М. М. Ковалевский в истории социологии

Максим Максимович Ковалевский 1851 — 1916 — крупнейший российский социолог, историк, правовед, общественный деятель. Родился в состоятельной дворянской семье в Харькове. Учился на юридическом факультете Харьковского университета. В 1873-1877 гг. Ковалевский находился в командировке за границей для подготовки к магистерскому экзамену. Познакомился с Г. Спенсером, К. Марксом, П. Л. Лавровым, сблизился с русскими позитивистами Г. Н. Вырубовым и Е. В. де Роберти, активно включился в позитивистское движение. В 1877-1887 гг. Ковалевский — профессор Московского университета, стал лидером молодой профессуры и приобрел репутацию первоклассного ученого и популярнейшего лектора — правоведа. Издавал журнал Критическое обозрение. Деятельность Ковалевского вызвала недовольство правящих кругов и в конечном счете его грубо уволили из университета без объяснения причин. Ковалевский покинул Россию и в течение 17 лет жил за границей, хотя и не в качестве эмигранта. Активно участвовал в ускоренном движении социологической мысли того периода, преподавал в ведущих университетах Европы и США, вместе с Е. В. де Роберти организовал Русскую высшую школу

общественных наук в Париже, подготовил фундаментальные научные труды. В 1905 г. Ковалевский вернулся в Россию и включился в самую разностороннюю научную, педагогическую, общественно — политическую деятельность: был профессором Петербургского университета, депутатом I Госдумы, членом Госсовета, организатором первой социологической кафедры в России, публицистом, издателем, академиком РАН 1914. Приобрел огромный личный и общественный авторитет. Смерть Ковалевского была воспринята и пережита обществом во многом так же, как и смерть Л. Н. Толстого.

Научное наследие Ковалевского объемно и многогранно. Иногда высказывается мнение, что к социологии как таковой ученый обратился только в последние годы жизни работы Современные социологи 1905, Социология 1910, Прогресс 1912 и др.. Такая точка зрения ошибочна. Социологическими являются практически все исследования Ковалевского, в том числе и исторического плана. Среди последних особое место занимают такие фундаментальные труды, как Происхождение современной демократии 4 тома, 1895-1897, Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства 3 тома, 1898-1903, От прямого народоправства к представительному и от патриархальной монархии к парламентаризму 3 тома, 1906. Социологичны по содержанию многочисленные историко-этнографические исследования Ковалевского. Ряд работ, начиная с книги Историко-сравнительный метод в юриспруденции 1880, ученый посвятил проблемам социологической методологии.

Важнейшей особенностью мышления и научно-исследовательской практики Ковалевского была широта интересов и стремление к созданию на основе историке — социологического постижения всех элементов современной цивилизации цельного единого мировоззрения. Эта тенденция к синтезу характерна и для оценки Ковалевским достижений различных социологических школ, и для многогранной направленности его исторических исследований, и для его педагогической деятельности, ориентированной на широкую фундаментальную подготовку гуманитариев.

Издавна сложилось мнение о далекости Ковалевского — социолога от российских проблем, об игнорировании им российской социологии. Многие так и называли Ковалевского — русский европеец. В ряде западных исследований Ковалевского даже не включают в число деятелей собственно российской социологии. Некие формальные основания для такого мнения можно найти. Действительно, Ковалевский опирался обычно на идеи западных социологов. И все же Ковалевский прежде всего российский социолог — и по направленности поиска, и по стилю мышления.

Как заметил Р. Вормс, Ковалевский был как бы соединительным звеном между двумя мирами — Западом и Востоком, с. 37. Русский ученый, иными словами, достойно представлял отечественную науку за рубежами страны, что уже и. маловажно. С другой стороны, его исследования становились руководящими в образовании и самообразовании русской интеллигенции. Ряд работ Ковалевского посвящен и непосредственно российским проблемам. А поскольку он исходил из убеждения в общности форм развития различных народов, то и западные социальные проблемы изучал в контексте российских, в отличие от Запада, еще не решенных. Хорошо знал Ковалевский и работы своих российских коллег, довольно часто ссылался на них, а в последние годы жизни посвятил истории русской социальной мысли ряд исследований.

Центральной темой Ковалевского был генезис капитализма индустриальной цивилизации, его оснований и перспектив, в том числе и в особенности в России. Вспоминая о своих университетских годах, Ковалевский писал: Меня интересовала тогда, как и теперь, тесная зависимость между ростом государственных учреждений и изменениями общественного уклада, в свою очередь вызванными эволюцией экономических порядков. История учреждений и история общественности — таковы были наиболее притягивавшие меня темы 29, с. 277. Отсюда интерес ученого к исследованию, причем с привлечением колоссального эмпирического материала, возникновения и эволюции отдельных общественных институтов в самом широком смысле — язык, религия, нравы, юридические обычаи и порядки, начиная с семьи, социальные и политические структуры различных эпох и т. д. В силу подобной исследовательской многоплановости Ковалевского иногда упрекали в отсутствии связи между его работами. Очень точно этот упрек отводит П. А. Сорокин: у Ковалевского мы имеем анализ различных переменных, функционально связанных с другими переменными 32, с. 191.

Целостный же взгляд на труды Ковалевского достаточно четко обнаруживает логику развития его мысли. В центре его научных интересов с самого начала находилась наука о государстве, основанная на историческом и социологическом его изучении. Работа в таком направлении побудила Ковалевского к анализу социальных и экономических основ государства, что, в свою очередь, потребовало этнографического и этнологического изучения элементарных форм социальной организации. Закономерным, естественно, оказался поворот от политико-правовых проблем к социологии с тем, чтобы системно в форме теории солидарности обозначить суть перспективы эволюции человечества как целого.

У Ковалевского мы не встречаем работ, где бы он четко и однозначно изложил свою социологию как систему. Некоторые даже утверждали, что у него нет своей социологии, что он не открывал новых путей, а только показывал негодность старых и что ценны только его эмпирические труды. Система, и к тому же оригинальная, у Ковалевского тем не менее есть, но здесь-то мы и должны увидеть специфику его социологического мышления, в чем он радикально отличался от своего многолетнего друга и соратника Е. В. де Роберти, склонного к схематизму и абстрактному теоретизированию. Ковалевский всегда выражал глубокую антипатию к метафизическим философским построениям, увлечениям гносеологическим анализом, видел в этом черту немецкой науки, отрицательно в этом плане повлиявшей на стиль науки русской. Образцом, достойным подражания, был для Ковалевского позитивистский стиль мышления английской и французской науки, как, между прочим, и сам образ жизни французского интеллектуала — социолога, активно участвующего в общественных дебатах, в интеллектуальной и культурной жизни страны.

У Ковалевского мы видим удивительную чуткость к факту и в то же время непревзойденное умение социологически посмотреть на любую частную проблему. Удачно эти особенности его исследовательской манеры раскрыл Н. И. Кареев. Ковалевского, подчеркнул он, не влекло к разработке общих теорий путем дедуктивно-гипотетических построений. Он строил социологию не сверху, исходя от какой-либо философии, а снизу, опираясь на фактический материал, доставляемый историей, да, кроме истории, еще этнографией и тем, что можно назвать социально — культурной палеонтологией, изучением до — исторического быта и самых ранних, даже самых зачаточных форм общественности. А поэтому можно сказать, что Ковалевский был историком в социологии и социологом в истории 32, с. 170-172. В этом плане вполне просматривается параллель между Ковалевским и П. Л. Лавровым при всем отличии их исходных установок. Более того, правомерен вывод, что Ковалевский, как в дальнейшем и М. Вебер, формулирует традицию парадигму историке — эмпирической в его терминологии — генетической социологии.

Существует мнение, что социологическая концепция Ковалевского сложилась в основном под влиянием двух течений — позитивизма и марксизма. Такое утверждение несколько прямолинейно, особенно если учесть синтетическую ориентацию русского социолога. Тем не менее значительную роль названных течений в развитии его мысли отрицать нельзя.

С «Курсом положительной философии» О. Конта Ковалевский познакомился еще во время учебы в университете и уже до встречи с французским позитивизмом был, по собственному признанию, убежденным позитивистом. Значительную роль в формировании позитивистского мировоззрения Ковалевского сыграл его университетский учитель известный правовед Д. И. Каченовский. Конта Ковалевский считал творцом социологии и подчеркивал, что поднимаемые ныне вопросы и предлагаемые ныне решения в зародыше или уже в более или менее развитом виде могут быть найдены еще у Конта 21, с. 195. Примерно таково же отношение Ковалевского и к Г. Спенсеру, открывшему, по его мнению, второй период в развитии социологии и давшему во второй половине XIX в. наиболее прочную и разностороннюю постановку основным вопросам отвлеченной науки об обществе 21, с. 197. Особенно значимой считает Ковалевский трактовку Спенсером эволюции как совокупности постепенных изменений, а также его генетическую социологию. Ковалевский, однако, не был позитивистом -ортодоксом. Он полностью не принимал Конта периода позитивной политики, а также весьма критически относился к органической теории Спенсера.

Довольно устойчива в критической литературе тенденция усматривать близость Ковалевского к идеям марксизма. С К. Марксом и Ф. Энгельсом Ковалевский находился в довольно близких личных и научных отношениях, характеризовал Маркса как великого апостола не только социализма, но отчасти и новейшей социологии 13, с. 58. Оба мыслителя хорошо знали работы друг друга и использовали их в своих исследованиях. Ковалевский вспоминал о Марксе как о дорогом учителе, общение с которым определило до некоторой степени направление моей деятельности 18, № 7, с. 22. В частности, не без влияния Маркса, отмечает социолог, он занялся экономической историей Европы, а не сосредоточился только на истории политических учреждений. Идеи Ковалевского были использованы Ф. Энгельсом при анализе начальных ступеней социальной эволюции. Тем не менее марксистом Ковалевский не стал и не мог стать. Он не принимал в марксизме гегельянскую метафизику и абсолютизацию экономического фактора, отмечая, как и многие другие социологи, теоретическую необоснованность экономического объяснения истории. В то же время Ковалевский считал возможным включение экономического метода в позитивистский синтез, тем более что контовская модель уже предусматривала это. Ковалевский также считал, что Спенсер и Маркс, хотя и были антиподами, тем не менее шли, правда, разными путями, к общей социологической истине.