Обращение православных епископов из соловецкого лагеря особого назначения к правительству СССР

(«Соловецкое послание»)

 

Несмотря на основной закон Советской власти, обеспечивающий верую­щим полную свободу совести, религиозных объединений и проповеди, Пра­вославная Российская Церковь до сих пор испытывает весьма существенные стеснения в Своей деятельности и религиозной жизни. Она не получает раз­решения открыть правильно действующие органы Центрального и Епархи­ального управления; не может перевести свою деятельность в ее историчес­кий центр – Москву; ее епископы или вовсе не допускаются в свои епархии, или допущенные туда бывают вынуждены отказываться от исполнения са­мых существенных обязанностей своего служения – проповеди в церкви, по­сещения общин, признающих их духовный авторитет, иногда даже посвя­щения. Местоблюститель Патриаршего Престола и около половины право­славных епископов томятся в тюрьмах, в ссылке или на принудительных работах. Не отрицая действительности фактов, правительственные органы объ­ясняют их политическими причинами, обвиняя православный епископат и клир в контрреволюционной деятельности и тайных замыслах, направлен­ных к свержению Советской власти и восстановлению старого порядка. Уже много раз Православная Церковь, сначала в лице покойного Патриарха Тихона, а потом в лице его заместителей пыталась в официальных обраще­ниях к правительству рассеять окутывавшую Ее атмосферу недоверия.

Их безуспешность и искреннее желание положить конец прискорбным недоразумениям между Церковью и Советской властью, тяжелым для Церкви и напрасно осложняющим для государства выполнение его задач, побуждает руководящий орган Православной Церкви еще раз с совершен­ной справедливостью изложить перед правительством принципы, опреде­ляющие ее отношение к государству.

Подписавшие настоящее заявление отдают себе полный отчет в том, на­сколько затруднительно установление взаимных благожелательных отноше­ний между Церковью и государством в условиях текущей действительности и не считают возможным об этом умолчать. Было бы неправдой, не отвеча­ющей достоинству Церкви и притом бесцельной и ни для кого не убеди­тельной, если бы они стали утверждать, что между Православной Церковью и государственной властью Советских республик нет никаких расхождений. Но это расхождение состоит не в том, в чем желает его видеть политичес­кая подозрительность и в чем его указывает клевета врагов Церкви. Церковь не касается перераспределения богатств или их обобществления, так как всегда признавала это правом государства, за действия которого не ответст­венна. Церковь не касается и политической организации власти, ибо лояль­на в отношении правительств всех стран, в границах которых имеет своих членов. Она уживается со всеми формами государственного устройства от восточной деспотии старой Турции до республики Северо-Американских Штатов. Это расхождение лежит в непримиримости религиозного учения Церкви с материализмом, официальной философией коммунистической пар­тии и руководимого ею правительства Советских республик.

Церковь признает бытие духовного начала, коммунизм его отрицает. Цер­ковь верит в Живого Бога, Творца мира, Руководителя его жизни и судеб, коммунизм не допускает Его существования, признает самопроизвольность бытия мира и отсутствие разумных конечных причин в его истории. Церковь полагает цель человеческой жизни в небесном призвании духа и не перестает напоминать верующим об их небесном Отечестве, хотя бы жила в условиях наивысшего развития материальной культуры и всеобщего благосостояния, коммунизм не желает знать для человека никаких других целей, кроме земно­го благоденствия. С высот философского миросозерцания идеологическое рас­хождение между Церковью и государством нисходит в область непосредст­венного практического значения, в сферу нравственности, справедливости и права, коммунизм считает их условным результатом классовой борьбы и оце­нивает явления нравственного порядка исключительно с точки зрения целесообразности. Церковь проповедует любовь и милосердие, коммунизм – товари­щество и беспощадность борьбы. Церковь внушает верующим возвышающее человека смирение, коммунизм унижает его гордостью. Церковь охраняет плотскую чистоту и святость плодоношения, коммунизм не видит в брачных отношениях ничего, кроме удовлетворения инстинктов. Церковь видит в ре­лигии животворящую силу, не только обеспечивающую человеку постижение его вечного предназначения, но и служащую источником всего великого в че­ловеческом творчестве, основу земного благополучия, счастья и здоровья наро­дов. Коммунизм смотрит на религию как на опиум, опьяняющий народы и расслабляющий их энергию, как на источник их бедствий и нищеты. Церковь хочет процветания религии, коммунизм – ее уничтожения. При таком глубо­ком расхождении в самых основах миросозерцания между Церковью и госу­дарством не может быть никакого сближения или примирения, как невоз­можно примирение между положением и отрицанием, между да и нет, пото­му что душою Церкви, условием Ее бытия и смыслом Ее существования явля­ется то самое, что категорически отрицает коммунизм.

Никакими компромиссами и уступками, никакими частичными изме­нениями в своем вероучении или перетолковываниями его в духе комму­низма Церковь не могла бы достигнуть такого сближения. Жалкие попыт­ки в этом роде были сделаны обновленцами: одни из них ставили своей за­дачей внедрить в сознание верующих мысль, будто христианство по сущес­тву своему не отличается от коммунизма, и что коммунистическое государ­ство стремится к достижению тех же целей, что и Евангелие, но свойствен­ным ему способом, то есть не силой религиозных убеждений, а путем при­нуждения. Другие рекомендовали пересмотреть христианскую догматику в том смысле, чтобы ее учение об отношении Бога к миру не напоминало от­ношение монарха к подданным и более соответствовало республиканским понятиям, третьи требовали исключения из календаря святых «буржуазного происхождения» и лишения их церковного почитания. Эти опыты, явно неискренние, вызывали глубокое негодование людей верующих.

Православная Церковь никогда не станет на этот недостойный путь и ни­когда не откажется ни в целом, ни в частях от Своего, обвеянного святыней прошлых веков, вероучения в угоду одному из вечно сменяющихся общест­венных настроений. При таком непримиримом идеологическом расхождении между Церковью и государством, неизбежно отражающемся на жизнедея­тельности этих организаций, столкновение их в работе дня может быть пре­дотвращено только последовательно проведенным законом об отделении Цер­кви от государства, согласно которому ни Церковь не должна мешать граж­данскому правительству в успехах материального благополучия народа, ни го­сударство стеснять Церковь в Ее религиозно-нравственной деятельности.

Такой закон, изданный в числе первых революционным правительством, вошел в состав Конституции СССР и мог бы при изменившейся политичес­кой системе до известной степени удовлетворить обе стороны. Церковь не имеет религиозных оснований не принять его. Господь Иисус Христос заповедал предоставлять «кесарево», то есть заботу о материальном благополучии на­рода, «кесарю», то есть государственной власти, и не оставил нам, Своим по­следователям, завета влиять на изменение государственных форм или руково­дить их деятельностью. Согласно этому вероучению и традициям, Православ­ная Церковь всегда сторонилась политики и оставалась послушной государству во всем, что не касалось веры. Оттого внутренне чуждая правительству в древ­неримской империи или в недавней Турции, Она могла оставаться и действи­тельно оставалась лояльной в гражданском отношении. Но и современное го­сударство со своей стороны не может требовать от Нее ничего большего. В противоположность старым политическим теориям, считавшим необходимым для внутреннего скрепления политических объединений религиозное единоду­шие граждан, оно не признает последнего важным в этом отношении, реши­тельно заявляет, что не нуждается в содействии Церкви в достижении им по­ставленных задач и предоставляет гражданам полную религиозную свободу.

При создавшемся положении Церковь желала бы только полного и по­следовательного проведения в жизнь закона об отделении Церкви от госу­дарства. К сожалению, действительность далеко не отвечает этому желанию. Правительство как в своем законодательстве, так и в порядке управления не остается нейтральным по отношению к вере и неверию, но совершенно оп­ределенно становится на сторону атеизма, употребляя все средства государ­ственного воздействия к его насаждению, развитию и распространению, в противовес всем религиям. Церковь, на которую Ее вероучением возлагается религиозный долг проповеди Евангелия всем, в том числе и детям верую­щих, лишена по закону права выполнить этот долг не достигшим 18-летнего возраста, между тем в школах и организациях молодежи детям самого ран­него возраста и подросткам усиленно внушаются принципы атеизма со все­ми логическими выводами из них. Основной закон дает гражданам право веровать во что угодно, но он сталкивается с законом, лишающим религиоз­ное общество права юридического лица и связанного с ним права обладания какой бы то ни было собственностью, даже предметами, не представляю­щими никакой материальной ценности, но дорогими и ценными, священ­ными для верующих исключительно по своей религиозной значимости. В целях противорелигиозной пропаганды по силе этого закона у Церкви отоб­раны и помещены в музей почитаемые Ею останки святых.

В порядке управления правительство принимает все меры к подавле­нию религии – оно пользуется всеми поводами к закрытию церквей и об­ращению их в места публичных зрелищ и упразднению монастырей, не­смотря на введение в них трудового начала, подвергает служителей Церк­ви всевозможным стеснениям в житейском быту, не допускает лиц верую­щих к преподаванию в школах, запрещает выдачу из общественных биб­лиотек книг религиозного содержания и даже только идеалистического на­правления и устами самых крупных государственных деятелей неоднократ­но заявляло, что та ограниченная свобода, которой Церковь еще пользует­ся, есть временная мера и уступка вековым религиозным навыкам народа. Из всех религий, испытывающих на себе всю тяжесть перечисленных стеснений, в наиболее стесненном положении находится Православная Цер­ковь, к которой принадлежит огромное большинство русского населения, со­ставляющего подавляющее большинство и в государстве. Ее положение отяг­чается еще тем обстоятельством, что отколовшаяся от Нее часть духовенства, образовавшая из себя обновленческую схизму, стала как бы государственной Церковью, которой Советская власть, вопреки ею же изданным законам, оказывает покровительство в ущерб Церкви Православной. В официальном акте правительство заявило, что единственно законным представителем Пра­вославной Церкви в пределах СССР оно признает обновленческий Синод. Обновленческий раскол имеет действующие беспрепятственно органы выс­шего и епархиального управления, его епископы допускаются в епархии, им разрешается посещение общин, в их распоряжение почти повсеместно пере­даны отобранные у православных соборные храмы, обыкновенно вследствие этого пустующие. Обновленческое духовенство в известной степени пользует­ся даже материальной поддержкой правительства, так например, его делега­ты получили бесплатные билеты по железной дороге для проезда в Москву на их так называемый «Священный Собор» 1923 года и бесплатное помеще­ние в Москве в 3-м доме Московского Совета. Большая часть православных епископов и священнослужителей, находящихся в тюрьме или в ссылке, под­верглась этой участи за их успешную борьбу с обновленческим расколом, ко­торая по закону составляет их бесспорное право в порядке управления, но рассматривается в качестве противодействия видам правительства.

Православная Церковь не может по примеру обновленцев засвидетельст­вовать, что религия в пределах СССР не подвергается никаким стеснениям и что нет другой страны, в которой она пользовалась бы полной свободой. Она не скажет вслух всему миру этой позорной лжи, которая может быть внуше­на только или лицемерием, или сервилизмом, или полным равнодушием к судьбам религии, заслуживающим безграничного осуждения в ее служителях. Напротив, со всей справедливостью Она должна заявить, что не может при­знать справедливыми и приветствовать ни законов, ограничивающих Ее в ис­полнении Своих религиозных обязанностей, ни административных меропри­ятий, во много раз увеличивающих стесняющую тяжесть этих законов, ни покровительства, оказываемого в ущерб Ей обновленческому расколу. Свое собственное отношение к государственной власти Церковь основывает на полном и последовательном проведении в жизнь принципа раздельности Церкви и государства. Она не стремится к ниспровержению существующего порядка и не принимает участия в деяниях, направленных к этой цели, Она никогда не призывает к оружию и политической борьбе, Она повинуется всем законам и распоряжениям гражданского характера, но Она желает со­хранить в полной мере Свою духовную свободу и независимость, предостав­ленные Ей Конституцией, и не может стать слугой государства. Лояльности Православной Церкви Советское государство не верит. Оно обвиняет Ее в деятельности, направленной к свержению нового порядка и восстановлению старого. Мы считаем необходимым заверить правительство, что эти обвине­ния не соответствуют действительности. В прошлом, правда, имели место по­литические выступления Патриарха, дававшие повод к этим обвинениям, но все изданные Патриархом акты подобного рода направлялись не против вла­сти в собственном смысле. Они относятся к тому времени, когда революция проявляла себя исключительно со стороны разрушительной, когда все обще­ственные силы находились в состоянии борьбы, когда власти в смысле орга­низованного правительства, обладающего необходимыми орудиями управле­ния, не существовало. В то время слагающиеся органы центрального управле­ния не могли сдерживать злоупотреблений и анархии ни в столицах, ни на местах. Всюду действовали группы подозрительных лиц, выдававших себя за агентов правительства, а в действительности оказавшихся самозванцами с преступным прошлым и еще более преступным настоящим. Они избивали епископов и священнослужителей, ни в чем не повинных, врывались в дома и больницы, убивали там людей, расхищали там имущество, ограбляли хра­мы и затем бесследно рассеивались. Было бы странным, если бы при таком напряжении политических и своекорыстных страстей, при таком озлоблении одних против других, среди этой всеобщей борьбы одна Церковь оставалась равнодушной зрительницей происходящих нестроений.

Проникнутая Своими государственными и национальными традициями, унаследованными Ею от Своего векового прошлого, Церковь в эту критиче­скую минуту народной жизни выступила на защиту порядка, полагая в этом Свой долг перед народом. И в этом случае Она не разошлась со Сво­им вероучением, требующим от Нее послушания гражданской власти, ибо Евангелие обязывает христианина повиноваться власти, употребляющей свой меч во благо народа, а не анархии, являющейся общественным бедст­вием. Но с течением времени, когда сложилась определенная форма граж­данской власти, Патриарх Тихон заявил в своем воззвании к пастве о ло­яльности в отношении к Советскому правительству, решительно отказался от всякого влияния на политическую жизнь страны. До конца своей жизни Патриарх оставался верен этому акту. Не нарушили его и православные епископы. Со времени издания его нельзя указать ни одного судебного процесса, на котором было бы доказано участие православного клира в дея­ниях, имевших своею целью ниспровержение Советской власти.

Епископы и священнослужители, в таком большом количестве страждущие в ссылке, тюрьмах или на принудительных работах, подверглись этим репрес­сиям не по судебным приговорам, а в административном порядке, без точно сформулированного обвинения, без правильно расследованного дела, без глас­ного судебного процесса, без предоставления им возможности защиты, часто даже без объяснения причин, что является бесспорным доказательством отсут­ствия серьезного обвинительного материала против них. Православную иерар­хию обвиняют в сношении с эмигрантами в отношении их политической дея­тельности, направленной против Советской власти. Это второе обвинение так же далеко от истины, как и первое. Патриарх Тихон осудил политические выступления зарубежных епископов, сделанные ими от лица Церкви. Кафедры ушедших с эмигрантами епископов были замещены им другими лицами. Ког­да созванный с его разрешения Карловацкий Собор превысил свои церковные полномочия, вынес постановление политического характера, Патриарх осудил его деятельность и распустил Синод, допустивший уклонение Собора от его программы. Хотя канонически православные епархии, возникшие за границей, подчинены Российскому Патриарху, однако в действительности управление ими из Москвы и в церковном отношении невозможно по отсутствию легаль­ных форм сношений с ними, что снимает с Патриарха и его заместителей от­ветственность за происходящее в них. Можем заверить правительство, что мы не принимаем участия в их политической деятельности и не состоим с ними ни в открытых, ни в тайных сношениях по делам политическим. Отсутствие фактов, уличающих православную иерархию в преступных сношениях с эмиг­рантами, заставляет врагов Церкви, для которых выгодно возбуждать против Нее недоверие правительства, прибегать к гнусным подлогам.

Таков «документ», предъявленный в октябре 1925 года Введенским, име­нующим себя митрополитом, на так называемом «Священном Соборе» об­новленцев, не постыдившимся сделать вид, что он поверил в подлинность этой грубо сфабрикованной подделки. Свои отношения к гражданской влас­ти на основе законов об отделении Церкви от государства Церковь мыслит в такой форме. Основной закон нашей страны устраняет Церковь от вмеша­тельства в политическую жизнь. Служители культа с этой целью лишены как активного, так и пассивного избирательного права, и им запрещено оказы­вать влияние на политическое самоопределение масс силою религиозного ав­торитета. Отсюда следует, что Церковь, как в Своей открытой деятельности, так и в Своем интимном пастырском воздействии на верующих, не должна подвергать критике или порицанию гражданские мероприятия правительст­ва, но отсюда вытекает и то, что Она не должна и одобрять их, так как не только порицание, но и одобрение правительства – есть вмешательство в по­литику, и право одобрения предполагает право порицания или хотя бы пра­во воздержания от одобрения, которое всегда быть может понято как знак недовольства и неодобрения. Соответственно этому Церковь и действует.

С полной искренностью мы можем заверить правительство, что ни в храмах, ни в церковных учреждениях, ни в церковных собраниях от лица Церкви не ведется никакой политической пропаганды. Епископы и клир и на будущее время воздержатся от обсуждения политических вопросов в проповедях и пастырских посланиях. Церковные учреждения, начиная при­ходскими советами и кончая Патриаршим Синодом, отнесутся к ним как к предметам, выходящим за пределы их компетенции. Они не будут также вносимы в программу приходских собраний, благочиннических и епархиаль­ных съездов, Всероссийских Соборов и не будут на них затрагиваемы. В из­брании членов церковных учреждений и представительных собраний Цер­ковь совершенно не будет считаться с политическими взглядами, с социаль­ным положением, имущественным состоянием и партийной принадлежностью избираемых, каковы бы они ни были, и ограничится предъявлением к ним исключительно религиозных требований и чистоты веры, ревности о нуждах Церкви, безупречности личной жизни и нравственного характера.

В Республике всякий гражданин, не пораженный в политических правах, призывается к участию в законодательстве и управлении страной, в организа­ции правительства и влиянию, в законом установленной форме, на его состав. И это является не только его правом, но и обязанностью, гражданским дол­гом, в выполнении которого никто не в праве стеснять его. Церковь вторглась бы в гражданское управление, если бы, отказавшись от открытого обсуждения вопросов политических, стала влиять на направление дел путем пастырского воздействия на отдельных лиц, внушая им либо полное уклонение от полити­ческой деятельности, либо определенную программу таковой, призывая к вступлению в одни политические партии и к борьбе с другими. У каждого ве­рующего есть свой ум и своя совесть, которые и должны указывать ему наи­лучший путь к устроению государства. Отнюдь не отказывая вопрошающим в религиозной оценке мероприятий, сталкивающихся с христианским вероуче­нием, нравственностью и дисциплиной, в вопросах чисто политических и гражданских Церковь не связывает их свободы, внушая им лишь общие принципы нравственности, призывая их добросовестно выполнять свои обя­занности, действовать в интересах общего блага, не с малодушной целью угождать силе, а по сознанию справедливости и общественной пользы.

Совершенное устранение Церкви от вмешательства в политическую жизнь в Республике с необходимостью влечет за собой и Ее уклонение от всякого надзора за политической благонадежностью Своих членов. В этом лежит глубокая черта различия между Православной Церковью и обновлен­ческим расколом, органы управления которого и его духовенство, как это видно из их собственных неоднократных заявлений в печати, взяли на себя перед правительством обязательство следить за лояльностью своих единовер­цев, ручаться в этом отношении за одних и отказывать в поруке другим.

Православная Церковь считает сыск и политический донос совершенно несовместимым с достоинством пастыря. Государство располагает специ­альными органами наблюдения, а члены Церкви, Ее клир и миряне ничем не отличаются в глазах современного правительства от прочих граждан, и потому подлежат политическому надзору в общем порядке. Из этих прин­ципов вытекает недопустимость церковного суда по обвинению в полити­ческих преступлениях. Обновленческий раскол, возвращая себя в положе­ние государственной Церкви, такой суд допускает.

На так называемом обновленческом Соборе 1923 года по обвинению в политических преступлениях были подвергнуты церковным наказаниям (по справедливости вмененными Православной Церковью в ничто) Пат­риарх Тихон и епископы, удалившиеся с эмигрантами за границу. Право­славная Церковь такой суд отменяет.

Те церковно-гражданские законы, которыми руководилась Церковь в христианском государстве, после падения его утратили силу, а чисто церковные законодательства, которыми единственно в настоящее время мо­жет руководиться Церковь, не предусматривают суда над клириками и мирянами по обвинению в политических преступлениях и не содержат в своем составе еще канонов, которые налагали бы на верующих наказания за преступления подобного рода.

В качестве условий легализации церковных учреждений представителя­ми ОГПУ неоднократно предъявлялось Патриарху Тихону и его заместите­лям требование доказать свою лояльность по отношению к правительству путем церковного осуждения русских епископов, действующих за грани­цей против Советской власти.

Исходя из изложенных выше принципов, Мы не можем одобрить об­ращения Церковного амвона и учреждений в одностороннее орудие поли­тической борьбы, тем более, что политическая заинтересованность зару­бежного епископата бросает тень на представителей Православной Церк­ви в пределах СССР, питает недоверие к их законопослушности и мешает установлению нормальных отношений между Церковью и государством. Тем не менее, Мы были бы поставлены в большое затруднение, если бы от Нас потребовали бы выразить Свое неодобрение в каком-нибудь церков­ном акте судебного характера, так как собрание канонических правил, как было сказано, не предусматривает суда за политические преступления.

Но если бы даже Православная иерархия, не считаясь с этим обстоя­тельством, по примеру обновленцев, решилась приступить к такому суду, то встретила бы целый ряд специальных затруднений, создающих неустра­нимые препятствия для закономерной постановки процесса, при которой единственно определения суда могут получить непререкаемый каноничес­кий авторитет и быть приняты Церковью.

Зарубежных епископов мог бы судить только Собор православных епи­скопов, но вполне авторитетный Собор не может состояться уже потому, что около половины православных епископов находятся в тюрьме или ссылке и, следовательно, их кафедры не могут иметь законного представи­тельства на Соборе.

Согласно церковным правилам вселенского значения, необходимо личное присутствие обвиняемых на суде и только в случае злонамеренного уклоне­ния их от суда разрешается заочное слушание дела. Зарубежные епископы, тяжкие политические преступники в глазах Советской Власти, в случае их прибытия в пределы СССР были бы лишены гарантии личной безопасности, а потому их уклонение и не могло быть признанным злонамеренным.

Всякий суд предполагает судебное следствие. Православная Церковь не располагает органами, через которые Она могла бы расследовать дело о политических преступлениях православных епископов за границей.

Но Она могла бы произнести Свой суд и на основании того обвини­тельного материала, который собран правительственными учреждениями, и если бы он даже был представлен на Собор, так как в случае возражения против него со стороны обвиняемых или представления ими новых данных или оправдывающих документов, Собор был бы поставлен в необходимость пересмотра правительственного расследования, что со стороны Церкви бы­ло бы совершенно недопустимым нарушением гражданских законов.

Обновленческий Собор 1923 года, сделавший опыт суда, которого от нас требуют и пренебрегший церковными законами, которые его не допу­скают, тем самым сделал свои постановления ничтожными и никем не признанными. Закон об отделении Церкви от государства двусторонен, он запрещает Церкви принимать участие в политике и гражданском управле­нии, но содержит в себе и отказ государства от вмешательства во внутрен­ние дела Церкви и Ее вероучения, богослужение и управление.

Всецело подчиняясь этому закону, Церковь надеется, что и государство добросовестно исполнит по отношению к Ней те обязательства по сохра­нению Ее свободы и независимости, которые в этом законе оно на себя приняло.

Церковь надеется, что не будет оставлена в этом бесправном и стес­ненном положении, в котором Она находится в настоящее время, что за­коны об обучении детей закону Божию и о лишении религиозных объеди­нений прав юридического лица будут пересмотрены и изменены в благо­приятном для Церкви направлении, что останки святых, почитаемых Цер­ковью, перестанут быть предметом кощунственных действий и из музеев будут возвращены в Храм.

Церковь надеется, что Ей будет разрешено организовать епархиальное управление, избрать Патриарха и членов Священного Синода, действую­щих при нем, созвать для этого, когда Она признает это нужным, епархи­альные съезды и Всероссийский Православный Собор.

Церковь надеется, что правительство воздержится от всякого гласного или негласного влияния на выборы членов этих съездов (Собора), не стес­нит свободу обсуждения религиозных вопросов на этих собраниях и не потребует никаких предварительных обязательств, заранее предрешающих сущность их будущих постановлений.

Церковь надеется также, что деятельность созданных таким образом церковных учреждений не будет поставлена в такое положение, при кото­ром назначение епископов на кафедры, определения о составе Священно­го Синода, им принимаемые решения – проходили бы под влиянием госу­дарственного чиновника, которому, возможно, будет поручен политичес­кий надзор за ними.

Представляя настоящую памятную записку на усмотрение правительст­ва, Российская Церковь еще раз считает возможным отметить, что Она с совершенной искренностью изложила перед Советской властью, как за­труднения, мешающие установлению взаимно-благожелательных отноше­нии между Церковью и государством, так и те средства, которыми они могли бы быть устранены. Глубоко уверенная в том, что прочное и довер­чивое отношение может быть основано только на совершенной справедли­вости, Она изложила открыто, без всяких умолчаний и обоюдностей, что Она может обещать Советской власти, в чем может отступить от Своих принципов и чего ожидает от правительства СССР.

Если предложения Церкви будут признаны приемлемыми, Она возраду­ется о правде тех, от кого это будет зависеть. Если Ее ходатайство будет от­клонено, Она готова на материальные лишения, которым подвергается, встретит это спокойно, памятуя, что не в целости внешней организации за­ключается Ее сила, а в единении веры и любви преданных Ей чад Ее, наипа­че же возлагает Свое упование на непреоборимую мощь Ее Божественного Основателя и на Его обетование неодолимости Его Создания».

Май 1926 года

Вестник Русского Студенческого

Христианского движения

Париж. 1927. Июль