Глава 3. Приоритеты антикоррупционной политики

СОВРЕМЕННОЙ  РОССИИ

3.1. Нормативно-правовые превенции антикоррупционной политики

                                            

  Нормативно-правовая база России исторически развивалась так, что в ней нашли отражения прозападные некоторые знания Петра I, собственноручная работа с российским законодательством Екатерины II, творчество создателя радикального проекта переустройства Российского государства М.М. Сперанского. В законниках, сводах, уложениях нашлось место для универсальных правовых образцов передовых стран Запада и отечественных наработок, учитывающих своеобразие российской реальности. В результате такого удачного синтеза, с положительным исходом законодательство России заслуживает высокой оценки и, несмотря на многочисленные претензии к нему и, особенно, со стороны профессионалов, всегда недовольных своим инструментом, может быть признанным вполне удовлетворительным. Другое дело, качество исполнения этих законов.

   Несмотря на устоявшееся признание за Россией самодержавного управления, отличающегося от республиканского и деспотического управления, данный способ всегда выступал двойственным: формальным и содержательным. «Первое состоит в том,- подчеркивал это явление М.М. Сперанский, - чтобы облечь правление самодержавное всеми, так сказать, внешними формами закона, оставив в существе его ту же силу и то же пространство самодержавия. Второе устройство состоит в том, чтобы не внешними только формами покрыть самодержавие, но ограничить его внутреннею и существенною силою установления и учредить державную власть на законе не словами, но самим делом».[127]

  Со времени выхода в свет Уложения государственных законов в 2009 году исполнился 200-летний юбилей. Однако наблюдения М.М. Сперанского остаются в силе. Строгие российские законы, иногда не все исполняются и, в том числе могут и не исполняться должностными лицами государственно-правовых структур, традиционно  поддерживающими это направление. Эта  особенность государственно-правовой службы может быть обозначена как национальное своеобразие российской публично-государственной службы. Высокий уровень законов лишается смысла при их практическом игнорировании. Этот разрыв воспроизводится при наличии низкой репутации исполнительных органов. Невозможно недооценить и роль контролирующих организаций в данной деятельности.

   Образцы антикоррупционных действий продемонстрировал, например, бывший главный государственный инспектор России Ю. Болдырев[128]. Такие действия способствуют формированию разумных личных ценностей у работников государственных структур, среди которых, как свидетельствуют исследования ростовских социологов, до 30% имеют «размытые» личные ценности.

    Чтобы вести с коррупцией эффективную борьбу необходимы не только адекватные, всесторонне учитывающие реальность законы, но и специальные средства, кадры, всеобщая непримиримость к ней. Основой такой борьбы должно стать подлинно правовое государство с четким, отработанным механизмом выполнения принимаемых законов, сужением государственной власти, оздоровлением общественной нравственности. При этом на первый план, безусловно, должны быть выдвинуты главные фигуры: взяткополучатель и взяткодатель, с неотвратимыми последствиями за их преступные действия, как это делается в развитых странах мира.[129]  

   Условно объединив законодательство, суд и правоохранительные органы, которые профессионально сосредоточены на исполнении законодательных актов, толковании правовых норм и адекватной  реализации правового порядка, следует утверждать, что именно с этих позиций можно внести антикоррупционные поправки в политико-юридическую жизнь социальной практики. В данном случае  центральной фигурой здесь должны выступить правоприменительные  органы.  

  Реальным, трудно разрешимым противоречием процесса развития  нормативно-правовых баз, институтов и отдельных личностей выступает их различный уровень практического существования. Они всегда разные в силу объективных причин существования и равно субъективных причин восприятия. 

   Вопрос настолько созрел, что требует немедленного решения. «Мы убеждены, - подчеркивают современные авторы, - что в принципе не существует никакого иного способа достижения гармонии интересов личности, общества и государства в России,  в праве – этом главном инструменте государственного воздействия на личность и общественные отношения».[130]

Нельзя утверждать, что для решения этих проблем российская законодательская активность не развернута в сторону государственных служащих. Имеется вся необходимая база. Об этом свидетельствуют показатели приоритетных направлений деятельности Государственной Думы. Если первое место среди них занимают «Основы конституционного строя», на которые приходится до 23 % сил и времени депутатов, то законодательство о труде и административных правонарушениях вместе взятые отнимают 76%[131]. Следует считать, что это и есть преимущественное внимание государственной службе. Отношения государственного служащего с органами и учреждениями, где он исполняет доверенную ему работу, являются трудовыми.

    Административные правонарушения реализуются им при исполнении своих властных полномочий. «Трудовые и административные правонарушения, - отмечается в литературе, - возникающие у государственных служащих в связи с исполнением государственной службы, являются самостоятельными видами правовых отношений»[132]. Здесь акцент сделан не на правовой ответственности государственных служащих, а на их защищенности от непосредственных и вышестоящих начальников. Кажется, что это совсем другая проблема и ее решение еще больше развяжет руки для недобросовестных служащих, осуществляющих произвол по отношению к гражданам. Однако это не так. Алгоритм взаимоотношения всесторонней зависимости подчиненного от своего начальника автоматически переносится во взаимоотношения «служащих – граждан». Поэтому он, в первую очередь, требует изменения. Необходима разработка законодательства о государственной службе, совершенствование существующего законодательства и главное исполнение того и другого. Необходимо введение новых законодательных актов, центральным звеном которых должен явиться Кодекс государственных служащих.

   Однако даже самые усиленные законодательные акты не всегда помогают делу, но зато способствуют настойчивой работе по изменению сложившихся ситуаций, для оздоровления климата. Второй подход - радикальный, но тем самым трудно исполнимый. Он требует значительных, стратегических изменений в трудовом, административном и даже конструктивном законодательстве. «Более правильный путь, - считает, Л.А. Чиканова, - развитие законодательства о государственной службе, совершенствование действующего Закона о государственной службе и принятие на основе и в соответствии с ним ряда специальных законов, а также законов, регулирующих особенности государственной службы в отдельных государственных органах»[133]. Это исходный пункт реформационного совершенствования отечественного законодательства. «Начать эту колоссальную работу, - пишут современные авторы, - на наш взгляд, надлежит с серьезнейшей разработки и скорейшего принятия стержневого для всей правотворческой деятельности закона о нормативно-правовых актах в Российской Федерации. Закон этот в иерархии должен быть вторым после Конституции, т.к. именно он станет юридической, государственной, президентской гарантией качества всех остальных законов России».[134]

  Тем самым представляется, что законотворческая деятельность, направленная на совершенствование нормативно-правовой базы современной России, является принципиально важным условием преодоления мистики общественно-государственных процессов, проходящих в режиме «Постановление – Отчет о его выполнении». Он подлежит замене на режим «Фиксирование реальной проблемы - Изыскание средств и способов ее решения - Контроль выполнения». Для этого необходимо спуститься из измышленных политико-правовых миров абстрактной логики словесной причинно-следственной связи в мир не всегда последовательной и логичной, но результативной практики.

     В итоге, усиливается само понятие «справедливости» стимулирующее необъяснимые общественные недовольства.

        В научной литературе, в общественном мнении давно делается попытка рационально осмыслить неизбежность сокращения и даже изменения минимума государственно-правовой справедливости и приспособиться к данному факту. «Нам следует смириться с  вероятностью того, что любая держава, обеспечивающая порядок и безопасность, будет посылать своих мытарей, которые соберут денег больше, чем было издержано на умиротворение»[135].

    Однако такое «понимающее» отношение к коррупционным актам своих служащих, несмотря на то, что оно непосредственно вытекает из логики «недостойной оплаты» ответственного труда мытаря и как бы устанавливает попранную справедливость, на самом деле ее еще больше нарушает.

       Это происходит, во-первых, потому, что способ восстановления справедливости может выступать как справедливым, так и несправедливым, противозаконным способом.

    Во-вторых, в целом признается возможность произвольного конструирования этой самой справедливости.  

   В-третьих, реализуемая таким официальным образом неофициально понимаемая справедливость приводит общество в хаотическое состояние.

    Поэтому к «мытарям», действующим от лица государства (державы) и общества должны быть предъявлены особо строгие претензии. Опыт североевропейских стран: Дании, Норвегии, Швеции, Финляндии и др. показывает, что они оправданы и эффективны.

   Тем самым, разум, конструирующий понятие  и определяющий требуемый уровень справедливости, должен быть поддержан сильной волей и ее нет необходимости ослаблять «смирением». В итоге если практический Запад теоретически допускает самоуправство власти, на деле пресекая ее, то умозрительный Восток дифференцирует ее практические уровни. При этом восточное толкование справедливости дает больше возможности для ее понимания и адекватного осуществления. Особенно ярко и детально четко высвечено место справедливости среди других аксиологических ценностей в системе даосизма. В нем представлены «дэ» - добродетель, «дао» - естественный закон, человеколюбие и другие составляющие общественных отношений, переживающих кризисную трансформацию. «Дэ», появляется только после утраты «дао», - подчеркивал Лао-цзы,- человеколюбие – после утраты «дэ»; справедливость – после утраты человеколюбия; ритуал – после утраты справедливости. Ритуал – это признак отсутствия доверия и преданности. В ритуале – начало смуты»[136]. Предотвратить смуту, вернуть общество в естественное состояние «дао» можно только усилиями целенаправленной воли правителя. В противном случае общество деградирует до естественно-природного состояния или останется, как это чаще всего бывает, внешне лицемерно-справедливым, а внутренне - непреодолимо криминальным.

    Таким образом, нормативно-правовые превенции сводятся к тщательному мониторингу всей нормативно-правовой базы на коррупционность. Его задачей выступает максимальное сокращение разрешительных статей во всех кодексах, кажется, разумно регламентирующих общественные отношения, а на самом деле развязывающих руки должностным лицам для коррупционных атак на законопослушных граждан и безбоязненного вступления в преступный сговор с криминальным бизнесом.

  Рядовые граждане, не связанные с чиновниками государственно-управленческого аппарата родством, землячеством или откровенно коррупционными связями и отношениями, давно мечтают об уменьшении непосредственного контакта с тем, кто может разрешить жизненно важную просьбу, а может навсегда запретить, ссылаясь на ту или иную из многочисленных законов, постановлений, инструкций и т.д.

   Каждый новый шаг в научно-техническом прогрессе дает надежду на локализацию коррупции, в целом должностных злоупотреблений. В настоящее время, например, таким шагом выступает Интернет, позволяющий даже не занимать очередь в очередное «окно». Но скоро оказывается, что технические средства могут использоваться чиновниками, должностными лицами  по своей надобности, не уменьшив, ни очереди, ни желающих получить разрешение.

   В любом случае, создавая возможность для гражданина положительно решить его жизненную проблему, возникают непреодолимые барьеры. Должностное лицо или чиновник по-своему понимает и интерпретирует данный закон, максимально учитывая свой интерес, интерес ведомства, затем государства и т.д.

При этом возникает идея жесткого, всестороннего контроля деятельности чиновника-оборотня, внешне выступающем добросовестным и законопослушным, а внутренне противоположным.