Орловского отряда щеголяли своей безукоризненной выправкой. "Выйдя на площадь, они выстраивались и занимали указанные места. Пехота стянулась в резервную колонну, правее стала артиллерия, а во второй линии развернула свои эскадроны конница ротмистра Враштила". Принимал парад представитель японской армии генерал Накашима, которого сопровождал консул Г.К. Попов. Затем "раздались звучные команды: "Парад, смирно! Слушай, на караул!" Оркестр заиграл встречный марш. В строю все замерло. Навстречу генералу, с шашкой подвысь, выступила высокая фигура Начальника отряда; последовал обычный салют, а затем рапорт". Японский генерал вместе с полковником Орловым обошел строй частей, после чего отряд прошел перед ними церемониальным маршем. Состоянием отряда Орлова генерал Накашима остался доволен, в результате чего последовало распоряжение о снабжении отряда из складов в Чаньчуне японским оружием (винтовки, орудия и пулеметы), снаряжением и боеприпасами. Вместе с оружием прибыли и инструктора, которые должны были обучить Орловцев стрельбе из японских пулеметов.

Примерно в это же время в Приморье проследовала через Харбин возвращавшаяся с фронта Уссурийская казачья дивизия. Ее начальник генерал Б.Р. Хрещатицкий и штаб дальше с полками не поехали, а остались в Харбине. В числе штабных офицеров оказались: полковники Маковкин, Иконников, Плешков, - сын генерала М.М. Плешкова; уже в Харбине к ним примкнул подполковник Акинтиевский. Их услугами и решил воспользоваться генерал Хорват для создания полноценного штаба. Прежний Штаб подполковника Никитина был упразднен, а вместо него был создан Штаб Российских войск. При этом во главе всего движения решено было поставить бывшего командира 1-го Сибирского армейского корпуса, кавалера ордена Св. Георгия 4-й степени, старого боевого генерала Михаила Михайловича Плешкова, вызвав его для этой цели из Никольск-Уссурийска; должность начальника штаба при нем занял генерал Хрещатицкий, остальные офицеры бывшего штаба Уссурийской казачьей дивизии также получили заметные должности в новом штабе.

Орлов утверждает, что факт приезда генерала Плешкова от него намеренно скрыли, из-за чего он не смог выставить почетный караул для встречи генерала. Плешков обиделся, и Орлову пришлось лично прибыть к генералу с извинениями и необходимыми разъяснениями. Казалось, инцидент был исчерпан. Однако полковника Орлова ожидали впереди новые неприятности. Так, в свое время им было поручено штабс-капитану Меди сформировать на станции Мулин 4-ю роту отряда. И вот теперь штабс-капитан Меди, узнав о приезде генерала Плешкова, направил ему приветственную телеграмму, назвавшись в ней "начальником 2-го Особого отряда", независимого от отряда Орлова. Именно так и было объявлено по этому поводу в приказе генерала Плешкова. Оскорбленный Орлов добился отмены этого приказа, тогда уже обиделся штабс-капитан Меди и со всеми своими чинами перекочевал к атаману Семенову. Там он "сразу же занял высокую должность Начальника военных сообщений и преуспел в чинах до генеральского включительно".

За этим последовали новые неприятности, - мелкие, но весьма чувствительные для самолюбия Орлова и чинов его отряда. " В первый же день своего вступления (в должность – А.П.) генерал Плешков установил ежедневный наряд довольно солидного караула для личной охраны и выставления у входа в квартиру почетных парных часовых. Правда, последнее предусматривалось воинским уставом былого времени и ничего необыкновенного в этом не было. Но на деле создалось щекотливое положение: молокососов-ординарцев генерала очень забавляло, как стоявшие в роли часовых офицеры отдавали им честь, делая приемы винтовкой по-ефрейторски "на караул", и все время они умышленно шмыгали перед ними для своего удовольствия. Это страшно нервировало всех в отряде, так как по наряду приходилось отбывать эту повинность не только молодежи, но и более солидным чинам, несшим службу в строю рядовых. Генерал, конечно, в эти тонкости не вникал. Однако у Орловцев сразу же зародилось неприязненное чувство к Штабу Российских войск за то, что у него не оказалось чутья сгладить подобную шероховатость".

Все ожидали мобилизации и планомерного развертывания. Но в этом отношении работа Штаба Российских войск свелась к созданию многочисленных штабов. Согласно одному из первых приказов генерала Плешкова, "Орловская пехота разворачивалась в Егерскую бригаду, в составе 4-х Егерских батальонов; конница ротмистра Враштила – в Конно-Егерский полк; артиллерия – в Отдельный артиллерийский дивизион". Одновременно последовал приказ о формировании Пластунского полка полковника Маковкина и Отдельной батареи подполковника Макаренко (которая пушек пока не имела). Но людских ресурсов для пополнения частей не было, и тогда решили вербовать китайцев: на пробу были из китайцев сформированы 4 роты пластунов. Кроме этого, было задумано формирование множества отдельных мелких частей, таких как Морская рота, Гусарский эскадрон, Пешая сотня и другие.

В результате приказ о развертывании Орловского отряда повис в воздухе, более того, поскольку все офицеры на замещение новых вакантных должностей брались, по преимуществу, из числа Орловцев, то на деле получилось даже некоторое распыление Орловского отряда.

Как известно, 7-го апреля атаман Семенов начал свой новый поход в Забайкалье; ему удалось в короткий срок продвинуться до реки Онон. Именно этот момент, по свидетельству Орлова, генерал Плешков признал "как раз подходящим для того, чтобы поехать к атаману в его владения и выяснить свои с ним взаимоотношения". Был назначен особый экстренный поезд, с Плешковым ехали генерал Хрещатицкий и весь штаб, значительный конвой из состава Орловского отряда и сам полковник Орлов. Переговоры состоялись на станции Даурия, в салон-вагоне Плешкова. Орлов описывает их следующим образом:
"К генералу Плешкову был вызван Начальник отряда. Когда он зашел в вагон, то застал здесь в числе других и атамана Семенова. Очевидно, шло военное совещание. На столе лежала карта, и предметом обсуждения служила, надо полагать, создавшаяся на фронте обстановка, но до слуха полковника Орлова донеслись лишь последние слова атамана:
- "Для успеха дела я считаю необходимым направить в сторону Нерчинска отдельный отряд с самостоятельной задачей". Говорилось это с большим апломбом, но какова должна быть эта самостоятельная задача и для какого именно успеха дела, – указано не было. Тем не менее, генерал Плешков многозначительно взглянул на полковника Орлова и проговорил:

- "Так что же, Николай Васильевич, окажем эту помощь Григорию Михайловичу!"

Эти слова застали полковника врасплох; он не был посвящен в боевую обстановку, но, несмотря на это, решение же приходилось принимать немедленно. Сам Орлов считал затеянное Семеновым наступление очередной авантюрой и не желал даром губить свой отряд. Но и не подчиниться Плешкову, чья просьба была равносильна приказу, он не мог. Все что ему оставалось в этом случае, это предложить направить свой отряд в бой целиком, под своим личным руководством. Но и это предложение было отвергнуто. "Генерал Хрещатицкий тоном, не допускающим возражений, заявил:
- "По соображениям политическим этого сделать нельзя, нужно выслать конницу ротмистра Враштила с артиллерией".

С болью в сердце полковник Орлов вынужден был подчиниться этому приказу. Он считал ротмистра Враштеля молодым, горячим и увлекающимся человеком, мало подходящим на роль командира отдельного отряда.