Г. В. Плеханов: опыт систематизации экономического материализма

Георгий Валентинович Плеханов (1856—1918) — выдающийся представитель российского революционного движения, один из ведущих авторитетов марксистской социологии в России и мире на рубеже веков. Родился в Тамбовской губернии в семье мелкопоместного дворянина. Учился в военной гимназии, Горном институте. Примкнул к народническому движению и очень скоро приобрел репутацию его ведущего теоретика. В 1880 г. эмигрировал. Возникшие в России сомнения в народнических идеях привели в конечном счете Плеханова к переходу на марксистские позиции. Плеханов опубликовал массу работ, посвященных марксистской критике народничества, а в дальнейшем так называемого ревизионизма, и пропаганде марксизма, приобрел значительный авторитет и влияние к кругах международной социал-демократии. Плеханов был одним из организаторов и лидеров РСДРП. Отрицательно относившийся к радикализму и авантюризму ленинцев (большевиков), Плеханов стал лидером так называемых меньшевиков. В 1917 г. вернулся в Россию. Категорически не принял октябрьский переворот — счел его гибельным для страны.

Литературное наследие Плеханова объемно и многообразно по проблематике. Не подлежит при этом сомнению, что в центре его размышлений всегда были вопросы социологии и любую социальную проблему он стремился рассматривать в социологическом ключе. Наиболее значимы с этой точки зрения следующие сочинения Плеханова: "Социализм и политическая борьба" (1883), "Наши разногласия" (1885), "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю" (1895), "К вопросу о роли личности в истории" (1898), "Материалистическое понимание истории" (1901), "Основные вопросы марксизма" (1907), "История русской общественной мысли" (1914—1916).

Плеханов неоднократно называл имена трех мыслителей, наиболее на него повлиявших, — Н. Г. Чернышевского, П. Л. Лаврова, К. Маркса. Особенно он подчеркивал роль Чернышевского. Значительным было и влияние сочинений М. А. Бакунина, из которых Плеханов "вынес великое уважение к материалистическому объяснению истории" (14, с. 19 — 20). Но изучение и перевод на русский язык "Манифеста Коммунистической партии" Маркса и Энгельса, составив, по признанию Плеханова, эпоху в его жизни, привели его к выводу, что "бакунизм и народничество как революционные учения отжили свой век..." (3, с. 175). При этом он не сжигал мостов, отмечая, что его марксистское миросозерцание есть "логическое развитие основной мысли" его народнического периода (14, с. 19).

Будучи цельным и целостным учением, марксизм, по мнению Плеханова, представляет собой универсальную социологическую модель, благодаря которой "наука об обществе сама становится естественной наукой" (9, с. 244). Отсутствие сомнений в каких-либо идеях марксизма очень ярко проявилось в стиле сочинений Плеханова. Большинство из них носит полемический характер, причем основным принципом доказательства неправоты оппонента служит сравнение его взглядов с высказываниями Маркса и Энгельса. В этом выявлялась силлогистичность, доктринальность мышления Плеханова, стремление свести все к одному знаменателю, нетерпимость к иным мнениям как изначально ложным. Тем не менее нельзя отрицать определенную оригинальность плехановского поиска, особенность которого заключалась прежде всего в том, что Плеханов стремился представить марксисте — кую модель в виде строгой системы, дать ее категориальный анализ и тем самым доказать, что марксизм и есть научная | философия истории, тождественная социологии.

"Всякому, — писал Плеханов, — кто хочет заниматься социологией, надо прежде всего дать себе ясный ответ на вопрос о том, где лежит та основная причина, от которой зависит в последнем счете вся совокупность общественных явлений" (8, с. 55). Решая эту проблему, "социология становится наукой лишь в той мере, в какой ей удается понять возникновение целей у общественного человека (общественную "телеологию") как необходимое следствие общественного процесса, обусловливаемого в последнем счете ходом экономического развития" (16, с. 193). Такой научной социологией и является исторический материализм Маркса. Конечно, подчеркивает Плеханов, материалистическое понимание истории не дает какой-то "магической формулы" для решения всех проблем, но оно указывает верный путь научного исследования. Достигается это тем, что данная концепция открывает объективные социальные законы, которым подчиняется развитие общества и, следовательно, действия людей. Тем самым утверждается материалистический социальный монизм, противоположный всякому антинаучному субъективизму и плюрализму.

Очень резко и во многих случаях несправедливо критикуя субъективный метод, Плеханов противопоставляет ему марксистский диалектический метод, которому мы и обязаны "пониманием истории человечества как закономерного процесса" с. 132). В итоге стало возможным социологическое предвидение, которое, отличаясь малой точностью в предсказании отдельных событий, позволяет достаточно точно определить общий характер и направленность общественных процессов. Вслед за Марксом исходным объясняющим принципом социальной науки Плеханов считал первичность общественного бытия по отношению к общественному сознанию. Правда, нигде Плеханов не дает определения общественного бытия, как, впрочем, и многих других базовых понятий экономического материализма, фактически исходя из их обыденного, наивно-реалистического понимания. По его мнению, положение о первичности общественного бытия устраняет дуализм при объяснении социальных явлений. Мыслитель явно не замечал, что на самом деле он этот дуализм утверждает, ибо (фактически исходит из параллелизма двух сторон социального, не обращая внимания на тот факт, что духовное имманентно всему тому, что он включает в общественное бытие.

Столь же аксиоматическим для Плеханова было положение о том, что все стороны социальной жизни, характер деятельности людей, динамика общества определяются способом производства ("экономией") как единством производственных отношений и производительных сил. При этом, принимая марксово деление общества на "базис" и "надстройку", Плеханов стремился конкретизировать соотношение этих элементов и представить структуру общества в системное виде. Выражением этого стал так называемый генетически ряд ("пятичленка"), согласно которому выстраивается следующая генетическая последовательность элементов общества 1) состояние производительных сил; 2) обусловленные им экономические отношения (базис); 3) социально-политический строй, выросший на данной основе; 4) психика общественного человека; 5) различные идеологии, отражающие г себе свойства этой психики (последние три элемента и есть надстройка) (16, с. 179—180). Как видим, основной рабочее категорией, исходным пунктом "всякого исторического исследования" для Плеханова было понятие производительных сил. Но опять же мы нигде не находим у него определение столь важного для него понятия. Чаще всего производительные силы сводятся Плехановым к орудиям труда, технике.

Плехановская "пятичленка" вызывала закономерный вопрос: чем же приводятся в движение сами производительных силы? Коль скоро все социальные элементы вытекают из них, то вполне логичен вывод о внесоциальных источниках их развития, каковыми и оказываются, по Плеханову, природные условия. Тем не менее, прямолинейным географическим детерминистом Плеханова считать нельзя. С развитием общества, подчеркивал он, влияние географической среды вес более опосредуется развивающимися общественными отношениями, в зависимости от характера которых среда может либо замедлять, либо ускорять развитие производительных сил. Происходит, так сказать, постоянная перемена местами причин и следствий, что явно выводит Плеханова к проблем» социального взаимодействия.

И действительно, русский мыслитель не остался чужд веяниям социологии его времени, все более обращавшейся к многофакторному анализу социальных отношений. Своеобразие плехановской позиции заключалось в том, что он попытался соединить точку зрения социального взаимодействия с принципом экономического редукционизма. В этой связи Плеханов подвергал острой критике теорию факторов. Выделение какого-либо фактора, подчеркивал он, есть отвлечение отдельного элемента целого, будто бы являющегося его последней' причиной, чем расчленяется целостная деятельность общественного человека. Теория факторов должна быть заменена " отческим взглядом на общественную жизнь" (9, с. 241—242). Конечно, отмечает Плеханов, взаимодействие существует между всеми сторонами общественной жизни, но эта констатация объясняет очень немного, ибо ничего не говорит о происхождении взаимодействующих сил. Чтобы решить эту проблему, надо, следуя монистическому подходу, "стать над взаимодействием" и выяснить свойства взаимодействующих сил, найти ту причину (фактор), который создал саму возможность взаимодействия и определил его направленность (5, с. 520 — 521, 660). Любопытно заметить, как, критикуя однофакторные социальные модели, Плеханов излагает по сути аналогичную, считая ее синтетической.

Понятно, что, по Плеханову, всеобщее социальное взаимодействие вытекает из взаимодействия производительных сил и производственных отношений, где последние, будучи следствием первых, возникнув, начинают оказывать обратное влияние на свою причину. В свою очередь производственные отношения, являясь базисом общества, порождают надстройку, совокупность политико-правовых и духовных явлений. Развиваясь, надстройка тоже оказывает обратное влияние на базис, то способствуя, то препятствуя его прогрессу. Проблематика этого "обратного влияния" следствий на причину всегда вызывала особый интерес у Плеханова. Посредствующим звеном во взаимодействии "базиса и надстройки является социально-классовая структура, сама порождаемая производственными отношениями. Но коль скоро у разных классов различные интересы, то, будучи осознанными, они вызывают разнонаправленные мышление и действия. Обра — внимание на то, что плехановская интерпретация взаимодействия базиса и надстройки по логике осмысления во многом напоминает концепцию генетического и телеологического рядов Е. В. де Роберти.

В этом ключе Плеханов обращается к анализу духовной надстройки общества, в какой-то мере снимая отдельными своими новациями ряд упрощений экономического материализма. У духовного развития человечества нет "своей собственной логики", оно находит свое объяснение только в экономике, что позволяет понять субъективную, психологическую сторону истории. Но поскольку эта сторона весьма сложная по структуре, нужно не только установить генетическую зависимость духовного мира от бытия, но и определить своеобразные законы взаимодействия самих духовных явлений, или "идеологий". Необходим, следовательно, дифференцированный анализ идеологий, исходящий из особенностей их связи с базисом и роли в обществе. Иными словами, мы видим явное стремление Плеханова выйти за пределы жесткого экономического редукционизма, упрощенных трактовок связи идей и классово-экономических интересов.

Плеханов разделяет духовные структуры на три группы, или идеологии первого (низшего), второго и третьего (высшего) порядка. Идеологии первого порядка — право и политика; они непосредственно отражают базис общества и столь же непосредственно на него воздействуют. Идеологии второго (наука, мораль) и третьего (религия, философия, искусство) порядка отражают базис опосредованно и таким же образом оказывают обратное влияние. В итоге Плеханов приходит к выводу об относительной самостоятельности развития общественного сознания, возрастающей на каждом уровне идеологии. Идеи могут как опережать экономику, так и отставать от нее, что зависит от характера социально — групповых интересов их носителей. Нужно также учитывать и внутреннюю преемственность идей, их связь с предыдущими историческими этапами, взаимовлияние культур, правда, всегда опосредованное уровнем экономического развития народа, подвергающегося тем или иным идейным влияниям.

Помимо уровней идеологии Плеханов выделяет еще два уровня общественного сознания как целого — социальную психологию и идеологию. Внимание к социальной психологии — отличительная черта творчества Плеханова. "Надо, — подчеркивал он, — от экономики уметь перейти к общественной психологии, без внимательного изучения и понимания которой невозможно материалистическое объяснение истории идеологий" (9, с. 247). Всякая борьба в обществе сначала выражается не столько в столкновении идей, сколько в борьбе традиций и обычаев. Конечно, сама психология, повторяет Плеханов свой неизменный рефрен, всегда определяется экономикой.

В ряде работ Плеханов обращается к социологическому анализу "идеологий второго и третьего порядка" с тем, чтобы доказать, что и они при всей их самостоятельности в конечном счете в своем существе определяются экономической структурой. Например, анализируя мораль, Плеханов подчеркивает ее сугубо социальную природу, ибо "нравственное развитие человечества следует шаг за шагом за экономической необходимостью; оно точно приспосабливается к реальным потребностям общества" (6, с. 51). То же относится и к религии Чем менее развиты производительные силы, тем сильнее, полагает Плеханов, тенденция к фантастическому объяснению природных и социальных явлений (18, с. 338). Значительное внимание Плеханов уделял социологической интерпретации искусства, показав (заметим — против своей воли) упрощенность и схематизм экономического материализма. Конечно, подчеркивает он, искусство связано с экономической основой опосредованно. Тем не менее главное при анализе художественного произведения заключается в том, чтобы "перевести" его идею "с языка искусства на язык социологии", найти то, что "может быть названо социологическим эквивалентом" произведения, т. е. прежде всего выяснить "...какая именно сторона общественного (или классового) сознания выражается в этом произведении" (17, с. 183—184).

Много внимания Плеханов уделял проблеме социального действия, раскрывая ее через соотношение объективных условий и субъективного фактора общественной жизни. Социальный процесс, отмечал Плеханов, отнюдь не автоматичен, он осуществляется посредством деятельности людей, в которой особую роль играет воля, хотя и не беспричинная. "Прежде чем стать причиной, воля является следствием, и задача социологии как науки заключается в том, чтобы понять, как следствие, ту волю общественного человека, которая направляется на поддержание или на создание данной системы общественных отношений" (7, с. 207). Все социальные изменения совершаются, полагает Плеханов, по определенным законам. Если мы знаем эти законы, то можем избегать столкновения с ними и даже регулировать их действие, т. е. достигать определенного уровня свободы как умения "подчиняться законам". Социальное действие, переходя на почву науки, приобретает разумный и целесообразный характер.

В этом контексте Плеханов, критикуя субъективную социологию, подробно останавливается на вопросе о роли выдающейся личности в истории, стремясь разрешить "на почве социальной науки" сформулированную французскими просветителями антиномию личности и социальной среды. Антиномия эта разрешается сведением свойств социальной среды к свойствам общественных отношений, возникающих между людьми на определенной ступени развития их производительных сил. И только таким образом мы поймем, почему та или иная личность сыграла выдающуюся роль в истории.

Реальная история показывает, что личность может влиять на судьбу общества, и очень значительно, но "как самая возможность подобного влияния, так и размеры его определяются организацией общества, соотношением его сил" (11, с. 322). Причины назревших социальных изменений всегда вытекают из потребностей развития производительных сил. Каковы бы ни были особенности личности, она не может ни устранить старые отношения, ни установить новые, если для этого не созрели еще условия. Индивидуальные же особенности личности делают ее пригодной для реализации общественных потребностей. Личность, однако, может влиять только на "индивидуальную физиономию событий", но не в состоянии изменить их общее направление (11, с. 326). Применительно к роли политических фигур в истории анализ Плеханова весьма убедителен. Но когда подобным же образом он начинает объяснять роль личности в искусстве, то здесь уже обнаруживается явная вульгаризация проблемы.

С разных сторон мы уже касались понимания Плехановым социальной динамики. В принципе он всегда исходил из марксистской схемы исторического процесса как смены общественно-экономических формаций. Этот процесс закономерен, хотя и не прямолинеен, и осуществляется в форме "скачков", т. е. революций, но не авантюрных, а всегда исторически подготовленных. Источник революций — обострение противоречий между производительными силами и производственными отношениями, или содержанием и формой социальных явлений, что выражается в обострении классовой борьбы. Правда, Плеханов признавал возможность и необходимость в определенных условиях классового сотрудничества, скажем, для защиты страны от агрессии. С течением времени у Плеханова усиливался акцент на эволюционно-реформистском пути развития общества, в частности российского, что и было основой его расхождения с В. И. Ульяновым и большевизмом.

3. В. И. Ульянов: социальная теория и политическая практика

Владимир Ильич Ульянов (Ленин, 1870—1924) — одна из ключевых фигур российской и мировой истории XX в., крупный социальный и политический мыслитель. Родился в г. Симбирске в дворянской семье. В 1887 г. поступил на юридический факультет Казанского университета, но очень скоро был исключен за участие в студенческих беспорядках. Жил в Самаре, изучал революционную литературу, сдал экстерном экзамены за юридический факультет. С 1893 г. жил в Петербурге. Вышел на лидирующие позиции в среде формирующейся российской социал-демократии. В 1900 г. эмигрировал, активно участвовал в создании рабочей партии, стал после II съезда РСДРП лидером ее большевистского крыла. В 1917 г. вернулся в Россию. Был одним из лидеров октябрьского переворота 1917г., после которого до конца жизни возглавлял большевистское правительство — Совет народных комиссаров.

Социологические проблемы в той или иной форме рассматриваются во всех сочинениях Ульянова. Среди них в качестве наиболее значимых в интересующем нас аспекте могут быть названы: "Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов?" (1894), "Что делать?" (1902), "Материализм и эмпириокритицизм" (1909), "Карл Маркс" (1915), "Империализм как высшая стадия капитализма" (1916), "Государство и революция" (1917).

Обычно утверждается, что Ульянов уже в юности стал сторонником марксизма, что, в принципе, верно. Тем не менее, нельзя игнорировать колоссальное влияние Н. Г. Чернышевского на его духовную эволюцию, особенно в плане все более глубокого осознания специфики российского развития. Значительное влияние на Ульянова оказал Г. В. Плеханов. Собственно, оба они принадлежали к ортодоксальной ветви марксизма, и в теоретическом плане между ними особых различий нет. Ульянов, как и Г. В. Плеханов, всегда подчеркивал изначальную истинность всех положений марксизма. Создав материалистическое понимание истории, Маркс, по его мнению, устранил два главных недостатка прежней социологии: сведение исторической деятельности к идейным мотивам без анализа ее объективных закономерностей, игнорирование действий масс населения (29, с. 57). "Главное в учении Маркса, это — выяснение всемирно — исторической роли пролетариата как созидателя социалистического общества" (26, с. 1).

Ульянов всегда подчеркивал, что нельзя смотреть на учение Маркса как на какую-то "общеобязательную философско-историческую схему" (21, с. 145), что главное — опора на реальные факты и теоретическое их объяснение. И вот здесь [мы и обнаруживаем специфическую особенность социологического мышления Ульянова, приведшую в конечном счете [к его расхождению с Г. В. Плехановым. Дело в том, что Ульянов всегда подчинял теоретические вопросы насущным политическим задачам, называя это "конкретностью истины", т. е. теория рассматривалась им сугубо прагматически, а вся-1кой теоретической идее придавалось инструментальное значение. При этом критерием выбора идеи становится ситуативная потребность, хотя внешне это прокламируется как верность теории. А в итоге обнаруживается и односторонность теории, и трагизм практики, ибо ее все же пытаются втиснуть в теоретические положения, которые "годны" именно сейчас. Плеханов в таком случае рассуждал иначе: подождем, когда практика дорастет до теории. Вполне закономерно, что через ленинизм в конечном счете проросла субъективная социология, критике которой Ульянов отдал столь много усилий. Прокламируемый им жесткий детерминизм оборачивался практическим индетерминизмом, но без столь важной для субъективистов этической координаты.

Заметим, что Ульянов весьма редко употреблял термин "социология", полагая, что научная социология тождественна историческому материализму, а все, что противоречит последнему, находится за пределами науки. Социология, по мнению Ульянова, стала научной благодаря сведению "общественных отношений к производственным, а тех последних к высоте производительных сил", что дало "общенаучный критерий повторяемости" социальных явлений" (21, с. 197—198) и позволило увидеть социальную эволюцию как "естественноисторический процесс" (22, с. 430). Назначение социологии в том, чтобы открыть "объективную логику" этого процесса.

Методом социальной науки, по мнению Ульянова, является диалектический метод, "состоящий в том, что общество рассматривается как живой, находящийся в постоянном развитии организм", в котором в качестве системообразующего основания выделяются производственные отношения, что и обеспечивает подлинную всесторонность анализа (21, с. 165; 33, с. 290). Ульянов в этой связи значительное внимание уделял социологии познания, называя то, что у народников обозначалось как субъективный метод в социологии, "принципом партийности" и утверждая, что беспартийной, внеклассовой социальной науки быть не может (25, с. 366-367). Критерием же, не допускающим сведения партийности к субъективизму, является взгляд на социальную действительность с точки зрения пролетариата, позиция которого совпадает с требованиями социальных законов. Именно поэтому, "прямо и открыто" становясь "на точку зрения определенной общественной группы", материалист "последовательнее объективиста и глубже, полнее проводит свой объективизм" (22, с. 418 — 419).

Принципиально не научно, считает Ульянов, начинать социологическое познание с рассуждений об "обществе вообще", ибо это значит начинать с конца. Надо следовать Марксу, который отбросил все эти рассуждения об обществе или прогрессе вообще и "зато дал научный анализ одного общества и одного прогресса — капиталистического" (21, с. 143). Иными словами, задача социологии — "исследование определенных форм устройства общества", что и позволит сделать научные выводы о социальной жизни как таковой (22, с. 430). Средством решения данной задачи является понятие общественно-экономической формации как "совокупности данных производственных отношений", определяющих все остальные отношения (21, с. 134, 139). Подчеркнем, что в отличие от Плеханова, главное внимание уделявшего месту производительных сил в функционировании и развитии общества, Ульянов всегда делал акцент на роли производственных отношений, что, вероятно, было связано с его ориентацией на скорейшее политическое разрушение существующей социальной системы. Данные отношения составляют, по мнению Ульянова, структуру ("скелет") формации, окруженную, естественно, "плотью и кровью", т. е. надстройкой. Образуется своеобразный социальный организм, система общественных отношений (21, с. 138-139, 167). Последние Ульянов подразделяет на две группы: материальные (первичные), которые складываются, "не проходя через сознание людей", и идеологические (вторичные, надстройка), опосредованные в своем развитии духовными явлениями. Заметим, что с течением времени у Ульянова усиливалась тенденция к анализу своеобразия проявления формационных характеристик в конкретных исторических условиях.

Как видим, Ульянов не вносит каких-либо существенных новаций в социологическую модель экономического материализма. Оригинален он в другом — в попытках, оставаясь внутри схемы, в то же время выйти за границы ее жесткого детерминизма. В теоретическом плане Ульянов предельно строгий детерминист. Но одновременно он и политик, страстно желающий практической реализации своих установок. А потому и вывод: "Идея детерминизма, устанавливая необходимость человеческих поступков, отвергая вздорную побасенку о свободе воли, нимало не уничтожает ни разума, ни совести человека, ни оценки его действий" (21, с. 159). Вопрос в другом: при каких условиях деятельности личности обеспечен успех?

Иными словами, речь шла о старом вопросе о соотношении субъективного и объективного, свободы и необходимости в обществе. Этот вопрос Ульянов сформулировал в терминах соотношения стихийности и сознательности в социальной деятельности и выдвинул его на передний план своего теоретического и политического поиска, стремясь определить условия эффективности социального действия в специфических российских условиях. С этим связана критика Ульяновым "экономизма", т. е. ориентации на постепенность социальных преобразований, и его вывод о сути марксизма: "Марксизм отличается от всех других социалистических теорий замечательным соединением полной научной трезвости в анализе объективного положения вещей и объективного хода эволюции с самым решительным признанием значения революционной энергии, революционного творчества, революционной инициативы масс, — а также, конечно, отдельных личностей, групп, организаций, партий, умеющих нащупать и реализовать связь с теми или иными классами" (24, с. 23).

Мы, подчеркивал Ульянов, должны суметь свести действия отдельных личностей к общественным отношениям и действиям групп личностей, или классов, что позволит выявить реальный субъект конкретных общественных отношений, шире, их субъективный фактор. Проблема возрастания роли субъективного фактора в социальной жизни находилась в центре теоретических изысканий и политической практики Ульянова как в дооктябрьский, так и в особенности в послеоктябрьский периоды. В конечном счете он пришел к выводу, что в новейшую эпоху человеческая субъективность становится решающим условием социальных преобразований на пути в "царство свободы". Еще раз заметим, что этот акцент был обусловлен особенностями социального развития России, где, по мнению Ульянова, само действие должно было породить и реализовать иную социальную модель, естественным путем слишком медленно вызревавшую, а может быть, и невозможную. Эта установка и стала теоретическим ядром большевизма.

Иными словами, Ульянов интерпретировал, в отличие от Г. В. Плеханова, социальный детерминизм в том смысле, что человек обусловлен прошлым и настоящим, но не будущим, в творчестве которого он свободен, тем более "научно" зная перспективу. Правда, это относится не ко всякому человеку, но только к представителю пролетариата как ключевого субъекта "прыжка в будущее". Однако стихийно пролетариат, полагал Ульянов, может прийти только к осознанию узко экономических, но не перспективных политических интересов, хотя он и "влечется к социализму". Следовательно, классовый интерес пролетариата может быть сформирован только извне посредством "внесения" в его отношение к миру "социалистического сознания" (23, с. 30). В результате стихийная социальная деятельность будет становиться сознательной, идеи превращаться в "материальную силу", и то, что уже созрело объективно, например революция, будет реализовано массовым действием. Понятно, что должен быть субъект, который "вносил" бы "социалистическое создание" в пролетариат и превращал бы его в субъективный фактор. Таким субъектом, выражающим социологическую истину, должна стать, согласно Ульянову, "партия нового типа" как организация "профессиональных революционеров", авангард класса, фактически его заменяющий в реальной политике. Очевидно, что это — новое издание идеи организации "критически мыслящих личностей", но теперь уже опирающихся не на субъективизм, а на "науку".

Все социальные элементы как в структурном, так и в динамическом аспектах Ульянов анализирует в терминах теории классов и классовой борьбы, "руководящей нити", позволяющей открыть закономерности общественной жизни (29, с. 58). Ульянов следующим образом определил понятие "класс": "Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают" (32, с. 15). За любым социальным явлением, действием, идеей надо "разыскивать интересы классов" (27, с. 47). Результат же социального взаимодействия всегда определяется соотношением классовых сил, является их равнодействующей.

Из сказанного понятно, почему Ульянов основное внимание уделял политической социологии, а точнее, практически только к ней и обращался. Теоретически всегда исходя из первичности экономики по отношению к политике, Ульянов, учитывая российские реалии, переворачивает тезис: "Политика не может не иметь первенства над экономикой. Рассуждать иначе, значит забывать азбуку марксизма" (33, с. 278). Иначе говоря, это — конкретизация положения о внесении "социалистической идеологии" в сознание масс. При этом политика и власть как организующее начало социума сводятся Ульяновым исключительно к классовым отношениям, и государство интерпретируется им как "продукт и проявление непримиримости классовых противоречий", как орган насилия, подавления, эксплуатации одного класса другим (31, с. 7 — 8, 83). Естествен вывод, что "диктатуре буржуазии" должна быть противопоставлена "диктатура пролетариата", теорией и практикой которой, собственно, и является марксизм. Что касается будущего, то Ульянов верил, что с переходом к социализму общественные отношения и социальные функции будут все более упрощаться. В результате государственная организация постепенно будет становиться ненужной и в конце концов отомрет.

Заметим также, что значительное внимание в контексте анализа социальной структуры общества Ульянов уделял нации и национальным отношениям. Он пришел к выводу, что "мировым законом капитализма" являются две исторические тенденции в национальном вопросе: с одной стороны, пробуждение национальной жизни, стремление к национальной самостоятельности, с другой, ломка национальных перегородок, интернационализация (28, с. 124). Считая необходимым поддерживать борьбу против всякого национального гнета, Ульянов именно вторую тенденцию рассматривал как более прогрессивную. При этом все национальные проблемы должны обязательно рассматриваться сквозь призму классовых отношений.

Не трудно прийти к выводу, что основное внимание Ульянов уделял процессуальной стороне общественной жизни, подчеркивая при этом отсутствие прямолинейности в историческом процессе, его зигзагообразный характер. Отметим, что идея социальной альтернативности и социального выбора была одной из наиболее интересных у Ульянова. Именно по данному пункту произошел раскол большевиков и меньшевиков, особенно наглядно проявившийся применительно к оценке октябрьского переворота. К спору по данному вопросу Ульянов возвратился в своих предсмертных сочинениях, стремясь доказать правильность октябрьского выбора. Да, подчеркивает он, по классическим канонам страна еще не была готова для перехода к социализму. Но своеобразие ситуации создало возможность политического завоевания власти и этой возможностью нельзя было не воспользоваться. И вполне допустимо начать процесс движения к социализму сверху и уже с помощью новой власти подвести под него соответствующий экономический и культурный фундамент (34, с. 378-382; 35, с. 403-404).

Особенно внимательно Ульянов рассматривал своеобразие эпохи, начавшейся на рубеже XIX —XX вв., придя в итоге к двум концептуальным выводам. Во-первых, капитализм перерастает в империализм, государственно-монополистический строй. Монополизм неизбежно ведет к застою и загниванию, и потому империализм может быть охарактеризован как умирающий капитализм, непосредственное преддверие новой формации (30, с. 385 — 387). Во-вторых, современная эпоха есть эпоха перехода от капитализму к социализму (коммунизму) в самых многообразных формах. Сам же этот пере — ход осуществляется в несколько этапов, выделяемых на основе уровня экономической и культурно — нравственной зрелости общества (31, с. 93—102). При этом особая роль во всех названных процессах принадлежит народам Востока. Вероятно, правы те исследователи, которые рассматривают ленинизм как интерпретацию социологической схемы марксизма применительно к народам, отставшим в своем развитии по цивилизационному времени от передовых стран.

4. П. Б. Струве: опыт самоотрицания экономического материализма

Петр Бернгардовач Струве (1870—1944) — одна из самых замечательных и интересных фигур духовной и политической истории России XX в., крупнейший политический мыслитель, философ, социолог, инициатор и лидер философского поворота в России на рубеже XIX —XX вв. Окончил юридический факультет Петербургского университета, учился у известного австрийского социолога Л. Гумпловича. Публикации Струве стали появляться с начала 90 —х гг. Был автором манифеста I съезда РСДРП (1898). На рубеже веков Струве отошел от марксизма и социал-демократии. С 1902 г. издавал в Германии журнал "Освобождение". В 1905 г. вернулся на родину, стал одним из организаторов конституционно-демократической партии. В мировоззренческом плане ориентируется на идеи либерального консерватизма. Издавал журнал "Русская мысль". Профессор политэкономии, академик РАН (1917). Во время революции находился в рядах белого движения. В годы эмиграции Струве преподавал в Праге, Белграде, Париже, много внимания уделял публицистике и журналистике.

В данной главе речь пойдет о творчестве Струве периода "легального марксизма". Наиболее значимы для этого этапа следующие его работы "Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России" (1894), "Марксовская теория социального развития" (1898), сборник статей 1893— 1901 гг. "На разные темы".

Характеризуя свою идейную эволюцию, Струве отмечал, что он начинал как критический позитивист в философии и решительный, хотя и неправоверный, марксист в социологии и политэкономии. При этом он всегда был сторонником критической мысли и не принимал догматизма (39, с. 1; 40, с. 331 — 332). Струве испытал разные влияния — со стороны К. Маркса, И. Канта, Л. Гумпловича и др. С течением времени все более значимой для него становилась русская религиозно — философская мысль, в частности философия В. С. Соловьева, идеи которого он первоначально отвергал.