Нормы права и морали: характер взаимосвязи и взаимодействия в разные периоды развития российского общества и государства

 

1. При рассмотрении характера соотношения права и морали, в разные периоды развития российского общества, государства и права, так же, как и при изучении любого иного национального явления, необходимо исходить, прежде всего, из общих закономерностей их взаимосвязи и взаимодействия. И, соответственно, на этой основе, с учетом исторических, социальных, политических и иных условий, выявлять и раскрывать национальные особенности взаимоотношения данных явлений.

При этом следует иметь в виду и учитывать при рассмотрении характера взаимосвязи и взаимодействия права и морали тот факт, что общее и особенное у них проявляется как на общетеоретическом уровне, на уровне общих закономерностей их взаимосвязи и взаимодействия, так и на национальном уровне.

С той, однако, разницей, что на национальном уровне, в отличие от общетеоретического уровня, речь идет в основном не о теоретических аспектах взаимосвязи и взаимодействия права и морали, а о конкретных проявлениях характера соотношения данных явлений, об эмпирическом уровне их взаимосвязи и взаимодействия.

При этом независимо от того, на каком уровне рассматривается соотношение права и морали, весьма важным является четкое представление о сравниваемых явлениях - не только о праве, которое анализировалось раньше, но и о морали, а также - об их общих признаках и чертах, об их особенностях.

В научной литературе мораль (от лат. moralis - нравственность) рассматривается как одна из форм общественного сознания, в которой отражаются представления людей о добре и зле, справедливости и несправедливости, об общественно-полезном или вредном для общества, социального слоя, класса или личности поведения.

В отличие от права, оперирующего такими терминами и критериями оценки поведения людей, как, например, "правомерное" или "неправомерное" поведение, "юридические права" и "юридические обязанности", "правонарушение" и "юридическая ответственность", в нормах морали отражаются совсем иные оценочные категории и критерии: "добро" и "зло", "честь" и "бесчестие", "гуманное" и "негуманное", "добропорядочное" и "постыдное", "справедливое" и "несправедливое" и др.

2. Опираясь на эти категории и критерии, используя свои собственные методы и средства, право и мораль выполняют в обществе одинаковые по своим конечным целям и задачам регулятивные и воспитательные функции. Они выступают в качестве важнейших составных частей механизма социального регулирования любого локального социального организма (например, региона, субъекта федерации, трудового коллектива), а также всего общества.

Мораль, как и право, всегда имела и имеет социальный характер. Это означает, что с помощью ее норм регулируются такие отношения и связи, которые возникают между людьми, а также между человеком и обществом. Все иные связи и действия индивидов, которые не затрагивают интересы других людей, нравственно безразличны или, точнее, нравственно нейтральны. Это касается также внутреннего мира человека и отношения его к самому себе*(262).

Несомненно, прав был Г.Ф. Шершеневич, когда, полемизируя с авторами, придерживающимися мнения, что человек "извлекает" нормы своего поведения из самого себя, дает оценку своим действиям только "в себе, в глубине своего сердца", критически воспринимал утверждения о том, что "человек, взятый отдельно, изолированно, вне его отношений к другим людям, может руководствоваться нравственными правилами"*(263).

Справедливое и вполне обоснованное мнение самого Шершеневича сводилось к тому, что "нравственность представляет не требования человека к самому себе, а требования общества к человеку". Развивая данный тезис, автор писал, что "это не человек определяет, как он должен относиться к другим, а общество определяет, как один человек должен относиться к другому человеку. Это не человек оценивает поведение, как хорошее или дурное, а общество. Оно может признать поступок нравственно хорошим, хотя он не хорош для индивида, и оно может считать поступок дурным с нравственной стороны, хотя он хорош с индивидуальной точки зрения". Человек считается нехорошим торговцем, потому что он сбывает плохие товары, хотя он хорошо торгует и получает значительные барыши.

В каких же случаях поведение человека является в моральном отношении нейтральным?Когда его поведение не поддается нравственной оценке?Тогда, когда оно не затрагивает волю, интересы и поведение других людей. Человек гуляет и наслаждается видом окружающей природы, человек питается, отдыхает, читает газету - все это, делал вывод Шершеневич, действия нравственно безразличные, "пока они с той или другой стороны не затрагивают других людей. Следовательно, о нравственной оценке действий человека можно говорить только тогда, когда последствия его поведения способны отразиться на интересах других людей"*(264).

Мораль и право имеют общие сферы распространения и регулирования. Это особенно верно и значимо, как было уже отмечено, для демократических политических режимов. Здесь сферы "приложения" права и морали в максимальной степени совпадают. Однако максимальное, самое широкое совпадение вовсе не означает их полного слияния.

Сфера регулятивного воздействия норм морали неизменно шире сферы, на которую распространяются нормы права. Последние, как и само государство, имея дело с жизненно важными для всего общества и индивидов интересами и отношениями, не могут тем не менее проникать во все поры общества, регулировать все межличностные и подобные им отношения. Отношения дружбы, любви, многие семейные и другие отношения могут регулироваться лишь нормами морали или иными социальными нормами, но не нормами права.

Указывая на объективно ограниченный характер правового регулирования, Л. Гумплович резонно отмечал, что правовые "регламентирующие очертания" не могут охватить "всего нравственного порядка в государстве", не могут "объять тенденции, в нем лежащие, духа, в котором он живет". Равным образом они не могут регламентировать "и целевой жизни личности со всевозможными проявлениями ее деятельности"*(265).

Из государственной и личной жизни можно "выхватить лишь отдельные моменты" и относительно них только дать правовые "постановления". И дальше: "Между этими начертанными постановлениями, - лучше сказать, - между отдельными нормированными или жизненными отношениями во всех сферах, как народной, так и индивидуальной жизни, повсюду обнаруживаются пробелы, на которые не распространяются никакие государственные регламентации". Над всеми этими пробелами, как и "над всем вообще кругом индивидуальной и государственной жизни, царит то начало, из которого вытекает нравственный порядок. Дух, живущий в этом нравственном порядке, сообщен всему народу или, по крайней мере, господствующим классам. Они присущи им в качестве руководящего начала и в тех случаях, для которых не начертано никакой правовой нормировки"*(266).

Иными словами, нравственный дух, нравственные нормы и начала действуют не только тогда, когда общественные отношения регулируются нормами права, но и когда они не охвачены правовым регулированием.

Нормы морали (нравственный дух, по Гумпловичу) не только пропитывают собой все сферы жизни общества, но и выступают, как "никогда неиссякаемый, как сама жизнь, неисчерпаемый источник права... Что теперь является правом, то некогда было лишь нравственностью, и всякая нравственность имеет тенденцию стать правом". Право, утверждал автор, есть "кристаллизовавшаяся в законе нравственность". Нравственность же - это как бы покоящееся еще в фактических социальных отношениях народа и стремящееся к своему выражению право*(267).

Проводя, таким образом, различия между сферами "приложения" норм права и норм морали и совершенно справедливо считая, что круг отношений, регулируемых нормами морали, гораздо шире круга отношений, регулируемых нормами права, Л. Гумплович рассматривает в то же время мораль как основу любого права, а право как "кристаллизовавшуюся в законе нравственность".

Такой подход к решению проблемы соотношения права и морали можно было бы считать идеальным с точки зрения гуманизма и справедливости, если бы право и мораль были способны выступать в качестве общесоциальных категорий и в равной мере удовлетворять волю и интересы не только правящих кругов, но и всех слоев и членов общества. Однако в жизни этого не бывает. И автор, безусловно, прав, когда пишет, что в любом государстве и при любом строе только "для господствующего класса существующее положение вещей является в высшей степени нравственным. Подвластные же классы, согласно своему положению и нуждам, нравственной считают такую идею долженствующего быть (des Seinso Uenden), которая во многих пунктах расходится с существующим порядком"*(268).

Стоявший у власти класс, имея в своих руках законодательные рычага, в процессе правотворческой и правоприменительной деятельности, естественно, стремится воплотить в законах и других правовых актах преимущественно свое, а не чужое (других классов и слоев) представление о нравственности - добре и зле, справедливости и несправедливости. Следовательно, Гумплович в идеальном порядке решает проблему соотношения права и морали лишь в отношении господствующих слоев общества, но отнюдь не всего общества. По отношению ко всему обществу эта проблема решается по-иному, в другом ключе, имея в каждом обществе свои конкретные особенности.

Чтобы понять это, а вместе с тем глубже изучить другие аспекты соотношения права и морали, необходимо обратиться к истории развития государственно-правовых и моральных институтов. Важно иметь в виду, что мораль, так же как и право, никогда и нигде не бывает вечной и неизменной. Она возникает вместе с обществом, вместе с ним изменяется и развивается. Это историческое явление применительно к России и другим странам.

Чтобы убедиться в справедливости сказанного, достаточно поставить, например, такой вопрос: может ли мораль, оправдывающая рабство на ранних стадиях развития человечества, разделяться людьми на средних, а тем более на современной стадии его развития? Или: может ли средневековая мораль, бравшая нередко под свою защиту "святую инквизицию", считаться моралью в настоящее время? Нет, разумеется. И дело не только в том, хороша она была или плоха. Основная причина в том, что общество (или часть его), проповедовавшее эту мораль, осталось в прошлом. На смену ему по мере экономического и социально-политического развития приходили новые общества. Они вырабатывали и закрепляли в нормах морали свои, отвечавшие их интересам представления и взгляды о добре и зле, справедливости и несправедливости.

На всех этапах развития общества, где использовался и используется чужой труд, всегда зримо или незримо существовали и существуют, по крайней мере, две не совпадающие между собой системы морали. Это, скажем, мораль рабовладельца и раба, феодала и холопа, работодателя и работополучателя.

Существует ли такое поведение, задавался вопросом Г.Ф. Шершеневич на рубеже XIX-XX вв., "которое бы всегда и везде признавалось, как нравственное", и, напротив, "можно ли найти такое поведение, которое во все времена и у всех народов осуждалось бы как безнравственное?". И отвечал: "История и этнография разрушают иллюзию абсолютной нравственности и устанавливают изменчивость нравственных норм, относительность нравственных понятий"*(269).

В мире нет абсолютной и универсальной морали, делают вывод современные западные авторы, а есть лишь мораль, связанная с определенными профессиями, религиозная, политическая, мораль различных классов, социальных групп, наконец, мораль отдельно взятого в историческом плане общества и его членов - представителей, стоящих у власти или находящихся в оппозиции подвластных классов*(270).

Моральным представлениям рабовладельцев Спарты соответствовали, например, периодически проводившиеся здесь массовые убийства государственных рабов - илотов. Это позволяло держать их в постоянном страхе и повиновении. Чтобы придать таким бесчеловечным расправам видимость справедливости и законности, высшие должностные лица Спарты - эфоры - даже объявляли ежегодно илотам войну. И это соответствовало взглядам рабовладельцев на добро, гуманизм, справедливость, общественную полезность. Но соответствовало ли это взглядам на мораль рабов?

Возьмем другой пример. В Древней Индии, согласно Законам Ману, закреплявшим представления господствующих кругов о добре и зле, справедливости и несправедливости, население делилось на неравные во всех отношениях группы людей - касты. Первой и высшей из них считалась каста жрецов - брахманов. Закон о них говорит так: "Из живых существ наилучшими считаются одушевленные, между одушевленными - разумные, между разумными - люди, между людьми - брахманы". Рождаясь, брахман "занимает высшее место на земле как владыка всех существ".

Подобные правовые установления, естественно, отвечали интересам "годившихся" у власти слоев и соответствовали их морали. Но совпадали ли они с представлениями о морали - добре и зле, справедливости и несправедливости - других слоев общества, в частности низшей касты, именуемой в Законах шудрой? Ведь по закону и морали высшей касты они должны были оставаться полностью бесправными и вести нищенский образ жизни. Ибо "все, что существует в мире, - это собственность брахмана; вследствие превосходства рождения именно брахман имеет право на все это". На долю же шудры Законы Ману оставляли лишь право и обязанности "служения" высшем кастам "со смирением". В любом обществе, не исключая российского, господствующее положение всегда занимала мораль господствующих слоев и классов, мораль властвующих, но не подвластных. Это касалось взаимоотношений как внутри страны, так и на международной арене.

"Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность", - писал его светлости Медичи Н. Макиавелли на тему о соотношении морали и права, морали и управления. Однако, продолжал он, мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, "кто ставил на честность".

И дальше. Разумный правитель "не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание". Такой совет был бы недостойным, оговаривался Макиавелли, "если бы люди честно держали слово". Но люди, "будучи дурны", слова не держат, поэтому и с ними нужно поступать так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше был тот, кто "имел лисью натуру". Однако натуру надо еще уметь прикрыть. Надо быть "изрядным обманщиком и лицемером". Люди же так "простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить"*(271).

Кроме исторически преходящих норм морали и ее ценностей, носителями которых являются те или иные классы, социальные слои, правящие династии, группы, существуют и непреходящие, вечные, общечеловеческие ценности и элементы морали. Это не только "не убий", "не укради", "не обмани". Но это и "уважай ближнего как самого себя", "неуклонно следуй совету старших", "пожелай счастья другим, как самому себе" и др. Известный французский философ-материалист Гольбах, активно отстаивавший принципы всеобщей морали, не без оснований утверждал: "Все любят себя, все желают своего счастья, все нуждаются в помощи для достижения его; все стремятся к тому, что им представляется желательным, и избегают того, что им кажется вредным; все способны следовать опыту, размышлению и в большей или меньшей мере - разуму. Таким образом, все они способны узнать цену добродетели и опасность порока".

Обращаясь к сильным мира сего с призывом следовать принципам всеобщей морали, Гольбах писал: "Государи! Правьте на основании справедливости, морали и законов... Будьте великими, энергичными, справедливыми, творите добро, уважайте свободу и собственность гражданина, не позволяйте угнетать его от вашего имени. Дайте ему полезные и мудрые законы. Старайтесь о его нравственном воспитании...". Иными словами, воплощайте в издаваемых вами законах общечеловеческую мораль.

Общечеловеческие ценности и элементы морали закреплялись и закрепляются нормами права, как в международных, так и в национальных правовых актах. Многочисленные подтверждения тому можно видеть на примере не только современных, но и многих ранее изданных, в том числе древних, правовых актов. Так, даже в Законах Ману, закреплявших неравенство и несправедливость, можно найти отражавшие общечеловеческую мораль статьи. Такова, в частности, ст. 51 (гл. III), в которой записано: "Разумному отцу не следует брать даже самого незначительного вознаграждения за дочь; ибо человек, берущий по жадности вознаграждение, является продавцом потомства". Или ст. 55 той же главы: "Девушки должны быть почитаемы и украшаемы отцами, братьями, мужами, а также деверями, желающими много благополучия". Или ст. 56: "Где женщины почитаются, там боги радуются; но где не почитаются, там все ритуальные действия бесплодны".

На основе данного и других примеров можно сделать вывод о том, что общечеловеческие ценности, заложенные на различных этапах развития общества в праве и морали, совпадают. Право, в данном случае, закрепляет и охраняет мораль. Последняя, в свою очередь, поддерживает право. Право морально, а мораль согласуется с правом. В этом заключается одно из проявлений их общего и особенного. Но всегда ли имеет место подобная гармония? Всегда ли мораль согласуется с правом? В чем еще, помимо сказанного, проявляются их общность и особенность? Отвечая на два первых вопроса, следует сказать, что далеко ее всегда. Трудно себе представить, например, чтобы право, выражающее волю и закрепляющее интересы рабовладельца, соответствовало представлению о добре и зле, справедливости и несправедливости раба. Или право помещика отвечало требованиям морали крепостного.

Несомненно, одно - господствующие классы или слои всегда стремились закрепить свои моральные установки в праве, а праву придать моральный характер. И это им, как правило, удавалось, когда речь шла о закреплении в праве их моральных установок. Бесспорно и другое. Эти классы и слои всегда старались навязать свою мораль всему обществу, представить ее в качестве морали всего общества и даже общечеловеческой морали. Теоретически, а точнее идеологически, им это тоже нередко удавалось. Однако в жизни практически от этого ничего не менялось. Отвечая на вопрос, что же еще общего между правом и моралью, необходимо подчеркнуть, что они являются средством активного воздействия на поведение людей. Право и мораль содержат в себе оценку и нормы поведения людей не только в бытовых, семейных или иных отношениях, но и в отношениях к обществу и государству. Это важнейшие инструменты установления и поддержания дисциплины и порядка.

А в чем еще, кроме ранее отмеченного, заключаются различия права и морали?

Прежде всего в том, что они исторически возникают в разное время. Мораль зарождается уже в недрах первобытного строя. Право же возникает лишь с образованием государственного строя. Право формируется в результате правотворческой деятельности государства, а мораль - в результате активности различных социальных слоев, групп, классов, наконец, самого общества.

Выполнение предписаний, содержащихся в праве, по общему правилу, обеспечивается государственным принуждением. Выполнение требований морали гарантируется только общественным мнением, давлением со стороны общественной среды на индивида, допускающего нарушения моральных норм.

Восприимчивость одних людей к осуждению, а тем более к осуждению со стороны других, к подчинению их общественному мнению может быть самой разной. Степень воздействия общественного мнения на поведение человека тоже далеко не всегда одинакова. Но это влияние всегда существует, и нет такого человека, который относился бы абсолютно безразлично к общественному мнению.

Одобрение или порицание общества, писал Шершеневич, "составляют важные двигатели деятельности всех людей". Для человека, стоящего на низшей ступени развития и культуры, мнение окружающей его общественной группы страшно тем, что может лишить его элементарных условий существования, изгнав его из своей среды. Чем выше в культурном отношении человек, тем большую ценность для него представляет общественная среда, "выдвигающая все новые и новые блага жизни: общественное положение, почет, уважение, авторитет, славу, власть. Но все эти блага находятся в прямой зависимости от общественного мнения. Отрицательное отношение общественной среды может довести до минимума ценности жизни. Положительное же отношение доводит их до максимума"*(272).

К сказанному следует добавить, что нормы права отличаются от норм морали гораздо большей конкретностью и формальной определенностью.

3. Переходя от общетеоретического уровня рассмотрения характера взаимосвязи и взаимодействия права и морали к российскому, национальному уровню их взаимоотношений, следует заметить, что все то общее и особенное их, которое проявляется на общетеоретическом уровне, адекватно отражается, облекаясь в конкретные "эмпирические" формы, на национальном уровне. Это касается всех сторон и аспектов взаимоотношения российского права и морали.

Разумеется, оставаясь по своему национальному, а точнее - народному духу и характеру российскими феноменами на всем историческом пути развития российского общества и государства, российское право и мораль существенно изменялись не только сами по себе, но и значительно варьировались в своих отношениях друг с другом в разные периоды и отдельные этапы их эволюции. Это было обусловлено, прежде всего, теми радикальными социально-экономическими, политическими, идеологическими и иными изменениями, которые происходили в обществе и государстве в разные периоды их развития.

Наиболее ярко изменения сути и содержания права и морали, а вместе с тем и характера их взаимосвязи и взаимодействия проявились в дооктябрьский период (1917 г.), характеризующиеся не только длительностью своего существования (с конца IX в., со времени образования в 882 г. Киевской Руси до начала XX в., времени свершения Октябрьской революции в октябре 1917 г.), но и разнотипностью существовавшей в его пределах государственно-правовой материи.

Так, если на начальных и более поздних этапах развития Русского государства, в условиях раннефеодальной и сословно-представительной монархии право, а вместе с ним и доминировавшая в обществе официальная мораль, отражали и закрепляли интересы княжеской власти и формировавшегося класса феодалов и феодальной знати, то в условиях абсолютной монархии - это были, прежде всего, интересы царя, затем - императора и его ближайшего окружения.

Что же касается переходного этапа от абсолютной к конституционной монархии, то на этом этапе интересы феодальной знати и всего дворянства, закрепленные в праве и отраженные в насаждающейся в обществе официальной морали, не только временно сочетались, но и постепенно вытеснялись закрепляющимися в праве и отражающимися в соответствующей морали интересами, формирующегося класса буржуазии.

Следует заметить, что на каждом этапе развития российского общества и государства все основные правовые и моральные стандарты, сложившиеся или складывающиеся в стране, как правило, адекватно отражались и закреплялись в соответствующих, социально-юридических актах.

В качестве примера можно сослаться на отражение и закрепление сложившихся на ранних и более поздних этапах развития российского общества и государства морально-правовых канонов в Русской правде.

В этом крупнейшем памятнике древнерусского права закреплялись, в частности, такие соотносящиеся с существовавшими в то время моральными эталонами, положения, как: а) открыто признаваемые и официально защищаемые социальное неравенство членов общества и различная ценность их жизни. "За убийство княжеского слуги, конюха или повара, - устанавливалось в связи с этим в Русской правде, - брать 40 гривен"; "за княжова приказчика или конюшего - 80 гривен"; "за ремесленника или ремесленницу брать 12 гривен", а "за смерда и за холопа - 5 гривен, за рабу - 6 гривен"; б) месть за убитого члена общины, морально и законодательно признаваемая за родственниками. "Если свободный человек, - закрепляется в Русской правде, - убьет свободного, то мстит за убитого брат, или отец, или сын, или племянник от брата или от сестры. Если же некому будет мстить, то взыскивать за убитого 80 гривен, когда это будет княжой муж (боярин) или княжой туин (приказчик).

Если же убитый будет русин или княжой воин (гридь), или купец, или боярский туин (приказчик), или мечник, или церковный человек, или Словении, то взыскивать за убитого 40 гривен"; в) морально допускаемая, хотя и не оправдываемая юридически, кража, наряду с хлебом, вещами и животными, живых людей - холопов. "Кто опознает своего украденного холопа и задержит его, - говорится в связи с этим в Русской правде (ст. 38), - тому вести этого холопа до третьей очной ставки покупщика с продавцом"... и "когда будет найден настоящий вор, краденого холопа возвратить его хозяину"; г) морально и юридически оправдываемое в рассматриваемое время применение в процессе проведения следствия по уголовному делу таких мер, как испытание водой или железом. "Если ответчик станет искать свидетелей и не найдет, - говорится по этому поводу в Русской правде - и истец поддерживает обвинение в убийстве, тогда решать их дело посредством испытания железом" (ст. 21).

И далее: "Точно также и во всех делах о воровстве по подозрению, когда нет поличного, принуждать к испытанию железом, если иск не менее полугривны золота; если же он меньше, то до двух гривен подвергать испытанию водой, а при еще меньшей сумме должно принести присягу за свои деньги"*(273); и др.

4. Кроме Русской правды, правовые и моральные стандарты, сложившиеся на данных этапах развития российского общества и государства, отражались и закреплялись также в ряде других социально и юридически значимых актов. В таких, в частности, как Псковская судебная грамота, Судебник 1497 г., Соборное уложение 1649 г., Артикул воинский (1715 г.), Основные государственные законы 1906 г., и др.

Наряду с вопросами, касающимися повседневной жизнедеятельности членов общества, особое внимание в целом ряде этих актов уделялось также правовому и моральному закреплению таких весьма важных для сохранения и нормального функционирования общества и государства институтов, как верховная власть и православная религия.

Так, например, в соответствии с Соборным уложением 1649 г., ради сохранения и поддержания святости высшей государственной власти в лице монарха и религии, категорически запрещалось "в церкви во время церковного пения" "никому ни о каких своих делах не бити челом" "государю - царю и великому князю Алексею Михайловичу всея Руси и великому господину святейшему Иосифу Патриарху Московскому и всия Руси, и митрополитом и архиепископом и епископом" (ст. 8).

А если кто, предупреждается в Уложении, "забыв страх божий и презрев царские повеления, учнет ему государю, или патриарху, или иным властям, в церкви божий во время церковного служения, о каких своих делах бити челом, и того челобитника за то вкинуть в тюрьму, на сколько государь укажет"*(274).

В Уложении содержались такие положения, предусматривавшие смертную казнь в отношении того, "кто каким умышленьем учнет мыслить на государское здоровье злое дело" или же кто "возложит хулу на господа Бога и спаса нашего Иисуса Христа, или рождыпую его пречистую владычицу нашу богородицу и краснодеву Марию, или на честный крест, или на святых его угодников"*(275).

Аналогичные положения, касающиеся правовой и моральной защиты чести и достоинства государя и Церкви, содержались также и в других актах.

В подтверждение сказанного, можно сослаться на Артикул воинский 1715 г. В нем, с целью защиты чести и достоинства и одновременно - поддержания высокого морально-политического статуса главы государства, устанавливалось, в частности, положение, согласно которому тот, "кто против его величества особы хулительными словами погрешит его действо и намерение презирать и непристойным образом о том рассуждать, будет оный, имеет живота лишен быть, и отсечением главы казнен" (Арт. 20).

Сходное положение данного правового акта касалось также поддержания высокого морального уровня и защиты христианской религии.

Тот, "кто имени божию хулению приносит, - говорилось в Артикуле Воинском, - и оное презирает, и службу божию поносит, и ругается слову божию и святым таинствам, и весьма в том он обличен будет; хотя сие в пьянстве или в трезвом уме учинится: тогда ему язык раскаленным железом прожжен и потом отсечена глава да будет"*(276).

5. Правовая и моральная защита чести и достоинства монархической власти в лице царя-императора и религии осуществлялась не только на ранних и более поздних этапах развития российского общества и государства, вплоть до установления и функционирования в стране "просвещенного абсолютизма", но и на переходном этапе от абсолютной монархии к конституционной.

С той, однако, разницей, что, во-первых, она все в большей мере сочеталась с моральным обоснованием и правовым закреплением "священного долга" защиты Отечества. В Основных государственных законах 1906 г. по этому поводу говорилось, что "защита престола и Отечества есть священная обязанность каждого русского подданного" и что "мужское население без различия состояний, подлежит воинской повинности согласно постановлениям закона"*(277).

А во-вторых, что правовые и моральные нормативы, связанные с защитой чести и достоинства феодальной по своей природе и характеру монархической власти и религии, на переходном этапе все чаще сочетались с сугубо буржуазными социально-экономическими, финансовыми и иными нормативами, свидетельствовавшими о вытеснении из политической и правовой системы России дооктябрьского периода морально-правовых и других элементов феодализма элементами нарастающего в стране капитализма.

Об этом свидетельствовали, в частности, такие закрепленные в Основных государственных законах 1906 г. положения, которые касались: а) приоритетной защиты и неприкосновенности частной собственности, принудительное отчуждение которой, "когда сие необходимо для какой-либо государственной или общественной пользы, допускается не иначе, как за справедливое и приличное вознаграждение"; б) обязанности "платить установленные законом налоги и пошлины, а также отбывать повинности согласно постановлениям закона"; в) права "свободно избирать место жительства и занятие, приобретать и отчуждать имущество и беспрепятственно выезжать за пределы государства"; г) права "устраивать собрания в целях, не противных законам, мирно и без оружия". При этом оговаривалось, что особым законом "определяются условия, при которых могут происходить события, порядок их закрытия, а равно ограничение мест их проведения"; д) права "образовывать общества и союзы в целях, не противных законам". Все условия образования обществ и союзов, порядок их действий, условия и порядок сообщения им прав юридического лица, равно как порядок закрытия обществ и союзов, определяются "определенным законом"; и др.*(278)

Данные и другие, им подобные особенности права и морали на переходном этапе от абсолютной монархии к конституционной, проявлялись не только в Основных государственных законах 1906 г., но и в других актах дооктябрьского периода, изданных на более поздних этапах развития российского общества и государства.

Аналогично праву и морали переходного этапа от феодализма к капитализму в начале XX в., дело обстоит также с правом и моралью, с их социально-классовым содержанием и характером их соотношения в настоящее время, в постсоветский период, на переходном этапе от социализма к капитализму в конце XX - начале XXI в.

В силу того, что Россия как общество и государство в 90-е гг. XX в. вернулись к своей социально-классовой сущности и содержанию, к типу общества и государства конца XIX - начала XX в., она естественным образом восприняла (в "модернизированном", применительно к современной действительности, виде) все те основополагающие ценности, которые декларировались и законодательно закреплялись в конце дооктябрьского периода.

Речь идет, в частности: а) о приоритетном положении в экономической системе страны частной собственности при ведущей роле олигархической собственности; б) о насаждении и закреплении с помощью норм права и морали рыночных "ценностей", торгашеской морали и психологии, свойственным постсоветской "партии и правительству"; в) о стремлении морально оправдать и облагородить посреднический, между производителем и потребителем "бизнес", являющийся по своей природе и характеру спекулятивным, паразитическим явлением; г) формально-юридическом, но отнюдь не фактическом равенстве всех граждан России, о расколе современного российского общества, о возникновении в нем в результате постсоветского государства кучки сверхбогатых и десятков миллионов сверхбедных российских граждан; д) о внедрении в общественное сознание современной России и моральное закрепление постулата, согласно которому основной жизненной целью и социальной значимостью является не столько сам по себе человек, сколько получаемые им доходы, прибыль. Именно этим, прежде всего, определяется в настоящее время ценность человека; и др.

И хотя в постсоветской Конституции - Конституции России 1993 г. - формально-юридически закрепляются весьма значимые в морально-политическом и других отношениях положения типа "человек, его права и свободы являются высшей ценностью", "каждый имеет право на жизнь" или - "права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения"*(279), в практическом плане чудовищное материальное, а вместе с ним политическое и иное неравенство российских граждан не только сохраняется, но и, по свидетельству социологов, по мере развития постсоветского общества, государства и права, все больше возрастает*(280).

6. Совсем иная картина, в силу существования в стране относительного социально-экономического и иного равенства российских граждан, имела место в советский период развития Российского государства, особенно в последние десятилетия его функционирования.

Разумеется, в данный период не было и не могло быть, в силу объективных и многих субъективных причин полного равенства различных слоев общества: интересы партийно-государственной бюрократии преобладали в скрытой форме над интересами рядовых граждан.

Однако это преобладание не было таким чрезмерным и в высшей степени циничным, каковым является в постсоветский период развития Российского государства и общества "преобладание" олигархических интересов и интересов государственной бюрократии по отношению к интересам остальной части общества.

Отсутствие ярко выраженной полярности интересов различных слоев общества в советский период, позволило правящим кругам Советского Союза в значительной степени сблизить существовавшие в обществе правовые запросы с запросами морального характера и наоборот.