Реформы церкви фельянами и их отношение к религии (14 июля 1789 - 10 августа 1792 г.).

 

5 мая 1789 г. в Версале было открыто заседание Генеральных штатов и с первых же дней, вопрос о судьбе католической церкви стал активно обсуждаться. На повестку дня были поставлены все вышеизложенные требования. Однако церковники не собирались без боя сдавать свои позиции (у них было почти 300 мест в Генеральных штатах). Эти и многие другие противоречия привели Францию к революции.

Революция сплотила в борьбе против феодально-абсолютистского гнета все классово разнородное третье сословие, однако после одержанных первых побед результатом их воспользовались не все. Власть и политическое руководство фактически перешли в руки крупной буржуазии и объединившегося с нею либерального дворянства. Как было сказано в первой главе, буржуазия и образованные дворяне были главными проводниками идей Просвещения, и им было ближе если не атеистическое, то достаточно вольное мышление. Однако основная часть дворянства, по уже известной причине, в революции отстаивала интересы абсолютистского режима, а значит, несмотря на свои вольнодумные взгляды, неустанно боролась на стороне католической религии.

Буржуазия же с первых дней революции выступила против католической церкви. В конце XVIII в. она стала сильным, богатым и экономически могущественным классом. Но при феодально-абсолютистском режиме она была политически бесправна и во время революции хотела добиться для себя политических прав, уничтожения феодальных порядков, которые искусственно сдерживали развитие капиталистических отношений [85, с. 21] А так же переустроить общество на новых, соответствующих ее интересам началах и преумножить свои богатства. Именно эти мотивы побудили крупную буржуазию к реформам католической церкви.

Новое правительство унаследовало от абсолютистского режима финансы в крайне расстроенном состоянии и большой государственный долг. Чтобы преодолеть финансовый кризис, нужны были чрезвычайные и безотлагательные меры. Тогда впервые было высказано мнение, что, все "имущества духовенства принадлежат нации". [81, с. 15] А 8 августа маркиз Лакост внес законопроект: объявить имущества церкви достоянием нации, ликвидировать десятину, установить жалованье священникам, закрыть монашеские ордена.

При этом буржуазия опасалась за неприкосновенность своих интересов. Этот законопроект вызвал опасение, что от секуляризации имуществ, то есть от передачи в руки государства всех богатств церкви, пострадает принцип частной собственности. Подобное опасение и задержало принятие решения на 3 месяца. А в это время печать всячески доказывала, что в интересах всего общества необходима секуляризация, что она нисколько не нарушает священные права граждан.

Спасая всю церковную собственность, духовенство решило не сопротивляться проекту ликвидации десятины. Для этой цели архиепископ Парижа Де Жюине предпринял такой маневр. Он предложил отмену десятины в виде "дара нации", с тем, однако, чтобы культ отправлялся "с подобающим приличием и достоинством", а бедные получали "облегчение и помощь".11 августа законопроект о ликвидации десятины⁵ был утвержден.

Но существовавший в стране колоссальный финансовый дефицит, который не в состоянии были покрыть ни государственные займы, ни патриотический дар, только путем конфискации всего церковного имущества церкви можно было вывести страну из кризиса. Сложность состояла в том, что подобная акция подрывала принцип нерушимости собственности. Преодолеть эту трудность можно было лишь в том случае, если бы церковь сама отказалась от своего имущества. Здесь как нельзя кстати выступил епископ Оттенский Талейран, заявивший 10 октября "от имени духовенства" о передачи нации богатств церкви, так как они были даны не духовенству, а церкви, то есть совокупности верующих, иначе говоря - нации. Несколькими днями раньше с подобными же речами выступал Ф. Бюзо.

Тщетно возражали Камюс, аббат Мори, архиепископ Буажелен, что имущества жертвовались не духовенству как сословию, а определенным церковным учреждениям, что конфискация этих имуществ является несправедливостью. Тщетно Мори напоминал вождям буржуазии о социальной роли церкви.

Угрозы Мори не подействовали, так как большинство представителей Учредительного собрания были за секуляризацию церковных имуществ особенно убедительно об этом говорил И. - Р. Ле Шапелье. В итоге предложенный Мирабо проект декрета провозглашавший "право нации распоряжаться имуществами церкви" 2 ноября 1789 г. был утвержден Учредительным собранием большинством голосов (568 против 346).

Этими законами Учредительное собрание не только разрешало финансовые затруднения, но и нанесло ощутимый удар по феодализму, оплотом которого являлась католическая церковь. Она лишилась экономической самостоятельности. Так же секуляризация давала возможность буржуазии овладеть землей, превращала церковь из материально независимой организации в учреждение, подчиненное новому государству, а ее служителей - в простых чиновников, получающих жалование. [80, с. 79]

декабря 1789 г. был принят декрет, разрешающий лицам некатолического вероисповедания занимать любые гражданские и военные должности". То есть все старое деление общества на католиков и иноверцев было отвергнуто.

Декретом 13 февраля 1790 г. монахам разрешалось отказаться от данного ими обета и покинуть монастыри, и многие церковнослужители поторопились воспользоваться этим разрешением. Таким образом, оказалось возможным ликвидировать большое число монастырей. Поскольку монастыри закрывались, стало бесполезным вербовать монахов, и потому было воспрещено впредь произносить вечные обеты.

В целях той же экономии было сокращено число епархий, приходов. Но в то же время, для тех, кто пожелает остаться постриженным, в провинции сохранялось небольшое число монастырей. Сохранялись конгрегации, занимавшиеся просвещением и благотворительностью, женские монастыри, ликвидация которых обременяла бы государственный бюджет непомерным количеством пенсий.

Однако духовенство жертвовать своим имуществом во благо нации не желало и в целях срыва декрета оно начало открытую борьбу - стало вывозить национальные богатства. В ответ Учредительное собрание 7 ноября передало церковные имущества "под наблюдение властей" и грозило карой расхитителям.

Хотя за нацией и оставалось право "наблюдения", но все же фактическими хозяевами имуществ все еще было духовенство. Церковь еще не потеряла надежду как-нибудь удержать свои богатства. Но вот 9 апреля депутат Шассе, доложив Собранию о плохом состоянии финансов, призвал немедленно передать церковные имущества в руки властей и этим "прочным залогом" восстановить доверие и успокоить кредиторов государства.

В мае 1790 г. был узаконен порядок распродажи церковных имуществ. Однако вскоре срок выкупа земель был сокращен, а дробление участков отменено. При этих условиях приобретать церковные земли могли лишь зажиточные крестьяне. В ряде случаев земли покупали сами священники. Так, в департаменте Вьенн в числе приобретателей были 134 духовных лица и 55 аристократов. В результате 5/6 церковных земель достались не крестьянам, а буржуазии. Таким образом, отмечал Жорес, она "дополнила свои промышленные и торговые владения владениями сельскохозяйственными". [67, с. 276]

Проявив революционную смелость в отношении церковной собственности и, реорганизовав ее "по образу и подобию своему", крупная буржуазия и либеральные дворяне решили довести до конца начатую перестройку, покончить со всеми остатками ее феодальной организации и сломить политическую самостоятельность. Для этого было выработано новое положение о церкви под названием "Гражданское устройство духовенства". Прения по законопроекту продолжались с конца мая до середины июля 1790 г. Наибольший интерес представляло выступление Робеспьера против тех пунктов проекта, в которых говорилось об отстранении от участия в выборах священнослужителей большинства народа. Он также требовал упразднения должности епископов и кардиналов.

От имени духовенства против готовившегося декрета о гражданском устройстве высказывался архиепископ Буажелен. Клерикалы устраивали обструкцию, прерывали ораторов репликами и возгласами возмущения против очередного "мерзкого творения" революции, против ереси, раскола и т.п.

Проект декрета о гражданском устройстве клира был утвержден без изменений 12-24 августа 1790 г. Этот проект превращал церковь в частное объединение граждан на религиозной почве, на которое простирался государственный контроль.

Однако необходимо отметить, что, проводя реформу церкви, крупная буржуазия встала в то же время активно защищала католическую религию и больше всего боялась казаться недостаточно верующей. Так, например, когда обсуждался декрет о "Гражданском устройстве духовенства" Собрание обвинялось клерикалами в том, что оно "оскорбляет католическую веру, готовит осуществление богохульного и мерзкого плана". Тогда депутат дом Жерль, духовное лицо и член якобинского клуба, желая доказать, что подобных мыслей не было ни у кого, потребовал "декретировать, что католическая религия есть и всегда будет национальной религией, что только ее культ будет публично разрешен". [78, с. 262] Предложение вызвало аплодисменты клерикалов и всех правых, потребовавших немедленного голосования. Но принятие подобного решения никак нельзя было допустить - оно дало бы в руки духовенства мощное оружие для разжигания фанатизма. Левые добились отсрочки обсуждения на день. Вечером в Якобинском клубе дом Жерль раскаялся и взял обратно свое предложение.

Буржуазии понимала огромную значимость религии для общества. Некий дом Коллиньон, однажды заявил, что религия является "учреждением и моральной уздой для канальи". Новая правящая элита сама рассылала приходским священникам циркуляры, приглашающие их проповедовать спокойствие. Мартино говорил: "Лишь религия пользуется властью, которая простирается не только на все наши действия, но даже на самые тайные помыслы наши". А католицизм был очень хорошо приспособлен к нуждам правящего класса. Депутат Мену говорил: "Я уважаю католическую религию, ее одну я считаю истинной". А Шарль Ламет даже обиделся, когда один из церковников обвинил его в нападках на религию. [64, с. 29]

Поэтому ни один декрет, принятый Учредительным собранием не содержал ни одного пункта, в котором затрагивались бы, прямо или косвенно, догмы католической веры, была изменена лишь структура церкви, предпринятая для разрушения абсолютистского строя, и феодальной церкви, а не католической религии. [114] Крупной буржуазии в голову не приходило, что надо заменить старую религию какой-то новой, либо вообще отказаться от нее. Уже в самих названиях подчеркивалось, что законодатели не намеревались вторгаться в область веры и всячески оберегали религию, учитывая ее полезность. Более того, позднее Учредительное собрание объявило католицизм государственной религией. То есть и некатолики обязаны были нести расходы на содержание чуждого им культа.

Достигнув господствующего положения и осуществив все преобразования, соответствующие ее интересам и целям, буржуазия считала задачи революции в основном исчерпанными. Она стремилась теперь не к углублению революции, а, напротив, ее усилия были направлены, чтобы затормозить ее на достигнутом уровне. Однако последующие события, во многом вызванные пропагандой духовенства вынудили принимать непредвиденные меры для пресечения беспорядков. Но здесь она уже не была такой суровой как в первое время и стремилась мирно урегулировать конфликт с клерикалами.

Учредительное собрание было ошеломлено силой сопротивления со стороны духовенства. 26 ноября депутат Вуадель докладывал Учредительному собранию об антигосударственной лиге, составленной из "некоторых епископов, капитулов и кюре". Прикрываясь маской защитницы религии, эта лига, говорил депутат, возбуждает народ против законов, стремится подготовить его к восстанию. Перечислив факты враждебных происков клерикалов, Вуадель предложил проект декрета, в котором предписывалось всем духовным лицам, состоящим на службе государства, присягнуть на верность "нации, закону и королю" и оказывать поддержку конституции. [93, с. 64] Под влиянием общественности 27 ноября проект Вуаделя стал законом.

Открыто на сторону оппозиции, то есть католической религии крупная буржуазия встала в 1791 г. Она была напугана революционными настроениями простого народа, а потому искала опоры в старых учреждениях. Так, в Париже группа семинаристов разрушила алтарь отечества на поле Федерации. Патриоты их задержали и готовились вздернуть на фонари, но прибыл командующий национальной гвардии Лафайет, и взял семинаристов под "защиту закона". Когда Людовик XVI пытался бежать из Франции, новая правящая группа спасла его от гнева народа и восстановила в правах. Больше того, мирная народная демонстрация, собравшаяся на Марсовом поле 17 июля 1791 г. с требованием низложения короля-изменника и предания его суду, была расстреляна национальной гвардией. Расстрел мирной демонстрации означал открытый переход крупной монархической буржуазии на контрреволюционные позиции. Очевидно, что политики крупной буржуазии должны были искать примирения и с церковью - учреждением, способным влиять на массы.

Буржуазные круги придерживались известного замечания Вольтера: "Хотите, чтобы ваш народ был спокоен и могуч - пусть религия подчиняется закону государства" и надеялись иметь духовенство своим союзником. Даже после того как большинство духовенства отказалось присягнуть, она не теряла надежды привлечь на свою сторону церковь. Поэтому следовало, по ее мнению, мягко обращаться с клерикалами, не раздражать епископат, достигнуть соглашения с папой. Она решительно возражала против каких-либо репрессий в отношении неприсягнувших священников, так как это должно было привести к новым конфликтам, в которые были неизбежно вовлечены и массы. Поэтому Учредительное собрание в церковном вопросе заняло примирительную позицию. Дошло до того, что священники, смещаемые с должности за отказ присягнуть, получали государственные пенсии. Буржуазная печать требовала, чтобы народ воздержался от преследования неприсягнувших священников. Даже если духовные лица стали на путь преступления, говорилось в буржуазных газетах, народ должен оставаться спокойным зрителем. "В настоящих условиях должны действовать только его (народа) уполномоченные", то есть власти. Якобинский клуб также советовал своим филиалам: "Заклинайте служителей алтаря не проповедовать войны от имени бога мира. остерегайтесь, чтобы народ, сбитый с толку, не предался каким-нибудь эксцессам против неприсягнувших". Некоторые газеты даже требовали применить крутые меры для искоренения "анархии и хаоса". [113, с. 80]

Однако местные власти несмотря на бездействие Учредительного собрания не могли не считаться с опасностью католической контрреволюции и принуждены были принять меры. Первым стал на этот путь департамент Нижнего Рейна. Движение принимало широкий размах.

В подобном политическом настроении Учредительное собрание прекратило свою деятельность, предварительно утвердив конституцию 1791 года. Накануне своего роспуска Учредительное собрание снова сделало жест примирения в отношении неприсягнувших: декреты о гражданском устройстве не были включены в конституцию. Стало быть, они могли быть отменены простым постановлением будущего парламента - Законодательного собрания. 14 сентября 1791 г. была объявлена политическая амнистия.

Законодательное собрание, избранное "активными гражданами", начало свою работу 1 октября 1791 г. Фельяны (представители монархической буржуазии и либерального дворянства) возглавили министерство. С первых же дней работы нового правительства церковный вопрос был одной из главных проблем. Крупная буржуазия рассчитывала, что теперь, когда по конституции открылся парламент, в стране установятся спокойствие и "социальный мир". Однако борьба в стране разгоралась, обострились и конфликты, вызванные церковниками. В Меце и Сансе в церквах "бросали друг в друга камнями". В Кане женщины, подстрекаемые неприсягнувшими, хотели повесить конституционного кюре. Мятежи происходили в департаментах Ман и Луара, Майенна и Лозер. [70, с.134]

Фельяны испытывали явное затруднение. Они не решились отменить гражданское устройство духовенства - это значило отказаться от надежды приспособить церковь к "новому порядку". Стать на путь репрессий они так же не желали - это углубило бы пропасть между церковью и государством. И как утверждают некоторые авторы, желая оградить клерикалов от кар фельяны предложили отделение церкви от государства. Они доказывали, что репрессии противоречат духу революции, что "религиозная свобода является одним из краеугольных камней нашей конституции". Они предлагали официально признать неприсягнувших священнослужителей, предоставить им храмы для служб, но изъять из ведения церкви записи актов гражданского состояния и народное образование. Таким образом, крупная буржуазия из страха перед народом фактически склонна была поощрить мятежную церковь. Но при этом предусматривалось судебное преследование лиц, которые будут мешать отправлению культа.

Тем не менее, вопреки своему желанию, Законодательное собрание принуждено было действовать. Так как церковь заметно усилила свою враждебную деятельность.

В адрес Законодательного собрания поступали многочисленные требования. Из Меца писали: "Торопитесь искоренить зло, которое нам угрожает". [113, с.84] Парижская секция Люксембург требовала прекратить козни неприсягнувших. т Марат писал о гражданской войне в Арле, "вызванной неприсягнувшими священниками, которых Людовик XVI взял под свое покровительство". Он видел "корень зла" в том, что до сих пор не предстал перед судом королевский двор, "душа всех коварных происков мятежных попов". И Марат делал вывод: "Королевство явится жертвой ужасов до тех пор, пока народ., доведенный до отчаяния, не вооружится, наконец, чтобы уничтожить своих угнетателей, всех до единого". [112, с.176] Якобинский клуб настаивал на том, чтобы неприсягнувших священников судили, как и эмигрантов, по закону 9 ноября, то есть как изменников родины.

Однако фельяны по-прежнему считали, что к священникам следует проявлять терпимость. 12 ноября депутат Вейриэ выступил с проектом декрета по церковному вопросу. Сначала он обрисовал антигосударственную деятельность духовенства: бунтовщические речи, поджигательские сочинения, клевета на закон, раздоры в семьях, оскорбления властей, отказ допустить к таинствам покупателей церковных имуществ, союзы неприсягнувших с дворянами. Казалось, что за этим последует предложение о наказаниях, которые клерикалы вполне заслужили. Ничего подобного, Вейриэ отверг предложения о репрессивных законах как "тиранические" и предложил только одно - лишить неприсягнувших пенсий, а тем, кто подстрекал народ к неповиновению, угрожал тюремным заключением сроком на один год. [88, с.105]

Обсуждение законопроекта продолжалось много недель. Правые старались защитить неприсягнувшую церковь, но их сопротивление слабело по мере того, как поступали новые сообщения о волнениях. Когда пришли известия о религиозных беспорядках в Кальвадосе, Камбон внес предложение, с которым до того выступил Марат, - созвать Верховный национальный суд для наказания непокорных священников. Депутат Гаде счел эту меру недостаточной, а Инар потребовал, чтобы главные зачинщики "взошли на эшафот". Только под воздействием революционных масс удалось прекратить прения.29 ноября 1791 г. депутат Ламарк предупредил Собрание: "Народ обвиняет нас в медлительности и в безразличном отношении к этому важному вопросу". [66, с.131] Тогда, наконец, вопреки протестам крупной буржуазии проект стал законом. Хотя умеренным удалось смягчить предложенные меры наказания, этот декрет был первым государственным репрессивным актом против неприсягнувших.

Декрет 29 ноября 1791 г. отличался все же известной двойственностью. С одной стороны, в нем нашли свое выражение взгляды демократии на способы борьбы с клерикальной контрреволюцией, и в этом отношении он усиливал позиции народных обществ, клубов. С другой стороны, опасаясь, что решительная борьба развяжет революционную стихию, декрет устанавливал подчеркнуто мягкие меры наказания, а главное, давал возможность мятежникам обыкновенной гражданской присягой оградить себя от всяких преследований. В целом этот декрет был мерой, необходимой для общественного спасения, но мерой явно компромиссного характера.

Демократические газеты вроде "Революционного Парижа" считали, что декрет выгоден неприсягнувшим, так как гражданская присяга гарантировала им безопасность и давала возможность безнаказанно устраивать заговоры. [94, с.405]

Так как декрет был принят вопреки правым буржуазным депутатам. Только королевское вето могло приостановить его проведение в жизнь. И вот группа видных деятелей крупной буржуазии, членов директории парижского департамента, в том числе Талейран, Ларошфуко и другие, 5 декабря обратились к Людовику XVI с просьбой наложить вето на декрет 29 ноября под предлогом, что он нарушает "свободу религиозных мнений". Авторы письма, обойдя молчанием преступления церковников, представляли дело так, будто декрет имеет целью преследовать духовенство за нежелание признать новую, организацию церкви. Людовик XVI, ободренный поддержкой влиятельных представителей буржуазии, отказался одобрить и декреты против эмигрантов и закон против неприсягнувших.

Известие о выходке буржуазных монархистов вызвало в Париже настоящую бурю протеста. Якобинский клуб в обращении к своим филиалам, написанном Робеспьером, подчеркивал, что монархисты пытаются подорвать власть законодательного корпуса, усиливая в то же время исполнительную власть короля. В обращении выражалось опасение, не является ли это выступление сигналом к объединению под знаменем "священников-бунтовщиков" всех контрреволюционеров. Газета "Революционный Париж" расценила это выступление как попытку "поднять все департаменты против Парижа" и призывала народ выразить свое отношение к событиям. [110, с.56]

Авторы письма к королю и не подозревали, до какой степени их шаг скомпрометировал крупную буржуазию, ставшую союзницей монарха и неприсягнувшей церкви. Законодательное собрание буквально осаждалось делегациями от секций. Один оратор говорил: "Граждане Сен-Антуанского предместья заявляют вам, что для поддержания конституции и наших декретов. у них имеются руки, пушки, пики и то мужество, которое помогло разрушить Бастилию". Делегация во главе с Камиллом Демуленом требовала "сурово наказать заговорщиков" и не считаться с королевским вето. Граждане секции Оратуар настаивали на том, чтобы члены парижской директории предстали "перед судом нации". [64, с.58]

В итоге добрая половина департаментов не посчиталась с королевской санкцией и приступила к осуществлению мер, предусмотренных декретом 29 ноября. Неприсягнувших высылали из департаментов, лишали их государственных пенсий и жалования, готовились, даже высылать из Франции. Это происходило в районах, в которых контрреволюционная агитация священников была всего сильнее, - в Верхнем Рейне, Финистере, Мен и других. Во многих местах неприсягнувших интернировали в главном городе департамента. Однако в десятках департаментов оставался в силе декрет 7 мая о свободе культов. К ним относились департаменты Ньевра, Сона и Луара и др.

В результате я пришла к выводу, что все первые декреты Учредительного собрания были приняты из экономических соображений, что бы сократить расходы государства, а так же для свержения "строго порядка", уничтожения феодализма, ликвидации привилегированных сословий. Но ни в одном из них не было сказано ничего, что могло бы оскорбить католический культ, либо умалить значение религии. Напротив ей всегда отводилось почетное место, крупная буржуазия и либеральное дворянство стремились подчинить себе католическую церковь, сделать ее своей союзницей. Лишь после того, как часть духовенства выступила в качестве решительного врага нового устройства государства, крупной буржуазии ничего не оставалось делать, как начать борьбу с неприсягнувшими. Но и здесь правительственные круги старались найти компромисс и не принимать решительных мер. И только в наиболее революционных кругах начинает звучать резкая критика в адрес духовенства.