Родственные души сходятся в клинике для наркоманов

— Кто-нибудь слышал о снегопаде? Обещают, что к ночи выпадет около метра осад­ков!

Джеки Дэвис, руководительница группы под­ростков, которую посещал Нейт в реабилитаци­онном центре "Вырвись из плена", потирала

руки, будто мысль о том, что всех этих богатых изгоев хорошенько припорошит, была как-то свя-зана с тем, что они классно проведут время.

После того как Нейта повязали в парке, его отец и Сол Бернс, семейный адвокат, пришли в полицейский участок, чтобы забрать его. Отец Нейта, суровый седоволосый капитан военно-морского флота, ко всем непредвиденным ситу­ациям подходил жестко и рационально. Оплатив штраф в три тысячи долларов, он подписался под соглашением, согласно которому Нейт обя­зан был незамедлительно пройти курс реабили­тации — не менее десяти часов в неделю. Это оз­начало, что пять дней в неделю Нейт должен был ездить в Гринвич, штат Коннектикут, на индиви­дуальные консультации и групповую терапию.

— Просто представь, что это работа такая, — попытался успокоить его Сол Берне. — Работа после занятий.

Капитан Арчибалд ничего не говорил. И без слов было понятно, что Нейт разочаровал его. Хорошо хоть мать Нейта была в Монте-Карло, где навещала свою трижды разведенную сестру. Когда Нейт по телефону рассказал ей свою омер­зительную историю, она вскрикивала, плакала, выкурила пять сигарет подряд, а затем разбила бокал из-под шампанского. Она всегда все немно­го драматизировала. В конце концов, она была француженкой.

— Ну хорошо. Давайте начнем и пройдемся по кругу, — сказала им Джеки радостным голосом, словно это был их первый день в детском саду. — Назовите свои имена и объясните, как вы здесь оказались. Только не затягивайте, пожалуйста.

Она кивнула, указывая на Нейта, потому что он сидел рядом с ней. Ему-то и пришлось начинать.

От неловкости Нейт заерзал в кресле от Шар­ля Имэ. Вся мебель в этой шикарной реабилита­ционной клинике в Гринвиче была современной и сочеталась с минималистским бежево-белым дизайном помещений. Пол был вымощен итальянским мрамором кремового цвета, белоснеж­ные шторы закрывали окна во всю стену, а пер­сонал был одет в бежевую льняную униформу, специально смоделированную к девяностым го­дам дизайнером Гуннером Гассом, бывшим пациентом клиники, который нынче являлся членом попечительского совета.

— Ну ладно. Мое имя Натэниел Арчибалд, но все зовут меня Нейт, — пробормотал он, ударяя ботинком по ножкам стула, и откашлялся. — Меня взяли пару дней назад, когда я покупал травку в Центральном парке. Поэтому я здесь.

— Спасибо, Нейт, — прервала его Джеки. Она холодно улыбнулась и что-то записала в план­шет. — У нас здесь принято все называть своими именами. В вашем случае это — не травка, а мари­хуана. Если вы будете называть все по имени, вы сделаете шаг к тому, чтобы избавиться от зави­симости.

Она снова улыбнулась ему:

— Давайте-ка попробуем еще раз!

Нейт смущенно оглядел всех неудачников. Все­го их было семь: три парня и четыре девушки. Они потупили взор, видимо, волнуясь, ведь каж­дому из них придется говорить, и уже заранее испытывали жуткий дискомфорт. Так же себя сей­час ощущал и Нейт.

— Я Нейт, — механически повторил он. — По­лиция застукала меня в парке, когда я покупал марихуану. Поэтому я здесь.

Напротив него сидела девушка с темными во­лосами, достающими до талии, кровавого цвета губами и очень бледной, почти синей кожей, она смотрела на пего так, словно была обколотой Белоснежкой.

— Это уже лучше, — заключила Джеки. — Сле­дующий.

Она кивнула японке, которая сидела рядом с Нейтом.

— Меня зовут Ханна Кото. Две недели назад, перед тем как пойти в школу, я приняла экстази, а в классе на уроке тригонометрии я легла на пол, чтобы пощупать ковер.

Все, за исключением Джеки, засмеялись.

— Спасибо, Ханна. Это было неплохо. Следу­ющий.

Нейт забил на двух следующих выступающих, его прикалывало, как Белоснежка нервно тряс­ла ногой, словно не могла дождаться своего соб­ственного концерта. На ней были светло-голубые замшевые ботинки, которые выглядели совер­шенно новыми.

Наконец наступила ее очередь.

— Меня зовут Джорджина Спарк, для некото­рых я просто Джорджи. Кажется, я попала сюда, потому что не уважала своего папашу, пока он не отдал концы. Поэтому мне приходится ждать восемнадцати лет, чтобы начать жить так, как я хочу.

Все нервно засмеялись. Джеки недовольно зыркнула.

— Джорджина, вы можете назвать вещество, которое принимали?

— Кокаин, — ответила Джорджи, и прядь ее темных волос упала ей на лицо. — Я продала свою любимую лошадь, чтобы купить пятьдесят грам­мов. Об этом трезвонили все средства массовой информации, даже показывали по телевизору. «Нью-Йорк пост», четверг, февраль...

— Спасибо, — перебила ее Джеки. — Следую­щий, пожалуйста.

Все еще продолжая трясти ногой, Джорджи посмотрела сквозь волосы и встретила заинтри­гованный взгляд Нейта озорной улыбкой.

— Сука, — неслышно произнесла она, указывая на Джеки.

Нейт улыбнулся в ответ и слегка кивнул голо­вой. Сол Бернс советовал ему воспринимать ре­абилитацию как работу после школы. Что ж, те­перь у него было над чем поработать.

 

Серена носит свою любовь на футболке

В пятницу вечером Чак Басс сидел во втором ряду и ждал, когда же начнется показ Леза Беста.

— Вы ведь друзья с этой Сереной, я прав? — спросил его Сонни Уэбстер, худощавый парень с черными как смоль волосами, промелированными светло-коричневыми прядками. Сон­ни был сыном Вивьен Уэбстер, британского дизайнера нижнего белья, чьи мужские тру­сы, облегающие бедра, были сейчас на греб­не волны.

Сонни и Чак встретились накануне в баре и уже успели скорешиться. Неудивительно, что даже мокасины на неоново-зеленой резиновой подошве у них были одной фирмы «Тодз». От такой обуви веяло голубизной, и она вовсе не была рассчитана на то небывалое количество снега, которое согласно прогнозам должно выпасть се­годняшним вечером. Чак кивнул: — Она выйдет голой. Вот что я слышал. — Он погладил заявивший о себе живот. — Я больше не могу ждать, — равнодушно добавил он.

— Гляди, Чак разговаривает с этим, как его, ну, с голубым сынком Вивьен Уэбстер, — прошепта­ла Кати Фаркас Изабель Коутс. — Могу поклясть­ся, что Чака теперь интересуют мальчики.

Они с Изабель сидели в первом ряду, как и пла­нировали. Но вовсе не из-за оказанной ими доб­ровольной и никому не нужной услуги, а по той причине, что отец Изабель, очень известный ак­тер Артур Коутс посетовал на то, что его дочь потратила целое состояние на всю весенне-лет­нюю коллекцию Леза Беста, а потому вполне за­служивала права сидеть в первом ряду.

— Я думаю, может, он би, — прошептала Иза­бель. — На нем все еще тот перстень с розовой монограммой.

— Да уж, будто от него вовсе не отдает голу­бизной.

Огромный тент в Брайант-парке был букваль­но набит издателями журналов мод, фотографа­ми, актрисами и богемой. Из колонок «Боуз» вы­рывалась известная песня Блонди «Стеклянное сердце». Кристина Риччи сидела в первом ряду и по мобильному телефону спорила с личным пиарщиком, отстаивая свое решение пойти на шоу Леза Беста, а не Джедидаи Эйнджела, чей показ в то же самое время проходил непода­леку.

— Посмотри на него! Флоу из группы «45»! — взвизгнул Сонни. — Он просто божественен. А вон там Кристина Риччи. У моей матери куча зака­зов от нее.

Чак вертел головой, пытаясь заметить каких-нибудь знаменитостей и обратить на себя внима­ние окружающих. Вот в третьем ряду он заметил Блэр, ее отделяли от него десять мест. Он послал ей воздушный поцелуй, и она в ответ ему улыб­нулась.

— Почему мы здесь опять? — спросила, зевая, Блэр Аарона. Несмотря на то что все эти дни Се­рена ее ужасно раздражала, на показ она реши­ла прийти, чтобы посмотреть, не подойдет ли что из осенней коллекции Леза Беста ее новому имиджу. И теперь ей приходилось сидеть в этом спертом, переполненном помещении, слушать оглушительную музыку и вдыхать невыносимый запах всевозможных духов, хотя на самом деле ей было глубоко плевать и на тряпки, и на то, что Серена была звездой этого шоу. Это все, что нуж­но было Серене: доказать, что она пуп земли.

Блэр было не до тусовок с привлекательными моделями или с манерными модельерами: она ведь собиралась в Иель — святую святых высше­го образования, и очень скоро ее пригласит на сви­дание один элегантный мужчина. Казалось, что все увлечения молодыми парнями в прошлом. Шум и блеск Недели моды больше не были столь притягательными, когда ее звала за собой собствен­ная жизнь. Плюс их места были в третьем ряду, а это было самой большой неприятностью для нее, потому что на всех показах мод она сидела в первом или, по крайней мере, во втором ряду.

— Честно говоря, я вообще не знаю, что здесь делаю, — угрюмо ответил Аарон. Он расстегнул ярко-зеленую куртку для гольфа от Леза Беста, который подарила ему Серена, а потом снова за­стегнул ее. Куртка была сшита из плотного хлоп­чатобумажного полотна и при движении издава­ла шуршащий звук. Для него она была слишком крикливой, но он надел ее, потому что Серена настояла, что нельзя прийти на показ коллекции дизайнера и сидеть в третьем ряду, не надев на себя хоть что-нибудь из его вещей. Аарону нра­вилась прикольная атмосфера шоу. Это было по­хоже на рок-концерт. Но в том, что эта безумная толпа собралась, чтобы поглазеть на тряпки, было нечто ненормальное.

А на залитый огнями город все валил и валил снег. Блэр трудно было даже представить, каким сумасшествием обернется попытка найти такси сегодня ночью. Все пришедшие на показ были одеты совершенно не по погоде и ужасно шуме­ли, считая, что именно они достойны следующе­го такси. Она стукнула своими черными кожаны­ми сандалиями от Леза Беста по впереди стояще­му стулу от Ники Хилтона и зевнула раз пятый подряд. Она все еще продолжала зевать, когда вдруг погасли огни и затихла музыка. Показ дол­жен был вот-вот начаться.

Темой новой осенней коллекции была «Крас­ная Шапочка». Сцена напоминала сказочный лес, стволы деревьев были сделаны из темно-ко­ричневого бархата, а их ветви покрыты блестя­щими изумрудными листьями из шелка. Трепетно заиграла флейта, и вдруг на сцену выпорхну­ла Серена, на которой была юбка в складку от школьной формы «Констанс Биллар», красные ботфорты и небольшая красная шерстяная на­кидка, завязанная вокруг шеи. Под накидкой на ней была футболка с надписью: «Я люблю Ааро­на», украшенная черной эмблемой во всю грудь. Ее светлые волосы были заплетены в косички, а на лице совсем не было макияжа, только губы в волнующе ярко-красной помаде. Серена легким шагом уверенно передвигалась по подиуму, ее клетчатая юбка в такт колыхалась, и, повернув­шись, она замерла перед камерами, будто делала это уже много лет подряд.

«Кто она такая? — сотни любопытных голосов зашептали вокруг. — А кто такой Аарон?»

Блэр закатила глаза: теперь, когда показ на­чался, он еще больше нагонял на нее тоску и раз­дражал.

— Кто такой Аарон? — писклявым голосом спросил Сонни Чака.

— Если б я только знал, блин, — ответил Чак.

— Это что, Аарон Соркин? Сценарист, что рабо­тает на телевидении? — удивленно спросила своего соседа разодетая в меха редактор журнала «Вог».

— Кем бы ни был этот парень, ему крупно по­везло, — сказал фотограф.

— Я слышала, что он бросил ее, и мне кажет­ся, что так она пытается снова завоевать его, — хихикнула Изабель.

— Ты пока не оборачивайся, но похоже, что он за нами в третьем ряду. Выглядит недовольным, — прошипела в ответ Кати. Обе девушки разом обернулись.

Серена послала Аарону воздушный поцелуй с подиума, но Аарон был так смущен ее футбол­кой, что ему поплохело, и он не заметил его. Он-то думал, что Серена будет нервничать в окруже­нии всех этих супермоделей. И считал, что ей по­надобится его моральная поддержка, но по всему видно, что это доставляет ей огромное удоволь­ствие. Ее, наверное, возбуждает, когда она слы­шит, как все шепчут ее имя. Но только не он. Ко­нечно, ему хотелось стать знаменитым, рок-звез­дой. Но прославиться только потому, что он тот парень, чье имя написано на футболке Серены? Нет, этого он не хотел. Он опустил руку в карман и достал полупустую пачку сигарет. Прежде чем он успел открыть ее, к нему на плечо опустилась рука охранника.

— Здесь не курят, сэр.

«Черт», — пробубнил вполголоса Аарон. Но он не МОГ просто встать и уйти, в то время как Сере­на была на подиуме. Он взглянул на сидящую ря­дом Блэр. Она кусала губы и держалась за живот, будто его свело.

Блэр хотела заткнуть свои уши в бриллиантах, чтобы не слышать, как все вокруг шепчут имя Се­рены. «Какие глаза! Какие ноги! Какие потрясаю­щие волосы!» От этого уже начинало тошнить, а то ли еще будет на банкете. Как только Серена дошла до конца подиума, над которым красова­лась надпись «Бабушкин домик», и скрылась, что­бы переодеться, Блэр встала, чтобы уйти.

— Я, наверно, пойду. Обещали, что снега, блин, наметет до фига, — заявила она Аарону.

— Правда? — Аарон вскочил и сказал: — Я по­могу тебе поймать такси.

В этот момент он не нужен был Серене. А на банкете ее, скорее всего, будет окружать толпа восторженных поклонников, поэтому он даже не сможет к ней протиснуться. Она бы не возража­ла, если бы он тихонько ушел.

В Брайант-парке ноги проваливались в снег уже по щиколотку. Статуи львов на ступенях биб­лиотеки казались огромнее и более зловещими оттого, что были укрыты белым одеялом.

— Может, я еще успею на поезд в Скаредейл, — сказал Аарон, подразумевая район Уэстчес-тер, где он жил с матерью до того, как про­шлой осенью решил переехать в новую семью отца. Он чиркнул зажигалкой «Зиппо» и при­курил.

— Мы с друзьями всегда собираемся на поле для гольфа в такой снегопад. Клевая погода.

— Прикольно, блин, — равнодушно ответила Блэр.

Крупные ледяные хлопья садились ей на рес­ницы, она щурилась, прятала руки в карманах сво­его черного кашемирового пальто от Леза Беста, пытаясь найти такси. «Блин, собачий холод».

— Может, поедешь со мной? — предложил Аарон, хотя в последнее время Блэр вела себя как настоящая стерва. Раз уж они были сводными братом и сестрой, то могли бы попытаться стать хотя бы друзьями.

— Спасибо, нет, — с недовольной гримасой ска­зала Блэр. — Я собираюсь позвонить мэну, с кото­рым недавно познакомилась. — Слово «мэн» зву­чало круче, чем «парень». — Интересно, захочет ли он встретиться со мной и выпить чего-ни­будь.

— Что за мужик? — заподозрив неладное, спро­сил Аарон. — Не тот ли это старик из Йеля, с ко­торым мы застукали тебя вчера?

Блэр стала топать, чтобы в совершенно не по погоде надетых туфлях от Леза Беста пальцы ее окончательно не замерзли. С какой стати Аарон позволяет себе такие речи? Какое вопиющее са­модовольство!

— Во-первых, я могу встречаться с кем захочу. Во-вторых, тебе-то какое дело? А в-третьих, даже если это и он, что из того?

Она подняла руку и нетерпеливо замахала ею. Было только девять. «Где же, блин, все эти долбаные такси?"

Аарон пожал плечами.

— Не знаю. Мне просто кажется, он похож на крутого банкира, который неплохо спонсирует Иельский университет, а ты, типа, флиртуешь с ним, потому что тебе очень хочется поступить. И если тебе интересно, знай: все это просто от­вратительно.

— Вообще-то я тебя не спрашивала, — оборва­ла его Блэр. — Но может, мне стоит послушать крутого парня, что поступил в Гарвард, не ударив при этом палец о палец, хотя все, что он делал, — сидел почти нагишом, пил пиво и прикидывался, что играет в клевой группе, которая на са­мом деле полный отстой, и еще говорит, что все знает.

Скрипнув тормозами, к остановке на углу 43-й улицы подъехало такси, и из него кто-то вылез. Блэр рванула к машине.

— Не суди, блин, о том, о чем ничего не зна­ешь! — прокричала она Аарону, прежде чем прыг­нуть в такси и захлопнуть дверцу.

Аарон дрожал от холода в своей тонкой хлоп­чатобумажной куртке и, съежившись, шел по 42-й улице по направлению к Центральному вокзалу. Было бы неплохо потусоваться с народом. Как его, блин, достали эти женщины!

Но мы-то того стоим, так ведь?

 

Лучше, чем голые

Дэн старался не пялиться на моде­лей, когда те появлялись на подиуме в шоу «Луч­ше, чем голые», на них были надеты лишь корич­невые вельветовые мини-юбки. Юбки были на­столько короткими, что он мог видеть даже их белые трусики с оборками, напоминавшие те ста­ромодные трусики для девочек из пятидесятых. Они так плотно облегали попки топ-моделей, что их ягодицы порой выскакивали из них. Вместо того чтобы сидеть в первом ряду, где Расти Клейн смогла найти ему место между Стивом Никсом и Ванессой Бикрофт, клевой драматической ак­трисой, Дэн стоял вдали от подиума в клубе на Харрисон-стрит и держал в руках блокнот, что­бы казаться похожим на литератора на случай, если вдруг Расти Клейн была неподалеку и втай­не за ним наблюдала.

Шоу проходило под странную немецкую на­родную музыку, а на подиуме была разбросана солома. Маленькие мальчики,, одетые в кожаные штаны, вели за собой блеющих белых коз, а рядом с ними вышагивали невообразимо высокие модели, чьи обнаженные груди покачивались.

«Скотство», — украдкой записал Дэн в своем блокноте. Козы загадили все вокруг, и он заме­тил, что в юбках моделей были сделаны разре­зы. На их щеках блестящей голубой подводкой были нарисованы слезы. «Погубленные молоч­ницы», — написал Дэн, пытаясь не ощущать свою инородность. Какого черта он делал здесь, на показе мод?

Над ним склонилась брюнетка, которой было слегка за двадцать, и попыталась прочитать то, что он писал.

— С кем ты? — спросила она. — «Нейлон? Тайм-аут?»

У нее была самая густая челка из тех, что Дэн когда-либо видел, а на глаза были надеты очки с за­остренной оправой и инкрустированными фаль­шивыми бриллиантами на золотой цепочке.

— Почему ты не сидишь с остальными журна­листами?

Дэн закрыл свой черный блокнот, прежде чем она успела что-либо прочитать.

— Я поэт, — сказал он значительно. — Меня пригласила Расти Клейн.

Похоже, женщину это не впечатлило.

— И что же вы опубликовали в последнее вре­мя? — недоверчиво спросила она.

Дэн сунул под мышку свой блокнот и погла­дил свои баки. Одна из коз отвязалась и спрыгну­ла с подиума. Четыре охранника побежали вслед за ней.

— Одно из моих стихотворений вышло в по­следнем номере «Нью-Иоркера». Оно называет­ся «Шлюхи».

— Не может быть! — вырвалось у той. Она по­ложила себе на колени бледно-лиловую кожаную сумку с лейблом «Лучше, чем голые» и извлек­ла из нее свой номер «Нью-Иоркера». Полистав немного, она нашла сорок вторую страницу.

— Ты не поверишь. Я прочитала это стихот­ворение по телефону всем своим подругам. Не­ужели это именно ты написал его?

Дэн не знал, что и сказать. Это была его пер­вая встреча со своей почитательницей, и он был смущен и взволнован одновременно.

— Я рад, что оно вам понравилось, — скромно ответил он.

— Понравилось? — повторила за ним женщи­на. —Да оно перевернуло всю мою жизнь! Вы мне его не подпишете? — попросила она его, положив журнал ему на колени.

Дэн пожал плечами и достал ручку. «Дэниел Хамфри», — написал он рядом со своим стихот­ворением, но его подпись выглядела чересчур просто, поэтому он нарисовал под ней малень­кую завитушку. Он подписался прямо на тексте рассказа Габриеля Гарсии Родеса, это показалось ему кощунством, но, по правде говоря, кому ка­кое дело, если он ставил свой первый автограф. Теперь он знаменит, он настоящий писатель.

— Я вам так, так благодарна, — сказала жен­щина, забирая свой журнал, и благочестиво до­бавила шепотом, указывая на блокнот: — А теперь продолжайте писать и извините, что я вас побес­покоила.

Немецкая народная музыка плавно перешла в оперу, а маленькие мальчики ушли, уводя за со­бой коз. На подиуме в черных шерстяных накид­ках и переливчато-синих замшевых ботфортах появлялись модели со страусиными перьями в волосах. Они были похожи на героев «Властели­на колец».

Резким движением Дэн принялся писать. «Добрые и злые волшебницы, — начертал он. — Охотятся на голодных волков. — Он погрыз конец ручки, а затем добавил: — Как хочется курить».

 

Б притворяется,

Как настоящая притворщица

Для того чтобы явиться на шоу «Куль­тура гуманности» от Джедидаи Эйнджела на Хай­вей, 1, в Челси, Ванесса нарушила традицию оде­ваться во все черное и позаимствовала у Руби красную блузку с глубоким вырезом и рукавом длиной в три четверти. Однажды она уже наде­вала ее и получила кучу комплиментов, возмож­но из-за того, что вырез открывал чувственную бледную ложбинку и край черного кружевного бюстгальтера. Ванесса приехала на показ уже после начала. Ее сестра настояла на том, чтобы Ванесса взяла такси, и, естественно, оно застря­ло в снегу у Юнион-сквер. Пока водитель по со­товому орал на кого-то из буксировочной компа­нии, а из колонок неслась музыка радиостанции «Лайт эф-эм», Ванесса вылезла из такси. В кон­це концов она дошла до клуба, входом которого служила огромная гаражная дверь. Уши ее окон­чательно замерзли, и она была похожа на снеж­ный ком с ногами. Шоу уже началось, и она не была уверена, что ее пропустят. Но, когда она назвала девушке свое имя, та пригласила одного из охранников с фонариком в руках, чтобы он лично проводил Ванессу до ее места. К стулу в се­редине первого ряда была прикреплена карточ­ка с именем Кристины Риччи, но имя было зачерк­нуто и вместо него черным маркером было впи­сано: «Ванесса Абраме». Ванесса еще никогда в жизни не чувствовала себя такой важной пер­соной.

В комнате царил полумрак, потому что она освещалась лишь тридцатисантиметровыми све­чами, установленными по обоим краям подиума. Модели в синих коротких платьях с белым кан­том и золотыми пуговицами у отворота держа­ли у губ трубы для подачи сигнала кораблям во время тумана, в то время как из динамиков раз­давался шум шторма. Белая стена за подиумом была залита светом единственного прожектора, и на ней демонстрировалось киноэссе Ванессы о Нью-Йорке, которое она посылала в Нью-Йорк­ский университет. Фильм был черно-белым и вы­полнен в стилистике сороковых, которая хоро­шо сочеталась с платьями моделей. И хотя все воспринимали эту морскую тематику слишком уж серьезно, Ванессе пришлось согласиться с тем, что было прикольно смотреть свой фильм на боль­шом экране в свете прожектора.

Очень худая дама, сидящая рядом с ней, откры­ла карманный компьютер «Палм Пайлот» и длин­ным красным ногтем напечатала: «Восхититель­ный фон». К ее кашемировому свитеру песочного цвета был пристегнут бэдж со словом «Вог», челка ее была промелирована широкими брон­зовыми прядями, а волосы сзади убраны в ма­ленький хвост. Она продолжила печатать: «NB! Спросить у Джеда, откуда он взял этот фильм».

Ванесса подумала, может, толкнуть ее легонь­ко локтем и сказать: «Я его сняла», — но решила, что лучше не суетиться и посмотреть, что будет происходить дальше. Возможно, кому-то фильм вообще не понравится, и тогда по этому поводу он поднимет шум, а Ванесса станет печально из­вестным режиссером, чье по-настоящему правди­вое изображение Нью-Йорка станет провалом Недели высокой моды в Нью-Йорке. Она вдруг подумала о Дэне. Как ему там, на показе «Луч­ше, чем голые»? Она представила, что у этой но­вой привлекательной бразильской супермодели Аник — или как там ее? — он просит огонька, даже не подозревая, кто она такая. Именно это она и любила в Дэне, его божественное простодушие.

Фильм подошел к тому моменту, где два ста­рика в шерстяных куртках из шотландки и чер­ных шерстяных кепи, которые так хорошо гар­монировали, играли в шахматы в Вашингтон-сквер-парке. Голова одного покачивалась на гру­ди, горящая сигарета ненадежно держалась на его отвисшей нижней губе, и по всему было вид­но, что он начал засыпать. Другой схватил его за пальцы, чтобы удостовериться, спит ли он, преж­де чем растолкать его и передвинуть фигуры.

На Хайвей, 1, шум шторма утих и зазвучала резвая музыка. Мускулистые парни в коротких синих шортах при помощи канатов выволокли на сцену огромную картонную лодку. Из нее опу­стился трап. По нему стали спускаться одновре­менно по две модели, всего их было около сот­ни. Интересно, как же все они смогли поместить­ся в эту лодку? На манекенщицах были синие ат­ласные гарнитуры дамского белья, белые ажурные чулки выше колен, белые перчатки выше локтя и белые замшевые ботфорты. Спустившись по трапу, они перешли к исполнению сложного танца. Они изображали нечто среднее между работой авиадиспетчеров и синхронным плава­нием. Вдруг стройные ряды жестикулирующих моделей расступились и явили зрителям про­ворного парня с вьющимися рыжими волосами до плеч, на котором был белый костюм-тройка. Парень держал в руках золотую трость с инкру­стированными бриллиантами и отбивал че­четку.

На полном серьезе.

Его рыжие кудри подпрыгивали, он протан­цевал до самого конца подиума, мгновенно ос­тановился и начал аплодировать зрителям. Мо­дели за его спиной встали на одну ногу и слов­но фламинго высоко подняли другую, согнув ее в колене, и тоже зааплодировали. Музыка пре­кратилась, и зал взорвался.

Рыжеголовый парень, должно быть, и был Джедидаей Эйнджелом, решила Ванесса. Он сто­ял прямо напротив нее и в своем обтягивающем белом костюме был похож на Волшебника из Стра­ны Оз. Джедидая сделал глубокий поклон и с гиканьем и улюлюканьем неожиданно показал на Ванессу, приглашая ее жестом встать. Взволно­ванная, Ванесса покачала головой, но Джедидая Эйнджел продолжал делать ей знаки рукой:

— Вставай, крошка! Вставай!

Толпа просто ошалела. Они понятия не име­ли, кто такая была Ванесса, но если даже Джеди­дая Эйнджел хотел, чтобы она вышла на поклон, то уж наверняка она не простая гостья. Когда Ванесса встала, лицо се пылало от смущения, а ког­да кланялась, чтобы поблагодарить за овацию, плечи ее охватила такая нервная дрожь, что ка­залось, будто она смеется.

Кен Могул шепнул ей на ухо:

— Привыкай к этому, дорогая, ты потрясла мир!

И хотя было прикольно, что такая толпа на­роду буквально боготворит тебя, она не могла дождаться, когда ей удастся поделиться с Дэном о том, какой это был фарс.

Если, конечно, он еще не укатил на Лазурный Берег с какой-нибудь сексапильной девятнадца­тилетней супермоделью из Бразилии.

 

Все имена и названия изменены или сокращены до первых букв, чтобы не пострадали невиновные. То бишь я.

Народ!

ПУСТЬ ИДЕТ СНЕГ

На земле лежит снег глубиной около метра, и меня буквально замело на самом грандиозном и самом привилегированном банкете после очередного пока­за на Неделе моды. Здесь и мой самый любимый мо­дельер, и сотни великолепных моделей и сексуаль­ных актеров, и талантливые редакторы журналов мод, и пять авангардных фотографов мира моды. И мне абсолютно все равно, если из-за снегопада вся жизнь в городе будет парализована. Я не хочу уходить.

НАБЛЮДЕНИЯ

В углу небольшого романтического бара в новом оте­ле на Перри-стрит 5 ждала, когда кое-кто придет на свидание. Сраздавала автографы на банкете Леза Ве­ста в клубе «Крэм» на 44-й. Ч в окружении парней-моделей тоже раздавал автографы. За кого же он себя выдавал? Н в лимузине сопровождал нашу любимую наследницу из Коннектикута, когда она ехала в свое поместье в Гринвиче. Дж и ее новая подруга неслись по снегу в «Блокбастер» и «Хунаньский котелок», что на Бродвее рядом с домом Дж, чтобы прикупить съе­стного: похоже, будет вечеринка. На банкете после шоу «Лучше, чем голые», который проходил в клубе «Харрисон», Д постоянно находился в окружении моделей. Они стреляли у него сигареты или действительно чи­тали его стихотворение? А на банкете Джедидаи Эйн-джела на Хайвей, 1, В прикидывалась, что флиртует со всеми в своей очаровательно избитой манере.

Я надеюсь, что все просто в восторге от того, что за­стряли в разных местах и ждут, пока наладится пого­да. И помните: ничто не согреет вас лучше, чем тепло чьего-либо тела.

Ой, кто-то намерен снять меня для рубрики «Стиль» в конце этой недели, а моим губам не хватает блеска. Все, убегаю.

Вы от меня без ума, не так ли?

ВАША СПЛЕТНИЦА

 

Как в той сцене из Титаника

— Как могло такое случиться, что Дэн ебя не пригласил? — спросила Элиз, макая в со­евый соус печеное яблоко.

Чтобы переждать снегопад, Элиз и Дженни запаслись китайской едой, печеньями «Орео» и видеокассетами с фильмами, о которых они слыхом не слыхивали, так как в «Блокбастере» до них уже все разобрали. Они сидели и смотре­ли обзор Недели моды по каналу «Метро» в гос­тиной огромной обветшалой квартиры Джен­ни в Верхнем Вест-Сайде. Просто поразительно! Когда оператор на показе «Лучше, чем голые» делал панорамный кадр зрителей, он на мгнове­ние навел камеру прямо на Дэна, который в тот самый момент бешено строчил что-то в своем ду­рацком блокноте.

— Только потому, что я его младшая сестра, —ответила Дженни, пораженная тем, что только что по телевизору в прямом эфире увидела бледное, обрамленное баками лицо своего брата. Она знала, что Дэн идет на это шоу, но даже не стала спрашивать, можно ли ей пойти вместе с ним. Он ведь был так поглощен мыслью о том, что он но­воявленный Ките, что даже забыл о ее существо­вании.

Камера переключилась на площадку Леза Ве­ста в Брайант-парке, где по подиуму с важным видом дефилировала Серена Ван-дер-Вудсен. На ней была обнажающая живот футболка с надпи­сью: «Я люблю Аарона», серая школьная юбка «Констанс Биллар», красная шерстяная накидка и туфли от Леза Беста. Она должна была являть собой сексуальную версию «Красной Шапочки» или что-то вроде того.

Естественно, никто и не собирался платить деньги за школьную форму.

— Эй, разве это не руководительница нашей группы? Серена Ван-дер-Вудсен? — показала Элиз.

Дженни засунула в рот печенье целиком и кив­нула, ее щеки оттопырились. Несомненно, это была Серена. Она выглядела, как никогда, пре­восходно.

— Быстро переключай капал! Я не могу есть и смотреть на такие ноги, — завизжала Элиз, запу­стив в телевизор бархатной подушкой, украшен­ной бисером.

Дженни засмеялась и выключила телеви­зор совсем. Она взяла свою кружку с надписью: «Я люблю Нью-Йорк», налила колы и осторож­но посмотрела на деликатесы, разложенные на старом пароходном сундуке,-который служил ко­фейным столиком. Квартира была настолько грязной, и она опасалась, что в любой момент из осы­пающейся на потолке штукатурки выпадет отвра­тительный таракан размером с рака и попадет прямо в ее кунжутную лапшу. Она заметила, что Элиз даже не притронулась к еде.

— Надеюсь, ты не из-за меня ничего не ешь? Дженни взяла пару палочек и стала накручи­вать ими лапшу в картонной коробке.

— Обещаю, я даже не взгляну на тебя. Элиз взяла пальцами свое печеное яблоко

и откусила половину.

— Оно прямо как из школьной столовой, — сказала она с набитым ртом. — Я не могу есть, когда все эти худышки смотрят на мой жир.

— Да ты не такая уж толстая, — ответила Дженни. От присутствия Элиз у нее разыгрался аппетит. Она чувствовала себя просто спичкой. Было настоящим облегчением узнать, что Элиз не страдает никакими недугами, связанными с пищева­рением, она просто не уверена в себе. Когда у тебя появляется новый друг, ты никогда не уве­рен, хорошо ли его знаешь.

— Это ты нарисовала? — спросила Элиз, указывая на написанный маслом портрет отца Дженни, который висел над каминной полкой. На Руфусе была надета футболка с треугольным мысом, к которой прилипли частички сигаретного пепла. Его жесткие седые волосы торчали в разные стороны, лицо поросло щетиной, а светло-карие глаза возбужденно блестели от только что выпитого кофе и частого употребления ЛСД в ше­стидесятые. Портрет был достаточно достоверен -Да.

Дженни накрутила на палочки еще лапши. С тех пор как в декабре она закончила серию портре­тов Нейта, она ничего не нарисовала. Дженни изобразила тогда своего друга в разных манерах художников, которых изучала: там были портре­ты Нейта а-ля Пикассо, Моне, Дали, Уорхолл и Поллок. Но когда Нейт разбил ей сердце, она со­жгла их в металлическом мусорном баке на 99-й Восточной улице. То был момент очищения: их любовь превратилась в пепел. Теперь, когда она вспоминала об этом, то думала, что лучше б уж сохранила пепел и что-нибудь им нарисовала: ав­топортрет или спокойный морской пейзаж. Но стоит ли говорить об этом теперь.

Элиз потянулась за очередным яблоком:

— А ты меня нарисуешь?

Дженни выглянула в грязное окно. Снег падал плотным слоем, будто кто-то рвал в небе пуховые подушки.

— Ну конечно, — сказала она, поднимаясь, что­бы достать краски. Все равно ей нечем было за­няться.

— Здорово!

Элиз бросила огрызок яблока в картонную ко­робку и расстегнула свои слишком тесные джин­сы «Севен». Затем сняла через голову водолазку «Гэп», а вместе с ней и бюстгальтер без застежек. Когда Дженни повернулась с куском полотна и палитрой масляных красок в руке, Элиз уже вы­тянулась на диване и предстала пред ней полно­стью обнаженной.

— Ты что? — заинтригованно спросила Дженни. Элиз откинулась на подушку, опираясь голо­вой о сцепленные пальцы рук.

— Я всегда хотела позировать обнаженной, — сказала она. — Помнишь, как в сцене из «Титани­ка»?

Дженни устроилась на полу, скрестив ноги, прямо напротив Элиз и смочила кисть.

— Как хочешь, — заметила она, неодобритель­но посмотрев на свой жаждущий чувственный

объект.

Похоже, ее новая подруга была не столь уж неуверенна в себе, как ей показалось вначале. И го­раздо более сумасшедшей.