Культ верховного существа и судьба католической религии в конце революции

 

Декрет 6-8 декабря о свободе культов подверг осуждению принудительную дехристианизацию Франции. Однако этот декрет не в состоянии был разрешить церковный вопрос: он его усложнил и запутал. Повсюду царил разброд, правительство было растеряно, его представители на местах неуступчивы. С одной стороны, были многочисленные факты одобрения декретов. Тайный агент Гоивель 10 декабря доносил, что запрет применять насилие в вопросах религии - мера как нельзя более "своевременная, под пеплом уже огонь тлел, быть может, скоро произошел бы взрыв. Декрет Конвента начинает успокаивать умы". Лежандр писал из Ньевра, что декрет повсюду принес "успокоение и надежду". [64, с.170]

В противоположность этому многочисленные донесения с мест говорили о том, что декреты оказали отрицательное действие. В стране началась религиозная реакция, духовенство ожило. Так в донесении Лано из департамента Коррез говорилось: в кантоне Меймак 10 декабря, в день, когда патриоты собрались на праздник Разума, неожиданно раздался набат. По этому сигналу с гор спустились вооруженные мятежники, напали на патриотов и более 40 из них были тяжело ранены. Под лозунгами "Да здравствует религия! Да здравствуют священники! Да здравствует Людовик XVII!" фанатики ограбили дома патриотов, разрушили статую Свободы, растоптали национальные кокарды. Рассеяны мятежники были лишь с помощью армии. Вожаки мятежа признались, что "под предлогом свободы культов" они призывали крестьян напасть на города и "истребить протестантов".

Религиозная реакция выразилась и в том, что многие священники, ранее отрекшиеся от сана, возобновили службы и в проповедях ругали "клубистов" за то, что те вынудили их совершить святотатство. Теперь, когда Конвент осудил дехристианизацию, священники осмелились нарушить и другие его постановления. Так из Байо сообщали, что "злодеи-священники игнорируют законы и ведут записи актов гражданского состояния, датируя их по старому летоисчислению "год искупления 1794-й". [68, т. З, с.224] Однако провозглашение свободы культов не остановило революционного террора, и по решению трибунала было гильотинировано много духовных лиц. Газеты регулярно печатали смертные приговоры, в которых часто встречались имена священников, их обвиняли в "контрреволюционной пропаганде" и участии в заговорах. Были казнены кюре Жан Баптист Пейир из Сены и Уазы, Жан-Мари Аллар из Сомюра, Шампань из кафедрального собора Труа, и многие другие.

В то же время было много комиссаров, которые сопротивлялись постановлениям Конвента. Народные общества также выражали недовольство "свободой культов". Так, муленский клуб требовал от Конвента не только взять обратно свой декрет, но и "уничтожить последние остатки капуцинады, известной под названием гражданское устройство духовенства, снести все колокольни, не допускать никаких религиозных церемоний". Клубы сопротивлялись открытию церквей, считая это мероприятие противоречащим интересам государства. Во многих обществах принимались клятвы не иметь никакой религии, кроме религии природы, никаких иных алтарей, кроме алтарей отечества, никаких иных священников, кроме законодателей, иного культа, нежели культ свободы, равенства и братства.

Известны и многие попытки помешать отправлению католического культа. Так, в Париже 2 февраля в церкви Успения служили мессу. Когда церемония близилась к концу, явились "трое или четверо якобинцев в красных колпаках" и, став как часовые у дверей, с книгой записей в руках, потребовали от присутствующих, чтобы каждый себя назвал и указал свое местожительство. Подобные случаи были и во многих других областях.

Сопротивление "свободе культов" имело в основе стремление оградить республику от новой опасности оживления духовенства. Политические мотивы стояли на первом плане. Вот что пишет по этому поводу историк Олар: "Многие духовные лица воспользовались этим декретом с целью, противодействовать республике; во многих местах эмиссарам Конвента пришлось констатировать, что сборища для отправления культа были в такой же мере политическими, как и религиозными. Повсюду, где замечалось скрытое или явное сопротивление установлению революционного правительства, повсюду, где плохо выполнялись законы о наборе, повсюду, где казалось, что успеху национальной защиты мешали недоброжелательство или апатия, во всех заговорах и во всех интригах, направленных против революции, эмиссары Конвента, когда они добирались до сути дела, всегда находили руку священника". [94, с.591]

Так создавалась обстановка, при которой многие комиссары решили продолжать прежнюю политику. 14 декабря Дюмон сообщал, что граждане Монтаня, освобожденные от предрассудков, ненавидящие мошенничества попов, "не ограничились сожжением всех болванчиков, именуемых святыми. Они ходатайствуют, чтобы помещение, до сих пор служившее манежем для священников и фанатиков, было тотчас же превращено в рынок. Я не счел возможным противиться их желанию и постановил, если, конечно, вы одобрите, что бывшая церковь будет хлебным рынком". [94, с.598]

Комиссар Кимберто из Тура поведал, о том, как санкюлоты напали на церкви, в которых совершались ночные мессы и "сожгли на костре все реликвии и изображения так называемых апостолов суеверий". Крассу, комиссар в департаменте Сены и Уаза, сообщал 21 января: "Итак, со всем, что касается религии, здесь покончено, либо близко к этому". [93, с.230]

Комиссары как ни в чем не бывало продолжали закрывать церкви и превращать их в храмы Разума, заключали в тюрьму священников "не зато, что они совершают мессы, а потому что они возбуждают умы, втайне готовят контрреволюцию".

Значительное же число представителей Конвента, а с ними и местные власти не знали, как им быть. О том, как велико было замешательство, свидетельствует письмо комиссара Бантаболя. Он спрашивал: "Если граждане требуют служить, мессу в своей приходской церкви, надо ли им отказать в этом? Должен ли муниципалитет рассеять сборища тех, кто не хочет, чтобы служились мессы? Наконец, должен ли муниципалитет закрыть церковь, если мнения граждан разделились: одни - за, другие - против месс?" [110, с.171]

Общеизвестно, что Комитет общественного спасения во многих принципиальных вопросах проявлял твердость, давал четкое направление, он не ведал колебаний, когда речь шла о спасении республики. В религиозной же политике этой ясности цели не было, циркуляры Комитета можно было толковать как угодно. И такая позиция не была случайностью или ошибкой членов Комитета: они просто не знали, на чем остановиться. Действительно, Комитет стоял перед нелегкой задачей. Что же оставалось делать Комитету, как не остановиться на некоей средней линии, явившейся сочетанием политики свободы для тех, кто желает совершать богослужения, и принуждения для лиц, использующих эту свободу в ущерб республике? Надо признать, что в конкретных условиях того времени не существовало иного выхода.

В своих первых директивах Комитет, естественно, настаивал на веротерпимости и призывал "предоставить религиозным идеям самим прийти в упадок".16 декабря в письме к Лано и Бривалю Комитет провозгласил свои принципы: "Просвещать, но не озлоблять, убеждать, но никогда не насиловать. Пусть каждый верит в то, что ему нравится, лишь бы его поведение или ошибки не нарушали общественного спокойствия". [93, с.630-632]

Однако, запрещая насильственное ущемление свободы совести, Комитет не упускал из виду и другую сторону вопроса, а именно, опасение того, как бы открытие церквей не было использовано врагами революции. Эти мотивы неизменно подчеркивались в циркулярах. Например, 24 декабря 1793 г. речь шла о том, что тираны, которые возобновили свои козни, "заключили союз со священниками, а фанатизм для них - последнее убежище". Тезис - терпимость к заблуждающимся и подавление священнической контрреволюции - наиболее часто повторялся в переписке.

Однако, обстановка в стране в религиозном вопросе оставалась сложной, и даже противоречивой. Ибо если, как это вытекало из директив, надо наказывать мятежников, то практически культ едва ли мог отправляться, поскольку большинство священников принадлежало к разряду подозрительных, и как таковые подлежали аресту. Комитет общественного спасения понимал это, но был бессилен что-либо изменить. Поэтому нередко комиссарам предоставлялось самим на местах решать, как им быть, как решать церковный вопрос.

Таким образом, весной 1794 г. некоторые комиссары продолжали бороться против церкви, притом даже более энергично, нежели в октябре - ноябре 1793 г. Теперь только и слышно было о том, что "нет больше церквей во Франции". Комиссары Пине-старший и Кавеньяк из Байонны доносили 17 апреля: "В департаменте нет более ни дворян, ни попов". Из департамента Ардеш комиссар докладывал: "Я не думаю, чтобы здесь существовала хотя бы одна церковь, из которой так называемый католический культ не был бы изгнан и заменен культом Разума. Кафедры лжи преобразованы в трибуны для проповеди истины.". [64, с.185]

Однако и католический культ не уступил свои вековые позиции и не был изгнан из жизни народа. Католицизм существовал, и мессы совершались тайно. Ни церковь не сдавалась, ни верующие не отвернулись от "религии отцов". Что касается духовенства, то известно, что оно во все времена обнаруживало поразительное упорство и цепкость. Пренебрегая опасностью, воодушевляясь перспективой реставрации, оно давно ушло в подполье, создало разветвленную сеть своих тайных церковных служб, которые в дни террора не были полностью уничтожены. Католическая религия прочно держалась в деревенской массе, а насильственное закрытие храмов глубоко задевало их. Известно немало случаев, когда крестьяне, лишенные храмов и священнослужителей, собирались в частных домах и либо сами пели молитвы, либо слушали молитвы учителей.

Таким образом, весной 1794 г. якобинские вожди пришли к выводу о необходимости предпринять что-либо для успокоения народа. Они чувствовали, что нужно было новое большое политическое начинание, большая программа, которая могла бы приблизить к себе народные низы, сплотить и объединить их вокруг революции. Казалось что, проводя более терпимую политику в отношении религии, можно будет вернуть себе симпатии тех слоев, которые по тем или иным причинам стали отворачиваться от них. Якобинцы стали искать путей на почве религиозных вопросов.

Не могло быть и речи об официальном восстановлении католического культа. Это означало бы, что правительство встало на сторону реакции и перечеркнуло все завоевания революционных лет. То, ради чего погибали люди, чему они отдали все свои силы. Кроме того, католицизм противоречил философским и религиозным взглядам революционных вождей якобинской диктатуры. Культ Разума с его атеистическими элементами, не принятый народом, так же отвергался. Оставалась "гражданская религия" Руссо, идея о "Верховном существе", назначение которого состоит в том, чтобы: поддерживать слабых и добродетельных и служить уздой для сильных и злых.

флореаля II года (7 мая 1794 г.) Робеспьер выступил в Конвенте с большим докладом, посвященный религиозным проблемам. Отвергая и атеизм, и католицизм, он предлагал, в сущности, новую государственную религию - культ "верховного существа", природы. Робеспьер хотел сделать его идейной и моральной основой нового республиканского общества.

Этими рассуждениями он хотел привязать к правительству массы верующих и тем упрочить якобинскую диктатуру. Робеспьер всемерно подчеркивал, какие неоценимые услуги общественному благу оказывает религия.

В тот же день Конвент утвердил декрет, устанавливающий для нового культа статус национальной "гражданской религии".

В якобинском клубе его восхвалял даже недавний дехристианизатор Лекинио. Но нельзя не заметить, что более всего и не без задней мысли он расточал похвалы не по адресу нового культа, а в честь его автора, который "велик своими политическими и моральными идеями. велик во всем, в большом и малом". [94, с.564]

мая (23 флореаля) Комитет общественного спасения принял постановление заменить на фронтонах зданий, ранее служивших отправлению культа, надпись "Храм разума" словами первой статьи декрета 18 флореаля: "Французский народ признает существование Верховного существа и бессмертие души". Кроме того, предписывалось, чтобы доклад и декрет 18 флореаля публично прочитывались в этих же зданиях три раза в месяц.

Парижская Коммуна, очищенная от эбертастов и шометтистов, обратилась к Конвенту с адресом, обнародованным 14 мая. В нем были перепевы робеспьеровских гимнов в честь существа, "которое приводит в движение природу, взирает с благоволением на человека, совершающего добро" и наказывающего пороки. Но наибольший интерес представляла вторая часть адреса.

Дело в том, что новый культ, на деле означавший уступку католицизму, был хорошо воспринят нелегальной церковью, которая считала декрет 18 флореаля переходной ступенью к восстановлению "религии отцов". Священники обрадовались. Как писал впоследствии епископ Грегуар, "появилась надежда на близкое восстановление религии".

Адрес Коммуны был рассчитан на то, чтобы развеять надежды "фанатиков". В противоречии с самим духом нового декрета авторы утверждали, будто Конвент "не создал религии, а лишь напомнил людям простые и вечные истины, преданные забвению суеверным атеизмом". Адрес отметил наветы "злонамеренных людей", утверждающих, будто декрет возрождает отвратительное чудовище фанатизма. Ничего подобного - ведь в нем священников отождествляют с королями. Кто же после этого захочет стать священником? Да и зачем вообще священнослужители?"Разве нужны особые люди для оказания Верховному существу почестей, которые мы сами, ему воздадим с наслаждением?" [103, с.461]

В этом примечательном документе отражена вся противоречивость религиозной политики этого времени: поскольку главной целью оставалось посрамление атеизма, объявленного врагом республики, естественно было противопоставить ему религию и только религию.

В то же время было очевидно, что клерикалы могут извлечь для себя выгоду из нового культа, поэтому провозглашалось, что новый культ не является религией и не нуждается в служителях. Кроме того, существовали декреты 6-8 декабря 1793 г. о свободе культов. Отвергая "священническую расу", якобинцы, в то же время на практике проявляли о ней известную заботу. Так 7 июня 1794 г. в ответ на донесение комиссара Лебона о том, что в департаменте Нор бывшим священникам не выплачиваются пенсии, Комитет общественного спасения немедленно перевел для этой цели 68 тысяч ливров. А за день до этого член правительственного комитета Во обрушился с нападками на католический культ. Конвент, сказал он, вовсе не намеревается "дать фанатизму новую пищу, гонителям - новый повод для насилий, шарлатанам - возможность поднять шум, лицемерам - лучшее средство для: одурманивания народа".

При всех своих неизбежных колебаниях робеспьертисты хотели дать французскому народу новую религию, религию патриотической верности и республиканской, то есть буржуазной, добродетели и божество, венчающее ее. Если были еще сомнения, то мэр Парижа в середине мая их развеял. В прокламации по продовольственному вопросу он ясно говорил, что бог вознаградит Францию за декрет 18 флореаля и пошлет ей хорошие урожаи. "Вас ожидает изобилие. Верховное существо, покровитель свободы народов, повелело природе подготовить для вас обильную жатву. Оно наблюдает за вами. Будьте достойны его благодеяний". [64, с.183]

прериаля II года (8 июня 1794 г.) в Париже состоялось грандиозное празднество в честь "Верховного существа". Празднику придавалось значение крупного политического и религиозного события, долженствующего своими церемониями не только заменить народу пышность католических обрядов и тем способствовать проникновению нового культа в быт, но и закрепить победу Робеспьера над своими политическими противниками, придать ей характер своеобразного религиозного освящения одержанной победы.

Но так ли это было на самом деле?

В каком состоянии находился католический культ летом 1794 г? Казалось, он более не существовал. Неприсягнувшая церковь была вне закона, а конституционная подвергалась преследованиям. Из 85 конституционных епископов 24 отказались от должности, 23 отреклись от сана, 9 женились, 8 взошли на эшафот. [56, с.180] Так было и среди низшего духовенства. И тем не менее католическая церковь не умерла: ни дехристианизация, ни новый культ в условиях буржуазной революции не могли заменить широким массам "религии отцов". Новые общественные условия, утвердившиеся во Франции, не благоприятствовали распространению атеизма в народе, а победившая буржуазия была, напротив, заинтересована в упрочении религиозных верований трудящихся.

В результате культ Верховного существа не достиг своей цели и не разрешил ни одного из противоречий в религиозной политике. Он не пустил корней в народе и рухнул через полтора месяца после праздника вместе с его творцом Максимилианом Робеспьером.

Таким образом, несмотря на отчаянные шаги якобинцев, и местных властей утвердить новый культ, новую религию не увенчались успехом. И я считаю это закономерным явлением, так как большинство граждан по-прежнему не были готовы заменить религию "своих отцов" какой-то новой. На мой взгляд, для того, что бы новая религия получила распространение не достаточно нескольких месяцев. Для этого нужно, прежде всего, большое количество сторонников нового культа и долгие годы, чего, как раз, у культа Верховного существа и не было. Так как даже большинство представителей Конвента, не смотря на единодушное одобрение этого декрета, сами не приняли его.

В народе праздник имел большой успех, но он ими воспринимался как государственный праздник. Простые люди думали, что теперь можно ожидать прекращения революционных бедствий и возвращения к прежней жизни, к привычной вере. Не случайно многие явились на торжество с четками и молитвенниками.

Заключение

 

На протяжении всей французской буржуазной революции религиозный вопрос был одним из самых актуальных. Католическая религия занимала значительное место в жизни общества, но в революционные годы отношение к ней постепенно меняется. И в секуляризации общественного мнения по отношению к религии можно выделить 3 этапа.

Первый этап. С первых же дней, то есть, с 14 июля 1789 г. движущие силы революции выступили против католической церкви, были приняты декреты о секуляризации церковных имуществ и гражданском устройстве духовенства. Данными мероприятиями новое правительство стремилось уничтожить экономическую и политическую самостоятельность церкви, превратить ее в подчиненное новому государству учреждение. Но ни один декрет не содержал ни одного пункта, в котором бы затрагивались прямо или косвенно догматы католической религии, была изменена лишь структура церкви. Но как только духовенство встало в оппозицию новому государству и вступило в активную контрреволюционную деятельность большинство представителей демократической буржуазии и радикальной интеллигенции, санкюлотов и плебеев начали вести борьбу и с самим духовенством. Постепенно антиклерикальное движение стало перерастать в борьбу с католической религией.

Второй этап. 26 августа 1792 г. был принят декрет против неприсягнувших священников, с этого времени начинается постепенное отделение церкви от государства, принимались декреты, которые способствовали формированию светского государства. Однако во многом это было вызвано сложившейся ситуацией в стране и даже теперь христианство, католические догматы были ограждены от нападок. Борьба шла только с церковью, как учреждением, поставившим себя на службу контрреволюции, и массы были еще не готовы к тому, что бы отказаться от религии. Хотя уже в это время в среде наиболее радикальных образованных слоев общества начинает звучать критика в адрес католического культа, но пока это были еще единичные случаи и не имели широкой поддержки даже в среде буржуазии. Третий период. Переворот в сознании людей произошел в 1793 г., когда католическая религия, духовенство (присягнувшие и неприсягнувшие) были скомпрометированы как враги не только революции, но и республики. Огромное значение сыграла и атеистическая философия, которая неустанно пыталась снять с католической религии, духовенства ореол божественной святости.

Вся эта борьба вылилась в дехристианизацию, которая началась со 2 июня 1793 г., то есть с прихода к власти якобинцев. Однако можно ли говорить, что дехристианизация была атеистическим явлением? Были ли распространены во французском обществе атеистические идеи?

Чаще всего атеистами были выходцы из класса буржуазии, дворянства, духовенства, но таких людей было еще очень мало, и они являлись скорее исключением. Основная же масса населения были в это время еще религиозными людьми.

Не получили широкого распространения атеистические взгляды в среде буржуазии, скорее, они были сторонниками деистических взглядов Вольтера и "гражданской религии" Руссо, которой они отводили значительное как идеологическое, так и политическое место в обществе. Поэтому дехристианизация для них не подразумевала насаждение атеистического мировоззрения. Борьба шла не против религии вообще, а против современного христианства. Таким образом, буржуазия была призвана заменить одну религию другой, но ни в коем случае не отказаться от нее.

Тем более не были атеистами низшие слои общества - санкюлоты, плебеи, крестьяне. В целом в начале революции они выступали не против церкви, как духовной организации, а против церкви-сеньора, получателя десятин, то есть против экономических и социальных привилегий духовенства. Но в ходе революции эта борьба постепенно переросла в борьбу с католической религией, так как последняя стала ассоциироваться с предательством, изменой, являлась виновницей смут в стране. Но даже теперь низшие слои общества не были готовы отказаться от религии. Но самое главное, следует отметить, что даже в это время многие представители французского общества не смогли отказаться от католической религии. Даже в наиболее развитых областях, в самом Париже, люди тайно исповедовали католический культ, в стране находилось большое количество фанатичных католиков, для которых, по-прежнему авторитет церкви, духовенства оставался непререкаемым, и они были готовы бороться за свою веру.

Таким образом, в эпоху французской буржуазной революции тенденция к насаждению атеистического мировоззрения была, но она не нашла поддержки в широких слоях французского общества и католическая религия сумела сохранить свои позиции и по-прежнему занимала одно из ведущих мест в жизни общества.