Издевательские пожелания близнецов

 

Я приблизил правый глаз к окуляру подзорной трубы, но увидел лишь мутноватый матовый свет, потому что не мог настроить фокус. Пока я, крутя туда‑сюда колесико регулирования, смотрел на этот текущий, словно вода в реке, свет, кто‑то постучал в ворота дома. Следуя за хозяином, я вышел во двор. Под ржавыми железными воротами показались черные тени двух фигур в костюмах и две пары обуви. Мне почудилось, что мое сердце остановилось. Словно насекомое, инстинктивно ползущее на свет в поиске выхода, я вдохнул холодный воздух и устремил взгляд поверх забора, стоявшего позади площадки для чанов с соевой пастой. Я успел быстрым шагом пересечь двор и уже схватился рукой за верх прочного цементного забора, когда услышал, как хозяин дома спрашивает: «Кто там?» Мой разум был спокоен. Я ни о чем не думал, потому что знал, что, если начну, – они прочитают мои мысли. Забор неожиданно для меня оказался высоким. Когда я спрыгнул с него, подзорная труба сильно ударилась о землю, но мне некогда было переживать или жалеть об этом. Когда я перестал думать, чувства тоже исчезли. Спокойно схватив подзорную трубу, у которой, видимо, внутри что‑то сломалось и теперь дребезжало, я перешел широкую дорогу, по которой курсировал сельский автобус, и направился в переулок, что располагался напротив.

Это был настолько узкий переулок, что, когда по нему шли два человека, их плечи касались друг друга. В каждом закоулке здесь воняло мочой. Я хорошо знал, что, если заглянуть в переулок со стороны улицы, он покажется совершенно обычным, но стоит войти в него, как станет ясно, что, подобно муравейнику с его нескончаемыми проходами, он не имеет конца – только новые ответвления других переулков.

Местом, куда я собирался идти, был пустырь, который можно было увидеть, если чуть подняться в гору и пройти конечную остановку автобуса. Сейчас у меня не хватало даже смелости оглянуться назад, чтобы убедиться, что меня не преследуют.

На пустыре был навален мусор. Там как попало громоздились автомобиль с разбитыми окнами и оторвавшимися дверьми и колесами и искривленная арматура, торчащая из наполовину раскрошившихся цементных блоков. Пустырь был огорожен со всех сторон забором из трехлистного апельсинового дерева. Если пройти в конец заграждения с левой стороны, можно было отыскать в заборе щель, через которую с трудом пролез бы ребенок. За ней открывался вид на крутой склон, где днем народ весело проводил время. Туда не проникал ветер. Пустырь был окружен холмами. С этого места хорошо был виден весь поселок. Прямо перед склоном стояла церковь, а если спуститься примерно на три метра, легко было найти огород.

Я лег, прислонившись к забору, и стал размеренно дышать.

В три часа дня солнце светило тускло. Я смотрел, как оно согревает борозды на поле, и, по мере того как картина, что стояла перед моими глазами, теряла свою четкость, меня охватывало чувство, похожее на печаль. Мне казалось, что все люди, включая моего отца, по‑прежнему живут в этом мире и только я провалился в другую реальность. Меня не оставляло ощущение, что я сплю и что, если сейчас проснусь, все вернется на свои места.

«Такой возможности не существует, – вдруг раздались голоса в моей голове. – Потому что нет другой Вселенной, подобной нашей». Я тут же пришел в себя. Говоривших было двое: сначала в левое ухо мальчик сказал: «Такой», а затем в правое ухо девочка добавила: «возможности». Они говорили по очереди высокими, чистыми голосами детей, не достигших еще периода полового созревания. Такими красивыми голосами хорошо было бы петь на трибуне стадиона во время открытия спортивных соревнований.

«Другого мира не существует. Мир, в котором мы живем, – единственный. Твой отец умер. Поэтому ты теперь – сирота. Если даже дойдешь до конца Вселенной, факт твоего сиротства нельзя изменить». У меня закружилась голова, потому что голоса доносились с двух сторон и звучали по очереди. Я почувствовал подступающую мигрень. «Нет нигде такого мира, как мир квантовой теории. Если кошку разрубить мечом пополам, из нее вывалятся кишки и она умрет. Ведь не бывает такого, чтобы половина кошки была живой, а половина – мертвой!» Я заткнул уши. «„Это не так!“ – возразил я невидимым собеседникам. – Результат зависит от того, кто наблюдает!» – «Ты где? Где ты? Отвечай, где ты?» – мальчик и девочка заговорили вместе, спеша и перебивая друг друга. Я снова перестал думать. «Ты, наверно, веришь, что наблюдаешь за этим миром?» Я не шелохнулся. «Отвечай!» – раздалось одновременно с обеих сторон. Я ничего не говорил, ни о чем не думал.

«Конечно, раз он живет в такой сумасшедшей трущобе, его все тошнит и рвет на кого‑то, а?» – вдруг в моем сознании послышался другой голос – это был голос Ли Манги. «Из‑за этого гадкого запаха мой сумасшедший нос отказывается дышать, а? – снова донеслись до меня его мысли. – Сумасшедший паршивец чудо‑мальчик… когда я встречу его, то буду долго‑долго жевать, а потом прилеплю, как жвачку, на этот сумасшедший забор, а?»

Мне стало любопытно узнать местонахождение Ли Манги, поэтому я оперся левой рукой о землю, чтобы приподняться и выглянуть из‑за забора. В этот момент я опять услышал речь близнецов. «Подумай о чем‑нибудь! Расскажи о желаниях твоего отца, о своих желаниях! Скажи нам, что, хотя они не исполнятся здесь, они могут исполниться в другой Вселенной!»

Я в который раз начал дышать медленно, словно глотая воздух по молекуле и считая их одну за другой. «Может быть, мне сказать, почему ты не можешь говорить? – произнес Ли Манги в моей голове. – Потому что так думают только проигравшие в этой жизни. Такие неудачники живут несчастливой жизнью, умирают жалкой смертью и царапают в своих записных книжках желания, которые никогда не смогут исполниться. Они прозябают, мечтая не об этом современном мире, а о совершенно другом. Твой отец был именно таким человеком. Пьяница, брошенный даже собственной женой. Именно такое будущее ждет и тебя».

– Это не так! – рявкнул я, резко вставая.

Услышав мой голос, близнецы, одетые в черные костюмы, побежали в сторону забора. Увидев это, я спрыгнул в огород, разбитый перед склоном. К счастью, мои преследователи зацепились за колючки трехлистного апельсинового дерева, и, пока они, будучи не в силах сдвинуться с места, пытались освободиться, я побежал в сторону желтого здания церкви. На бегу я снова и снова повторял про себя одну мысль. Собрав всю силу воли, чтобы меня услышали, я мысленно крикнул так сильно, что от моего голоса головы близнецов, наверное, могли разлететься на куски: «Это не так! Это не так! Вы поняли? Вы поняли, а? Сумасшедший гермафродит, эй ты, сумасшедший гермафродит! Это не так! Это не так! Это совершенно не так!» Твердя эти слова, я обошел здание церкви.

Однако в конце концов на куски разлетелась моя душа, а не головы близнецов. Казалось, у меня внутри произошел взрыв, но только, как при замедленной съемке, он длился и длился вплоть до наступления ночи, а потом обломки моей души рухнули в одно мгновение. Я начал медленно тонуть в море отчаяния, словно британский корабль, в котором пробила дыру торпеда американской подводной лодки. Только я нашел записную книжку отца, как у меня исчезла надежда встретить мать, и теперь я брел туда, куда вели ноги, словно скаковая лошадь, покинувшая беговую дорожку.

Сеульская улица, на которую опустилась темнота, была заполнена людьми, быстрым шагом возвращавшимися домой. Люди на автобусной остановке, вытянув шеи, проверяли номера подъезжающих автобусов. Неоновые вывески магазинов, теснившихся в каждом здании, сообщали, что они все еще открыты. В лавке, где продавали манты, белый дым взвивался вверх, словно колонна. Мне было холодно и одиноко.

Я был голоден. Я представил себе, как манты, сложенные в котле, набухают в обжигающем воздухе, как тесто постепенно становится прозрачным, впитывая в себя горячую влагу. Я представил себе теплый мясной сок, понемногу выделяющийся из начинки и скапливающийся в сердцевинах мантов. Я понял, что ощущение холода означало, что мне не хватало тепла сейчас, чувство одиночества – что у меня не было ни семьи, ни друзей, а чувство голода – что я хотел и не мог поесть мантов.

Вот какие чувства владели моей душой в тот час. Все мечтают о том, чего у них нет. Например, о любимом человеке, деньгах, здоровье, удаче… Желать то, чем ты не обладаешь, это все равно что думать о дырке от пончика, которого у тебя все равно нет. Я продолжал идти, чтобы не думать о чашке с несколькими мантами, но чем дальше шагал, тем яснее представлял себе морщинистые, аппетитные складки мантов и выступившие на них капли воды. Мысли о них были яркими, острыми, словно лезвие ножа.

Внезапно меня охватила грусть. По сравнению с этой четкой, ясной картиной даже идея существования мира квантовой теории или другой Вселенной казалась неправдоподобной и лишенной всякого смысла. Для того чтобы забыть о мантах, я шел не останавливаясь, пробираясь между людьми, спешащими домой. Но даже свет от фар встречных машин образовывал круги, напоминавшие манты.

Я прошагал так довольно долго, когда передо мной внезапно появились ворота какого‑то университета. Я никогда не был в нем, но, неизвестно почему, он показался мне знакомым. Посмотрев на вывеску с названием университета, я вошел во двор. В это время навстречу мне спускались студенты, направлявшиеся к университетским воротам. Вероятно, все последовавшие события произошли из‑за мыслей о мантах. Я спросил у одного из ребят, не знает он ли случайно студента, который лучше всех в мире бросает коктейль Молотова, но тот, ответив, что не знаком с таким, ушел в направлении ворот. Я стоял, глядя ему вслед.