Русская Православная Церковь в 1929-1941 годах

 

 

В 1929 году НЭП был отменен; началась принудительная массовая коллективизация – раскрестьянивание России, сопровождавшееся по­пранием законности – высылкой миллионов крестьянских семей в Си­бирь и на Север.

Русская Церковь разделила судьбу народа, и ее не миновала горькая чаша репрессий. В начале 1929 года за подписью Кагановича на места была отправлена директива, в которой подчеркивалось, что религиоз­ные организации (церковные советы, мусапаллиаты, синагогальные об­щества и т.д.) являются единственной легально действующей контрреволюционной силой, имеющей влияние на массы. Этим факти­чески была дана команда к широкому применению административных и репрессивных мер в борьбе с религией.

8 марта 1929 года ВЦИК и СНК издали новое постановление о ре­лигиозных объединениях. Этим постановлением священнослужители исключались из состава «двадцаток», религиозным объединениям вос­прещалась благотворительная деятельность; частное обучение религии, дозволенное Декретом 1918 года об отделении Церкви от государства, интерпретировалось в предельно суженном объеме лишь как право ро­дителей обучать религии своих детей. Вводилась 5-дневная рабочая не­деля, и воскресенье переставало быть выходным днем.

Началось массовое закрытие церквей. В 1928 году Русская Право­славная Церковь имела более 30 тысяч приходов (вместе с обновлен­ческими, григорианскими и самосвятскими приходами в нашей стране оставалось еще 39 тысяч общин) – 2/3 от дореволюционного количес­тва. В 1928 году закрыто было 534 церкви, а в 1929 – уже 1119 хра­мов. В 1930 году упразднение православных общин продолжалось с на­растающим темпом. В Москве из 500 храмов к 1 января 1930 года ос­тавалось 224, а через два года – только 87 церквей, находившихся в юрисдикции Патриархии. В Рязанской епархии в 1929 году было за­крыто 192 прихода, в Орле в 1930 году не осталось ни одной право­славной церкви.

Закрытые храмы использовались под производственные цеха, скла­ды, квартиры и клубы, а монастыри – под тюрьмы и колонии. Многие храмы уничтожались, разрушались православные святыни русского на­рода. В Москве в июле 1929 года уничтожили часовню Иверской Божией Матери, в 1930 году – Симонов монастырь, в 1931 году взорвали храм Христа Спасителя.

По всей стране с колоколен снимались колокола под предлогом то­го, что они мешают слушать радио. Колокольный звон запрещен был в Москве, Ярославле, Пскове, Тамбове, Чернигове.

Иконы сжигались тысячами; в газетах появлялись сообщения о том, как то в одной, то в другой деревне их сжигали целыми телегами; уни­чтожались иконы древнего письма. Сжигали богослужебные книги; при разгроме монастырей гибли и рукописные книги, археографичес­кие памятники, представляющие исключительную культурную цен­ность; драгоценная церковная утварь переплавлялась на лом.

Закрытие храмов и уничтожение святынь сопровождалось ареста­ми священнослужителей, высылками и ссылками их, этапированием в места заключения, где томились уже тысячи священников и десятки архиереев.

В 1929 году Русская Церковь потеряла одного из своих самых заме­чательных иерархов – архиепископа Илариона, поборника восстановле­ния Патриаршества, ревностного и неустрашимого борца с обновлен­чеством, ревнителя церковного единства, выдающегося богослова.

Его мирское имя – Владимир Алексеевич Троицкий. Родился он в 1885 го­ду. По окончании Московской духовной академии защитил магистер­скую диссертацию «Очерки из истории догмата Церкви»; приняв пост­риг, служил профессором и инспектором родной академии. На Поместном Соборе он 32-летним архимандритом оказался одним из канди­датов на Патриарший Престол.

В 1920 году был рукоположен в сан епископа Верейского. Когда вспыхнул обновленческий раскол, епископ Иларион стал ближайшим помощником Патриарха в борьбе против смуты. Оказавшись в ссылке на Соловках, исповедник Православия сохранил свой жизнерадостный, общительный, неунывающий характер; он скрашивал тяготы соузников непоколебимым благодушием, веселостью, остроумием. Работая на ры­боловных топях вместе с другими епископами и священниками, архи­епископ Иларион шутил, перефразируя стихиру Троице: «Вся подает Дух Святый: прежде рыбари богословцы. показа, а теперь наоборот – богословцы рыбари показа».

«Соловки, - говорил он, - это замечательная школа: нестяжания, кротости, смирения, воздержания, терпения и трудолюбия». В лагере его полюбили все: не только собратья по священству, интеллигенция, дворяне, офицеры, невинно сосланные крестьяне, но и соловецкая шпана. Часами он разговаривал с отпетым уголовником, и тот после такого разговора исполнялся особым уважением к нему. Под его нача­лом на Соловках работала «артель Троицкого». По воспоминаниям од­ного из соузников, артель была и настоящей духовной школой. Архимандрит Иларион терпеть не мог лицемерия, притворства, елейнос­ти, самомнения. В разговоре с од­ним из вновь прибывших на Со­ловки иноков он спросил:

За что же вас арестовали?

- Да служил молебен у себя на дому, когда мо­настыри закрыли, - ответил тот. Ну, собирался народ, и даже бы­вали исцеления.

- Ах вот как, да­же исцеления бывали... Сколько же вам дали Соловков?

- 3 года.

- Ну это мало, за исцеления надо бы дать больше.

Человек необычайной физичес­кой силы, архимандрит Иларион после вторичного пребывания на Соловках занемог, здоровье его было подорвано; в 1929 году Со­ловецкий лагерь заменили ему ссылкой в Алма-Ату. На этапе, в который исповедник отправлен был во вшивом рубище, он зара­зился сыпным тифом. Архиманд­рит Иларион скончался 15 декаб­ря 1929 году в ленинградской тю­ремной больнице. Отпевал его митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов). Погребение было совершено на кладбище Новодевичьего монастыря.

Грубые нарушения законности по отношению к верующим в на­шей стране вызвали тревогу в зарубежных религиозных кругах и у об­щественности Запада. Папа Пий XI обратился с призывом к пастве молиться за гонимую Русскую Церковь. В Великобритании архиепископ Кентерберийский организовал моление о страждущей Русской Церкви. При­теснения верующих наносили удар по престижу Советского государст­ва. 15 февраля 1930 года было организовано интервью для газет «Изве­стия» и «Беднота» у митрополита Сергия и членов Синода митрополи­та Тверского Серафима, архиепископа Алексия (Симанского), архи­епископа Филиппа (Гумилевского) и епископа Питирима (Крылова). Целью интервью было дезавуировать развернувшуюся за рубежом кам­панию дискредитации Советского правительства, обвинявшегося в ре­лигиозных гонениях. За этой зарубежной кампанией стояла искренняя озабоченность одних, политические расчеты других. Принести пользу Русской Церкви, действительно защитить ее шумная антисоветская кампания не могла. Поэтому митрополит Сергий и члены Синода на­шли полезным для Церкви заявить: «Мы считаем излишним и ненуж­ным это выступление папы Римского, в котором мы, православные, совершенно не нуждаемся. Мы сами можем защитить нашу Право­славную Церковь». По поводу выступления архиепископа Кентерберийского было сказано, что оно «пахнет подталкиванием паствы на но­вую интервенцию, от которой так много пострадала Россия».

Через три дня Заместитель Местоблюстителя митрополит Сергий дал интервью иностранным корреспондентам, в котором, не желая драматизировать ситуацию, сообщил, что Русская Церковь имеет около 30.000 приходов и 163 епископа, занимающих свои кафедры. Закрытие церквей в этом интервью объяснялось распространением атеизма. Мит­рополит Сергий не отрицал факты нарушения законности по отноше­нию к верующим, но отрицал квалификацию их как гонений.

По словам митрополита Евлогия, главным побуждением для митро­полита Сергия дать такое интервью служила забота о сохранении Рус­ской Церкви. «Что было бы, - пишет он, - если бы Русская Церковь осталась без епископов, священников, без таинств, - этого и не пред­ставить... Во всяком случае не нам, сидящим в безопасности, за преде­лами досягаемости, судить митрополита Сергия».

На другой день после встречи с иностранными журналистами Заме­ститель Местоблюстителя обратился к Советскому правительству с по­сланием, в котором протестовал против необоснованного закрытия церквей, арестов и ссылок священнослужителей, против причисления духовенства к нетрудовым элементам, против отказа детям духовных лиц в приеме в вузы. Митрополит Сергий ходатайствовал перед граж­данской властью о возобновлении церковно-издательской деятельности, о восстановлении духовных школ.

«И ходатайство это возымело известный успех. В 1931 году волна массового закрытия церквей стихла. Заместитель Местоблюстителя по­лучил разрешение на издание официального органа – «Журнала Мос­ковской Патриархии». Журнал выходил с 1931 по 1935 год, за пять лет было выпущено 24 номера. Помимо официальных документов, в нем помещались богословские статьи, в основном самого митрополита Сергия. В первом номере напечатана принципиально важная статья «О полномочиях Патриаршего Местоблюстителя и его Заместителя». «Вви­ду отсутствия коллегиальных органов Высшего Церковного Управле­ния, Патриарх Тихон, - пишет митрополит Сергий в этой статье, - имел единственную возможность сохранить преемственность церков­ной власти личным распоряжением указать лицо, которое бы по смерти Патриарха восприняло всю полноту Патриаршей власти для пере­дачи будущему Патриарху. На это Патриарх имел поручение от Поме­стного Собора. Митрополит Петр, взявший на себя по завещанию Па­триарха бразды высшей церковной власти, передал ее своим распоря­жением от 6 декабря 1925 года своему Заместителю, причем без вся­ких ограничений. Оговорки об ограничении прав Заместителя нет в этом документе, да и по существу дела ее не могло быть... Какой был бы смысл нагромождать лишнюю инстанцию - Заместителя, если бы последний не мог ничего делать больше предоставленного каждому епархиальному архиерею... Различие между Местоблюстителем и его Заместителем не в объеме Патриаршей власти, а только в том, что За­меститель является как бы спутником Местоблюстителя: сохраняет свои полномочия до тех пор, пока Местоблюститель остается в своей должности... Само собою понятно, что с возвращением Местоблюсти­теля к управлению Заместитель перестает управлять. За распоряжения своего Заместителя Местоблюститель ни в какой мере не может быть ответственным, и поэтому нельзя ожидать или требовать, чтобы Мес­тоблюститель вмешивался в управление и своими распоряжениями ис­правлял ошибки Заместителя. Такое вмешательство повело бы только к еще большему расстройству церковных дел и к анархии, как и всякое двоевластие. Как самостоятельный правитель, Заместитель сам и отве­чает за свое правление перед Поместным Собором. Конечно, порядок вещей, когда Церковь управляется Заместителем, нельзя признать нор­мальным. Такой порядок может быть терпим лишь в качестве меры временной и переходной... Наш архипастырский долг думать о ско­рейшем созвании Поместного Собора».

Статья митрополита Сергия была ответом на полемические выпады против него со стороны григорьевцев и «непоминающих», которые, критикуя его за самоуправство, умалчивали об очевидной для них не­возможности вполне правомерного устройства высшего управления че­рез Созыв Собора.

Ревнуя о церковной дисциплине, противодействуя анархическому разложению, Синод еще 16 апреля 1929 года вынес постановление, в котором митрополит Иосиф (Петровых), епископ Димитрий (Люби­мов) и епископ Алексий (Буй), как запрещенные в священнослужении, приравнивались к обновленцам и григорианам.

Часть архиереев, находившихся на покое, не присоединяясь к мит­рополиту Иосифу, заявившему о своем отделении от митрополита Сергия, продолжала воздерживаться от поминовения имени Замести­теля Местоблюстителя за богослужениями, которые они совершали иерейским чином в монастырских и приходских храмах, в своих домо­вых церквях. Самыми видными в этой группе иерархов были митрополит Кирилл (Смирнов) и настоятель Даниловского монастыря быв­ший ректор Московской духовной академии архиепископ Феодор (Поздеевский).

Свою позицию митрополит Кирилл изложил в письме викарию Ка­занской епархии епископу Афанасию (Малинину), которое он напра­вил из-под Туруханска с тем, чтобы с содержанием его был ознаком­лен и митрополит Сергий. Митрополит Кирилл писал: «Никакой Заме­ститель по своим правам не может равняться с тем, кого он замеща­ет... Заместитель назначается для управления текущими делами..., ко­ренное же изменение самой системы церковного управления, на что отважился митрополит Сергий, превышает компетенцию и самого Ме­стоблюстителя». Коренной реформой митрополит Кирилл называет уч­реждение «коллегиального церковного управления в виде Временного Патриаршего Синода».

«...До тех пор, - продолжает он, - пока митрополит Сергий не уни­чтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так называемого Па­триаршего Синода, я не могу признавать для себя обязательным к ис­полнению... Литургисать с митрополитом Сергием и единомышленными ему архипастырями я не стану, но в случае смертной опасности со спокойной совестью приму елеосвящение и последнее напутствие от священника Сергиева поставления».

18 сентября 1929 года митрополит Сергий обратился с первым письмом к митрополиту Кириллу, в котором, возражая против его до­водов о неправомерности уравнивания прав Заместителя Местоблюсти­теля с правами Местоблюстителя, писал: «С титулом «Заместителя» произошло у нас то же, что и с титулом «Патриаршего Местоблюсти­теля». В завещании Святейшего Патриарха говорится только о перехо­де Патриарших прав и обязанностей, и уже сам владыка митрополит Петр решил именоваться Патриаршим Местоблюстителем, по букве же завещания его титул должен бы быть «Исполняющий обязанности Патриаршего Местоблюстителя», и уже потом за мной установился ти­тул «Заместитель»... Несообразно и мои полномочия определять, играя на ходячем смысле слова «Заместитель». Отстаивая законность учреж­дения Временного Патриаршего Синода, который митрополит Кирилл сравнивал с самочинным григорианским Временным Высшим Церков­ным Советом, митрополит Сергий разъяснял, что Временный Высший Церковный Совет был образован «взамен единоличного заместительст­ва», а... «Синод утвержден при Первоиерархе, причем в 1927 году я нарочито оговорил, что наш Синод не имеет полномочий на управле­ние без меня».

Справедливо отмечая каноническую сбивчивость и двусмысленность рассуждения митрополита Кирилла о его отказе литургисать с еписко­пами, единомысленными с митрополитом Сергием, которых он, однако, не признает лишенными благодати священства, митрополит Сергий писал: «Вы порвали с нами евхаристическое общение и в то же время не считаете ни себя учинившими раскол, ни нас, стоящими вне Церк­ви. Для церковного мышления такая теория совершенно неприемлема, – это попытка сохранить лед на горячей плите. Из всех видимых свя­зей церковного тела – евхаристическое общение есть самое существен­ное, настолько, что при его отсутствии остальные связи единства не удержат».

В своем ответе митрополит Казанский продолжал настаивать на различении прав Местоблюстителя и его Заместителя: «Ваши права... только отражение прав митрополита Петра и самостоятельного светолучения не имеют». Своего адресата, ссылавшегося в предыдущем письме на 8 Апостольское правило и 2 правило Антиохийского Собо­ра, митрополит Кирилл обвиняет в «каноническом буквализме»: «На основании канонического буквализма, - пишет он, - учредительный об­новленческий так называемый Собор 1923 года осудил Патриарха не только на лишение сана, но и монашества. Поэтому не злоупотребляйте, владыко, буквой канонических норм, чтобы от святых канонов не остались у нас просто каноны. Церковная жизнь в последние годы сла­гается и совершается не по буквальному смыслу канонов». В этом письме митрополит Кирилл осуждает отделившихся от Заместителя Местоблюстителя священнослужителей, которые хулили таинства, со­вершаемые «сергианами», как безблагодатные, в то же время он упре­кает и своего адресата за то, что тот «не осмеливается найти более любовный способ воздействовать на них», чем воспрещать, «несмотря ни на какие просьбы, отпевать умерших в отчуждении от вашего цер­ковного управления».

Митрополит Сергий отвечал на это письмо 2 января 1930 года: «Смысл единоличного заместительства, - писал он, - в том и состоит, что Патриаршая власть всегда остается в Церкви налицо во всем ее объеме. Вы опасались, как бы при неограниченности прав Заместителя у нашей Церкви не оказалось двух глав. В 1922 году, при жизни Свя­тейшего Патриарха, митрополит Агафангел вступил в управление Цер­ковью в качестве его Заместителя, однако, тогда никто не думал о двух главах... Главным мотивом отделения служит наша «Декларация». В ней наши противники, сами не отрицающие обязательности для каж­дого христианина гражданской верности..., не совсем последовательно увидели заявление не таких же, как они, земных людей, граждан СССР, а заявление самой Церкви, как благодатного учреждения. От­сюда – критика о подчинении Церкви государству, Царства Божия – царству мира, и даже Самого Христа велиару. Упразднением Синода таких фанатиков не примирить». Митрополит Сергий выразил в пись­ме изумление по поводу упрека в злоупотреблении буквой каноничес­ких норм, которое митрополит Кирилл уподобил каноническому бук­вализму обновленцев: «До сих пор мы думали, что обновленчество и состоит в отказе от руководства канонами, и в частности, осуждение Святейшего рассматривали как самое яркое и наглое нарушение и смысла и буквы канонов».

Вновь указывая Казанскому митрополиту на двусмысленность его позиции в вопросе о церковном общении, митрополит Сергий пишет: «Вы хотите считать наши отношения как бы частным делом, которое других не касается...», но «...не может быть частным делом евхаристи­ческий разрыв старейшего митрополита и первого кандидата в Место­блюстители с правящим Заместителем. Вы можете сколько угодно пи­сать о необязательности для мирян разрывать общение с нами, но если Вы порываете, то каждый мирянин может задаться вопросом, не дол­жен ли и он порвать. В результате – великий церковный соблазн и раз­деление, а достаточных оснований для него по канонам не имеется». Письмо заканчивается предупреждением об увольнении митрополита Кирилла от управления Казанской епархией и предании его церковно­му суду.

До Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Петра, сосланного в Обдорский край, доходили печальные вести о терзающих Церковь разделениях. 26 февраля 1930 года он писал из зимовья Хэ своему Заместителю: «Я постоянно думаю о том, чтобы Вы являлись прибежищем для всех истинно верующих людей... Из всех огорчитель­ных известий, какие мне приходилось получать, самыми огорчительны­ми были сообщения о том, что множество верующих остаются за сте­нами храмов, в которых возносится Ваше имя... На мой взгляд, ввиду чрезвычайных условий жизни Церкви..., необходимо поставить церков­ную жизнь на тот путь, на котором она стояла в первое Ваше замести­тельство... Я, конечно, далек от мысли, что Вы решитесь вообще отка­заться от исполнения возложенного на Вас послушания, - это послу­жило бы не для блага Церкви... Пишу Вам откровенно, как самому близкому мне архипастырю, которому многим обязан в прошлом и от святительской руки которого принял постриг и благодать священства».

В 1928-1929 годах было арестовано большинство «непоминающих» епископов. Лишили свободы и отправили в ссылку и лагеря митропо­лита Иосифа, архиепископа Серафима (Самойловича), архиепископа Варлаама (Ряшенцева), епископов Виктора (Островидова), Димитрия (Любимова), Алексия (Буя), Максима (Кижиленко), Илариона (Вельского), Дамаскина (Цедрика), Павла (Кратирова), Сергия (Дру­жинина), Афанасия (Сахарова). В ссылке оставались митрополит Ки­рилл, епископ Серафим (Звездинский).

Но отделившиеся от Патриарха «иосифляне» сохранили еще свои легальные приходы в разных епархиях. В Москве в начале 1930-х годов «непоминающие» удерживали за собой Воздвиженскую церковь и храм Святителя Николая на Ильинке. После закрытия этих храмов у них ос­тавалась просуществовавшая до 1933 года церковь Сербского подворья. В Ленинграде оплотом иосифлян был кафедральный храм Воскресения на Крови. Им принадлежали также соборы Святителя Николая и свя­того князя Владимира. После закрытия этих церквей последний иосифлянский храм Тихвинской Божией Матери продержался до 1936 года.

Но большая часть иосифлян и других отделившихся от митрополита Сергия группировок «непоминающих» в начале 30-х годов уходит в ка­такомбы, начинает совершать богослужения и исполнять требы для своих единомышленников тайно. Престолы с антиминсами устраива­лись в частных домах, в подполье, куда доступ был открыт только хо­рошо известным, доверенным лицам. Очагами деятельности нелегаль­ных церковных групп стали места ссылки – Сибирь, Урал, Северный Кавказ, а Воронежская и Тамбовская епархии оказались опорой для группировок «буевцев» - сторонников епископа Алексия (Буя). Время от времени, выходя на свободу, «непоминающие» епископы объезжали города и села, посещали единомышленных с ними священников, нала­живая деятельность нелегальных церковных общин.

Отделившиеся от митрополита Сергия клирики предлагали митро­политу Кириллу объявить себя Местоблюстителем. На эти предложе­ния он в январе и феврале 1934 года отвечал в письмах неизвестным частным лицам отказом. В первом письме митрополит Кирилл писал: «Только после смерти митрополита Петра или его законного удаления я нахожу для себя не только возможным, но и обязательным активное вмешательство в общее церковное управление... Дотоле же иерархи, признающие своим Первоиерархом митрополита Петра, вознося его имя по чину за богослужением и не признающие законной преемст­венности Сергиева управления, могут существовать до суда соборного параллельно с признающими».

Во втором, февральском письме митрополит Кирилл объяснял свою нерешительность «не усталостью от долгих скитаний», а «неполным уяснением окружающего меня и всех нас обстановки». «Необходи­мость исправляющего противодействия сознается, но общего основа­ния для него нет, и митрополит Сергий хорошо понимает выгоду та­кого положения и не перестает ею пользоваться. В одном из двух пи­сем ко мне он не без права указывает на эту разноголосицу обращае­мых к нему упреков и потому, конечно, не считается с ними». В за­ключение повторяется двусмысленная оценка благодатности духовенст­ва, находящегося в юрисдикции Заместителя Местоблюстителя: «Таин­ства, совершаемые сергианами..., являются, несомненно, таинствами, спасительными для тех, кои приемлют их с верою, в простоте, без рас­суждения и сомнения в их действительности..., но в то же время они служат в суд и осуждение самим совершителям и тем из приступаю­щих к ним, кто хорошо понимает существующую в сергианстве не­правду».

Помимо «непоминающих», отделившихся от митрополита Сергия после издания «Декларации 1927 года», в 1930-е годы сохранялись и группировки обновленцев и григориан, но влияние их резко упало. «Самосвяты» в 1930 году объявили о своем самороспуске. Украинские церковные сепаратисты, на время получившие «автокефалию» от об­новленческого Синода, утратили свою эфемерную автокефалию и вновь подчинены были Синоду, во главе которого после смерти престарелого «митрополита» Вениамина (Муратовского), наступившей в 1930 году, стоял лжемитрополит Тульский Виталий (Введенский), епископ старо­го поставления. Его председательство в обновленческом Синоде было, однако, столь же номинальным и декоративным, как и председательство Вениамина. Реальная власть в обновленческом расколе остава­лась в руках другого Введенского, Александра.

В отдельных епархиях возника­ли локальные церковные группи­ровки, находившиеся в юрисдик­ции «автокефальных» епископов, не имевших общения с другими архиереями. Так, епископ Андрей (Ухтомский), который в 1917 го­ду прославился своей особенно энергичной поддержкой Времен­ного правительства, объединил во­круг себя ряд приходов Уфимской епархии, отвергавших юрисдик­цию Заместителя Местоблюстите­ля, обновленческого Синода и григорианского Временного Выс­шего Церковного Совета и в то же время не имевших общения с епископами «непоминающими». В Уфимской епархии в 1932 году так складывалось численное соотношение между общинами разной юрисдикции: 345 приходов в ведении Заместителя Местоблюстителя, 55 – обновленческих, 30 – андреевских, 4 – григорианских и 2 – иосифлянских. За вычетом локальной андреевской группировки, соотноше­ние это было типично и для других епархий Русской Церкви.

В начале 1932 года Временный Синод вынес постановление о на­граждении Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, возглавлявшего высшую церковную власть, правом совершать богослужения с предношением Креста, это право усвоено всем Первоиерархам автокефальных и автономных Церквей, правом предношения Креста пользовались Первенствующие члены Святейшего Синода. В 1933 году Члены Вре­менного Патриаршего Синода, входившие в состав этого органа с само­го его учреждения, - архиепископы Хутынский Алексий (Симанский), Одесский Анатолий (Грискж), Ярославский Павел (Борисовский) и Харьковский Константин (Дьяков), были удостоены сана митрополита. В первой половине 30-х годов продолжали совершаться архиерей­ские хиротонии. Так, в 1930 году во епископа Елабужского был хиро­тонисан Палладий (Шерстенников), впоследствии митрополит, в 1932 году во епископа Таганрогского – Иосиф (Чернов), позже митрополит, в 1933 году во епископа Коломенского – Сергий (Воскресенский), позже митрополит, в 1935 году во епископа Каширского Алексий (Сергеев), впоследствии архиепископ.

27 апреля 1934 года Синод удостоил Заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия титулом «Блаженнейшего митрополита Москов­ского и Коломенского».

1934 год явился годом обострения террористической Сталинской политики. Резко усилилось давление на Церковь. «Союз воинствующих безбожников», образованный еще в 1925 году, принял в 1932 году свой пятилетний план, в котором намечал в первый год добиться за­крытия всех духовных школ (тогда еще сохранились богословские школы у обновленцев), и лишить священнослужителей продовольст­венных карточек, во второй – провести массовое закрытие церквей, за­претить написание религиозных сочинений и «изготовление предметов культа», а на третий год – выслать всех «служителей культа» за границу (в реальной обстановке тех лет «заграница» понималась, конечно, как эвфемизм), на четвертый – закрыть остающиеся храмы всех религий, и, наконец, на пятый – закрепить достигнутые успехи. И вот, в 1934 году возобновлены были массовые закрытия церквей, аресты, высылки, ссылки священнослужителей, членов церковноприходских советов, дея­тельных прихожан – так называемых «церковников». Места ссылок и лагерей переполняются незаконно репрессированными страдальцами за веру.

В самых тяжких лагерных условиях, в голодных ссылках эти испо­ведники оставались несломленными, неотчаявшимися, неозлобившими­ся, верными Христу, утешителями для своих соузников; они в каторж­ных лагерях и ссылках сохраняли светлый, исполненный христианской надежды взгляд на мир. Проведший в заключении и ссылках почти все 20-е и 30-е годы вплоть до «исчезновения» в 1937 году епископ Гер­ман (Ряшенцев) в нескольких письмах на волю выразил твердое убеж­дение в том, что и под покровом видимой вокруг смертоносной борь­бы, преступлений, страданий совершается дело Божие. «Мне кажется, - писал он 18 октября 1933 года из арзамасской ссылки, – происходит не только одно разрушение твердыни и того, что для многих святое святых, но происходит очищение этих святынь, их освящение через огонь жестоких испытаний и поверок, разрушение форм, подавляю­щих своей своеобразной, но часто во многом земной красотой дейст­вительность закованного в них смысла и содержания, образуются но­вые формы, облегчающие проникновение в них и заполнение именно таким духом и жизнью, какие отрицаются часто их творцами и часто во имя осознанной и преднамеренной борьбы с Ним принципиально отрицаются, чтобы как бы через голгофу уничтожения воскреснуть в силе. Посмотрите, как жизнь фактически стала аскетична, как самоотреченна, небывалое самоотречение становится не исключением, а пра­вилом всякого человека, как необходимо все разрозненное и почти во всех самых разнородных по содержанию областях жизни идет к един­ству через коллективизм... Вы скажете, но все это не во имя Его, а против Него. Да, это верно. Сейчас все с Его печатью в скорби, в Гефсимании и на Голгофе. Это верно, но так же несомненно, что все уси­лия и творчество направлены на создание таких форм жизни, какая в своей принципиально идейной части вся Им предуказана, без Него не может быть осуществлена и неминуемо приведет к Нему».

После арестов 1934-1935 годов епископат, находившийся в ведении Заместителя Местоблюстителя, страшно поредел. 18 мая 1935 года За­меститель Местоблюстителя митрополит Сергий вынужден был распус­тить Временный Патриарший Синод. После этого управление всеми епархиями Русской Церкви он осуществлял с помощью своего викария епископа Дмитровского Сергия (Воскресенского) и канцелярии, в штаты которой входили один секретарь и одна машинистка.

В 1937 году был расстрелян Патриарший Местоблюститель митрополит Кру­тицкий Петр. Его мирское имя – Петр Федорович Полянский. Он родился в 1863 году в Воронежской губернии. Образование получил в Воронежской семи­нарии и Московской академии, по окончании которой был оставлен помощни­ком инспектора. Защитив Магистерскую диссертацию, посвященную пастыр­ским посланиям апостола Павла, он в светском звании проходил администра­тивно-педагогическое послушание: служил смотрителем Жировицкого духовного училища, делопроизводителем, а потом членом Учебного Комитета при Священ­ном Синоде. В Учебном Комитете исполнял обязанности ревизора. Много лет проработал под руководством Председателя Учебного Комитета – архиепископа Финлянд-ского Сергия (Страгородского). Будущий Глава Русской Церкви прини­мал участие в деяниях Поместного Собора, состоя в его секретариате.

После учреждения Патриаршества он стал одним из ближайших помощни­ков Святейшего. В 1920 году принял постриг. В том же году был рукоположен во епископа и поставлен на Подольскую викарную кафедру. Отбыв после этого трехлетнюю ссылку, вернулся в Москву и вместе с двумя другими архиереями был включен в Патриарший Синод; после кончины Патриарха Тихона в сане ар­хиепископа Крутицкого митрополит Петр стал Патриаршим Местоблюстителем.

Арестованный 10 февраля 1925 года, он содержался в заключении: внача­ле в Москве, потом – в суздальском Спасо-Евфимиевском монастыре. В 1927 году был по этапу отправлен в ссылку в прииртышское село Абалацкое, в 50 верстах к северу от Тобольска; в том же году его переводят оттуда на даль­ний север в ненецкое зимовье Хэ, расположенное в 200 верстах от Обдорска. Там он снимал домик у старушки-ненки. Тяжелый северный климат и не­привычная еда подорвали его здоровье; последние годы жизни митрополит Петр страдал от грудной жабы. В 1935 году истек срок его ссылки. Ложная весть о его кончине поступила в Патриархию в 1936 году. Между тем в де­кабре 1925 года он составил завещание, в котором назначал своими преем­никами митрополитов Казанского Кирилла, Ярославского Агафангела, Новго­родского Арсения и Нижегородского Сергия. Митрополит Агафангел скон­чался в 1928 году, митрополит Арсений – в 1936 году. В живых остались только митрополиты Сергий и Кирилл, но митрополит Кирилл по-прежнему отбывал ссылку, лишенный возможности возложить на себя завещанное ему послушание. Поэтому 22 декабря 1936 года принят был «Акт о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя Патриаршего Русской Православной Церкви к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя, Блаженнейшему ми­трополиту Московскому и Коломенскому Сергию Страгородскому», который к этому времени уже в течение 11 лет реально возглавлял Русскую Церковь.

В декабре 1936 года VII Чрезвычайный Съезд Советов издал новую Конституцию СССР, провозгласившую политические и гражданские свободы, в том числе свободу совести, предоставившую равные права всем гражданам, включая «служителей культа». Конституция породила в умах многих людей надежды на прекращение практики незаконных репрессий, на широкую демократизацию общества.

На деле, однако, издание новой Конституции явилось прологом к неслыханному разгулу террора, получившему по имени наркома внут­ренних дел название «ежовщины»; жертвой репрессий пали миллионы людей, принадлежавших к самым разным общественным слоям носи­тели разных мировоззрений: политические и государственные деятели, военачальники, дипломаты, ученые, литераторы, рядовые крестьяне, рабочие и служащие. Террор 1937 года, который с затуханием продол­жался в 1938-39 годы, залил страну кровью.

Новый чудовищный удар нанесен был в эти страшные годы по Рус­ской Православной Церкви.

Пятилетний план «Союза воинствующих безбожников», поставив­шего своей целью искоренение религий в нашей стране, провалился. Перепись 1937 года, в которую включен был и вопрос о религиоз­ных убеждениях, обнаружила, что 2/3 сельского населения, состав­лявшего тогда большинство, и 1/3 городского продолжают считать себя верующими. После переписи «Союз воинствующих безбожни­ков», насчитывавший более 5 миллионов членов, был подвергнут чис­тке, в результате которой из него вышла половина его членов, многие из которых были незаконно репрессированы, отправлены в лаге­ря и расстреляны.

Для «преодоления религии» выбран был иной метод, считавшийся более надежным, чем пропаганда, - метод репрессий. В одном только 1937 году было закрыто более 8 тысяч церквей. Предлогом для закры­тия могло послужить все что угодно, например, то обстоятельство, что на расстоянии менее 1 км от храма находится школа, а чаще всего – арест священнослужителей или кого-либо из членов приходского сове­та – «двадцатки». Достаточно было обвинения против одного из членов «двадцатки», чтобы общину объявить распушенной.

В 1937 году аресты охватили большую часть духовенства, на этот раз они не миновали и обновленцев. Арестованным, как это принято было тогда, предъявляли самые вздорные, фантастические обвинения: в заговорах, шпионаже, саботаже, терроре. Архиепископа Смоленского Серафима (Остроумова) обвинили в том, что он возглавил банду контрреволюционеров. Подобные обвинения предъявлены были мит­рополиту Нижегородскому Феофану (Тулякову), епископу Орловскому Иннокентию (Никифорову). Арестованных епископов чаше всего рас­стреливали. Так, в 1936-39 годах погибли митрополиты Серафим (Чи­чагов), Серафим (Мещеряков), Константин (Дьяков), Серафим (Александров), Евгений (Зернов), архиепископ Питирим (Крылов), епископы Варфоломей (Ремов), Никон (Гурлевский), Никон (Лебе­дев). В 1938 году в застенках НКВД скончался митрополит Анатолий (Грисюк). Погибли и отделившиеся от Заместителя Местоблюстителя архиереи: митрополит Иосиф (Петровых), архиепископ Димитрий (Любимов), епископ Дамаскин (Цедрик).

В 1937 году были расстреляны протопресвитеры Николай Арсеньев и Александр Хотовицкий – в прошлом настоятель и ключарь храма Христа Спасителя в Москве. В лагерях погибли выдающийся богослов и философ священник Павел Флоренский, крупнейший русский патро­лог, профессор Московской духовной академии И.В.Попов, широко из­вестный издатель «Религиозно-нравственной библиотеки» профессор М.А.Новоселов и тысячи менее известных священнослужителей и цер­ковных деятелей.

Подавляющее большинство из тех священнослужителей, которые остались в живых, находились в тюрьмах, лагерях и ссылке. Церковная организация была разгромлена.

В 1939 году из архиереев на своих кафедрах оставались Глава Церк­ви – митрополит Московский Сергий, митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич), управляющий Новгородской и Псковской епархиями, и архи­епископ Дмитровский Сергий (Воскресенский).