Религиозный вопрос в период правления жиронды (10 августа 1792 - 2 июня 1793 гг.)

 

После того как партия фельянов встала на контрреволюционные позиции ей на смену пришла новая революционная торгово-промышленная буржуазия.

С первых дней работы Законодательного собрания жирондистские ораторы, так же как фельяны, правда, из других соображений, предлагали "отделить от государства то, что касается религии". Но главный их довод состоял в том, что церковь сама хочет, чтобы ее преследовали, что это, мол, даст ей новых "мучеников". То есть они стремились отделить церковь от государства для того, чтобы лишить ее орудия своей защиты.

Но я хотела бы отметить, что, на мой взгляд, жирондисты, несмотря на свои громкие речи, все-таки являлись представителями класса буржуазии и в своих убеждениях по отношению к религии ничем не отличались от предшественников. Свои реформаторские способности они проявляли до тех пор, пока не встали у власти. И то под давлением народных масс.

Когда церковь усилила свою враждебную деятельность, и ей удалось поднять гражданскую войну, жирондисты просто не могли бездействовать. Они побаивались народа, плюс ко всему торгово-промышленные круги нуждались в его поддержке для того, чтобы столкнуть фельянов с правительственных постов и занять их места. Отвернуться от масс было опасно, это могло моментально вызвать подозрения, ведь с каждым днем росло народное антиклерикальное движение, а тут еще приближалась война. [73, с. 234]

В этот момент и некоторые лидеры Жиронды выступили с резкими нападками на церковников. Не следует забывать, что жирондисты были воспитаны на антиклерикальной и антирелигиозной литературе XVIII в., что само торжество буржуазных интересов в революции выдвигало на первый план задачу обуздания мятежников. В данное время Жиронда шла в ногу с революцией и даже возглавляла ее.

Оратор Жиронды Инар произнес в эти дни несколько антиклерикальных речей. 30 октября 1791 г. он доказывал, что обычные законы недостаточны для неприсягнувших, так как их сан "предоставляет им более мощные средства, чтобы совращать и вводить в заблуждение людей".6 ноября он заявил в Законодательном собрании, что "безнаказанность всегда служит источником величайших преступлений; теперь же она составляет единственную причину тех беспорядков, в которые ввергнуто королевство. Настала пора, чтобы гордость алтаря преклонилась перед народным суверенитетом". [94, с.443] Однако фельяны по-прежнему считали, что к священникам следует проявлять терпимость. Тогда снова выступил видный жирондист Инар с нашумевшей речью.

Священники, заявил он, в состоянии "причинить зло во сто раз большее, чем все остальные враги вместе взятые", во все времена они являлись "бичом общества и убийцами человеческого рода. Всякие средства, которые клонятся к примирению, теперь бесполезны. Наша снисходительность лишь усилила дерзость наших врагов. Необходимо, наконец,. принять строгие меры". В это время он был искренен в своем гневе против клерикалов - ведь церковь старалась восстановить дореволюционный режим, отнять у буржуазии ее завоевания. "Я смотрю, - восклицал он, - на священников, возмутителей общественного порядка, как на зачумленных, которых следует отправить в испанские и итальянские лазареты". В заключение Инар предложил изгнать из страны неприсягнувших, которые будут незаконно отправлять культ или, дав присягу, нарушать, общественный порядок; учредить суд присяжных для разбора дел духовенства; установить высшую меру наказания для виновных - смертную казнь. [94, с.449]

С конца марта 1792 г. правительство возглавили жирондисты. Как и можно было предполагать, жирондисты, едва лишь добрались до руководства министерством, очень быстро "остепенились", их революционный пыл стал остывать. Сейчас вместо грозных антиклерикальных речей Инара министр внутренних дел жирондист Ролан в циркуляре судебным органам от 5 апреля заговорил другим тоном. Признав, что церковники нарушают порядок в королевстве, Ролан неожиданно стал доказывать, что король глубоко огорчен этим, и что его истинным намерением является "наказать примерным образом преступных виновников религиозных беспорядков". Жирондистский министр не постеснялся выгородить Людовика XVI лживыми уверениями в том, что король, наложив вето на закон 29 ноября, якобы вовсе не стремился поощрять мятежников, а имел лишь в виду доказать Европе, что он "абсолютно свободен". Что касается существа дела, то министр призывал судей не забывать о Декларации прав, которая провозгласила религиозную свободу. "Не трогайте спокойных и безопасных заблуждений; пусть совесть пользуется полнейшей свободой". Наказанию должны подлежать лишь те священники, которые нарушают законы. При этом необходимо соблюдать "полное равенство всех преступников, вне зависимости от их личности или культа". В препроводительном письме Ролан сетовал на то, что в некоторых местностях священникам не выплачивают жалования, и предложил "прекратить это самовольство". [74, с.54]

Таким образом, жирондисты по существу заняли ту же позицию, которую осенью 1791 г. отстаивали фельяны. Когда в Финистере в соответствии с декретом 29 ноября в брестском замке заключили священников, "подозреваемых в возмущении", министр внутренних дел предписал немедленно их освободить. Любопытный случай произошел в департаменте Дубе. Директория департамента не разрешила верующим коммуны Обонн отправлять культ в частной часовне. Тогда те подали жалобу министру внутренних дел, в то время еще представителю фельянов. Он отменил распоряжение департамента. Однако департаментские власти упорствовали, и новый министр жирондист Ролан 24 марта объявил выговор директории, потребовав неукоснительного соблюдения закона о свободе культов. [110, с.82] А ведь еще в ноябре 1791 г. жирондисты добивались отмены этого закона!

О примиренческих позициях жирондистов свидетельствует их поведение во время войны, когда в народе заговорили об измене неприсягнувших священников. В результате в адрес Законодательного собрания поступали бесчисленные, петиции. "Мы требуем принятия более строгих мер, - писали патриоты Вандеи. - Родина не может больше терпеть на своей груди эти кровожадные чудовища". "Сделайте так, чтобы они (неприсягнувшие священники) не могли нам вредить", - просил муниципалитет Сен-Клу. Граждане города Мюрат настаивали "принять меры, чтобы сберечь нашу кровь". [73, с.245]

Крайне левые депутаты в Собрании требовали решительных мер. Мерлен заявил, что самым разумным было бы "посадить всех священников бунтовщиков на корабли и отправить в Америку". Даже жирондист Верньо согласился с тем, что высылка - мера необходимая, что нация обязана "выбросить из своего чрева тех, кто в нем остается лишь затем, чтобы его раздирать".

Могли ли жирондисты не считаться с волей нации? Им не оставалось ничего другого, как признать, что политика терпимости и умеренности более недопустима. В таком духе высказался 23 апреля 1792 г. Ролан. Он говорил о внутренних волнениях в стране, которые являются "последними судорогами фанатизма и аристократии" и опасны потому, что ими "не замедлят воспользоваться наши внешние враги". Получалось, что Ролан как бы осуждал свою прежнюю позицию и просил Собрание принять законодательные меры, "способные уничтожить в зародыше все внутренние распри, которые нас разлепляют, и положить конец раздорам, которые порождены фанатизмом". [84, с.23]

мая депутат Франсэ выступил с новым законопроектом. "Если даже предположить, - сказал он, - что духовенство имеет влияние только на 1 /25 часть населения, включая женщин, детей и слабоумных, все же получится миллион человек, составляющих ядро постоянного источника беспорядков. Следовательно, речь идет о том, чтобы либо разрушить это ядро, либо будет разрушена конституция".

Но и здесь они ограничивались полумерами, практические предложения Франсэ не отличались необходимой твердостью. Он предложил, чтобы по требованию 12 "активных граждан", то есть собственников, неприсягнувшие были интернированы в главном городе департамента. Те же, кто не пожелает подчиниться либо замешан в каких-либо кознях, будут судимы на основании уголовного кодекса.

Марат в своей газете "Друг народа" доказывал, что предлагаемые меры совершенно недостаточны для предотвращения кровопролития внутри страны в тот момент, когда страна подвергается нападению извне. [41, с.42]

В Законодательном собрании со стороны левых сил все громче стали звучать речи, что неприсягнувшие должны быть объявлены вне закона. Даже жирондистские депутаты, вроде Верньо, склонялись, к высылке и торопили Собрание с принятием закона. 9 мая Ролан зачитал петицию 150 добровольцев-патриотов из Тулузы. Прежде чем отправиться на фронт, они обратились с просьбой принять срочные меры против неприсягнувших.

Наконец, 27 мая 1792 г. Законодательное собрание приняло декрет против неприсяжных священников. Декрет был передан Людовику XVI на утверждение вместе с декретом о создании под Парижем лагеря, в котором находилось бы 20 тысяч патриотов для защиты столицы.

Однако этот декрет просуществовал недолго. После восстания 10 августа он потерял силу, так как в нем предусматривалась высылка мятежников по требованию 20 "активных" граждан, а восстание отменило деление граждан на "активных" и "пассивных".

Положение в стране по-прежнему оставалось неустойчивым: не было законодательства, которое подкрепило бы позиции демократии против церкви. На местах действовали самочинно. Так, в дистрикте Туркуэн, неподалеку от Лилля, власти препроводили монахинь до границы и предложили им больше не появляться на территории Франции. [75, с.215] Тогда же по инициативе якобинцев снова был поднят вопрос о неприсягнувших. 23 августа депутат Делакруа заявил: "Займемся финансами, займемся армией, но, прежде всего, давайте изгоним священников".

В этот день на обсуждение Законодательного собрания было выдвинуто предложение о высылке из королевства в течение 15 дней всех неприсягнувших и отрекшихся от присяги. Это предложение горячо обсуждалось. Якобинские депутаты считали необходимым выслать всех неприсягнувших и отрекшихся во французскую колонию Гвиану, опасаясь, что те вступят в армию эмигрантов. Жирондисты же объявили поголовную высылку, актом "несправедливым и варварским" и настаивали, чтобы закон наказывал лишь тех, "кто нарушил, общественный порядок". [72, с.34] Таким образом, жирондисты противились изданию специального закона против неприсягнувших.

Но прения продолжались недолго: обстановка в стране была суровой, да и сказывалось давление Коммуны. Законодательное собрание принуждено было признать вопрос срочным, и 26 августа был принят третий по счету декрет о репрессиях против неприсягнувших¹⁷.

Таким образом, только спустя два года после закона о присяге был принят декрет, объявивший неприсяжную церковь незаконной, а неприсягнувших священников - врагами государства и общественного порядка. Это было сделано только тогда, когда стало очевидным, что союз с духовенством невозможен.

Поскольку под давлением снизу Законодательное собрание принуждено было стать на путь репрессий, естественно, должны были ослабевать, а в некоторой мере даже обрываться былые связи государства и церкви. Но во многом это было вызвано уже сложившейся ситуацией, актуальной проблемой дня, которую необходимо было решать немедленно. В Законодательном собрании этот вопрос возник в связи с тем, что духовенство церкви Сен-Жермен л'Оксерруа пригласило депутатов официально присутствовать на церемонии праздника "тела господня". Но Собрание отказалось принять приглашение. Оно лишь объявило день праздника свободным от заседаний, так что депутаты по желанию, но только как частные граждане, а не как официальные представители парламента могли участвовать в церемонии. Июньское постановление и было началом своеобразного этапа во взаимоотношениях церкви и государства, которое мало-помалу становилось светским.

Направляя это постановление в парижские секции, прокурор Коммуны Манюэль писал, что недалек тот час, когда каждая религиозная секта не будет выходить за пределы своих храмов.

Однако и в это время Жиронда стремилась защитить католическую церковь. 3 июня на заседании якобинского клуба Делакруа, говоря о средствах, необходимых для обороны государства указал на церковные колокола. "Я предлагаю, - сказал он, - отправить на государственный монетный двор колокола, которые лишь нарушают наш покой, а также статуи все еще угрожающих нам деспотов. Уничтожьте эти символы рабства и поклонения, служащие лишь для поддержания суеверия и невежества, и замените их изображениями людей. чьи образы способны пробудить в народе священный энтузиазм к делу свободы. Пусть наши граждане воспитываются на их бессмертных творениях, вместо того чтобы этим занимались люди, преисполненные предрассудками, без которых вполне можно обойтись". [74, с. 55]

Для жирондистов подобное обоснование не было приемлемым, для фельянов - подавно, и предложение Делакруа никто не поддержал. Но 14 августа, в связи с острой нуждой в вооружении, он повторил свое предложение, однако уже без каких-либо выпадов против церкви, и оно было подтверждено декретом Законодательного собрания. Показательно, что Парижская Коммуна уже 17 августа реализовала декрет. Тогда, желая вырвать у Коммуны инициативу, 10 сентября Собрание постановило изъять из церквей все ценности, за исключением священных сосудов, употребляемых для обрядов. Но мотивировка декрета не содержала и намека на оскорбление культа. Здесь только подчеркивалось, что драгоценности не нужны и даже противоречат простоте, которой должен отличаться культ, а так как отечество находится в опасности, то следует удовлетворить военные нужды всеми доступными способами.

августа был принят декрет о закрытии всех монашеских конгрегации. Но и сейчас речь шла вовсе не о том, чтобы умалить значение религии в жизни общества. К этому буржуазию вынуждали обстоятельства военного времени и необходимость оградить революцию от опасности. А монастыри были весьма подозрительны. Еще в феврале 1792 г. докладчик по народному просвещению в Законодательном собрании указывал, что школы, находящиеся в ведении церкви, превратились в очаги антигосударственной пропаганды и пребывают в очень плохом состоянии. Депутаты также подчеркивали, какую опасность для общества таят в себе конгрегации, которые "сеют в умах детей дух фанатизма и аристократизма". Руководствуясь этими соображениями и "принимая во внимание, что свободное государство не должно терпеть в своей среде какие бы то ни было объединения, не исключая и те, которые были заняты народным образованием и принесли большую пользу отечеству", Собрание постановило закрыть все религиозные конгрегации и в соответствии с этим запретить ношение церковного одеяния вне службы для всего духовенства. [68, т.2, с. 197]

В этот же день был принят декрет Законодательного собрания об отделении школы от церкви. Этот акт заметно ослабил связи церкви с государством и освобождал дело народного образования от опеки духовенства.

сентября 1792 г. Законодательное собрание приняло декрет о передаче актов гражданского состояния в руки муниципалитетов.

Но эти акты были вызваны конкретными условиями - расколом в церкви и сопротивлением революции со стороны неприсягнувшего духовенства. Дело в том, что по действующим законам государство признавало только "конституционных" священников, то есть тех, кто давал присягу. Но известная часть населения не пожелала пользоваться услугами "самозванцев", и неприсягнувшие священники в значительной части Франции продолжали по-прежнему выполнять свои функции. Таким образом, создалась невероятная путаница в записях гражданский актов, не говоря уже о том, что в ряде мест должности священников были вакантны и населению негде было получить нужные документы и справки. Бывало и так, что новорожденного крестили у неприсягнувшего, а свидетельство о рождении получали у "конституционного" кюре. Уже в 1791 г. нередко местные власти вынуждены были сами регистрировать гражданские акты.

Существовало, однако, еще одно соображение в пользу передачи этих актов государству. До революции католическая церковь была господствующей, только ей принадлежало право гражданский регистрации и к ее услугам вынуждены были обращаться все, в том числе и некатолики. Надо было избавить последних от обращений по гражданским вопросам к католической церкви. Как мы видим, сама обстановка диктовала необходимость регулирования одного из важных элементов гражданской жизни. Законодательное собрание пошло на этот шаг потому, что не было иного выхода, и лишь после того, как оно убедилось в окончательном крахе попыток сделать церковь своей союзницей.

Что касается законопроекта о разводе, то он не встретил возражений в Собрании, поскольку это "право гражданина" вытекало из "личной свободы, которая была бы уничтожена существованием нерасторжимых соглашений", и поскольку брак являлся "простым гражданским договором". [77, с.24] Но, конечно, и этот декрет умалил авторитет церкви, так как отменял одно из ее вековых установлений, нарушение которых до сего времени считалось отступничеством.

Политику отделения церкви от государства проводил и Конвент. 27 сентября 1792 г. перед ним отчитывались комиссары, направленные в провинцию для ускорения набора добровольцев в армию. Один из них, Альбитт, заявил: "Меня удивляет, что священникам, как бывшим бенефициантам, продолжают давать шеститысячные пенсии. Не слишком ли это много. Мы требуем сокращения пенсий". [93, с.105] Альбитта поддержали, и Конвент постановил сократить пенсии до 1000 франков. Было бы нелепо ожидать от Конвента благосклонности к католическому духовенству, но и у него не было в мыслях ущемлять религию и оскорблять религиозные чувства населения.

Однако к весне 1793 г. жирондисты утрачивают свои реформаторские способности и открыто встают на сторону контрреволюции. В результате народного восстания 31 мая - 2 июня политическое господство жирондистской крупной торгово-промышленной буржуазии было свергнуто. Власть перешла в руки якобинского клуба. [63, с.134]

В целом, оценивая политику жирондистов, мы видим, она не принимала никаких действий против религии. И теперь христианство и католические догматы были ограждены от нападок. Борьба шла пока только с церковью как учреждением, поставившим себя на службу контрреволюции. Те законодательные акты, которые утвердили жирондисты, в основном были созданы под давлением общественности, но будь их воля, и если бы духовенство пошло навстречу новому правящему классу, на мой взгляд, они оставили бы все на своих местах. Правда, следует отметить, что и в их кругах появлялись люди, которые предлагали решительные меры, но фактически они не оказали влияния на политику. Придя к власти, жирондисты сразу же стали искать поддержки со стороны клерикалов, стремились к союзу с ними. Они понимали, что религия до сих пор имеет огромное значение для масс, даже тех, которые стоят на стороне революции. Союз с духовенством, а значит и с религией, им был необходим для легитимизации нового строя не только новыми властями, но и благословлением всевышних сил. И лишь когда стало окончательно понятно, что союз невозможен, они предприняли некоторые решительные меры в области отделения церкви от государства.

Рассматривая церковные реформы, нельзя обойти стороной первое лицо государства - короля, так как пока еще он был главой государства и все декреты подлежали его санкции. Людовик XVI (1774-1792) в своих убеждениях так же не отличался последовательностью. С одной стороны он чтил традиции и основополагающие принципы французской монархии. После коронации он совершил обряд исцеления 2,5 тысяч золотушных больных, собравшихся в Реймсе в надежде на помощь короля-чудотворца, ежедневно бывал на мессе вместе со всей королевской семьей, регулярно исповедовался и причащался. В жизни он являл собой образец примиренного христианина и добропорядочного отца семейства. [77, с.220] С другой стороны, накануне революции король признавал необходимость проведения реформ и считался с общественным мнением. Его царствование началось со слова "реформы". Благочестивый король желал покончить с распущенностью, царившей при дворе его деда. Король хотел привести в порядок расстроенные финансы и ликвидировать государственный долг. Это противоречивое желание править по-новому, но, соблюдая традиции, отразилось на всем поведении Людовика XVI как государственного деятеля. Он назначал на должности министров-реформаторов (Тюрго, Неккера, Калона), которые предлагали упразднить налоговые привилегии дворянства и духовенства, ввести веротерпимость в стране. При Людовике XVI вообще прекратились преследования на религиозной почве, а в 1787 г. согласно королевскому указу протестанты, наконец, обрели гражданский статус. [97, с.69] Но, к сожалению, реформам противостояла крепкая оппозиция королевского двора и привилегированных сословий, которые добились смещения министров-реформаторов. И как только они уходили, король бездействовал. А когда началась революция в поведении Людовика XVI, как никогда ранее проявилась вера в то, что он помазанник Божий и его власть основана на божественном праве. Связь между монархией и католической церковью стала еще более тесной, так как король не мог допустить, чтобы буржуазия и свободная мысль одолели дворянство и церковь. Это значило бы и для самого французского короля лишение окружавшего его ореола святости, земного и небесного. К тому же представители католической церкви были главной опорой и защитой короля. И, естественно, отношение его к церковным реформам было враждебным. Но в Париже, центре революции, народные массы проявляли революционную активность, и открыто сопротивляться реформам было невозможно. В результате король, под давлением общественности, санкционировал декреты 2 ноября 1789 г. и 13 февраля 1790 г.

Иначе обстояло дело с гражданским устройством клира, поскольку с принятием этого законопроекта могли серьезно ослабеть позиции всей аристократии, реформу следовало сорвать. 28 июля 1790 г. Людовик XVI известил Учредительное собрание, что он поручил послу в Риме кардиналу Берни испросить согласие папы на декреты 12-24 июля. Когда, после месячной затяжки, король вынужден был, не дождавшись ответа папы, 24 августа дать требуемую Учредительным собранием санкцию, то епископат твердо знал, что она не выражает точки зрения монарха, который изображался как "пленник" нации. [109, с.79]

Не из легких было так же положение короля, когда 27 ноября принимался закон против неприсяжных священников: предстояло одобрить декрет, предусматривавший репрессии против верного ему духовенства, одной из главных сил сопротивления. Впрочем, Людовик XVI не решился наложить вето, он вновь попросил двухнедельную отсрочку для завершения переговоров с Пием VI. Только 26 декабря, когда на него стало оказывать давление само Учредительное собрание король подписал декрет о присяге, лицемерно добавив, что он это делает "откровенно и чистосердечно, как подобает его характеру". [52, с.116]

Впервые Людовик XVI показал свое истинное отношение к реформам церкви и выступил против декретов, касающихся неприсягнувших после того, как ему оказали влиятельную поддержку представители буржуазии.

Таким образом, на мой взгляд, религия для короля была таким же политическим орудием, как и для духовенства, фельянов, жирондистов. Естественно, его взгляды не были атеистическими, но он поддерживал католицизм еще и потому, что это была его железная опора и поддержка. Но в то же время я хотела бы сделать смелое предположение, что если бы клерикалы вдруг выступили против короля, он обрушил бы на нее свой беспощадный гнев и дискредитировал в глазах общественности.