Глава 9. Талиг. Адрианова обитель и окрестности

 

400 год К. С. 15-й день Летних Молний

 

1

 

Мориска была пегой, собственно, за это Марсель ее и выбрал. Должен же он был хоть как-то дать понять если не Алве, так Зое, что они повели себя отвратительно. Булыжники ползли себе по Надорам и ползли, пока бы они еще доползли до чего-то нужного, Рокэ шестнадцать раз успел бы выставить морисков, ощипать «гусей» и унять Олларию, так ведь нет! Свалился в дыру, а расхлебывать молодоженам, старику с больной спиной и Эпинэ, которому вообще-то надо выспаться и жениться… Валме похлопал кобылу по скорее белой, чем гнедой, шее и привстал в стременах, озирая окрестности. Три кэналлийских полка выходили на позиции, и в недалеком будущем впереди светили скачка и рубка, к коим Марсель не испытывал ни малейшей тяги. В отличие от некоторых.

— Я не понимаю, — завел свое Мевен, — почему Дэвида… то есть графа Рокслея, оставили на заставе и почему я не могу участвовать в бою.

— Потому что оба вы сомнительны, — охотно объяснил Валме, — но ты несколько меньше, ибо мой однокорытник. И вообще должен тебе заметить, что никаких упоений в боях, безднах и тем более лодках нет.

— Можно подумать, — взвился Мевен, — я не знаю, что такое война!

— Можно, — подтвердил Марсель. — Если бы знал, не рвался бы в драку. Уверяю тебя, после кэналлийцев дело тут найдется разве что ызаргам, но их у Кольца не водится. Зато, говорят, когда-то в Старой Барсине росли удивительные огурцы. Не то чтобы я верил…

— Ты дождешься, что я тебя вызову!

— До конца нынешних безобразий дуэли под запретом, — напомнил виконт, — на этом сошлись не только все регенты, сколько бы их ни было, но и покойный анакс в разноцветных…

— Рэй Валме, рэй Эчеверрия зовет.

— Сейчас прибуду, — по-кэналлийски откликнулся Марсель, — сохраняйте мне этого рэя, ибо он готов бежать в сражение.

— Да, рэй. — Обычно кэналлийцы изъясняющегося на их языке Марселя понимали, но ржали при этом, как лошади, однако передавший приглашение кавалерист даже не улыбнулся. Кэналлийцы прекратили улыбаться еще до того, как отряд, миновав знакомый обелиск, свернул к Старой Барсине. Никакого заката не было и в помине, но полторы тысячи всадников словно бы тащили его с собой. Вместе с очень голодными закатными тварями. Валме и сам не рад был, но в согласном конском топоте упорно проступала если не ночь, готовая расколоться, ай-яй-яй, струнным звоном, то сама струна, которая должна, видите ли, звучать. Кое-кто щипнул пару раз и изволил провалиться, а ты звени, звени, звени…

— Вечно, — пробормотал сквозь зубы виконт, посылая пегую к сгрудившимся у обочины офицерам. — Чтоб оно звенело вечно.

Валме оказался последним, а может, Эчеверрия решил больше никого не ждать.

— Все будет очень просто. — Переходить на талиг ради одного талигойца рэй счел излишним. — Нужен один решительный, в полную силу удар. Смять, окружить, рассечь на части и вбить в землю. Чтобы не успели опомниться и собраться. Дальше, за малыми руинами, брошенный город; если уйдут туда, достать будет трудно. Лагартос, мне нужны пленные. По паре горожан, солдат и офицеров. Не больше. Остальные не нужны никому, и их остаться не должно. Начинает первый полк, затем — второй, третий отрезает бегущих от брошенного города. Я остаюсь на тракте. При мне два эскадрона. Строимся за рощей на краю поля. Рэй Валме!

— Да, рэй Эчеверрия.

— Будете со мной.

Ну вот и славно, в бой можно не лезть. Никаких тебе сломанных шей и шальных пуль, а кэналлийцы не подведут… Только офицеру для особых поручений при особе Рокэ торчать в тылу, хоть бы и с наместником Алвасете, как-то неприлично.

— Вы в атаке участия не принимаете? — Вновь пускать в ход свой кэналлийский Марсель не рискнул. — Если нет, прошу разрешения вас покинуть. Понимаете, у меня там собака, и я не уверен, что Эпинэ за ней должным образом ухаживает.

— Львиная собака, я знаю. — Удивленным рэй не казался. — Запрещать вам я не могу. Вы — это вы. Отправляйтесь во второй полк. Эномбрэдастрапе.

 

2

 

Атака действительно началась, но Робер не чувствовал даже ненависти. Глупое и почти радостное ожидание боя Адрианова обитель выпила вместе с кровью Левия, и война вновь стала необходимостью выдержать, не отдать на растерзание семь тысяч человек, хотя и среди них нашелся… Нашлись…

— Балинт, что тут у вас?

— То же, что вчера. Блору пора, нам пока рано. Умер?

— Да, — не стал вдаваться в подробности Эпинэ.

— А убийца?

— Тоже.

Готти, словно поняв, виновато заскулил. А чем он виноват и что бы сделали с псом, загрызи он мальчишку прежде, чем тот швырнул роковой камень? Что ты сам делал с солдатами, стрелявшими в горожан, уже ставших убийцами, но еще не начавшими убивать? И чего не сделал с барсинским отребьем, хотя следовало? Когда толпа с кольями и топорами прет на баррикаду, все ясно; когда человек, один, пока еще один, бежит по улице, поди разбери, жертва он или мародер!

— Монсеньор, от Блора. Подходят.

— Вижу.

Как и прежде, «бесноватые» наступали с путающей решительностью, не обращая внимания на стрельбу со стен и собственные потери. Шли, подбадривая себя то ли криком, то ли воем, останавливались, чтобы выпалить по врагу, и снова шли. Не бегом, конечно, по такому лугу особо не побегаешь, но и не черепашьим шагом. И вновь возглавляли атаку не солдаты, как было бы в любой пристойной армии, — нет, первыми валили мародеры из горожан.

Нестройные, кое-как сбитые ряды неотвратимо приближались. Пули стали чаше посвистывать над террасой, а то и выбивать каменную крошку из многострадальных стен, но и из атакующих шеренг начали выпадать разномастные фигурки, словно проваливаясь в густой бурьян. Чем ближе к цели, тем точней стрельба, но добрых горожан это не пугало и не останавливало. Еще сотня шагов, и доберутся до проломов, начнется рукопашная, пойдут потери… Непозволительные потери.

— Живо к Блору! — Робер ухватил за плечо парнишку из беженцев, вызвавшегося, как и еще несколько ребят, быть посыльным. — Пороха не жалеть!

— Ага, монсьор!

— На сегодня пороха всяко хватит, — поддержал Карой, — а на завтра… Надо, чтоб не хватило барсинцев.

Распоряжавшийся у ворот Блор тоже понял, что врага лучше останавливать сейчас и с расстояния. Его люди начали бить чаще — помощники, заряжавшие мушкеты, трудились в поте лица. Дыма становилось все больше, белесые клубы заволакивали стрелков, грозя скоро скрыть происходящее на стене, но луг просматривался отлично, и там творилось нечто странное. Чем ближе подходили атакующие, тем медленней делался их шаг, а воинственные выкрики — тише и реже.

— Странно, — удивился и Карой, — сейчас им как раз нужен натиск, рывок. Пусть этого не понимают горожане, но уж офицеры-то должны сообразить.

— Может, обход затевают?

— Значит, — Карой протянул руку, — мне пора!

— Удачи! Приглядите там за «Лесным» проломом.

— Приглядим. — Витязь улыбнулся и внезапно сделал задумчивое лицо. — Как думаешь, кто теперь больше барсинцы, они или мы?

Робер зачем-то оглянулся. При свете дня бывшая резиденция ордена Славы выглядела беспомощной и жалкой, но предать ее было столь же невозможно, как и сгрудившихся за руинами людей.

— Мы, — твердо сказал Иноходец.

— Вот и я так думаю. Слава не отдала, и мы не отдадим. Живи!

— Живите!

Узнать бы, как оно было восемьсот с лишним лет назад, ведь остались же какие-то хроники! Левий должен знать… Лэйе Астрапэ, ничего-то кардинал больше никому не должен, так что не будет ни хроник, ни шадди, ни своевременных, подчас резких слов. Только то, что уже сказано. «Жизнь — величайший дар и величайший долг. Это я и вам напоминаю, герцог. На всякий случай». Что ж, долги приличные люди отдают. Сколько и пока могут.

— Монсьор, готово! Тоись все пердал. Полковник грит, понял!

— Молодец. Теперь давай к «Садовой», узнай, не идут ли еще и там.

Время шло, Блор не жалел пороха, наступающие скромничали, будто и не они вчера по собственным головам рвались на завалы. У «Садовой» стены никого не было, Балинт передал, что в лесу тихо, уставший страдать Готти улегся у ног Робера и зевнул. Робер зевать не мог, он уже почти хотел, чтобы взвыли рожки и начался решительный штурм, но мародерские вожаки всё медлили и медлили.

 

3

 

— Эномбрэдастрапэ!.. Энобрэдасоберано!..

И что-то еще, что Марсель перевел как «Сме-е-е-ерть!».

Ну всё, теперь только вперед! Виконт торопливо, главным образом чтоб занять руки, проверил шпагу и пистолеты. Проверять подпругу было и некогда, и глупо, хотя внутренний трус вдохновенно расписывал сползающее на бок седло, жесткую землю и переломанные кости.

— А на абордаж не хочешь? — поддел «пророка» Марсель. — А на бастион? У нас все прекрасно, и подпруга тоже.

Вот пейзаж скучноват, это да. Ни тебе величавых гор вокруг, ни славного Мэгнуса под седлом, но пегая мориска и благородные руины — это тоже недурно. Конечно, никуда не скакать спокойней, но тогда придется завиваться, а потом пузо, подагра, астры… И вообще карте место!

— Рэй Валме. — Лагартос сдерживал пляшущего от возбуждения вороного, а сзади виднелись хмурые, будто и не кэналлийцы, разведчики. — Рэй Эчеверрия сказал, мы опять идем вместе. Я рад.

— Я тоже, — торопливо заверил виконт, глядя в словно закаменевшее лицо. Лица… Как-то уж оно слишком! Тяжелая, безжалостная сосредоточенность, охватившая обычно легких и живых парней, настраивала на закатный лад. И еще эти лезущие в голову песни…

— Случается, — признался Марсель, — что я во время атаки кричу или пою. Вас это раздражать не будет?

— Ты зовешь тех, кто слышит. Так бывает.

Уточнить, кто именно его слышит, виконт не успел. Проорав свое «Сме-е-ерть!», кэналлийцы дальше действовали молча и быстро. Эчеверрия со зверским выражением на обычно невозмутимом лице махнул саблей, и передняя шеренга буквально с места бросила лошадей в галоп, обходя плохонькую рощу. За ней — вторая и третья.

До беспечно расположившихся на открытом месте «бесноватых» было рукой подать, так что силы коней не берегли. И слева, и справа, как догадывался Марсель, творилось то же самое.

— Пошли! — И эскадроны второго полка хлынули на луг, обходя вспыхнувшую схватку слева и пробиваясь к зарослям, из-за которых растрепанной седой шевелюрой расплывался пороховой дым. Любопытно, кто больше удивится, Эпинэ или «бесноватые»? У столичных красавчиков остался один выход — вломиться в руины, куда кавалерии ходу нет… Впрочем, кэналлийцы и спешиться могут.

Сам виконт мериться лихостью с лучшими алвасетскими рубаками не собирался и в первую линию никоим образом не рвался, а его туда никто не звал, но одно дело в мыслях о подпруге ждать атаки, и совсем другое — уже мчаться вперед. Пегая летела роскошным галопом, впереди палили и дымили, рядом несся Лагартос, но его вороной отставал. Немного, но чтобы преисполниться ликованья, хватило. Марсель, чувствуя, как у него отрастают крылья, выхватил шпагу и завопил:

— Ребята, бей! Энобрэдасоберано! Вечно!..

 

4

 

— Монсеньор! Монсеньор! — На террасу карабкался, рискуя грохнуться, парнишка-посыльный. Этот вроде был приставлен к алатам. — Велено передать… Ох, простите — в лесу… видели «бесноватых»… сюда идут! Много! Алаты у завала караулят, как те станут перелезать, вломят. Сказали, чтобы вы не беспокоились, они всех там порубят. Поклялись этим… Мячиком! Он у них…

— Он у них вроде Франциска. — Что барсинцы пошли в обход, не удивительно, только почему сейчас? Не рано ли? — Где церковники стоят, знаешь?

— Кажись, там, за углом.

— Верно. Передай им то же, что и мне. Пусть готовятся помочь алатам, как договаривались.

Выдохнув «да, монсеньор!», парень рванул вниз, рискуя свалиться с заменявших лестницу обломков. Робер рявкнул вслед, чтоб поберегся: калека приказа не передаст. Куда там! Когда в голове лишь бы быстрей добежать, под ноги не глядят, особенно если тебе пятнадцать, а ведь убийце Левия было не больше…

Неуместная в бою боль царапнула трехцветной кошачьей лапкой; пытаясь взять себя в руки, Робер с ненавистью уставился на кишащий мародерами луг. Штурм так и не начался, и это тревожило сильней оголтелой нерассуждающей злобы, когда двуногие белоглазые твари прут вперед, и остановить их может разве что пожар. Иноходец хорошо, слишком хорошо помнил исход из города и вчерашнюю стычку, чтобы верить собственным глазам, но и не верить тоже не мог. Оставалось предположить худшее — «бесноватые» обзавелись командиром, у которого не отшибло мозги, отсюда и представление в бурьяне. Дело мародеров — не лезть на стены, а отвлекать защитников, вынуждая их впустую тратить драгоценный порох, но тогда почему идущие в обход не дождались, когда все силы обороняющихся стянутся к «Луговой» стороне?

Торчать на галерее, давясь собственными сомнениями, становилось невмоготу. Сознавая, что он, мягко говоря, неправ, Робер наскоро объяснил посыльным, где его искать, свистнул Готти и помчался к Блору. Поднявшийся ветерок слегка разогнал пороховой дым и пригнал взамен тучу грязно-белого травяного пуха. Разумеется, летучая дрянь попала в глаз, пришлось останавливаться и вытаскивать. Утирая слезы, Эпинэ не сразу заметил, что стало тише, а потом по ушам саданул вопль:

— Отступают, твари такие! Не выдержали!!!

Робер бросился к «воротам» достойными Готти прыжками. «Бесноватые» были уже на середине луга, и они почти походили на людей, то есть на толпу горожан, которых непонятно зачем занесло в какой-то бурьян. Никакого строя не было и в помине, но оружие бывшие мастера и торговцы не бросали и бежать не порывались. Выманивают? Нет, тогда именно что бежали бы.

— И вроде бы совсем близко подошли, — устало удивлялись вокруг, — и на тебе, не вперед, а назад!

— Порох кончился?

— Они и без пороха обходились… Забыл, с чего началось?

— Но ведь отступают! Отступают же!

— Что-то слишком уж хорошо, — пробормотал себе под нос изрядно закопченный Блор, разглядывая пятящийся к опушке строй. — Слишком…

— Вот именно, — согласился Робер. За хорошим в последнее время всегда шло скверное, но непоправимая подлость сегодня уже была, так, может, обойдется? — Посыльный!..

Алаты, конечно, рубаки лихие, но лучше сразу помочь. И быстрее управятся, и дешевле обойдется.

— Монсеньор…

— Передай церковникам, пусть как могут быстро идут к «Лесной». Раз отсюда больше не лезут, резервы пока не нужны. На обратном пути заскочи к мэтру Боннэ. Пусть займется ранеными и подкормит людей.

— Вы не думаете, что это конец? — уточнил Блор. — Эти твари сами на себя не похожи.

— Конец будет, когда подойдут кэналлийцы. — Робер отмахнулся от очередного пухового облачка. — А что полезут, то полезут, вопрос — когда. Хорошо бы Карой с Агили успели управиться.

— Р-ряв!

Уже минут пять как нюхавший ветер Готти странно и коротко взлаял и, подскочив, дунул вдоль стены, прежде чем Робер успел ухватить беглеца за ошейник. А потом стало не до пса: сзади, у «Лесной», дико заорали, и тут же залязгало, загремело, горохом раскатились хлопки выстрелов. Руины, будто огромная слуховая раковина, доносили причудливо искаженные звуки. Разобрать в них что-либо было невозможно, но звериное ожесточение вспыхнувшей схватки они передавали в полной мере.

 

5

 

— Вечно! — вопил Марсель, вышибая чьи-то перебродившие мозги. — Чтоб струна звенела вечно!

Таранить на полном скаку строй вражеской пехоты виконту не довелось и на сей раз: строя у «бесноватых» никакого не было, но без дела никто не остался. Непонятные голодранцы оружия не бросали и отбиваться пытались до последнего. Порой это было весело, чаще — не очень.

Какой-то толстяк с голым торсом едва не подрубил тесаком ноги лошади виконта. Самую малость не успел и рухнул с рассеченной физиономией.

Дезертир с мушкетом… Этого сзади по шее рубанул подоспевший кэналлиец. Которому тут же чуть не проткнул спину пикой кто-то мелкий и быстрый, в мундире судейского. Здесь уже пришлось поспешить Марселю. Пуля судейских не любила, а может, наоборот. Перелетев через свеженький трупик, виконт догнал Лагартоса, нарвавшегося на кучку окрысившихся пехотинцев. Валме едва не проскочил мимо, но по ушам саданула омерзительная брань, и чья-то лапа потянулась к поводьям, вот только боевые мориски такого не любят, даже дамы. Пегая, зло заржав, вильнула в сторону и отбила задом. Марсель тоже не сплоховал, достав клинком очередную скотину. Подоспел с десяток кэналлийцев, стало мило, но тесно, Лагартос что-то крикнул, и половина прибывших кинулась искать новую добычу. Марсель задержался. Ненадолго и без особого удовольствия, но кто начал, тому и заканчивать.

Оставив позади с дюжину покойников, помчались дальше, туда, где сквозь заросли виднелись серые стены. Ай-яй-яй, знакомые стены… На пути воздвигся верзила с алебардой. Это он здорово придумал — в одиночку на отряд кавалеристов…

Лагартос сверкнул саблей, из обрубка шеи рванул красный фонтан.

— Вечно, чтобы мразь рубили вечно!

Заросли приближались. Люди Эчеверрии, вогнав в землю ближайших «бесноватых», не ослабляли натиска. Все было бы отлично, если б не взлетавший с какой-то травы гнусный пух. Пришлось выбирать дорогу, враги были повсюду, а пухоносцы — нет. Марсель дернул повод, огибая поганые заросли и, увы, даруя тем самым жизнь тощему мародеру, и тут откуда-то выкатилось нечто светлое и стремительное. Понеслось рядом, сбило с ног и подмяло под себя плечистого детину; его приятеля-мушкетера уложил Марсель. Быстро уложил, но когда обернулся, серое, ставшее слегка красным, «доедало» уже второго.

— Ты быстрее! — честно признал Марсель и с ужасом понял, что у него нет пряников.

 

6

 

Помощь пришла, и он свободен. Лэйе Астрапэ, свободен! Даже если его сейчас убьют, караван уже цел, а барсинской сволочи — конец. Вот только его не убьют! Не сегодня! Не под этим солнцем и не у этих стен!

— Монсеньор…

— Оставьте! Все хорошо… Скажите людям, что теперь все будет хорошо!

Застоявшийся Дракко стрелой вылетел из пролома и понесся по лугу, перескакивая через трупы, сразу оставив позади не только Мэтра Жанно, но и кагетских жеребцов. Алаты ушли вперед, но бой продолжался, и место Робера было там. Золотой полумориск летел наметом, возвращая недавний сон, только наяву гром заменяли выстрелы, а коронованную солнцем башню — схватка, ставшая с подходом кэналлийцев честной. Потому что загонявшие беженцев падальщики наконец-то нарвались…

Алатские сабли хлебнули чумной крови от души, теперь мертвецы валялись друг на друге, но полумориск не сбавлял; до черных с алым всадников оставалось корпусов десять, пять, три… Они с Дракко ворвались в схватку, опрокинув вопящего барсинца, рожу которого перекосил предсмертный ужас. Что?! Понял? Поздно, тварь!

Снова дезертир, потом — бросивший мушкет мародер. Жеребец летит через невысокий, высунувшийся на луг куст, и… Враги как-то внезапно кончаются.

— Там они! — Алат в азарте кричит на родном языке, но Робер понимает. — Справа!

Немаленьких размеров островок какого-то высокого, выше человеческого роста, кустарника, но ветки не столь густы, чтобы не разглядеть мелькнувшее коричневое пятно. Прячемся, голубчики? Не поможет!

Пистолет оказывается в руке, рядом свое оружие вскидывают подоспевший Дювье и пяток алатов. Нестройный залп, пули прошивают невезучие кущи, кружатся сбитые листики, и следом — крик боли, а потом удаляющийся треск.

— Уходят!

— Ну нет!..

— В обход!

Кони срываются с места, потревоженный бурьян сыплет пухом, откуда-то выныривают кагеты и парни Гедлера, мелькает пыльная зелень…

Они не успели. Новые вопли, выстрелы и ржанье по ту сторону зарослей возвестили, что два клина — алатский и кэналлийский, сошлись именно здесь.

— Все, Монсеньор. — Дювье, верный неизменный Дювье стряхнул со шпаги кровь. — Конец ублюдкам.

— Здесь конец. — Робер скользнул взглядом по трупам и понял, что ненавидит барсинскую гнусь даже мертвой. — Посмотрим, что за кустами.

Там драться тоже было не с кем. Ветер гонял все тот же пух, засыпая неподвижные, разбросанные тут и там груды. С десяток кэналлийцев выискивали недобитых, одного нашли. Раздался выстрел.

Откуда-то вынырнул облепленный репьями Готти, подскочил к Роберу, радостно, по-щенячьи, подпрыгнул, гавкнул и помчался назад. Значит, он удирал к хозяину и, похоже, нашел! Остается объяснить кэналлийцам, что герцог Эпинэ хочет видеть виконта Валме. С чего начать разговор. Иноходец не очень представлял, но кэналлийцы, не рассчитывая на свой талиг, выпустили вперед адуана на пегой мориске. Вот и отлично! Эпинэ, убрав наконец шпагу в ножны, двинулся навстречу, но первым оказался улыбающийся, будто на дворцовом приеме, казарон.

— Мой дорогой друг, — проворковал он, раскрывая объятия, — как же вы исхудали!

— Увы, любезный господин ло-Ваухсар, все так зыбко! — Адуан изящно отстранился. — Возвращение в лоно изначального отечества мало кого полнит, но вы, вы! Как вы отважились сменить куафера? Ваша новая прическа меняет вас до неузнаваемости, но, согласен, она молодит!

Валме! Вот этот адуан со стянутыми на затылке волосами — Валме?! Щеголь, трус, картежник, бездельник… Наследник старого крокодила, офицер для особых поручений при Вороне. Лэйе Астрапэ, да знает ли его по-настоящему хоть кто-нибудь?!

— …я имел счастье не столь давно беседовать с казаром Баатой и его неповторимой сестрой. Вы не поверите, она нашла между мной и вами некоторое сходство.

— О, неужели? — встрепенулся кагет. — Ее высочество мне льстит!

— Позвольте с вами не согласиться. — Валме снял с рукава приставшую пушинку. — Ее высочество льстит мне…

Окровавленные туалеты обоих дипломатов и тела под копытами казаронского жеребца и кобылы виконта придавали беседе особую пикантность, но Робер был не в состоянии наслаждаться ситуацией. Шум схватки откатывался все дальше, а они стояли и болтали.

— Лошади уже отдохнули, — бросил Иноходец. — Нужно возвращаться в бой.

— Зачем? — удивился Валме. — В непосредственной близости убивать больше некого, а разбежавшихся отловят и без нас. Эпинэ, у вас, случайно, нет при себе печенья? Понимаете, я как-то не подумал о Котике. Вы знали его как Готти, это дипломатическое имя…

— Печенья?!

— Наша общая знакомая говорила, что вы носите печенье для своей крысы.

— Клемент ушел… С сородичами.

— Значит, он больше Креденьи или Рафиано, чем Эпинэ. Поверьте, так лучше для всех, и в первую очередь для самого Клемента, ему не придется оспаривать первенство у левретки.

— Виконт, если вы не хотите…

— Не хочу и вам не дам. Успокойтесь и подумайте о чем-нибудь приятном. О погоде, об отдыхе, о вашей даме…

Было уже совсем тихо, а сбитый пух летал и летал. И еще лез в нос; наверное, поэтому в нем и защекотало.

— Мы дошли, — сказал Робер такому незнакомому Валме. — Вы понимаете?! Мы дошли!

 

 

Часть четвертая. «ТУЗ ПОСОХОВ» [5]

 

Нужно уметь становиться грубее, сохраняя в себе свою нежность.

Эрнесто Гевара Линч де ла Серна