V. Жизнь как созидание. Техника и желания.

В предложенной формулировке человеческая жизнь, су­ществование и формально, и по смыслу - нелегкая задача. Для всего остального мира собственное бытие не составляет проблемы, означая действительность, реализацию сущно­сти. К примеру, «бытие быка» очевидно и проверяемо. Бык существует только как бык. Наоборот, существование человека далеко не подразумевает его безусловного суще­ствования как того, кто он есть, а означает лишь некую возможность, рвение, необходимое для достижения постав­ленной задачи. Скажите, кто из вас действительно есть тот, кем он, по его мнению, должен, желал бы, стремился бы быть? В отличие от всего остального человек, сущест­вуя, обречен сам создать собственное существование, решить практическую задачу - реализовать программу, которая изначально составляет его суть. Наша жизнь, та­ким образом, - подлинная проблема, неотложная забота. Жизнь каждого не есть нечто данное, уготованное раз и навсегда. Жизнь - то, что мы сами должны для себя со­здать. Жизнь доставляет много забот и дел, вернее, она и есть забота и неотложное дело, которое должен выполнить каждый; стало быть - подчеркну еще раз, - это не вещь, а нечто активное, причем в смысле, выходящем за рамки привычного словоупотребления. Когда речь идет о любых других существах, считается, что они существуют в дейст­вии. Здесь же имеется теснейшая зависимость самого бы­тия от действия. Человек обречен созидать, творить самого себя. И это не так уж странно, как может показаться на первый взгляд, ибо в слове «творение» со всей очевидностью подчеркивается, что человек - это прежде всего творец, техник. Жить - значит в первую очередь прилагать макси­мальные усилия, чтобы возникло то, чего еще нет, чтобы возник сам человек. И он же стремится к этой цели, используя все, что есть. Итак, человеческая жизнь есть производство. Этим я хочу сказать, что жизнь - это вовсе не то, чем она представлялась на протяжении многих веков, то есть она не созерцание, не мысль и не теория. Жить значит производить, творить, и лишь по­стольку, поскольку последние действия невыполнимы без тео­рии, созерцания; жизнь также есть мысль, теория и наука. Жить - значит изыскивать средства для осуществления себя как программы. Мир и обстоятельства даны человеку прежде всего как сырье и механизм. И так как человек, чтобы существо­вать, должен быть в мире, а последний сам по себе не вершит человеческое бытие и даже, наоборот, чинит тому всяческие препятствия, то человек-техник пытается обнаружить в мире скрытое устройство, потребное для его целей. История челове­ческой мысли -это цепь наблюдений, произведенных с целью выявить механизм, скрытый в материи мира. Вот почему техни­ческое изобретение - это открытие. И как мы еще убедимся, техника в собственном смысле слова, иначе говоря, полнота и зрелость техники, совершенно не случайно возникла в 1600-х годах, а именно когда в теоретическом осмыслении мира чело­век стал рассматривать его как механизм. Современная техника связана с именами Галилея, Декарта, Гюйгенса - словом, с соз­дателями механистической интерпретации Вселенной. До той поры считалось, что телесный мир был немеханическим, основ­ными слагаемыми бытия которого выступали силы духовные, неуправляемые и неукротимые. Наоборот, мир как чистый ме­ханизм - это всего-навсего машина машин.

Таким образом, глубоко ошибочно полагать, что человек - это простое животное, по случайности обладающее техническим даром; или же, по-другому, нельзя считать, что, если мы наде­лим животное волшебным техническим даром, в результате обя­зательно получим человека. Истинно как раз обратное: именно потому, что человек решает полностью противоположную жи­вотным задачу, именно потому, что человеческая задача имеет сверхъестественные характеристики, он и не может, подобно животному, направить всю свою энергию на удовлетворение элементарных потребностей. Человек должен сберегать усилия, чтобы посвятить их избыток осуществлению невероятного предприятия - реализации своего бытия в мире.

Поэтому он сам начинается с развития техники. Те большие или меньшие бреши, которые человек пробивает в природе, - не что иное, как ячейки, куда он вмеща­ет собственное эксцентрическое бытие. Вот почему я на­стаивал и настаиваю: и смысл, и причина техники ле­жат за ее пределами, а именно в использовании человеком его избыточных, высвобожденных благодаря самой техни­ке сил. Такова миссия техники - освобождение челове­ка, дарующее ему возможность всецело быть самим со­бой.

Древние делили человеческую жизнь на две сферы. Одну из них они называли otium (досугом), который вовсе не предполагал отрицание дела, а, напротив, заботу о че­ловеческом; этому служили власть, организация, общество, науки, искусства. Другая же область жизни была исполне­на усилий, направленных на удовлетворение элементарных потребностей; она-то и создавала возможности для otium и поэтому называлась словом nec-otium, очень хорошо под­черкивавшим тот отрицательный смысл, который она име­ла для самого человека.

Чем жить во власти случая и тратить впустую силы, лучше подчинять последние плану, который только один и позволяет достичь успеха в борьбе с природой, извлечь максимальную пользу из господства над ней. Таково тех­ническое назначение человека по контрасту с беспечной деятельностью животного, например какой-нибудь птички Божьей,

Все виды человеческой деятельности, которые уже характеризовались как технические или еще только заслу­живают быть отнесенными к ним, являются всего-навсего спецификациями, конкретизациями общего условия само­сотворения, присущего жизни в целом.

И если бы наше существование изначально не пред­ставляло неизбежной потребности созидать из естествен­ного материала то сверхъестественное усилие, которое и есть человек, то никогда и в помине не было бы ни одного из видов техники. Это нечто абсолютное, этот чи­стый феномен мироздания - техника - рождается исклю­чительно из драматической, удивительной, метафизической комбинации, когда два разнородных начала - человек и мир - обречены соединиться так, что одно из них (че­ловек) получает возможность вместить свое сверхмировое бытие в другое, то есть в сам мир. Эта задача, почти инженерного плана, и есть человеческий удел.

И все же именно поэтому техника не первична в стро­гом смысле слова. Она, безусловно, делает все возможное, решая задачу, которая и есть жизнь, и, разумеется, так или иначе способствует осуществлению человеческой про­граммы. Но сама по себе, конечно, данной программы не создает. Я хочу сказать, что цель, которую преследует техника, ей же самой предзадана. Жизненная программа имеет дотехнический характер. Человек-техник или техни­ческий гений обязан изобретать простейшие и надежные способы удовлетворения потребностей. Но ведь и сами они, как мы убедились, также представляют собой изобретения, иначе, то, чем желает стать человек в каждую эпоху, в каждом народе и даже в каждом типе личности. Итак, существует элементарное дотехническое изобретение, изо­бретение по преимуществу изначальное - оригинальное человеческое желание.

И не надо меня уверять, будто нет ничего проще жела­ний. Вам доводилось встречать нувориша с печатью неиз­бывной тоски на лице? Уж у него-то, безусловно, есть все возможности добиться исполнения желаний, но вся беда в том, что нувориш их не ведает. Где-то в глубине души он твердо уверен: ему ничего не нужно; мало того, он вообще не способен сосредоточить свои помыслы на чем-то одном, сделать окончательный выбор из бесчисленных возможно­стей, которые предоставляет окружающий мир. Вот почему нувориш ищет себе посредника, который помог бы ему ра­зобраться в собственных устремлениях, и обретает его в модных пристрастиях других. Именно поэтому первое, что нувориш себе покупает, - это автомобиль, пианола и фо­нограф. Право желать за него он предоставляет другим. Ибо подобно тому, как есть нечто общее применительно к мышлению, а именно идея, к которой человек не приходит самостоятельно, но которую он только слепо и машинально повторяет за другими, есть также и нечто общее в желани­ях, своего рода фикция, простой жест.

Подобный феномен встречается на том уровне жела­ний, который относится к уже данному, наличному, ко всему, что мы обнаруживаем в своем окружении до любых желаний. Однако насколько трудно дается человеку стрем­ление истинно творческое, такое, которое постулирует несуществующее, предвосхищает еще нереальное. В конеч­ном счете, любые желания всегда соотносятся с тем типом человека, которым мы хотели бы стать. Он и есть наше исходное желание. И если кто-то не способен захотеть са­мого себя, поскольку у него нет ясного представления о том «себе», которого он хотел бы осуществить, то у такого индивида есть только псевдожелания, бледные отголоски каких-то поползновений, лишенные силы и подлинности.

Вполне возможно, главная болезнь нашего време­ни - кризис желаний; вот почему вся фантастическая мощь техники нам не впрок. Сегодня мы видим это отчет­ливо, но еще в 1922 году я предупреждал, например, о таком угрожающем факте: «Европа страдает истощением способности желать»^[2]. Подобное изнурение, ослабление жизненной программы повлечет за собой технический за­стой, поскольку сама техника уже не будет знать, кому или чему ей служить. Именно такова нынешняя реаль­ность, к которой мы пришли, и она только подтверждает предложенное здесь объяснение. Заметьте: наше богатство, то есть набор средств для жизни, которыми сейчас распола­гает человек, намного превышает что-либо имевшееся в его распоряжении до сих пор (созданные техникой силы экви­валентны 2500 миллионам рабов, иначе говоря, на каждого цивилизованного человека приходится двое слуг), в резуль­тате чего у всех нас даже сложилось вполне отчетливое представление об их великом преизбытке; и тем не менее нынешнее общее разочарование столь беспредельно, что современный человек не знает, кем быть; ему уже не хва­тает воображения сочинить сюжет своей жизни.

Ко все-таки почему? К сожалению, к теме нашего ис­следования это не относится. Ограничимся только одним вопросом: каков тот человек или каков вообще тип людей, которого можно считать специалистом в жизненной про­грамме? Может быть, это поэт, философ, основатель новой религии, политик, открыватель новых ценностей? Не будем спешить с ответом. Достаточно, что все они предшествуют человеку-технику, и это недвусмысленно указывает на по­рядковые различия между техником и указанными профес­сиями, которые всегда были и оспаривать которые лишний труд.

Вероятно, именно этим и объясняется удивительный факт анонимности техники - или по крайней мере того, что имена ее творцов никогда не пользовались столь гром­кой славой, как имена людей, подвизавшихся в вышеуказанных областях. Одно из величайших открытий последних шестидесяти лет - двигатель внутреннего сгорания. А те­перь скажите: кто из нас, не будучи по профессии техни­ком, сейчас помнит список славных имен его творцов?

Отсюда же и крайне низкая вероятность «технократии». Человек-техник, по определению, не может управлять, быть высшей инстанцией. Роль техника замечательна, до­стойна глубокого уважения, но, увы, неизбежно второсте­пенна.

Подведем некоторые итоги.

Преобразование» природы, или техника, как и любое изменение, мутация, - это движение между двумя преде­лами: a quo и ad quern. Пределом a quo является природа, такая, как она есть в наличии. А пределом ad quern высту­пает жизненная программа человека. Но что означает пол­ное выполнение данной программы? Вне всяких сомнений, «благосостояние», «счастье». Итог наших предыдущих рассуждений.

 

Наверх