Глава 5. Талиг. Окрестности старой торской дороги

КОЛЬЦО ЭРНАНИ

 

400 год К. С. 11-й — 12-й день Летних Молний

 

1

 

О святом Оноре Арлетта вспомнила на второй день пути. В связи с Октавианскими погромами, само собой.

— В прошлом году я не мог видеть всего. — Граф Гайярэ, настоятельно просивший называть его Пьетро, умело направил двуколку меж двух почти выползших на тропу валунов. — Подробности я узнал по возвращении в Олларию, но октавианские лигисты не явили и десятой доли нынешней прыти.

— Да, — согласилась Арлетта, — сейчас не стали бы ждать утра под дверью Первого маршала и не разбежались бы от единственного выстрела. Я было решила, что, оставшись без крыс и кошек, люди перестают быть людьми, но почему не все? Или они людьми и не были, только притворялись? Тогда мы живем в очень страшной сказке…

Пьетро промолчал, сосредоточившись на болотце, которое следовало преодолеть. Они ехали напрямик, надеясь к вечеру выбраться на Старую Торскую дорогу; ехали быстро, делая короткие остановки, чтобы размять затекшие мышцы и напоить лошадей. Так графиня Савиньяк не путешествовала еще ни разу, но дорожные тяготы не мешали чувствовать себя заново рожденной и при этом внезапно проснувшейся. Женщина помнила все, и этого «всего» было столько, что чувства словно бы онемели. Страх, омерзение, жалость, стыд, радость, ненависть гасили друг друга, и только мозг лихорадочно работал, выстраивая картину чудовищную и непонятную, будто мозаика безумного художника. В один прекрасный летний день горожане проснулись, позавтракали и пошли рвать в клочья себе подобных. Не еретиков, не детоубийц, даже не ювелиров с ростовщиками — соседей, с которыми вчера пропускали по стаканчику.

Болотце благополучно осталось позади, тропа стала шире, обещая самое малое хутор.

— Оноре знал, кто вы? — вновь пошла в атаку Арлетта. — Я не о вашем происхождении, само собой.

— Это он как раз знал.

Столь интригующий ответ подразумевал вопросы и уход на обширные пастбища из века в век нарушаемого Славой целибата, но графиню занимало другое.

— Преосвященный знал, что его, как и меня, хранят ваши… молитвы? Если да, почему он просил убежища? Вывести из Олларии двоих мужчин тогда было проще, чем двух женщин сейчас.

— Он хотел мира.

— То есть?

— Бегство в глазах олларианцев стало бы признанием вины. Оноре решил искать укрытия в доме талигойского вельможи, а позднее при свидетелях потребовать объяснений у Дорака.

— Тогда почему он этого не сделал?

— Он сказал, что не хочет ставить в трудное положение маршала Алву.

— «Сказал»… — с чувством повторила Арлетта. — Клирики умеют подбирать слова не хуже дипломатов. Рискну предположить: преосвященный, уверившись, что невинных защищает не только Создатель, но и Ворон, задумался о грешных. И надумал нечто столь неприятное, что бросился в Агарис.

— Так могло быть, — спокойно согласился Пьетро и остановил лошадку. — Сударыня, позвольте…

Арлетта с удовольствием спустилась в траву. Заросли расступались, уже можно было разглядеть луг, небольшое стадо рыжих коров и шпиль колоколенки.

Подошел Сэц-Пуэн, расстелил плащ, но Арлетта покачала головой — она устала сидеть.

— Сударыня, впереди село. Судя по карте, за ним начинается проселок. Нужно проверить, все ли там в порядке.

— Отлично, — не стала вдаваться в мужские дела графиня. — Я, кажется, вижу ежевику…

Пьетро вскочил на верховую кобылку и вместе с Джанисом потрусил к деревне. Право этих двоих на разведку не оспаривал никто. Графиня подобрала юбку и медленно двинулась вдоль пахнущей ягодами опушки. Очень просто принять нечто как данность, но стоит задать один вопрос, и начнется… «Отравители» угодили именно к Росио относительно случайно, или в этом был какой-то замысел? Если да, то шли в дом Алвы или к сыну Окделла? И, главное, что заставило святого броситься назад?

Названную самим Оноре причину Пьетро даже не пытался выдать за истину. «Подвести Алву»… Умолять страшного маршала прекратить погромы, добиться своего и даже не поблагодарить. Недостойно гостя, назвавшего хозяина щитом слабых… Да желай Оноре в самом деле переговоров или хотя бы объяснений, он бы при всей своей святости не упустил подобный шанс! Выходит, преосвященный убедился, что корень зла в Агарисе? «Так могло быть», — признал Пьетро, только было ли? Воду отравили, чтобы сорвать примирение и, очень может быть, погубить наперсника Эсперадора? Тогда тем паче следовало собрать доказательства и попытаться этот самый договор спасти…

— Госпожа графиня, нижайше прошу уделить мне несколько минут.

— Извольте, — с некоторым раздражением произнесла Арлетта, не прекращая прогулки.

Мэтр Шабли заковылял следом, неуклюже опираясь на вырезанную Джанисом трость. Поездка на одной лошади с сердобольным комендантом скрючила мэтра не хуже зависти, но брать поганца к себе в двуколку Арлетта не желала, хотя справилась бы с лошадью и без Пьетро.

— Госпожа графиня, господин комендант рассказал, что вы разбираете старинную рукопись. Осмелюсь предложить свои услуги в этом нелегком деле. По мнению моих наставников, я овладел древнегальтарским в совершенстве и мог бы…

— Нет! — отрезала Арлетта. Не хватало, чтобы тайна Эрнани досталась этому траченному молью суслику! То-то он возликовал бы, обнаружив, что короли тоже бывают бессильны и несчастны. Не по Дидериху, а так, как бывает в жизни.

— Госпожа графиня, я понимаю, что дал повод сомневаться в своей добросовестности, но если бы вы, упаси вас Создатель, заболели и рядом был лишь один врач… Врач, который, желая защитить своих больных от грубости и невежества, некогда решился на невинный подлог. Неужели вы…

— Если б я была без сознания, за меня решали бы другие, но, находясь в здравом уме, я подпускаю к себе лишь тех, кому доверяю.

— Сударыня! Сударыня!!!

Притащи ей сейчас Сэц-Пуэн хоть лягушку, графиня выразила бы восторг, но руки выскочившего из кустов коменданта были пусты, зато рядом с ним шагал кто-то легкий, смуглый, в таком знакомом мундире. «Фульгат»! Здесь?!

— Госпожа графиня, — Арлетта сощурилась, и расплывчатая физиономия стала четкой, — разрешите представиться! Капитан Уилер, Северная армия.

— Ваше имя мне знакомо. — Сердце бешено и счастливо колотилось, но это было бы слишком хорошо, чтоб оказаться правдой. — Вы, часом, не захватили тюрегвизе?

— Сударыня! — Будь капитан собакой, он бы от удивления осел на задние ноги. — Прошу простить… Всю тюрегвизе выпили в Торке. У меня есть можжевеловая…

— Все в порядке. Я знаю, как ваша тюрегвизе послужила делу мира, так что вы — это действительно вы, но какими судьбами?

— Приказ маршала Савиньяка. Конный корпус под командованием генерала Фажетти форсированным маршем выдвигается к Олларии. Нам приказано…

Ли! Это Ли!.. Какое счастье — родить сына, который все поймет и пришлет, когда нужно, кавалерию… А что не лезет с нежностями, так не левретка же!

— Капитан Уилер, вы не будет возражать, если я вас поцелую?

 

2

 

То, что кэналлийского он как не знал, так и не знает, Марселю стало ясно после первой же отпущенной дежурным офицером шутки. Большинство слов виконт опознал, но смысла в них не было никакого. Валме учел общий тон разговора, рассмеялся, кажется, угадал, и тут они пришли. Рэй Эчеверрия сидел под увешанной зелеными плодами грушей и вопреки своему кэналлийству даже не думал играть на гитаре. Перед наместником высилась кипа бумаг, до отвращения похожих на отчеты управляющих и прочую усугубляющую папенькины хвори дребедень, а вот что было кэналлийским, так это быстрый взгляд и короткий, резкий жест. Дескать, садись, приятель. Ни поклонов тебе, ни расшаркиваний. Удобно и красиво.

— Мне сказали, ты один?

«Ты» — значит, «свой», и долой титулы и подданство. «Один» — ты явился без соберано, даже если привел армию. Похоже, кое-что он таки усвоил! Марсель снял шляпу и, презрев скамью, плюхнулся прямо в травку, не слишком удачно: под боком оказалась падалица, с кулак величиной и жесткая, будто камень; пришлось вытаскивать и швырять в кусты крыжовника.

— После Сагранны соберано пошел особой дорогой, — объяснил виконт, проследив за брызнувшими из кустов скворцами. — Там ему не нужен никто, но дел нам с вами хватит, и дел препротивных.

Не ложь, и сказалось само. Первую фразу будущего разговора Марсель обдумывал два дня, но язык решил по-своему и удачно.

— Соберано знает, куда идет, — обрадовал рэй Эчеверрия, и Валме отчаянно захотелось разделить сию великолепную уверенность. — Что за дела тебе не нравятся?

— Столица. — Вот так и начинаешь изъясняться кратко. С кем поведешься… — Вы верите призракам?

— Они есть, — слегка удивился кэналлиец, — но они не опасны.

— Вы недопоняли. Я спросил, поверите ли вы тому, что сообщит призрак.

— Призраки молчаливы.

— Но пальцы-то у них есть, а Валтазар — о Валтазаре из Нохи вы, надеюсь, осведомлены — знает грамоту. Если ему подсунуть карточки с буквами, он все выложит; мы, когда подстраивали побег соберано, так и договаривались… Так вот, Валтазар третьего дня нанес мне визит и с тех пор навещает меня каждую полночь. Я могу ошибаться, но, похоже, началось.

— Что?

— То, из-за чего соберано вас здесь поставил. Сожгли Ноху, но Эпинэ этого не допустил бы, если бы мог. Даже устрой Левий какую-нибудь пакость, что ему сейчас невыгодно, гарнизон не стал бы поджигать город, а вот в Октавианскую ночь жгли за милую душу…

— Октавианские погромы остановили. — Эчеверрия и прежде напоминал коршуна, сейчас милая птичка расправила крылья, и Валме захотелось втянуть голову в плечи. Так, на всякий случай.

— Эпинэ и Карваль — не Алва с Савиньяком, да и в гарнизоне не без дряни, только вряд ли дело в них. Рэй Эчеверрия, Ноху сожгли на шестнадцатую ночь после ухода крыс. Вы понимаете, что это значит?

Сам Марсель понимал лишь, что дело плохо, кэналлийский наместник пришел к тому же выводу.

— Приказ соберано — никого не выпускать и самим Кольцо не переходить. Как быть? — Взгляд рэя, в отличие от слов, растерянным отнюдь не казался. — Посоветоваться бы с соберано, но он на иных дорогах. Ты понимаешь больше всех. Что будем делать?

Желание нашарить в траве парочку груш пожестче и запустить ими в сухощавого хищного красавца было мучительным, но Марсель как-то сдержался.

— Объявите тревогу, подтяните дополнительные силы поближе к Кольцу и ждите. — Желаете приказ, ну вот он вам! — Пока не станет ясно, что творится за Кольцом, не выпускать оттуда никого, даже курьеров. Будем переговариваться, как в сказках, через перекрестье дорог, там, где столбы торчат. Ничего умнее, уж простите, предложить не могу.

— Есть еще Проэмперадор Юга, — напомнил кэналлиец, — почему бы не узнать, что думает он?

— Мой достойный батюшка слишком материален для этого бреда. — Валме нащупал-таки упавшую грушу. — Вроде не червивая… Как вы думаете, почему одни падают, а другие вызревают?

— Если все цветы станут плодами, не выдержат ветви.

— Вот-вот…

Что-то в этом есть, но буря собьет и то, что должно висеть и зреть. Сейчас буря — по крайней мере, так думает гаунасский Хайнрих, иначе он ни за что не сговорился бы с Савиньяком.

— Зеленые груши чем-то значимы?

— Наверняка. — Марсель рассеянно тяпнул опавший фрукт; тот оказался жесток и почти безвкусен. — Фу… Хотя козлу понравилось бы. Рэй Эчеверрия, если Оллария горит, люди разбегаются, в том числе и в нашу сторону. Выпускать их мы не можем, но кормить и устраивать придется. Мы с соберано как-то ночевали в развалинах под Старой Барсиной. Очень милое место возле самого Кольца, а какие там колонны…

— Я их видел, но почему бы вам лишний раз не покормить барсинских кошек?

— О! — возрадовался Марсель. — Так это все же были не лисы, а кошки? Я отчего-то так и подумал.

 

3

 

«…повстречали мародеров довольно-таки далеко к западу от столицы, и обстоятельства этой встречи были столь странны, что пленного сразу не повесили, а взяли с собой, собираясь предъявить начальству».

 

Графиня Савиньяк отложила перо и пошевелила уставшими пальцами. Послание Бертраму выходило куда длинней письма Левию, который сможет расспросить Пьетро. Экономя время, Арлетта ограничилась сообщением о лаикской находке, в которой на первый взгляд ничего полезного не было, хотя Иссерциал с Дидерихом за подобный сюжет и отдали бы душу. Валмону графиня расписала все, кроме смерти Марианны.

Дымный закат, разговор о любви, теплые, но уже неживые руки — это не для бумаги; рассказать она бы еще смогла. Наверное… Женщина потерла уставшее запястье, вспомнила похожий жест Ро, вздохнула и вернулась к письму.

Отправлявшийся на юг сержант казался толковым, и расписывать похождения Уилера графиня не стала, к уже сказанному это прибавило бы мало; другое дело, что «фульгаты» до встречи с шайкой делили рассказы беженцев на десять. Они и сейчас до конца не верили.

— Сударыня, теперь, после ваших слов и слов ваших людей, — Уилер был сама галантность, но в умных глазах читалась… нет, не растерянность, ее тень, — я готов признать, что нам попались не просто свихнувшиеся бандиты. Вы только подумайте: полтора десятка оборванцев, дубины, ножи, три сабли, пяток стражнических алебард, один пистолет — и они вздумали тягаться с моими ребятами!

— Я уже не удивляюсь подобному, капитан, — призналась Арлетта, и тут «фульгата» прорвало.

— Один пистолет на всех, и этот тупой……палит из него в моего капрала! В бок, и попадает в коня…

Выглядело это действительно дико — кавалеристы Уилера напоролись на разбойничков отнюдь не в чистом поле, где от всадника не убежишь. Рядом был лес, так и звавший укрыться в своей чаще. Ну, бросили бы телеги с награбленным, зато остались бы живы, так ведь нет! К изумлению бравых вояк, непонятный сброд кинулся в атаку.

Косорукие неумехи — на опытных солдат, пешие — на конных, кое-как вооруженные — на полностью экипированных… Результат был предсказуем. Может, гарнизонные мямли и растерялись бы, но не «закатные кошки». Самоубийц в течение пары минут порубили, постреляли, стоптали лошадьми. Живыми взяли только главаря — ему потерявший коня капрал эфесом палаша прямо-таки раздробил лицо, хорошо хоть нижняя челюсть цела, говорить может. Допрос, правда, ничего не дал. На все «Кто ты?», «Чего полез?» и «Кто у вас главный?» пленник отвечал воплями и брызганьем слюной, что его и спасло. Уилер, не желая выглядеть в глазах начальства лгуном, прихватил «бесноватого» с собой в качестве подтверждения своих слов.

Сей сомнительный трофей Арлетта видела — его видел весь лаикский отряд. Бледный, нескладный какой-то, одежда приличная, но явно с чужого плеча, помоги Создатель ее прежнему владельцу… Багровое месиво вместо носа, а над кровавой коркой дикой злобой горят глаза. Сразу захотелось убедиться, что тварь связана надежно, не вырвется и не нападет. Потому что такому лишь дай возможность…

«Со мной все на удивление благополучно, но, мой дорогой Бертрам, мы вряд ли скоро увидимся. Я не в силах отказаться от встречи со своим старшим, хотя постараюсь не впасть в материнское безумие, и я не вправе и далее избегать разговора с регентом…»

Сиди они на балконе в Валмоне или Савиньяке, она бы призналась, что не верит в способность Рудольфа удержать вожжи, зато появление авангарда Фажетти превратило ее надежду на Ли в веру. Но… Но доверять бумаге некие мысли еще опасней, чем чувства, а Бертрам в любом случае пошлет за Росио, только Сагранна далеко. Это Ли почти близко, так что сбивать пламя придется ему. Арлетта приложила к воску печать, в крохотном круге взмыл в прыжке благородный олень. «Предвещает погоню…» За чем на этот раз? За вчерашним днем, упущенными возможностями, за не понятой вовремя безумной бедой?

Двенадцать лошадей, шесть человек… Пьетро, Джанис, сержант и трое солдат. Должны доехать.

— Пьетро, вы мне нужны. Вы не прочь немного пройтись?

— К вашим услугам.

— Вот письмо его высокопреосвященству. — Обопрется ли она когда-нибудь на эту руку вновь? — О том, что случилось, вы расскажете лучше меня, а я хочу вас поблагодарить. Вы мне спасли жизнь.

— Это воля Создателя.

— Неужели Он желал смерти Оноре?

— Это моя ошибка. Я поговорил с капитаном Уилером, ему я могу вас доверить.

Поговорили они… Принесший воск для печатей Сэц-Пуэн не удержался, рассказал, как Пьетро попробовал застать «фульгата» врасплох и тот, кошка эдакая, упал на все четыре лапы!

— Уилер — лучший разведчик Северной армии и редкий сорвиголова. — Арлетта не выдержала, улыбнулась, потому что смотрела на Пьетро, а видела Ли. — Бродяга рад, что именно он нашел мать своего маршала. Ссылаться на волю Создателя капитан не станет, но доверять ему можно. Джанис возвращается в Олларию или едет дальше?

— Дальше. Он уже начал спасать свою душу и не намерен останавливаться.

— Орстон! Пусть о судьбе баронессы герцогу Эпинэ скажет его высокопреосвященство. Когда и если сочтет возможным.

— Это единственно возможное решение.

— И я могла бы вам о нем не говорить. Могла бы, да не смогла. Удачи вам, Гайярэ.

— Пьетро, сударыня. Всего лишь Пьетро, храни вас Создатель.

Они вернулись к коновязи в обход пленника и еще больше в обход таращившегося на него Шабли, а потом графиня Савиньяк, как простая крестьянка, стояла у забора и, щурясь, смотрела на уходящую к лесу кавалькаду. Сердце, как и при любой разлуке, сперва сжалось, потом быстро-быстро заколотилось и, наконец, успокоилось.

 

4

 

Благородные руины настраивают на возвышенный лад, а эти были благородны необычайно. В прошлый раз Марселю застил глаза Алва, но сейчас виконт в полной мере оценил вкус как доэсператистских зодчих, так и тех, кто на древнем фундаменте возвел нечто вроде Лаик. Кэналлийцы шуровали в окрестностях, эскорт Валме ублажал кошачью мамашу и ее пестрый выводок, а сам виконт с восторгом провинциала бродил от колонны к колонне, то и дело касаясь рукой словно поднявшегося из земли светлого камня. Не избежала внимания и пьедестальная лужа — вода в ней, несмотря на лето, оставалась ледяной. Марсель не выдержал, попробовал — было вкусно, но зубы тут же заломило.

— «Зубы стынут средь древних забытых камней», — пробормотал виконт и иссяк, ибо творить не тянуло, что бы Рокэ ни говорил о предпочтительности чужих дам перед свободными. Ворон, когда не прыгал в дыры и не лез на корабли, был чудесным человеком, но в деликатных делах разбирался отвратительно. Звезда не может лежать в чужой шкатулке, а чужая невеста — вдохновлять, тем более невеста твоего же собутыльника. Валме еще согласился бы на супругу нар-шада, но графиня Лэкдеми, у которой, чего доброго, через год-другой появятся белобрысые близнецы… Увольте!

— «Это будет ужасно, — пробормотал Марсель, — навестить даму сердца и оглохнуть от воплей несносных младенцев!»

Ироничный взгляд заставил виконта обернуться. На одном из постаментов возлежала трехцветная мамаша и разглядывала наследника Валмонов круглыми зелеными глазами.

— Я знаю, что говорю, — сказал хозяйке Старой Барсины Валме, — человеческие младенцы — это совершенно непоэтично, а когда они подрастают, то принимаются таскать таких, как ты, за хвост. Учти это.

Кошка учла и стала вылизываться. Весной здешние обитательницы внутрь не забирались, предпочитая таиться в зарослях; впрочем, их не прикармливали — нечем было. Весной… Марсель отступил к лжеколодцу, сосредоточился и вспомнил, где сидел Алва, на которого виконт в данный момент не злился. Смерть, то есть память о ней, из головы никуда не делась, но заноза из сердца выскочила, и на ее место тут же шмыгнула досада на Франческу.

— Рокэ, — шепотом окликнул виконт, — вы, часом, не живы?

Ответа не было, разве что подданная Леворукого дернула хвостом. При желании это можно было истолковать, но Валме не успел. Его позвали, причем по-кэналлийски. На заставу, где они с рэем Эчеверрией обсуждали груши, примчался гонец от герцога Эпинэ. Само собой, его задержали, но до развалин было ближе, чем до наладившегося в Валмон папеньки.

— Герцог Эпинэ пишет Проэмперадору Юга. — Кэналлийский офицер протянул Марселю футляр. — Рэй Эчеверрия ждет решения.

— У меня пропала собака, у меня ушел соберано, моего решения ждут, придется спрашивать кошек. — Язык привычно порол чушь, но по спине бежал холодок. Читать не хотелось, не читать не выходило.

 

«Господин Проэмперадор Юга, надеюсь, что Вы успеете принять решение прежде, чем беженцы из Олларии, числом до десяти тысяч человек, достигнут Кольца Эрнани…»

 

Валтазар не врал, а Рокэ не ошибался. Все было отвратительно, и отвратительней всего были взгляды адуанов и кэналлийцев. Марсель на подобную прелесть насмотрелся вдоволь уже в Фельпе — так господа вояки в ожидании чудес и приказов таращились на Ворона. Все, включая распрекрасного Эмиля…

Валме злобно перечитал письмо. Описание событий, толковое, будто и не Эпинэ писал, подтверждало самые гадкие из догадок. Скверна, и не в Агарисе, а в Олларии, где приличных морисков днем с огнем не найти! Значит, придется самим, но беженцы, с ними-то как? Эпинэ пишет, их несколько тысяч… Пока. Вряд ли все, кому стало невмоготу в городе, собрались в один караван, многие выбираются сами. А где-то там еще и графиня Савиньяк…

Если «малышка Арлетта» погибнет, отец заживо съест полпровинции, а не уберегшим графиню Левию с Эпинэ лучше сразу удавиться. Или во избежание греха прикончить друг друга, что тоже грех, но меньший. Виконт с некоторой затравленностью обозрел развалины. Если вдуматься, бастионы и реки, даже с бревнами, далеко не самое неприятное, самое неприятное — решать, кому, когда и зачем умирать, а Рокэ, укуси его Этери, вздумал провалиться. Эх…

— Отправьте Эпинэ с его же гонцом указание, пусть тащит беженцев сюда, — изрек Валме, подхватывая кэналлийца под руку, — только упаси его Бакра переходить Кольцо. Ну а мы, мы, а не я, не мой родитель и не птице-рыбо-дура, займемся безобразием, которое уже произошло, и будем думать о тех, что еще только на подходе.

Сомнений насчет того, что безобразия подойдут обязательно, у Марселя не было ни малейших.

 

5

 

Ускакавшего Пьетро сменила пара ветеранов-сержантов. Новые хранители лезли из кожи вон, обороняя маршальскую родительницу от придорожных лип и взлетавшего с них воронья. Это раздражало бы, если б в хвосте отряда не везли пленного мародера. Пусть связанного, пусть нескладного — Арлетте он все равно казался опасным. Готовая обернуться страхом тревога напоминала начинающуюся простуду: жара еще нет, но кости уже ломит.

Для ночлега выбрали оседлавшую крутой холм мельницу. Пустую — умный мельник, судя по царившему везде порядку, снялся с места еще зимой, и это было отлично. Новых лиц Арлетта не вынесла бы, особенно услужливых.

«Фульгаты» устраивались основательно и умело. Кололи дрова, носили воду, расседлывали и обтирали лошадей. Графиню так и подмывало напомнить про бдительность, но остатки здравого смысла велели не учить ученых. Застать «закатных кошек» врасплох почиталось невозможным, но об одном Арлетта все же сказала. Уилер охотно согласился.

— Мерзкое зрелище, госпожа графиня, но вы не тревожьтесь, вязали ублюдка на совесть. Впрочем, засунем-ка мы красавчика в подвал…

Зачем Арлетта пошла на это смотреть, она не знала. Арно как-то говорил, что страх — штука несвоевременная. На тех, кто послабей, накатывает прежде времени, а сильные получают свое задним числом, когда все закончилось. Что ж, запишем себя в сильные и полюбуемся на закат…

Вид с холма завораживал; это еще не было севером, но обилие воды и россыпи валунов навевали мысли о Марагоне и о том, как Ариго привез ее к мужу. Один-единственный раз! Она не просила, но война притихла, а Пьер-Луи хотел сделать другу подарок. Сделал… Назад в Сэ графиня Савиньяк увезла серебряные марагские подвески, охапку кипрея и Ли с Эмилем.

Лето кончалось, кипрей почти отцвел и поседел, мальчишки стали маршалами — оба, — а в Марагону пришла война и утянула младшего. Арлетта смотрела в малиновый, будто марагская кокарда, закат и повторяла про себя письма Жермона и Придда. Они надеялись. Оба… Желание немедленно написать в Марагону было не из умных, но унять себя женщина не смогла. Отступив от обрыва, она пошла к дому, и тут же с травы вскочили сторожевые «фульгаты». Бедняги, как же им хочется посидеть у костра, почесать языки…

— Госпожа графиня, постойте!

Шабли никто не неволил, мэтр искал встречи сам. Похоже, кто-то из вояк угостил ученого мужа касерой, что явно придало ему смелости.

— Мне некогда, мэтр Шабли.

— Но выслушать меня вам придется!

— Хорошо, — согласилась графиня, завидев за спиной ментора вряд ли случайно сюда забредшего Сэц-Пуэна, — говорите, но я устала.

Шабли тоже мог бы устать — давно не путешествовал, да и здоровье… Однако начал страдалец бодро.

— Я требую, чтобы мне показали рукопись! — заявил он. — Профаны светские и, того отвратительней, церковные ничего не смыслят ни в истории, ни в словесности. Вам повезло, что рядом оказался я, более того, я предложил вам свои услуги. И что же? Меня, магистра описательных наук, отшвырнули, как подавшего не ту тряпку лакея!

Наверное, он в первый раз в жизни выпил. Наверное, он в первый раз в жизни не гадил исподтишка, а шел напролом, и Арлетте стало почти смешно.

— «О не взглянувший под ноги путник, исполненный желчи, — нараспев произнесла графиня, — перстень, что поднят другим, лучше тебе позабыть!»

— Отвратительный перевод, — воскликнул мэтр, повергнув графиню в изумление, — не передающий и сотой доли глубины оригинала.

— Вы предпочитаете: «путник, прошедший беспечно мимо сокровищ забытых, рук не протягивай к ним, клад отыскавших коря»?

— Чушь! — Мэтр повысил голос, и Сэц-Пуэн удивленно взглянул на расхрабрившегося подопечного. — Полная чушь и безвкусица, но она меня ранит! Я не могу спокойно слышать, как презренный фигляр калечит божественного Иссерциала.

— Иссерциала? — Арлетта неплохо знала великого гальтарца и не могла вспомнить ничего похожего на только что придуманные ею строки. — Вы, часом, не путаете его с… Павсанием Кабитэлским?

Магистр описательных наук не путал, он, даже не думая задыхаться, брызгал слюной и призывал на головы невежд и их покровителей громы, молнии и казни, до которых не додумались даже в Агарисе при эсперадоре Теонии. Беседа из забавной становилась неуютной, но уступать пьяному ментору Арлетта не собиралась, и тем более она не собиралась слушать злобный бред.

— Прекратите, — велела графиня. — Вы уже убедили меня в том, что доверять вам древние документы нельзя. Еще немного, и вы убедите меня, что вам нельзя доверять унаров. Отправляйтесь спать.

— О нет! — Шабли погрозил набалдашником трости зависшим над головой звездам. — Вы меня не прогоните, я уйду когда хочу, сказав что хочу! Вы думаете, я вас боюсь? Да я вас ненавижу! Вас, ваших наглых сыновей, которые скоро обломают зубы о дриксенских молодцов… Талигу давно пора проиграть и сдохнуть! Я хочу видеть, и я увижу, как ваш драгоценный Талиг едят черви! И вот тогда я…

Мышь пыталась лаять на сыр, ей казалось, что у нее получается. Из этого могла выйти забавная притча, но как же было противно…

— Мэтр Шабли, — не выдержал Сэц-Пуэн, — вы хотели говорить о переводах. Сударыня, прошу нас извинить! Мэтру Шабли… нехорошо, он не может отвечать за свои слова.

Это оказалось последней каплей — «больной» обрушился на Сэц-Пуэна с базарной руганью, бедняга ошалело захлопал глазом и хриплым шепотом напомнил:

— Здесь дама… Графиня…

— Старая безмозглая сука! — уточнил ментор описательных наук. — Что она понимает, а вот ты, недоумок! Ты перебежал к ней… Еще бы! Савиньяки бросят кость и одноглазому уроду, если тот их позабавит. У дворян костей много, но мясо они жрут сами! Наглые, жирные уроды, отцы тупых ублюдков, из которых и четверть не носит своего настоящего имени. Такие, как вот она, делают наследничков с лакеями и кучерами, а потом ублюдки, выхваляясь якобы предками, швыряют в канавы уже своих сыновей от простых девушек…

— Я поняла, — холодно перебила графиня. — Савиньяки принадлежат к породе невежд, третирующих великие и непонятые умы. Так было и так будет. По крайней мере, с вами.

— У кобылы… У любой кобылы…

— Теньент, вам лучше бы пожалеть вашу лошадь. Ей ваша благотворительность обходится дороже всех, — посоветовала графиня Сэц-Пуэну, словно не слыша, как мэтр орет про отсутствие мозгов, зверино-дикарскую сущность Талига и его непростимые прегрешения перед просвещенными соседями и поруганными светочами мысли.

— Сударыня, — несчастный комендант не знал, куда деваться, — я… Это… Мои извинения… Я… Конечно же, я…

— Успокойтесь. — Арлетта безмятежно зевнула и быстро прикрыла себе рот ладонью. — Прошу простить, я просто засыпаю на ходу. Покойной ночи…

Ментор продолжал изрыгать брань, но женщина уже повернулась к ранимой натуре спиной. Шаг. Возглас Сэц-Пуэна, полувизг-иолурычание и будто из ниоткуда выросшая черно-белая фигура с обнаженным палашом. Две фигуры!

Обернуться женщина не успела, ее толкнули в сторону и тут же подхватили, не дав упасть. Тонко свистнул рассекаемый воздух, раздался стук и какой-то влажный, с гнусным чмоканьем хруст.

— Все хорошо, госпожа графиня. — Как же тихо, как жутко тихо! — Порядок!

Новый ангел-хранитель. Оба… Второй — в шаге от товарища, тщательно обтирает клинок, а у его ног — мэтр Шабли, теперь уже покойный, и разрубленная пополам трость. Голова кружится, но не сильно, в запахи мирного вечера вплелась чужая, резкая струя. Это кровь — «фульгат» рубанул наискось, по плечу; темная одежда ментора от крови стала совсем черной, но лицо не задето, и на нем — то же выражение дикой, исступленной ярости, что и у пленного мародера. Мышь не только тявкала, мышь прыгнула, целясь в горло!

— Иначе никак было нельзя. — Сержант вбрасывает саблю в ножны, виновато разводит руками. — Мы с утречка на бесноватых насмотрелись, так у этого… зенки такие же стали. Спятил, вот и кинулся.

— Палкой размахался, — хмуро подтвердил второй. — А господин капитан сказали: следить, чтоб никакой беды! Да мы и сами с понятием.

Арлетта с трудом оторвала взгляд от крысиного оскала, и на глаза немедленно попался набалдашник менторской трости. Что бы свихнувшийся мэтр ни орал про отсутствие мозгов, попади он этим по затылку…

— Сударыня, — ожил обомлевший Сэц-Пуэн, — вам плохо?

— Все в порядке. — Только рука тянется к шее ослабить и так расстегнутый воротник. — Это слишком неожиданно даже для меня. Парни, где ваш капитан?

— У костров, должно быть. Кликнуть?

— Проводите меня к нему.

Хорошо, что темнеет, хорошо, что она близорука, хватит с нее перекошенных морд и крови. Такой тихий мэтр, такой безобидный… А если еще кто-нибудь свихнется? Взбунтовались же в Нохе вроде бы надежные гвардейцы.

— Сударыня, под ноги глядите. Каменюки тут.

Каменюки не бросаются на людей, это люди сдуру разбивают о них коленки, носы, головы, но уж лучше булыжник, чем ментор с палкой. Сколько же таких вот, до поры до времени смирных, оказалось в Олларии!

— Госпожа графиня! — Они только подходили к костру, а Уилер уже был рядом. — Что-то случилось?

 

— Капитан, — отчетливо произнесла графиня, — пленного мародера нужно немедленно убить. Похоже, это заразно… И знаете что, давайте вашу можжевеловую.