Зюганова вновь хотят выставить «в финале» против путина, или зачем кремлю «красная угроза».

Яростные политические баталии, сотрясавшие Госдуму всю нынешнюю неделю, завершились. Пейзаж после битвы выглядит так: коммунисты лишились в парламенте всех руководящих и ключевых постов. При этом они потеряли контроль не только над экономическим и законодательным блоками, но и, что более важно, над аппаратом палаты. «В живых» остался лишь спикер Геннадий Селезнев, чье влияние (особенно после его безуспешных звонков Путину и, по сути, безрезультатной встречи с ним) минимизировано. Теперь настало время подвести итоги сражения и выяснить, кому они выгодны.

Кремль (а ни для кого не секрет, что процесс был инициирован оттуда), безусловно, выиграл. Коммунисты лишились возможности блокировать инициативы исполнительной власти. Кроме того, коммунисты больше не смогут беззастенчиво использовать Думу в качестве бесплатного партийного и предвыборного штабов.

Но, с другой стороны, Дума и до переворота была вполне управляемой, а спикер Геннадий Селезнев – совершенно лояльной фигурой (не говоря уж о его профессионализме). Однако, несмотря на это, Кремль стал действовать резко и жестко. Почти, как справедливо заметил Зюганов, в духе раннего Ельцина. При том что отличительной особенностью Путина как раз является проведение осторожной, взвешенной политики.

Такой неожиданный и крутой маневр, скорее всего, свидетельствует о том, что политстратеги в Кремле и на Старой площади преследуют более значимую, чем просто укрепление в парламенте позиций центристов, цель.

А такая цель – единственная. Нынешнему президенту на предвыборном татами нужен достойный спарринг‑партнер. Иначе победа будет выглядеть неубедительной. Особенно в глазах зарубежных зрителей. Зюганов на эту роль подходил бы идеально. Да вот беда, за последние годы перестал быть страшным, утратил агрессивность, потерял форму…

Не исключено, что кремлевский демарш в Думе и задумывался как сильная допинговая инъекция для коммунистов. И эта инъекция сработала. Зюганов вновь бодр: ушел в жесткую оппозицию, грозится на майские праздники вывести на улицы тысячи своих сторонников. Что и требовалось.

Похоже, авторы думского переворота смогли убить двух зайцев. И парламент расчистили, чтобы быстрее прокатывать через него нужные законопроекты, и предпосылки для красивой победы Путина на выборах создали.

Простым же россиянам в этой ситуации, вполне вероятно, светит стать зрителями, участниками (вольными или невольными) многих захватывающих событий в духе 1993 г. Но все закончится хорошо. По крайней мере, хотелось бы надеяться.

 

Первая половина рассматриваемой публикации насыщена военными метафорами (баталия, битва, остаться в живых, итоги сражения и др.). Во второй части статьи заметно активизируется спортивная метафора: будущая избирательная кампания моделируется как поединок В. Путина и Г. Зюганова на спортивном ковре (татами), причем организаторы схватки озабочены тем, чтобы для большей зрелищности схватки лидер коммунистов был в хорошей спортивной форме, для чего в полном соответствии с нравами современного спорта предполагается использовать допинг. Основой для взаимодействия рассматриваемых моделей служит тот факт, что обе они отличаются яркими концептуальными векторами соперничества и агрессивности; показательно, что такие концепты, как победа, атака, противник, маневры, типичны как для военной, так и для спортивной метафоры.

 

3. Использование в тексте разнообразных моделей. В этом случае анализ метафорической системы текста не позволяет выделить доминирующие модели: автор использует разнообразные метафоры, но ни одна модель не воспринимается как ведущая: активно реализующаяся в различных разделах текста с использованием разнообразных фреймов. Примером значительного количества используемых метафорических моделей без выделения какой‑либо доминантной для всего текста может служить статья А. Колесниченко, Л. Пивоваровой и А. Цепляева, опубликованная в еженедельнике «Аргументы и факты».

 

Олигархи под катком

За последние два года взаимоотношения власти и крупного бизнеса кардинально изменились. Первая половина 90‑х вошла в историю России как эпоха «большого хапка» и появления олигархов. Их вырастила сама власть как «экономическую дубинку» в борьбе с коммунистами, чей реванш казался тогда неизбежным.

Брак по расчету

На кого мог опереться Кремль, чтобы переломить ситуацию? Больше половины губернаторов симпатизировали левым. Да и в армии и в спецслужбах, обессиленных за годы реформ, «обломавшихся» в Чечне, тлело глухое недовольство. В общем, президент мог положиться прежде всего на «акул» бизнеса, по зюгановской терминологии – «семибанкирщину»: А. Смоленского, В. Гусинского, Б. Березовского, П. Авена, М. Фридмана, В. Потанина, М. Ходорковского. Им было что терять, поэтому «денежные мешки» не скупились на поддержку власти. А власть в знак благодарности закрыла глаза на грехи спасителей, позволяя им «доить» госказну. По разным оценкам, за годы реформ из страны было вывезено не менее 300 миллиардов долларов.

«Жулики!» – указывали на олигархов пальцем коммунисты. Бывшие кооператоры, фарцовщики, инженеры, комсомольские работники на заре рынка превратились в изворотливых авантюристов и отчаянных сорвиголов. Они на каждом шагу обходили закон, но разве можно было играть по‑честному с государством, которое само десятки лет обманывало своих граждан.

Мучительный развод

С тех пор страна стала другой. Закончилась массовая приватизация, пошли на убыль разборки и заказные убийства. Приняты налоговые законы. Промышленность начала медленно подниматься на ноги.

А что же олигархи? Мавр сделал свое дело и должен уйти. Еще в эпоху позднего Б. Ельцина власть стала тяготиться чрезмерной зависимостью от капитала, стесняться «порочащих связей». С приходом В. Путина олигархов не только «равноудалили» от Кремля, но и заставили делиться. Например, на одной из первых встреч с предпринимателями президент «выбил» из них 1,5 млрд руб. на социальные программы для военнослужащих. Некоторых для острастки припугнули Генпрокуратурой – вроде В. Алекперова и В. Потанина, некоторые построились с полунамека – Р. Абрамович, М. Ходорковский, О. Дерипаска. И только В. Гусинский с Б. Березовским не уяснили новую «политику партии и правительства» и стали изгнанниками.

Соратник Бориса Абрамовича по партии «Либеральная Россия» Сергей Юшенков считает, что олигархи окончательно потеряли самостоятельность. «Их встречи с генпрокурором, президентом больше похожи на акты почетной капитуляции, чем на равноправный диалог. Олигархи знают, к чему может привести бунт, – власть тут же найдет доказательства «связей с Бен Ладеном» и другой компромат».

Кстати, один из влиятельных при Б. Ельцине магнат, а ныне скромный хозяин одного из северо‑восточных регионов так объяснил ситуацию в родном для себя цехе: «Самое обидное, что олигархи сами наезжают друг на друга ради того, чтобы понравиться власти. Они действуют по принципу: «Я его покусаю – меня не тронут». Именно так выглядит драка Алекперова с Березовским за ТВ‑6».

Так можно ли говорить, что эра олигархии кончилась? В самом деле, никто из бизнес‑элиты больше не осмеливается открывать ногой двери кремлевских кабинетов, диктовать тексты указов. «Отношения бизнеса и власти стали более цивилизованными, – считает Александр Лившиц, зам. гендиректора компании «Русский алюминий». Появились понятные и открытые каналы взаимодействия». Примечательно, что вчерашние олигархи теперь заклинают журналистов больше не называть их этим словом. Другие времена – другие понятия. Но дело не просто в замене терминологии. Свои интересы бизнесмены привыкают лоббировать не «под кремлевским ковром», а через Госдуму, Совет Федерации, РСПП, Совет предпринимателей при премьер‑министре.

Очевидно, что отношения власти и капитала не будут гладкими. Конфликт интересов остается. Крупный бизнес всегда хочет стать крупнее, отдавая государству минимум доходов. Государство, которому вечно нечем кормить врачей, учителей и военных, будет «прессовать» финансовых воротил, требуя от них законной «десятины».

Задача сторон – найти компромисс. Чем кончается беспредел «семибанкирщины», мы знаем по опыту 90‑х. К чему ведет силовое закручивание гаек, тоже известно – к съеживанию инвестиций и дефициту. Уголовные дела против топ‑менеджеров ведущих компаний, попытки все национализировать едва ли подстегнут рост экономики. Но и капитаны бизнеса должны понять – симпатии власти не вырастут на пустом месте. Надо, как говаривал А. Лившиц, «делиться» – вкладывать сверхприбыли в свою экономику, а не в кипрские офшоры, помогать решать социальные проблемы. Почему бы, например, крупному бизнесу не сброситься на борьбу с беспризорностью, о которой столько говорят? Путь из «халявщиков» в партнеры нелегок. Но и другие дороги – в СИЗО или в заграничную ссылку – еще хуже.

 

Заголовок рассматриваемой статьи («О лигархи под катком») задает метафорическую картину физического воздействия на неугодного человека. Соответствующие метафоры действительно встречаются в основном тексте (экономическая дубинка, силовое закручивание гаек, прессовать, наезжают друг на друга, я его покусаю, президент выбил полтора миллиарда рублей), но их роль в данном тексте не является доминирующей: это лишь одна из целого ряда моделей.

Шрифтовые выделения, обозначающие начало двух основных разделов основной части, создают метафорическую картину заключения и расторжения брака (брак по расчету, мучительный развод), однако в тексте нет других метафор этой группы: «заявленная» в сильной позиции модель не получила дальнейшего развития.

Можно выделить и другие повторяющиеся в тексте метафорические образы. Так, для обозначения взаимодействия власти и ее оппонентов в ряде случаев используются милитарные образы (реванш, акты почетной капитуляции, построиться, бунт, связи с Бен Ладеном), зооморфные метафоры (акулы бизнеса, доить госказну), криминальные метафоры (жулики, разборки, дорога в СИЗО, драка), а также образы, восходящие к иным сферам (капитаны бизнеса, семибанкирщина, играть с государством, обходить закон, магнат, родной цех, законная «десятина» и др.). Однако ни одна из названных моделей не может считаться занимающей доминирующее положение.

Важно подчеркнуть, что для хорошего текста характерно взаимодействие в той или иной степени близких моделей, поскольку «совмещение метафорических моделей, противопоставленных друг другу (не имеющих общих следствий или обладающих очень отдаленными следствиями), оживляет метафору, но и одновременно превращает ее в стилистический монстр» (А.Н. Баранов, Ю.Н. Караулов 1994. С. ХХ). Например, по наблюдениям А.Н. Баранова и Ю.Н. Караулова, плохо сочетаются (особенно в пределах одного предложения) механистическая и органистическая метафора, метафорические модели пути и игры. Как правило, удачно сочетаются метафорические модели, принадлежащие к одной исходной субсфере (например, фитоморфные, зооморфные и антропоморфные образы, относящиеся к органистической метафоре) или с однотипным прагматическим потенциалом (например, одинаково агрессивные по своей природе криминальные и милитарные метафоры).

Итак, проведенное исследование позволило выделить три основных вида развертывания концептуальной метафоры: в первом случае большинство метафор в тексте относится к одной и той же модели, во втором случае в тексте параллельно развертывается две‑три ведущие модели, в третьем случае в тексте невозможно выделить доминирующие модели. Следует отметить также, что единая доминантная модель, как правило, выделяется в относительно небольших по размеру текстах. Чем больше текст, тем выше вероятность того, что в нем взаимодействует несколько метафорических моделей, причем та или иная модель нередко проявляется как доминантная лишь в пределах какого‑то фрагмента этого текста.

 

Контрольные вопросы и задания

 

1. Объясните, что такое развертывание метафорической модели в тексте.

2. Какие три вида использования метафор в политическом тексте рассмотрены в настоящей главе?

3. Какие метафорические модели могут удачно взаимодействовать при их параллельном развертывании в тексте?

4. Возможны ли случаи, когда в первой половине текста развертывается одна метафорическая модель, а во второй половине текста на первый план выходит совсем иная метафорическая модель?

5. Каково соотношение сознательности и непроизвольности при отборе автором метафор и их развертывании в тексте?