Социологическая концепция Л. И. Петражицкого: от неокантианства к неопозитивизму

Лев Иосифович Петражицкий (1867—1931) был одним из крупнейших российских юристов и социологов, главой целой научной школы в области права. Родился в Витебской губернии, окончил юридический факультет Киевского университета, затем учился в Германии. Уже первые, посвященные проблемам гражданского права труды, опубликованные в 90 —е гг. XIX в. на немецком языке, принесли ему широкую известность в научном мире Европы. В 1898—1918 гг. Петражицкий — профессор Петербургского университета. Активно участвует в политической жизни страны, в законотворческой деятельности, входил в состав ЦК партии кадетов. С 1918 г. жил в эмиграции, руководил кафедрой социологии Варшавского университета. В социологическом плане наиболее значимы его книги "Введение в изучение права и нравственности" (1905) и "Теория права и государства в связи с теорией нравственности" (2 т., 1907).

Публикации Петражицкого всегда вызывали огромный интерес и активно обсуждались в прессе. Для его сочинений характерны резкость, гиперкритичность, отрицание всей предшествующей социальной науки, настаивание, порой болезненное, на своей абсолютной научной оригинальности. Действительно, идеи Петражицкого глубоко оригинальны, и их довольно сложно отнести к определенным рубрикам, из-за чего возник разнобой в их оценках современниками, усматривавшими в них и неокантианство, и позитивизм, и даже натурализм и наивный реализм. Чаще всего Петражицкого сближают с позитивизмом, как, например, это сделал П. И. Новгородцев (24, с. 23). Но дело обстоит сложнее. Петражицкий, скорее, фигура переходного плана. С одной стороны, его не удовлетворяет неокантианское априорное постулирование идеи должного. Отсюда его недоверие к метафизике — он предпочитает анализ эмпирических фактов социального поведения на основе выявления строгих причинно-функциональных соотношений; отсюда и его внимание к логическому анализу языка науки, вообще стремление к аналитическому стилю мышления, т. е. к тому, что со временем оформится в неопозитивистскую версию понимания социальной реальности. С другой же стороны, как мы увидим далее, Петражицкий все время, зачастую неявным образом, сбивается на неокантианский путь, особенно тогда, когда ему нужно Показать, что скрывается за нормами, и определить социальный идеал. И именно названными тенденциями определяется своеобразие задуманной Петражицким полной перестройки существующих общественных ("гуманитарно-психологических") наук.

Одной из центральных проблем российской мысли времен Петражицкого была проблема соотношения права и нравственности, иначе говоря, проблема поиска эффективных социальных регуляторов. Она была поставлена самой жизнью модернизирующегося общества. Для России традиционным было негативное отношение к правовой регуляции, а в качестве альтернативы ей противопоставлялась нравственность (Л. Толстой и др.). В противоположность этому Вл. Соловьев выдвинул идею права как реализованной нравственности. Все большее внимание стало уделяться естественному праву, и именно Петражицкий инициировал возрождение интереса к нему. Сразу подчеркнем, что, рассматривая право предельно расширительно, Петражицкий фактически всесторонне анализировал проблемы социальной организации и регуляции. При этом его не удовлетворяло чисто априористское обоснование естественного права. Он поставил перед собой задачу построить теорию естественного права "на почве опытно — психологического изучения права и его причинных свойств", на "изучении реальных причинных зависимостей" (10, с. 6, 8).

Такой научный базис, полагал Петражицкий, достижим только посредством разработки психологической теории права. В противном случае мы не поймем другие социальные явления, социальную мотивацию в целом, не сможем эффективно регулировать общественные процессы. Смысл своей работы Петражицкий видел в создании особой науки — "политики права", имеющей следующие задачи: 1) рациональное регулирование социального поведения посредством со — ответствующей правовой мотивации; 2) очищение человеческой психики от антисоциальных склонностей (8, с. VII). Теоретическим базисом такой науки "должно быть общее психологическое знание факторов и процессов мотивации человеческого поведения и развития человеческого характера и специальное учение о природе и причинных свойствах права, в частности учение о правовой мотивации и учение о правовой педагогике" (8, с. IX).

Социологию Петражицкий определяет как "научную теорию социально — психических процессов" (9, т. II, с. 654), призванную изучать человеческое участие в процессах социальной жизни. Участие представляет собой особого рода психическую деятельность индивидуального характера, внешне проявляющуюся в словах, действиях человека, всякого рода сообщениях. Методом такой социологии является психологическая дедукция на основе наблюдения фактов. Но поскольку всякое суждение о факте есть его переживание, то оно, следовательно, и есть объект познания. Значит, ключевым путем познания социальных явлений является самонаблюдение, интроспекция, т. е. обращение внутреннего внимания к переживаемым состояниям, а также психологическое экспериментирование, в том числе и над самим собой.

Петражицкий, таким образом, четко формулирует мысль о том, что действительность зависит от нашей интерпретации. Тем самым на передний план выдвигается проблема способности человека воспринимать и интерпретировать социальный мир. Это приводит Петражицкого к постановке двух вопросов: как происходит интерпретация и понимание окружающего мира? какую роль играет здравый смысл ("интуитивное право") при научном конструировании действительности? Акцент на здравом смысле как раз и отличал Петражицкого от других неокантианцев и приближал его к феноменологическому анализу социальной реальности, т. е. выяснению того, как конструируется узнаваемый нами социальный порядок.

Анализируя проблемы социальной методологии, Петражицкий прежде всего обращается к проблеме построения научных понятий. Он обосновывает довольно оригинальную концепцию, считая образование таких понятий началом и исходным пунктом научного познания, "создания научных истин", а не заключительным его звеном (8, с, 28). Все существующие социальные понятия, по мнению исследователя, образованы ненаучно, они многозначны, что ведет к ложным классификациям и обобщениям. Зачастую это просто случайные называния явлений, исходящие из житейского словоупотребления, общих привычек, а потому необходима критика языка науки с целью его очищения.

При этом Петражицкий считал образование понятий довольно легким делом: следует только отвлечься от привычного называния и правильно указать общий признак определенного класса предметов, чтобы они (классы) были годны для целей научного анализа. Для выражения этой процедуры Петражицкий вводит понятие "классовые понятия". "Под общим, или классовым, понятием следует разуметь идею таких предметов, которые обладают известными признаками, е. идею всего того, что мыслимо как обладающее известными признаками. Под классом... следует разуметь объекты Идей такого рода, т. е. все те предметы... которые обладают или мыслимы как обладающие соответственными свойствами" (8, с. 35). При этом, подчеркивает Петражицкий, вовсе не нужно предварительно исследовать все эти предметы. Просто берем некий признак "а", для чего достаточно только наблюдения, и далее мыслим по схеме: "все, что обладает признаком "а" будет классовым понятием, например "все белое", "черные предметы" и т. д. (8, с. 66). Достаточно, таким образом, взгляда на один предмет, чтобы получить необходимый материал для логически вполне корректного образования множества классовых понятий. Безразлично, откуда взялась мысль о таком признаке, главное следовать схеме: объекты с признаком "а". Иными словами, Петражицкий придерживается строго индуктивного, в духе эмпиризма и логического формализма, пути образования понятий, признавая при этом только аналитические суждения, что обнаруживает его явный отход от кантовской схемы. Б. А. Кистяковский в этой связи заметил, что Петражицкий; в противоречие со своей же установкой, ориентирует свою теорию образования понятий на чисто житейские суждения (5, с. 266). Однако, скорее всего, противоречия здесь нет, ибо, как можно понять, обнаруживается принципиальная позиция Петражицкого: классовые понятия интерпретируются именно как выражение здравого смысла.

Что касается терминологии, подчеркивает Петражицкий, то для большинства объектов и классов вообще не нужны особые термины ("белые предметы", "веселые люди" и т. п.) Четкое обозначение терминов нужно только для фундаментальных классов и идей, что особенно важно для социальных наук, где в системе понятий "чуть ли не сплошная научная патология" (8, с. 107). При этом, выбирая научный термин, мы должны рассматривать его только как условный словесный знак самостоятельно образованного научного понятия. Именно отсюда вытекает обращение Петражицкого к языку как фактору конституирования социальной реальности. Правда, эта перспективная идея оказалась у него не развернутой.

В целом же правильные понятия, отмечает Петражицкий, возможны только в структуре "адекватных научных теорий", т. е. таких теорий, в которых высказывания соответствуют классу объектов, о которых высказываются (8, с. 71). Следовательно, возникает проблема критерия адекватности. В принципе можно построить теорию любых объектов, даже совершенно случайных, например о сигарах в 10 лотов весом, о собаках с длинным хвостом и короткой шеей и т. д. Об этих объектах мы можем высказать множество истин механического, химического и т. д. характера и написать целые тома.

Но чего будут стоить эти теории? Проблема адекватности заключена в выборе надлежащего, достаточно обширного класса объектов высказывания, что поднимало бы статус знаний, полученных с помощью здравого смысла. Соответственно, возможны и неадекватные теории, которые Петражицкий подразделяет на "хромые" и "прыгающие".

Хромыми теориями называются те, которые стремятся описать слишком узкий, произвольно выделяемый класс объектов. Такие теории напоминают собой громоздкие предметы, положенные на недостаточное по размеру основание. К хромым относятся также теории о мнимых объектах либо теории, обусловленные сиюминутными практическими потребностями. Путь исправления таких теорий — расширение класса объектов, обобщение. В частности, Петражицкий выдвигает следующую "теорему" в качестве методологического закона построения адекватных теорий: если есть n видов сродных предметов, то теорий должно быть n + 1 (при наличии двух видов предметов требуется три (2+1) теории и т. д.) (8, с. 78).

Прыгающие теории характеризуются отсутствием ограничений класса изучаемых объектов, т. е. теория "прыгает" через свои естественные границы в чуждые ей области. Особенно распространены такие теории в общественных науках. Скажем, социология, утверждает Петражицкий, есть своего рода "музей научной патологии", в котором находится "обильная коллекция" прыгающих теорий. Исправление подобных теорий заключается в их сужении, в отказе от мнимостей.

В чем же, по Петражицкому, заключается специфика класса социальных явлений? Что следует считать "центральным научным термином социологии"? Термины "общество", "ценность" и т. п. Петражицкий считает неосновательными, поскольку они не выясняют мотивационной силы нормативных переживаний. Подлинно центральным понятием социологии должно стать социальное поведение и его мотивы ("импульсии"). Это требует обращения к психологии, которая одна может дать прочный фундамент гуманитарным наукам, но которая, правда, сама нуждается в радикальном реформировании. Существующая психология, полагает Петражицкий, представляет "хромую науку", ибо сужает психическую жизнь, сводя ее только к познанию, чувству и воле (8, с. 210). Разрабатывая психологическую теорию права, Петражицкий предпринял широкое исследование психологических понятий, стремясь построить новую, "эмоциональную психологию". В итоге ученый приходит к выводу, что социологическое понятие "мотив" имеет научный психологический синоним – понятие "эмоция". Эмоция же есть прототип психической (социальной) жизни вообще, интерпретируемой Петражицким в духе бихевиористской психологии.

Центральными в концепции Петражицкого являются следующие положения: всякое социальное (правовое и нравственное) явление происходит в психике одного индивида и только там, и его природа не изменяется от того, происходит ли что- либо иное где-нибудь между индивидами, над ними, в психике других индивидов или не происходит вообще; только индивидуальные эмоции суть содержательные причины социального поведения; эмоции внешне выражаются в слове и действии, и именно их понимание становится задачей социологии. Иными словами, и индивидуальное, и коллективное действия происходят благодаря тому, что сами действующие индивиды интерпретируют ситуацию, а не вследствие каких —то внешних движущих сил, вызывающих определенное поведение. Как в таком случае происходит интерпретация?

Общепринятым делением психики на познание, чувства и волю, где познание и чувства — односторонне — пассивны, а воля — односторонне — активна, проблема не решается, повисает в воздухе, ибо упущен, подчеркивает Петражицкий, подлинный хозяин психики, передаточное звено между низшим (познание, чувства) и высшим (воля) этажами поведения, а именно — эмоции. Суть эмоций — в их двойственности, они имеют двустороннюю, пассивно-активную природу. Каждый момент взаимодействий людей по поводу духовных и материальных благ сопровождается эмоциями, хотя громадное их большинство не заметно, протекает бессознательно. И только их обнаружение, "научный психологический диагноз" по схеме "претерпевание — порыв" на основе интроспекции позволяет объяснить социальное поведение (9, т. I, с. 1—3). Очевидно, что для Петражицкого прежде всего важна функциональная роль эмоций в поведении людей, т. е. по сути он применяет бихевиористский подход. Четко это можно увидеть на примере анализа Петражицким эмоционального воздействия голода на поведение людей.

Петражицкий предлагает весьма детальную классификацию эмоций. По направленности они делятся на "аппульсивные" (положительные) и "репульсивные" (отрицательные). По характеру действия выделяются эмоции: 1) специальные, т. е. имеющие определенное специфическое содержание и вызывающие соответственное специфическое поведение; эти эмоции относительно предопределены; 2) абстрактные, или "бланкетные", т. е. не связанные с определенным содержанием и регулирующие общую направленность поведения в качестве категорий практического разума. Среди абстрактных эмоций особенно значимы те, которые возбуждаются представлениями разных поступков и выражаются в форме нормативных суждений (а всякое суждение или умозаключение есть для Петражицкого сугубо эмоциональный акт), принимающих или отвергающих то или иное поведение. Речь в данном случае идет о суждениях эстетических, этических, правовых (9, т. I, с. 11, 13-14).

Исходя из своей теории эмоций, Петражицкий трактует социальную мотивацию как систему переживаний и представлений, плюралистическую по сути. Система эта включает: 1) основную мотивацию (абстрактные эмоции); 2) предметную мотивацию (специальные эмоции); 3) мотивацию по "образам" поступков — акционная или самодовлеющая мотивация (оценка по принципу "добро — зло"). В общем плане сущность эмоциональной связи между переживающим эмоцию индивидом и ее адресатом заключается в следующем: "То, к чему мы себя считаем обязанным, представляется нам причитающимся другому как нечто ему должное, следующее ему от нас, так что он может притязать на соответствующее исполнение с нашей стороны" (9, т. I, с. 49). Это позволяет, согласно Петражицкому, понять социальную реальность (право) как способ эмоционально — интеллектуального общения, в результате которого вырабатываются "эмоциональные средние равнодействующие, средние эмоциональные оценки", определяющие характер социального взаимодействия (9, т. II, с. 655-656).

Такая номиналистическая позиция приводит Петражицкого к выводу о том, что общество как особая надындивидуальная реальность не имеет статуса существования. Любое социальное явление существует реально только в психике того, кто изучает, переживает его в данную минуту. Для обоснования этого вывода Петражицкий вводит понятие "фантазмы" или "проекции". Наши характеристики свойств объектов, полагает он, суть только наши эмоциональные (импульсивные) проекции или фантазии. "То, что, под влиянием эмоциональной фантазии, нам представляется объективно существующим, мы назовем эмоциональными фантазмами или проектированными, идеологическими величинами, а соответственную точку зрения субъекта, т. е. его отношение к эмоциональным фантазмам, идеологическим величинам, как к чему-то реальному, на самом деле существующему там, куда оно им отнесено, проектировано, мы назовем проекционною, Идеологическою точкою зрения" (9, т. I, с. 39).

Общество, государство, власть, правовые нормы и есть такие "эмоциональные фантазмы". Когда мы говорим, что кто- то властвует, судит и т. д., это только означает, что мы высказываем наши эмоциональные переживания, побуждающие нас приписывать правительству, суду и т. д. объективную реальность, хотя реально существуют только наши переживания. 1 "Раз определено, "кто" "обязан", "к какому действию", "кто" "имеет право", "на что", то правоотношение вполне определено; на все вопросы, касающиеся состава правоотношения, отвечено" (7, с. 20). И даже если человек, скажем, заключил договор с дьяволом, здесь уже начинает действовать правоотношение (7, с. 22). Данное замечание Петражицкого вызвало много иронических откликов, хотя на самом деле оно, как это очевидно сегодня, имеет весьма значимую социологическую нагрузку.

Вполне очевидно, что построить научную социологию только на эмпирическом базисе эмоциональных фантазий нельзя, поскольку нет реального выхода в систему социальных отношений. Получается явно "хромая теория". Понимая это, Петражицкий вынужден ввести понятие групповой, народной психики как особой реальности, хотя логически из его теории оно не вытекает, ибо такая психика тоже ведь должна I рассматриваться как исключительно мое эмоциональное представление. Коллективной психикой Петражицкий называет "нормальное сознание¹', систему эмоционально-интеллектуальных сочетаний, соответствующих общественному благу. Но как может возникнуть такое соответствие? Закономерно выдвигается вопрос об объективно должном, т. е. изгнанный в дверь неокантианский априоризм заглядывает, так сказать, в "окно" концепции Петражицкого.

Посредником между народной психикой и конкретным поведением являются, считает ученый, социальные нормы, или "нормы-законы", порождающие типичную мотивацию поведения людей. Опять же Петражицкий не объясняет, каким образом появляются эти универсальные нормы, ведь по его логике получается, что право есть то, что я считаю правом. И как ни отрицает Петражицкий априоризм, практически он вынужден к нему прийти. Тем не менее разработка Петражицким теории социальных норм представляет большой интерес.

Основное внимание ученый уделял правовым и нравственным нормам, объединяя их общим понятием этических норм. Как видим, тенденция к этизации социальной теории четко проявляется и у Петражицкого.

Нормы и императивы, полагает ученый, суть переживания нами определенных обязанностей связанности с другими, регулирующие наше поведение (9, т. I, с. 49). В области правовой психики решающее значение имеет императивно — атрибутивная функция норм, т. е. внешнее фиксирование образцов поведения, двусторонние эмоциональные переживания; в области нравственной психики исключительная роль принадлежит императивной функции норм, т. е. речь идет только о внутреннем повелении, его одностороннем переживании (9, т. I, с. 140). Это означает, что юридические нормы основаны на понимании долга как обязанности по отношению к другому, нравственные же нормы — это переживание долга как такового и его свободное исполнение. Нормы выполняют функции мотивациоиные (способствуют совершению одних действий и воздержанию от других) и педагогические (содействуют развитию положительных и искоренению отрицательных диспозиций в психике индивидов) (9, т. I, с. 143). В реальном взаимодействии нормы взаимно пересекаются, обеспечивая единство правовых и нравственных переживаний, практически тождественных, по мнению Петражицкого.

Учитывая последующую эволюцию социологии, можно сказать, что Петражицкий посредством разработки теории норм пытается определить принципы коммуникации индивидов. Люди, показывает он, априорно стремятся к взаимопониманию; в терминах Ю. Хабермаса это значит, что коммуникативный разум изначален, априорен. Коммуникативная реальность утверждается инструментально — посредством процедуры взаимопризнания эмоциональных проекций. Петражицкий, таким образом, выходит к будущей универсальной прагматике, однако ему не хватает социологического языка, и понятие нормы у него оказывается слишком широким, "прыгающим".

Способы воздействия правовых и нравственных норм на социальное поведение Петражицкий раскрывает через соотношение позитивного и интуитивного права, интерпретируя на этой основе характер и ход социальной эволюции. Интуитивное право охватывает всю совокупность норм, непрерывно творимых на основе индивидуальных эмоциональных переживаний практически каждым человеком; в этом смысле оно, по сути, индивидуально и фактически сливается с нравственностью. Позитивное право представляет собой переживания, ориентированные на внешние авторитеты. Социальный процесс, социальные изменения могут быть адекватно поняты, согласно Петражицкому, именно в логике взаимодействия интуитивного и позитивного права (в терминах Н. К. Михайловского — "правды-справедливости" и "правды-истины").

Интуитивное право, будучи "бессознательно удачным массовым психическим приспособлением", динамично, изменчиво, существует и применяется в любой ситуации, позитивное, хотя и не всегда, догматично, имеет тенденцию к окостенению, отстает от жизни, более того, в принципе не может охватить своим регулированием все огромное многообразие повседневной социальной жизни. Однако оба вида права могут переходить друг в друга, поскольку, с одной стороны, нормы интуитивного права постоянно и постепенно кодифицируются, а с другой, прогрессивное позитивное право способствует совершенствованию интуитивного. Последнее Петражицкий считал особенно важным для России. Для нормального функционирования общества необходимо согласие обоих видов права в направлении его унификации. Однако между ними возможен и конфликт, вплоть до социальной революции, прежде всего в случае неизменяемости позитивного права. В целом же эволюция права (общества) определяется динамикой представлений людей о справедливости, которая и есть не что иное, как интуитивное право (9, т. II, с. 502). Посредством переживания справедливости (должного) люди эмоционально проектируют социальные идеалы и соответственно оценивают реальность, т. е. свои переживания сущего. Степень прочности того или иного социального строя определяется степенью согласия между интуитивным и позитивным правом, в том числе пониманием того, что далеко не все в обществе регулируется позитивным правом, и что решение многих вопросов следует предоставлять интуитивному праву.

Таким образом, любая социальная система, рассматриваемая нормативно (система позитивного права), является, согласно Петражицкому, "преходящею ступенью социального воспитания" и со временем заменяется иной, более действен — ной, более соответствующей "состоянию народной психики", эффективнее способствующей движению "в сторону общего блага" и достигающей более высокой степени "социально — разумного поведения" граждан (8, с. VII—VIII; 9, т. И, с. 652 — 653). В этом и заключается суть социального прогресса как смены нормативных (этических) идеалов. Общим же "идеалом и является достижение совершенного социального характера, совершенное господство действенной любви в человечестве" (8, с. VIII).

История человечества есть постоянный рост разумности и гуманности норм и учреждений. Прежде этот процесс осуществлялся бессознательно — эмпирически. С построением практической социальной науки, т. е. политики права, можно будет, по мнению Петражицкого, сознательно, рационально вести человечество к общему благу, стимулируя нравственный процесс, переводя человеческую психику на путь все более тонких и высоких переживаний. Более того, приходит к выводу Петражицкий, "вообще право существует из — за не — воспитанности, дефектности человеческой психики, и его задача состоит в том, чтобы сделать себя лишним и быть упраздненным'(10, с. 48). По сути это относится и к нравственности. А поэтому "идеал любви в нашем смысле есть не только сверхправный, что само собой разумеется, но и сверхнравственный идеал" (10, с. 51).

***

Неокантианская социология радикально изменила картину в российских социологических поисках. Прежде всего стали иными сам подход к постановке социологических проблем, стиль и характер их решения, язык социологии. Все более четко осмысливалась специфика социального, произошел отказ от глобализма. Правда, можно сказать, что стал формироваться глобализм иного плана — вместо вписывания социальности в космическую эволюцию ее стали столь же глобально интерпретировать в контексте нравственно-психологического процесса. Тем не менее акцент на нравственной детерминации позволил более объемно посмотреть на человеческие отношения, снять упрощения в интерпретации путей решения социальных проблем. Знаменательно, что при всей критике позитивизма, субъективной социологии и др., неокантианцы творчески синтезировали их социологические модели и в целом продолжили антропологическую ориентацию российской социологии. Более того, в своем антропологизме и психологизме они пошли даже дальше П. Л. Лаврова, Н. К. Михайловского и др. Однако постановка проблем долженствования, ценности, нормативности и т. п. высветила необходимость более глубокого и объемного их решения. В частности, возник вопрос о более прочной опоре для должного, чем априоризм и внутренняя уверенность личности. С Другой стороны, потребовался более строгий подход к методологии анализа социального поведения, поскольку одна лишь Интроспекция давала для этого весьма шаткие основания. Особенно опасной при этом оказалась утеря реальности социального. Обнаружившиеся проблемы попытались решить два новых течения российской социологии — христианская социология и неопозитивизм, предпосылки которых вызревали внутри самого неокантианства.

Литература

Сочинения Б. А. Кистяковского

1. Gesellschaft und Einzelwesen. Eine methodologische Studie. — B„ 1899. — 205 S.

2. M. П. Драгоманов. Его политические взгляды, литературная деятельность и жизнь // Драгоманов М. П. Политические сочинения. — М.₍ 1908. — С. IX —LXXVII.

3. В защиту права (Интеллигенция и правосознание) // Вехи; Интеллигенция в России. Сб. статей. 1909—1910. — М., 1991. — С. 109-135. (1909)

4. К вопросу о самостоятельной украинской культуре // Русская мысль, — 1911. — № 5, — С. 131-146.

5. Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права. — М., 1916. — IV, 704 с. (Фрагменты работы опубликованы в книге: История русской правовой мысли: биографии, документы, публикации. — М., 1998. — С. 339-358).

6. Методология и ее значение для социальных наук и юриспруденции // Юридический вестник. — 1917. — Кн. XVIII. — С. 31-47.

Сочинения Л. И. Петражицкого

7. Очерки философии права. — СПб., 1900. — 138 с.

8. Введение в изучение права и нравственности. Эмоциональная психология. — СПб., 1905. — XIII, 311 с.

9. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. В 2 т. Т. I. Изд. 2-е. — СПб., 1909. — V, 318 е.; Т. II. — СПб., 1907. — С. 307 — 656. (1907) (Фрагменты работы опубликованы в книге: История русской правовой мысли: биографии, документы, публикации. — М., 1998. — С. 243 — 287).

10. К вопросу о социальном идеале и возрождении естественного права // Юридический вестник. — 1913. — Кн. II. — С. 5-9.

11. Алексеев В. А., Маслин М. А. Русская социальная философия конца XIX — начала XX века: психологическая школа. — М., 1992. — С. 123-151.

12. Алексеев Н. Н. Основные философские предпосылки психологической теории права проф. Л. И. Петражицкого // Юридический вестник. — 1913. — Кн. IV. — С. 5 — 23.

13. Берман Я. А. К вопросу о природе правовых явлений // Там же. — 1915. — Кн. X (И). — С. 5-33.

14. Василенко Н. П. Академик Богдан Александрович Кистяковский // Социологические исследования. — 1994. — № 2. — С. 139-154; № 4. — С. 129-139; № 5. — С. 135-140.

15. Гинцберг В. Учение Л. И. Петражицкого о праве и его предпосылки // Вопросы философии и психологии. — 1909. — Кн. 97 (II). — С. 204-260.

16. Иванов Г. И. Психологическая теория права в критической литературе. — СПб., 1913. — 157 с.

17. Казмер М. Э. Социологическое направление в русской дореволюционной правовой мысли. — Рига, 1983. — 130 с.

18. Кондратьев Н. Д. Теория истории А. С. Лаппо-Данилевского // Историческое обозрение. — 1915. — Т. XX. — С. 105-124.

19. Лаппо-Данилевский А. С. Основные принципы социологической доктрины О. Конта // Проблемы идеализма. — М., 1902. — С. 392-490.

20. Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. Вып. 1—2.— СПб., 1913. — 802 с.

21. Новгородцев П. И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве: Два типических построения в области философии права. — М., 1901. — III, 245 с.

22. Новгородцев П. И. Нравственный идеализм в философии права (К вопросу о возрождении естественного права) // Проблемы идеализма. — М., 1903. — С. 236-296.

23. Новгородцев П. И. Об общественном идеале // Новгородцев П. И. Об общественном идеале. — М._# 1991. — С. 11-522.

24. Новгородцев П. И. Психологическая теория права и "философия естественного права" // Юридический вестник. — 1913. — Кн. III. — С. 5-34.

25. Рейснер М. А. Теория Л. И. Петражицкого, марксизм и социальная идеология. — СПб., 1908. — 240 с.

26. Сапов В. В. Архив Б. А. Кистяковского. С приложением писем к Б. А. Кистяковскому М. Вебера, Э. Ласка и Г. Еллинека // Вопросы социологии. — 1992. — Т. 1. — № 1. — С. 157-164.

27. Трубецкой Е. Н. Философия права проф. Л. И. Петражицкого // Вопросы философии и психологии. — 1901. — Кн. — 57 (И). — С. 9-33.

28. Хвостов В. М. Нравственная личность и общество: Очерки по этике и социологии. — М., 1911. — VII, 230 с.

29. Хвостов В. М. Социология. Ч. I. Исторический очерк учений об обществе. — М., 1917. — XII, 341 с.

30. Хвостов В. М. Основы социологии: Учение о закономерностях общественных процессов. Элементарный очерк. — М., 1923. — VIII, 101 с.

ГЛАВА 11

Христианская социология: сущность, истоки, варианты