Российское служилое сословие в сравнении со средневековым.

Мне, как историку и социологу, было очень интересно сравнить существующую в России сословность с феодальной – точка зрения, что в России мы видим в сущности реванш феодализма, весьма распространена у нас. С сожалением должен заметить, коллеги, что это плод либо плохого понимания предмета, либо принятия желаемого за действительное (последнее – потому что придерживающиеся такой позиции авторы злорадно делают на ее основе вывод о скором историческом крахе). Конечно, сословность обычно ассоциируется с феодализмом (хотя в античные и доантичные времена она была столь же зримо выражена), и его столкновение и капитуляция перед нарождающимся капитализмом была в большой степени связана именно с наличием сословности. Но отличия этой системы в России от феодальной – я считаю, что их пять, – на мой взгляд, принципиальны и приводят к прямо противоположным выводам по поводу стабильности российской политической системы в целом. Разберем это на примере наиболее важного и иллюстративного компонента – служилого сословия, которое я буду сравнивать с таким же сословием при феодализме (феодалами и рыцарями – при раннем, служилым дворянством – при позднем).

Во-первых, опричниками становятся в отличие от феодалов не по наследственному, а по добровольному критерию, открытому для всех, и это приводит к целому ряду существеннейших отличий. При феодализме талантливые, энергичные и властолюбивые молодые люди из простонародья или третьего сословия принципиально не имеют возможности войти в элиту, по крайней мере властно-военную, и потенциал многих из них направляется на борьбу с режимом – а в России таким людям незачем бороться с режимом, поскольку ничто не мешает им стать опричниками. По этой же причине зависть народа к служилому сословию в принципе не может переходить определенной грани: завидуешь? – иди в опричники сам, да и завидовать там в отличие от времен феодализма особо нечему. Кроме того, наследственная система не является фильтром, поэтому в каждом следующем поколении знати и королей никакого отбора не происходит – а следовательно, происходит вырождение, что и имело место; у опричников же отбор происходит постоянно – и на уровне входа в сословие, и на уровне выборов должностных лиц.

Во-вторых, в российском служилом сословии впервые в засвидетельствованной истории человечества разобщены власть и богатство (неудачная попытка подобного разобщения была предпринята в той же России во время Красной Империи), причем полностью, в то время как при феодализме принадлежность к знати означала концентрацию одновременно и власти, и богатства. Это принципиально важно, потому что власть и богатство несовместимы по своей сущности – власть от духа, а богатство от тела. Поэтому при феодализме богатство всегда разлагало власть (действовать на власть иначе оно не может), а опричному сословию это не грозит. Кстати, такая вещь, как боевой дух, в широком смысле, тоже из категории власти, и на него богатство действует так же – опричникам не грозит и это. Но разобщенность власти и богатства служит еще одной не менее важной цели – она делает сословную систему справедливой в глазах земцев. Вместо средневекового представления о знати «вам все, а нам ничего» в современной России податное сословие рассуждает так: ну что ж, вам власть – зато нам богатство. То есть отсутствие у себя политических прав оно воспринимает не как ущемленность, а как разделение труда в государстве – одним одно, другим другое. Немаловажно также, что достаточно скромный образ жизни (в материальном смысле) опричников не превращает их в серьезную нагрузку для хозяйства страны в отличие от феодализма: налоговая нагрузка на народ и бизнес в России относительно невелика (см. главу «Экономика»).

В-третьих, отсутствие феода и вообще рода в феодальном смысле позволяет членам служилого сословия испытывать друг к другу не подозрительность, как у феодальной знати, а товарищество и взаимную симпатию. Тем более что из-за неприятия всего материального и их отношения к службе им и делить-то нечего – а феодализм сгубили междоусобицы, которых не могло не быть, и проистекающая из них ненависть всех к каждому и каждого ко всем.

В-четвертых, уже при позднем феодализме военная сила знати базировалась не столько на рыцарях, сколько на ополчениях, состоявших из людей совсем другого (притом потенциально враждебного) сословия, и это предопределило их слабость в межсословном столкновении. Вот во времена раннего феодализма не было нужды в солдатах, сила полностью обеспечивалась бароном с вассалами (в русском варианте – князем с дружиной), так он и был как строй абсолютно стабилен. Чему тут аналогичны опричники, которые сами по себе составляют 100% военной силы страны, судите сами.

В-пятых, феодалы чувствовали себя поставленными Богом хозяевами страны, и, когда страна (в смысле привычный порядок) начала рушиться, они не могли не растеряться: особенно ярко это видно на примере Французской революции. А опричники чувствуют себя поставленным Богом дозором, а не хозяевами, и, когда все вокруг начнет рушиться, это будет для них тем, чего они всегда и ждут и в чем видят смысл своего существования – тут не от чего деморализоваться, скорее наоборот.

Так что я считаю российскую политическую систему, построенную на сословности, абсолютно стабильной в обозримой перспективе – тем более что способность меняться, оставаясь самой собой, в ней заложена. Действуя как сепаратор, она будет продолжать отделять овец от козлищ, воинов по духу – от обычных людей, превращая потенциальных врагов режима в его опору; и сепарация эта такова, с точки зрения личностных типов, что не ушедшие в опричники опасными врагами государства не станут. Будут, конечно, кризисы и даже восстания – они, собственно, уже имели место (см. главу «Новейшая история России»), – но опричники любые бунты утопят в крови, причем с удовольствием, потому что для них (вспомните первый обет!) это будет поединок с дьяволом. Я не могу представить, кто и что может поколебать, а тем более смести опричную власть – к слову, вопреки тому, что у нас думают, вовсе не кровавую и вообще не репрессивную.

Прежде чем перейти к рассказу о духовном сословии, дорогие соотечественники, выражу надежду, что вы поняли, почему я начал рассказ о сословности со второго, служилого, сословия и почему я посвятил ему основную часть этого рассказа.

 

Духовное сословие

 

Священнослужители.

К духовному сословию, наиболее чтимому в Российской Империи (оно, а не служилое называется первым), которое многие верующие считают истинным щитом России, относится духовенство только Вселенской Русской православной церкви (ВРПЦ). Духовенство других религий, в том числе весьма уважаемых (например, равилитского ислама), по сословной принадлежности относится к земцам, и особенности его статуса регулируются отдельными законами, а не напрямую Конституцией, как у первого сословия.

Духовное сословие состоит из пяти групп: диаконов, пресвитеров, монахов (среди них тоже есть диаконы и пресвитеры, но особые), епископов, они же архиереи, и церковных людей. Пресвитеры, они же священники, – это те, кто сами совершают таинства, а диаконы всех трех ступеней (диаконы, протодиаконы и архидиаконы) сослужат священникам при совершении таинств, как и у нас. После 2017 года, в результате церковной реформы, диаконами без ограничений могут быть женщины, которые в этом случае называются диаконисами, и их довольно много. И диаконы, и пресвитеры могут быть как из белого духовенства (то есть не приносящего монашеских обетов), так и из черного, то есть из монахов, – в этом случае они называются иеродиаконами и иеромонахами. Стать таковым может как рукоположенный в диаконы или священники монах, так и постриженный в монахи овдовевший диакон или священник. Священники из белого духовенства должны быть женатыми. Неженатым священник может быть – например, если он овдовел (второй брак священникам запрещен) или просто не хочет жениться, – но в этом случае он должен принести обет целибата, как у нас, католиков, все священники. Все это точно так же относится и к диаконам, и к диаконисам. Священнический чин, как и диаконы, также подразделяется на три ступени: пресвитеры, протопресвитеры и архипресвитеры. Архипресвитеров ранее не было, а теперь ими называются священники, обеспечивающие благочиние в целом ряде приходов, обычно от 1 до 10% епархии (к ним так и обращаются – благочинный, а ранее они так и назывались), а также настоятели патриарших и митрополичьих храмов.

Следует сказать, что ныне священник в ВРПЦ в своем основном деле – совершении таинств – является полностью канонически самостоятельным в отличие от прежних времен. Это означает, что, хотя принцип священноначалия существует и неукоснительно соблюдается в отношении и богослужений, и организационных вопросов церковной жизни, он не относится к совершению таинств. Дело не в том, что таинство считается совершенным без всякого утверждения епископом и тот не может его отменить, – так было всегда. Но ныне епископ не может благословить священника (то есть, по сути, приказать ему) допустить к причастию такого-то, если священник этого не хочет, или, наоборот, не благословить венчать или крестить такого-то. Конечно, священник обязан при совершении таинств руководствоваться правилами, утвержденными Патриархатом (или в отдельных моментах митрополией и даже епархией). Например, в соответствии с решениями Архипастырского собора 2029 года он не может отказать в венчании на основании того, что один из супругов женат государственным браком: Церкви это не касается, и, если он не венчан, он может венчаться. Но это общие правила, за нарушение которых священник будет запрещен в служении, а конкретное решение в их рамках остается полностью за ним. Это следствие сознательного курса, который взяла Церковь, тогда еще РПЦ, на повышение роли пресвитеров (то есть священников), – курса, ставшего неизбежным после резкого повышения ее роли и значимости в общественной жизни страны в 10-е, а особенно в 20-е годы.

Перед VIII Вселенским собором, и особенно после него, в Церкви началась дискуссия о том, чтобы разрешить рукополагать женщин и в священники, хотя бы монахинь. Патриархия относилась и относится к этим дискуссиям весьма терпимо, потому что инициируют их не так называемые обновленцы, признанные на VIII Соборе ересью и анафе-матствованные (см. главу «Религия»), а вполне церковные, консервативные люди. Источником сомнений такого рода служит теперь вовсе не общелиберальное кредо, а принципиальное богословское разногласие: дело в том, что любой священник в известной степени прообразует самого Спасителя, поскольку совершает таинства Его именем и соединяет и разрешает данной Им властью. Именно это всегда было главным аргументом за то, что священник не может быть женщиной – Спаситель вочеловечился мужчиной; могло ли быть иначе, мы не знаем, но факт таков. Однако игумен Роман, профессор семинарии в Александро-Невской лавре, еще в 2019 году написал труд, в котором поставил этот аргумент под сомнение. Его основным тезисом было следующее: в Сыне Божьем, как известно, по-халкидонски слиты две природы – Божественная и человеческая. Мужской пол имеет человеческая природа – Бог не имеет пола, потому что Он есть дух. Но человеческое тело Спасителя (непрославленное, то есть до Воскресения) не обладало никакими особыми свойствами – в отличие от языческих богов оно не отличалось ни могучей силой, ни неописуемой красотой, ни особой неуязвимостью. Да иначе и быть не могло: Спаситель сошел с небес и вочеловечился не для того, чтобы увеличить Свою силу, а для того, чтобы ее разбавить человеческой слабостью, – иначе нельзя было бы принести Себя в жертву, нашего ради спасения. Священник же, совершающий таинства, делает вещь сверхъестественную и, следовательно прообразует Божественную, а не человеческую природу Сына. Вот для ариан, которые отрицают Божественную Его природу и признают только тварную земную, писал игумен Роман, запрет хиротонисать женщин был бы вполне естественным. А мы, если соблазнимся и пойдем этим путем, должны тогда рукополагать исключительно евреев или по крайней мере обрезанных – ведь по человеческому естеству Спаситель был обрезанным иудеем.

Поскольку все последователи игумена Романа совершенно лояльны Церкви и ни в чем не поддержали обновленцев на VIII Соборе – напротив, сам Роман был руководителем богословской рабочей группы, готовившей заключение против них и их учения, – то Патриархат, как я уже сказал, считает эту дискуссию не покушением на устои, а нормальным богословским диспутом. Нынешний Патриарх Русский и Вселенский Николай высказался около восьми лет назад на эту тему так: «Помните ли, братья и сестры, как обличал Христос фарисеев: зачем преступаете заповедь Божию ради предания вашего? И Исаию поминал, также отрицавшего заповеди и обычаи человеческие в Божьих делах. Вот поэтому говорить, как иные из нас, что, мол, есть традиции, у отцов и дедов было заведено так, – негоже. Должны мы разобраться в этом, со смирением моля Бога о том, чтобы ниспослал нам познать истину, и истина сделает нас свободными». Тем не менее, хотя вопросу этому уже около тридцати лет, пока все остается по-прежнему – Церковь все-таки весьма консервативный организм и иным быть не должна. А с другой стороны, что такое для Церкви тридцать лет? При этом интересно, что сами верующие женщины – и диаконисы, и монахини, и мирянки – не проявляют никакой активности в этом вопросе и вовсе не являются его движущей силой. Наверное, будь это не так, отношение к этой дискуссии не было бы столь благожелательным – Церковь не терпит отстаивания групповых интересов. Я думаю, однако, что в нашем веке этот вопрос найдет свое положительное решение.

Материально священнослужители живут довольно скромно. По статистике за 2052 год, средний доход священника составлял 1154 рубля в месяц, в том числе у настоятелей – 1816 рублей (все это вместе с доходами от совершения треб), а у диаконов (включая диаконис) – 813 рублей. И хотя при этом налоги они не платят, но существенную часть из этого дохода они тратят не на себя, а на церковные же нужды, особенно настоятели. Позиция епархий в отношении настоятелей приходов, кроме как в особых случаях, такова: почти все, что вы заработали, остается вам – но и траты все осуществляйте из своих. Поэтому указываемый в статотчетности доход настоятелей в большой степени является малоинформативным – его располагаемая часть завышена. Но это и не очень существенно, потому что иереи в любом случае приносят обет нестяжательства, который теперь весьма строг и, в частности включает в себя отказ от любых роскошеств в любой части быта, независимо от того, за чей это счет. То есть живут священнослужители не по-монашески, но достаточно скромно – и по материальным возможностям, и по обету. Но сословие в целом считает, что так и должно жить – при любом другом варианте туда потянулась бы вереница людей, жаждущих в первую очередь комфорта и достатка. То есть духовное сословие, как и служилое, видит в исходно закрепленной бедности единственную гарантию чистоты рядов и залог силы.

 

 

Монашество

также претерпело определенные изменения в результате церковной реформы: был провозглашен принцип, что главным в монашестве для стяжания Святого Духа является не только отказ от плотского, но и уход от мира. Это не означает смягчения условий жизни для братии – никто не отменял и не смягчал ни монашеских обетов, ни монастырских уставов, – но контакты с внешним миром сильно ограничились. Теперь не встретишь, в отличие от дореформенных времен, иеромонаха, служащего священником в городском приходе и живущего в городской квартире – это считается монашеством не истинным, а притворным, даже если он живет на хлебе и воде. Уединенность от мира с его соблазнами, суетой и приземленностью, даже в относительно верующей России, только и может придать особую силу монашеской молитве, считает Православная церковь – а это один из столпов, на котором стоит вера в стране и сама страна. Поэтому даже те монахи, которые по роду деятельности активны в миру, в том числе и вышеупомянутые иеромонахи (священники и настоятели мирских приходов), чаще всего живут все равно в монастыре; это относится и к епископам (см. далее). Исключением является уход в странствие на несколько лет – это практиковалось по благословению и раньше, но теперь стало обязательным послушанием для иноков, не имеющих к этому противопоказаний. Теперь считается, что миру будет полезно, если в нем будут ходить монахи, напоминая людям своим примером о спасении и подвигах ради Славы Божией. По этой причине в странствие отправляют монахов не только что постриженных, но уже укрепившихся в вере.

Даже проход в монастыри мирян, к святыням или на службу, ограничен теперь в большинстве мест определенными днями; и исповедовать таких мирян архимандриты стараются ставить живущих при монастыре или в округе женатых священников, а не иеромонахов. Все это направлено на то же – сделать уход от мира для монахов более полным. Вообще монастырей в России много, и их количество, равно как и количество монахов, постоянно растет, что удивительно для благополучной и процветающей страны; причем социологические исследования четко показывают, что уходят в монастыри чаще вовсе не от нужды или неурядиц – скорее наоборот. Кого-то охватывает раскаяние и нестерпимый стыд за прежнюю жизнь, кому-то становится невыносимо противно от мелочной суеты окружающей действительности, а кто-то просто слышит зов к тихому и безмолвному житию, от которого невозможно отмахнуться, – но явно очень мало кто, в отличие от Средневековья, идет в монастырь, чтобы укрыться за его стенами от голода и ужасов мирской жизни. Может быть, поэтому монахов и монахинь в России очень любят, многие даже селятся рядом с монастырями, чтобы общаться с монахами и помогать им и деньгами, и работой, – их называют монахолюбцами (на общение с ними монашеские ограничения не распространяются); часто, хотя далеко не всегда, они являются общинниками (см. далее). Еще более распространено так называемое трудничество, когда человек или группа людей приезжает на один-два месяца в монастырь, живет, трудится и ходит на службу вместе с монахами. Во многих университетах и институтах, в том числе самых престижных, это принято или, по крайней мере, считается хорошим тоном для всех студентов первого-второго курсов во время летних каникул.

Трудно переоценить значимость монастырей в жизни Церкви и жизни Империи в целом. Мы привыкли к тому, что монастыри и монашеские ордена есть центры богословия и вообще учености; наверное, это так и в России, но это далеко не самое главное. Русские совершенно искренне полагают, что страна живет не только не хлебом единым, но и не силой единой: большинство из них уверены в том, что только Божье благоволение не дает России пропасть. Опросы показывают, что 78% населения Империи, в том числе более 90% среди русских, немцев и других народов-союзников, считают события 2019—2020 годов прямым проявлением Господней воли. Более 60% не сомневаются в том, что Господь послал на Землю своего архангела Гавриила, чтобы помочь России, и это и есть покойный император Гавриил Великий. Можно было бы подумать, что причина этого кроется в том, что хоть русские приложили достаточно усилий для своей победы, но особых жертв она не потребовала, – но нет, то же показывают опросы и по поводу Великой Отечественной войны, где русские заплатили своей кровью невиданную цену. В рейтинговых опросах, где можно указывать несколько причин, 69% называют главным фактором Победы героизм и жертвенность русского народа, 68% – руководство Иосифа Великого, а 74% – заступничество Богородицы. Причем считается, что вымолили это заступничество простые монахи, вроде преподобного Серафима Вырицкого; а иные и вовсе остались не известными людям – ну ничего, Бог знает. Даже опричники, которые, по идее, должны бы считать себя защитой страны, разделяют такие взгляды. Император Василий V, человек глубоко благочестивый, однажды сказал так: «Мы, опричники, меч Империи, но ее щит – покров Богородицы и молитва праведников». И поэтому монастыри для русских в первую очередь – это не теологические центры, а источник такой молитвы.

 

 

Архиереи

являются правящей частью духовенства, обладающей правом таинства рукоположения священников и новых епископов – цепочка рукоположений епископов не прерывалась со времен апостолов Петра и Павла. Ранее, до реформы, епископом мог быть только монах, то есть епископат относился к черному духовенству; ныне же им может быть и монах, и представитель белого духовенства. Этот пункт вызвал, наряду с рукоположением женщин, самые жаркие споры во время реформы; дело тут помимо прочего в том, что еще в 1990-х и 2000-х годах существовало движение так называемых обновленцев, которые, по сути, ратовали за превращение Церкви в некий клуб по интересам, как у многих протестантов. Традиционно настроенные православные круги абсолютно не принимали их, как и Патриархия, – а именно обновленцы и были самыми громкими адвокатами перехода к женатому епископату. Но поскольку реформу инициировали и тем более осуществляли не они, а, наоборот, самые консервативные круги Церкви (святитель Кирилл всегда считался их духовным лидером), а морально поддерживал ее антилиберальный, в том числе и в церковных вопросах, император Гавриил Великий – чего стоит одно только введение конституционного принципа православия как государственной религии! – то сторонникам реформы удалось отмежеваться от обновленцев и убедить остальных. Главным каноническим аргументом было то, что в ранний период существования Церкви так и было (см., например, у апостола Павла: «Да будет епископ мужем одной жены», то есть моногамным), и один из двух наиболее почитаемых в России святых – Николай Чудотворец, Мирликийский архиепископ, – был женат. Аргументом же злободневным было то, что Церковь лишается многих достойнейших архипастырей, которые вовсе не маловеры, они и постриглись бы с радостью – но они уже венчаны, а развода в православии нет (кроме случая прелюбодеяния супруга). Известно немало выдающихся иерархов, которые были венчаны, а потом постриглись (в том числе святитель Алексий, Патриарх Московский), разведясь или овдовев – а если бы этого не случилось? Но еще более важным был аргумент о том, что существующий порядок порождает ложных монахов – многие постригаются в большой степени из-за того, что только постриг открывает путь к высшим ступеням иерархии; этим объясняется и то, что у многих иерархов образ жизни в жилье, еде и т. п. был далек от монашеского, а все это ослабляет Церковь. В результате было принято компромиссное решение: епископат не становится белым духовенством, но может быть как из белого, так и из черного. Подразумевалось, что вначале, на некий неопределенный период, можно будет делать епископами и женатых иереев, но монахи будут иметь в этом приоритет. Так и произошло – по факту на сегодняшний 2054 год чуть более трех четвертей епископов являются монахами, а остальные – женатыми. Но теперь все епископы, являющиеся монахами, являются ими реально – живут в монастырях, причем не в особых покоях, а в примерно таких же кельях, как братия, так же питаются и т. д. Причем произошло это естественно, как и хотел патриарх Кирилл, – просто тем, кого истинно монашеская жизнь тяготит, нет более нужды принимать постриг, чтобы стать иерархом.

Иерархия епископов, или архиереев, после реформы стала более четкой: правящий архиерей епархии называется архиепископом, а помогающие ему так называемые викарные архиереи – просто епископами. Правящий архиерей митрополии, которых в Империи всего двадцать четыре и которые состоят обычно из 10—20 епархий, называется митрополитом, при котором кроме викарных епископов, есть один викарный архиепископ. Есть еще два экзарха, Сербский и Германский: первый является правящим архиереем митрополии (она в Сербском экзархате одна), а второй руководит тремя митрополиями, входящими в Германский экзархат, при том что и сам имеет сан митрополита (экзарх – это должность, а не сан). Глава Церкви называется Вселенским патриархом, при нем есть один викарный митрополит, он же по должности управляющий делами Патриархии, и викарные епископы и архиепископы. Крупными монастырями также руководят епископы – это пошло еще с середины 2000-х годов. Причем теперь не разрешено совмещение: патриарх не правит лично ни одной митрополией или епархией, митрополиты не правят лично ни одной из входящих в митрополию епархий и не возглавляют сами (как и остальные епископы) приходы, монастыри или духовные учебные заведения. Таким образом, в богослужении теперь, во время литургии, произносятся славословия не двух епископов, как ранее, а трех: «Предстоятеля нашего, Патриарха Русского и Вселенского имярек, и господина нашего, митрополита такого-то имярек, и властителя нашего, архиепископа такого-то имярек, да помянет Бог во Царствии Своем». Кроме епархиальных советов, теперь есть еще митропольные, куда входят по сану все епископы митрополии, а также благочинные архиереи.

С конца ХХ – начала XXI века в положении епископов в Церкви произошли значительные перемены. До того, при условии сохранения верности православию и Патриархату, во всем остальном они были практически бесконтрольны. Это выражалось в ряде вещей: значительное их число жило в роскоши, а нередко и в грехе, совершенно не по-монашески, и на это закрывали глаза; многие без стеснения неправедно обогащались на своих епархиях и скапливали немалые состояния, на это тоже закрывали глаза; весьма часто они совершенно не в духе братской любви и даже обычной справедливости, а, наоборот, в духе деспотизма и произвола обращались с подчиненными им священнослужителями; и тому подобное. Это относилось далеко не ко всем архипастырям, и даже, наверное, не к большинству – очень многие были достойным украшением Церкви, – но к немалому числу. Конечно, для Православной церкви любые модернистские проявления были неприемлемы, и потому ни о каких формах подотчетности епископа пастве речи идти не могло: епископ должен отвечать только перед Богом и патриархом – тогда будет хорошо и пастве. Но с другой стороны, хорошо известно и из светской, и из церковной истории, что неограниченное самовластие к нижестоящим непременно приводит к злоумышлениям против вышестоящих. Поэтому, окрепнув, правители всегда ограничивали своих князей (сатрапов, бояр и т. д.), а церковные предстоятели – иерархов: иначе не избежать беды. Тревожным звонком для Русской церкви должна была бы стать история владыки Филарета – но не стала. В 1992 году Архиерейский собор РПЦ отстранил этого предстоятеля Украинской церкви в составе РПЦ за недостойное поведение, наносящее ущерб Церкви, но было поздно – он ушел в раскол и принес этим Русской церкви и русскому государству большие бедствия. А ведь и раньше все знали, что он живет в роскоши с гражданской женой и детьми и относится к клиру как к холопам. Казалось бы, надо извлечь простой урок – что и архипастыри не все святые, тем более что у православных нет догмата о непогрешимости даже патриарха (в отличие от нас, католиков), так что внутренне принять это вроде бы не сложно; но не извлекли, списали все на специфику Украины. Но во второй половине 2000-х и первой половине 10-х годов еще трое правящих иерархов (два митрополита и один архиепископ) пытались уйти в раскол уже в самой России, правда неудачно; и все трое до этого отличались теми же грехами. На это уже надо было реагировать, хотя бы ради гарантии сохранения единства Церкви в будущем.

Патриархия предприняла меры и организационные, и духовные. Первые в основном касались изменений в функционировании архиерейского суда. До того жалоба клирика на епископа неизменно и несомненно решалась этим судом в пользу епископа, и понудить их решать иначе патриарху было бы нелегко – все члены суда сами были епископами. Да и стимулирование священнослужителей к сутяжничеству с архипастырями совершенно не соответствует настрою Православной церкви – неравенство ее чад представляется естественным и правильным, как следствие разных даров Святого Духа. Поэтому Патриархия выбрала несколько другой путь: теперь если клирик писал на епископа жалобу, не завершающуюся просьбой решить вопрос в его, клирика, пользу, а просто указывающую на недостойное поведение епископа (то есть донос), то вопрос передается во вновь созданный розыскной отдел Патриархии. Когда тот завершает расследование и выносит его на архиерейский суд (если факты подтверждались), это делается уже от имени отдела, как правило даже без указания имени жалобщика, – проигнорировать это гораздо труднее. Притом до священнослужителей было доведено, что, подавая такие жалобы на архипастыря (без личных требований), они делают благое дело для Церкви.

Но одновременно с усилением контрольной и судебной функции патриарх довел лично практически до всех епископов: никаких излишеств в еде и питье, никаких роскошных покоев, никаких представительских лимузинов. Вам многое дано, но с вас многое и спрашивается, к тому же вы монахи. При этом сам патриарх показал пример, отнеся вышеназванные требования и к своему быту – Церковь к тому времени достаточно укрепилась для того, чтобы авторитет предстоятеля уже не зависел от внешней мишуры, которую так любит народ. Также было доведено до епископов: властолюбие – еще более тяжкий грех, чем любовь к роскоши. «Христос умывал ноги Своим ученикам, – сказал патриарх, – и вы не должны относиться иначе к тем, чьим священноначальником вы являетесь». Все это не сразу, но дало результаты: к нашим дням правящие епископы в подавляющем числе являются начальниками абсолютными и строгими, но любящими и не вздорными. Упомянутое выше усиление роли иереев не могло бы произойти без этого.

 

 

Церковные люди.

Если в Средние века только духовенство и составляло духовное сословие, то в современной Российской Империи к нему относятся и общинники: это миряне, для которых Церковь и церковная жизнь составляют, однако, главное содержание и центр их жизни. Они либо работают в своей приходской церкви, либо отдают ей часть своего заработка, если работают на стороне (как правило, пятину, то есть 20%); но обязанности их по приходу не ограничиваются этим – они делают и любую другую работу по храму, а также в рамках благотворительной деятельности.

Они приносят обет, как опричники и духовенство: о послушании, о строгом соблюдении Христовых заповедей и церковных установлений, о нестяжательстве, о восприятии страданий других как собственных, о готовности отдать все имущество и время для помощи другим и т. д. В сущности, это монахи и монахини в миру, отличающиеся от них в основном отсутствием обета безбрачия. Кстати, они в своем обете, наоборот, обещают никак не ограничивать число своих детей, во исполнение заповеди «плодитесь и размножайтесь» (для обычных православных меры по предотвращению беременности, особенно когда дети уже есть, не считаются в отличие от аборта грехом). Они образуют общину вокруг своей церкви (отсюда их название); но если у нас церковной общиной считаются все воцерковленные люди, ходящие в этот или в основном в этот храм, то у русских это называется приходом, а община – это гораздо более узкий круг. Этот элемент церковной жизни имеет корни в давней традиции – в России всегда был так называемый церковный причт, который занимал важное место в Церкви и даже делегировал представителей на Поместные соборы; нынешняя община является, по сути, расширенным причтом.

В случае с общинниками, как и с опричниками, конституционная реформа 2013 года никому ничего не навязывала (в плане сословности) – ее творцы знали, что в стране и так есть много мирян, для которых вера и Церковь не просто подмога в жизни, а главная ее часть и смысл, и просто конституировали их в отдельное сословие. Однако общины бывают не только такими (то есть внутренними кругами приходов), но и автономными: в последние тридцать лет все более частым становится случай, когда группа семей решает уехать из города и поселиться вместе, построив себе поселок относительно вдали от больших городов, и там уже построить себе храм и попросить священника. Государство это всячески поощряет – бесплатно выделяет землю из своего земельного фонда, а также помогает кредитом. Вообще-то это нетривиально, поскольку государство от них ничего не имеет: налогов первое сословие не платит, а призыва в армию в России нет. Но считается, что такие общины есть квинтэссенция русского духа и улучшают духовно-нравственную атмосферу в стране по сравнению с погрязшими в грехах мегаполисами. Часто бывает, что автономные общины возникают рядом с монастырями, если они собираются из монахолюбцев, – я уже писал об этом. Автономные общины, как правило, имеют свой устав, и достаточно часто он устанавливает еще более жесткие правила, нередко граничащие с коммунистическими принципами (исключительно общая собственность и т. п.). Автономные общины обычно занимаются сельскохозяйственным производством, хотя нередко они производят в небольших количествах и промышленные товары, и даже оказывают иногда высокотехнологические услуги. В автономных общинах всегда выше рождаемость и ниже преступность (обычно ее нет вообще), а также, что статистически подтверждено, ниже заболеваемость и дольше продолжительность жизни. В общем, надо честно отметить, притом с некоторой завистью, что российские общины, особенно автономные, весьма напоминают общины ранних христиан. Сейчас в ВРПЦ идет дискуссия – не следует ли считать часть этих общин особого рода монастырями, где живут семейные пары; это кажется экзотичным, но так уже было в Византии (так называемые конкубинатные монастыри).

 

 

Соборы и Синод.

В Православной церкви важнейшие решения принимаются достаточно демократически – на разного уровня соборах и в других коллегиальных органах. Важнейшие вопросы церковной жизни – догматические, канонические и другие богословские вопросы, прославление в лике святых и иное – решают Поместные соборы – они происходят раз в пять лет. Выборы нового патриарха также происходят на Поместном соборе – жребием, как это практиковалось на Руси еще со времен Новгородской республики. Участвуют в жребии в качестве кандидатов все епископы Православной церкви независимо ни от их статуса, ни от наличия собственного желания – Божьей воле негоже ни помогать, ни перечить. Кстати, этот появившийся после реформы порядок вызвал в Церкви весьма серьезные последствия: к рукоположению во епископы теперь подходят не то чтобы серьезнее (и раньше подходили серьезно), но иначе – ведь этот епископ вполне может быть следующим патриархом, причем с той же вероятностью, что любой самый заслуженный митрополит. Аналогичные изменения произошли в отношении уже рукоположенных епископов друг к другу, особенно вышестоящих к нижестоящим. Но главное то, что высшая иерархия Церкви личным примером показала и показывает всем верующим, что принцип духовного сословия «положимся полностью на волю Божью, не будем мешать ей своей волей» может и должен быть не абстракцией, а реальной нормой жизни.