X. Техника как ремесло. Техника человека-техника

Перейдем ко второй стадии технической эволю­ции - ремесленной технике. Это техника Древней Греции, доимператорского Рима и Средневековья. Вот беглый пере­чень некоторых ее признаков.

1. Набор технических актов необыкновенно расширил­ся. Однако - и это очень важно - он еще не настолько богат, чтобы в случае внезапного исчезновения, кризиса или застоя основных технических видов жизнь общества оказалась бы под угрозой. Да и различие между жизнью, которую ведет человек на данной стадии благодаря имею­щейся у него технике, и жизнью, которую он вел бы без нее, далеко не столь радикально, чтобы в случае краха всех технических типов он бы уже не смог вернуться к первобытному или практически первобытному строю. Само соотношение между техническим и нетехническим далеко не позволяет считать именно технику основным условием поддержания жизни. Нет, как таковое оно все еще сохра­няется за природным, по крайней мере - и это важно - так считает сам человек. Вот почему с началом техниче­ских кризисов люди еще не понимают, что последние угро­жают их жизни, и по этой причине не реагируют на эти кризисы энергично и своевременно.

С этой оговоркой, а также учитывая, что сложилась но­вая техническая ситуация в мире, мы обязаны отметить другой, прямо противоположный факт: стремительный рост технических актов. Их число настолько умножилось, что отныне не всякий на них способен. Стало необходимо, что­бы какие-то люди специально освоили эти действия, посвя­тив им жизнь. И это ремесленники. Данное обстоятельство подразумевает, что человек уже сознает технику как нечто особое, специальное. Так, наблюдая работу ремесленни­ка- сапожника, кузнеца, каменщика, шорника, - чело­век приходит к пониманию техники через труд тех масте­ров, которыми и выступают для него ремесленники. Он еще не подозревает о существовании техники как таковой, но уже знает: есть люди-техники, отлично владеющие своеобразным набором действий, которые при этом не являются общими и естественными для каждого. Столь актуальная по духу борьба Сократа с современниками на­чалась со смелой попытки убедить их, что техника - это не человек-техник, а некая абстрактная способность sui generis, которую ни в коем случае нельзя путать с тем или иным человеком. Для противников Сократа сапожное ре­месло, наоборот, было всего-навсего природным навыком, ловкостью, которой обладали известные люди, называемые сапожниками. Подобная ловкость рук могла быть более или менее развитой, а могла также претерпевать какие-ни­будь изменения, как бывает, к примеру, с природными данными: человеческим умением бегать, плавать и т. д. - или со свойством птицы летать, а быка бодаться - что еще нагляднее. Разумеется, люди уже понимают, что сапожничество не природное качество; иначе говоря, оно не свойство животных, а нечто, присущее исключительно человеку. Тем не менее считается, что это дар, которым кто-нибудь наделен раз и навсегда. Собственно человече­ское в подобном таланте - это сверхъестественное, а то, что в нем постоянно и ограниченно, относится к при­родным задаткам. Следовательно, техника содержится в человеческой природе как строго отмеренное богатство, которое вовсе не предполагает возможных и сколько-ни­будь существенных добавок. И подобно тому, как человек, живя, вписан в жесткую схему своих телесных движений, он же, помимо этого, жестко прикреплен к постоянной сис­теме искусств, ибо именно так и народы, и эпохи данной стадии технической эволюции называли разные техники. Да и само слово tеchne по-древнегречески означает «искус­ство».

2. Метод усвоения весьма мало способствует ясному по­ниманию техники как общей и не ограниченной в своем росте функции. На данной стадии (еще в большей степени, чем на первобытной, хотя, казалось, все должно было бы обстоять как раз наоборот) открытия не способствуют сколько-нибудь ясному и отчетливому пониманию техники как таковой. Так или иначе, все скудные изобретения пер­вобытной поры, имеющие, безусловно, фундаментальное значение, должны были неизбежно патетически возвы­шаться над повседневностью биологических навыков. Но ремесло исключает само понятие об открытии. Ремеслен­ник вынужден пройти долгую выучку - это эпоха масте­ров и подмастерьев, - и лишь тогда он сможет овладеть разными типами техник, разработанными задолго до него и имеющими за собой едва ли не бесконечную традицию. Ре­месленником правит норма, подразумевающая продолже­ние традиций. Вот почему ремесло целиком обращено к прошлому и замкнуто для всевозможных новшеств. Мастер следует сложившемуся обычаю. Бесспорно, какие-то изме­нения, исправления все же вносятся в силу непрерывного и потому почти незаметного развития, но они не носят ха­рактера радикальных нововведений, являясь вариациями в рамках одного стиля. И поскольку стили того или иного мастера передаются в виде школ, они всецело отвечают строгому характеру традиции.

3. Назову еще одну, главную причину, в силу которой идея техники не обособляется от идеи о человеке-исполни­теле. Дело в том, что изобретение достигло лишь уровня производства орудий, а не машин. А в этом вся суть. Уже здесь скажу (несколько опережая события и заглядывая в третью стадию), что первой машиной в собственном смыс­ле слова был ткацкий станок Роберта, построенный в 1825 году. Это была действительно первая машина, поскольку она уже могла действовать сама по себе и к тому же про­изводить новые предметы. Вот почему подобное устройство называлось self-actor, то есть «автомат». Техника переста­ет быть тем, чем она до сих пор была: манипуляцией, уп­равлением, орудием, - и превращается в изготовление sensu stricto. В ремесле орудие или инструмент - придаток человека, и последний, даже будучи ограничен в своих «естественных» актах, продолжает оставаться главным дей­ствующим лицом. В машине, наоборот, орудие выходит на первый план, а сам человек - просто ее придаток. Вот почему машина, работающая сама по себе, отдельно, под­водит к интуитивному пониманию, что техника - это обо­собленная от естественного человека функция, которая от него самого не зависит и вообще никак не принимает в расчет предельные человеческие способности. Известно заранее, на что человек способен с его неизменным набо­ром естественных, биологических действий. Его горизонт ограничен. А вот способности машины, которые может изо­бретать человек, в принципе безграничны.

4. И все же у ремесла есть еще один признак, который служит огромным препятствием для адекватного понима­ния техники и который наряду с уже перечисленным заслоняет собой технический факт в чистом виде. Дело в том, что любая техника содержит два момента: пер­вый - создание проекта деятельности, метода, приема или того, что древние греки называли словом mechane, а вто­рой - это реализация данного проекта. Так вот, техникой в собственном смысле слова является лишь первый момент, второй — это простая операция, труд. Словом, есть чело­век-техник и есть рабочий, и в единстве технической за­дачи они выполняют две совершенно разные функции. Ремесленник объединяет в себе неразрывно и техника, и рабочего. И разумеется, в нем больше всего проглядывает именно работа, манипуляция и в гораздо меньшей степе­ни - «техника» как таковая. Распад ремесленника на свои две составные части, радикальное отделение техника от рабочего и есть один из главных симптомов наступления третьей стадии.

Чуть выше мы уже перечислили некоторые ее призна­ки, а также дали ей название «техника человека-техника». На этой стадии человек получает достаточно четкое пред­ставление, что он наделен известной способностью, абсо­лютно отличной от тех жестких и неизменных задатков, которые составляют его природную, или зоологическую, сущность. Теперь он видит, что техника - это не случай (как то было на первобытной стадии), но также и не опре­деленный, ограниченный выполнением каких-то конкрет­ных действий (то есть ремесленных) тип человека. Мало того, техника - это отнюдь не тот или иной ее вид, из­вестный и потому постоянный. Техника - живой, неисся­каемый источник человеческой деятельности, которая в принципе не ведает пределов. Подобное новое понимание техники как таковой впервые ставит человека в коренным образом отличное - по сравнению со всеми предыдущими стадиями - положение и в какой-то степени даже противо­положное. Ибо до сих пор в представлении человека о соб­ственной жизни господствовало сознание того, чего он сделать не мог, на что он не был способен; словом, преоб­ладало сознание слабости, ограниченности. Но наше пред­ставление о нынешней технике - пусть каждый сейчас об этом хорошенько подумает - ставит нас в положение трагикомическое (то есть и комическое, и трагическое). Су­дите сами: любая, самая экстравагантная мысль рождает в нас какое-то странное, двойственное ощущение, поскольку никогда нельзя твердо знать, что подобная экстравагант­ность (к примеру, путешествие к звездам) абсолютно не­осуществима. В самом деле, у нас всегда есть сомнение, что едва лишь мы вынесем свой окончательный приговор, как нам принесут газету, где черным по белому будет написано, что некий снаряд, развивший скорость, позво­лившую преодолеть силу тяготения, доставил на Луну из­готовленный на Земле предмет. Другими словами, наш со­временник глубоко встревожен сознанием своей принципи­альной технической безграничности. Возможно, как раз этим и объясняется, что человек сегодня вообще не знает, кто он. Едва вообразив, что он способен быть всем, чело­век тут же перестал сознавать, кто он на самом деле. И хо­тя то, что я сейчас скажу, относится к следующей теме, мне все же хотелось бы обратить ваше внимание (ибо по моей забывчивости или из-за нехватки времени мы можем упустить это из виду) на следующее: сама техника, яв­ляясь человеку, с одной стороны, в качестве некой, в прин­ципе безграничной, способности, с другой - приводит к небывалому опустошению человеческой жизни, заставляя каждого жить исключительно верой в технику, и только в нее. Ведь быть техником, и только техником, - значит иметь возможность быть всем и, следовательно, ничем. Будучи безграничной в своих возможностях, техника представляет пустую, чистую форму (подобно самой фор­мальной логике) и, стало быть, не способна определить со­держание жизни. Вот почему наше время - как никогда техническое - оказалось на редкость бессодержательным и пустым.

 

Наверх