Оба поворачиваются и уходят.

Фрагменты

Действующие лица

Сутрадхара.

Парипаршвака, его помощник.

Камандаки, буддийская монахиня, воспитательница Малати.

Авалокита, ученица Камандаки.

Малати, дочь Бхуривасу, министра в царстве Падмавати.

Мадаянтика, сестра царского фаворита Нанданы, подруга Малати.

Лавангика, сводная сестра Малати.

Саудамини, ученица Камандаки.

Буддхаракшита, ученица Камандаки.

Мандарика, служанка Камандаки.

Капалакундала, йогини, ученица Агхорагханты.

Мадхава, сын Девараты, министра в царстве Видарбха.

Макаранда, друг Мадхавы.

Калахамсака, слуга Мадхавы.

Нандана, фаворит царя страны Падмавати.

Бхуривасу, отец Малати, министр царства Падмавати.

Деварата, отец Мадхавы, министр царства Видарбха.

Агхорагханта, могущественный волшебник, преданный кровавой богине Чамунде.

Пролог

Храни вас Ганеша, кивая, когда возглашают неистово "Слава" [56]!

Когда, разъяряясь, обладатель Трезубца запляшет и Змей

затрепещет,

Напуган павлином в жужжанье пчелином, когда разбудил

тамбурином

Ликующий Нанди весь мир, так что в хобот Винаяке змей

заползает.

И еще:

Да хранят вас огнистые волосы бога змеиным извивом,

Воды сквозь ожерелие из черепов изливая потоком,

Со своими сполохами молнию третьего глаза сливая,

Хоть нежнее цветка полумесяц на светлом челе властелина.

После нанди

Сутрадхара. Не будем медлить! (Глядя перед собой). Вот на небо восходит божественный властитель Сурья, светоч, озаряющий сиянием все страны света. Вознесем же ему хвалу!

(Склонив голову.)

Этот мир — проявленье твое, ты, возвышенно-благостный!

Совершенство в искусстве даруй недостойному, смилуйся!

Истреби ты пороки во мне, просвети меня, грешного!

Совершенство придай, всеблагой, представлению нашему!

(Заглядывая за занавес.) Все приготовления к нашему представлению успешно завершились, Мариша. Из разных стран сюда собрались люди полюбоваться шествием могущественного Калаприянатха. Совет мудрейших повелел, чтобы для их развлечения представлена была какая-нибудь необычайная пьеса. Так чем же недовольны господа актеры?

Парипаршвака (выходя на сцену). А нам не понятно, почтенный, о каком сочинении, обладающем достоинствами, желательными Совету, идет речь?

Сутрадхара. Тогда скажи мне, Мариша, какие, к примеру, достоинства имеют в виду благородные ученые и почитаемые нами брахманы, земные боги.

Актер

Многообразие чувств и желаний,

Хитросплетение дивных событий [57],

Одушевленье волнующей страсти,

Очарование сладостной речи.

Сутрадхара. А, вспомнил наконец!

Актер. Что же вспомнил, почтенный?

Сутрадхара. Есть в южных краях[58], в стране Видарбха, город Падмапура. В нем живут брахманы из рода мудреца Кашьяпы, умудренные знанием "Яджурведы" — книги о святых жертвоприношениях, почитающие пять священных огней, освящающие всех, с кем общаются, пьющие сому и твердые в обетах, преданные Брахме и зовущиеся удумбарами.

Истину в ведах священных находят,

Лишь величайшего блага желают,

Жертвуют нажитым честно богатством,

Долго живут, чтобы дольше молиться.

Внук славного Бхатта Гопалы, чья память священна, отпрыска этого славного рода, сын Нилаканты, чья слава безупречна, Бхатта Шрикантха, более известный под именем Бхавабхути, сын благородной Джатукарни, наделенный поэтическим даром, питает неизменное чувство дружбы к актерам и поэтому жертвует нам свое творение, обладающее почти всеми достоинствами хорошей пракараны. Вот как сильно сказано им:

Если даже слывут знатоками хулители,

Не для них сочиненья мои предназначены,

Потому что ценитель однажды появится

На бескрайней земле в нескончаемом времени.

К тому же:

Не помогут ни веды, ни упанишады, ни санкхья, ни йога,

Никакая наука не в силах помочь, если действо хромает.

Мощь словесная, речь безупречная, смысл бесконечно

глубокий, —

Вот призванье поэта, его дарованье, наука поэта.

Вот поэтому я и намерен всех, кто сюда собрался по случаю шествия Калаприяпатха, порадовать представлением сочиненной Бхавабхути пракараны о Малати и Мадхаве, дружески подаренной нам достойнейшим.

Актер (с удовлетворением). Ваше повеление будет исполнено. Ведь вы, наверное, уже распределили роли и показали всем сотоварищам, что и как надобно делать. Вам самому роль первая досталась — буддийской странницы, старой Камандаки, а мне — ее ближайшей ученицы Авалокиты.

Сутрадхара. Так! А дальше?

Актер. А дальше я спрашиваю, как быть с ролью Мадхавы, возлюбленного Малати и героя пракараны?

Сутрадхара. А это мы решим, когда появятся на сцене Калахамса и Макаранда.

Актер. Так что ж, приступим и покажем собравшимся здесь зрителям наше представление.

Сутрадхара. Отлично. Вот я обращусь в Камандаки.

Актер. А я стану Авалокитой.

Оба поворачиваются и уходят.

Действие первое

Вишкхамбака

Затем появляются они в ролях Камандаки и Авалокиты, облаченные в шафранно-красные одежды [59].

Камандаки. Доченька Авалокита.

Авалокита. Да повелит почтенная!

Камандаки. Должно быть, все-таки состоится давно задуманный союз Малати и Мадхавы, детей блистательных министров Бхуривасу и Девараты.

(Изображая подергивание левой брови, с радостью.)

Левое дрогнуло веко!

Это к добру, несомненно.

Левое веко сегодня

Дрожью сулит ликованье.

Авалокита. Душа почтенной преисполнена тревогой за их союз! И вот что еще удивительно, что сам Бхуривасу обратился за помощью к тебе, носящей эту ветхую рясу, страннице, питающейся лишь тем, что бросят ей в плошку. Удивительно и то, что ты, избавившись от уз земных, препятствующих спасенью, так близко к сердцу приняла это дело.

Камандаки. Не надо, не надо так говорить, милая.

Это дело мне вверено другом достойнейшим,

И была бы я жизнью готова пожертвовать,

Лишь бы только сбылось наше давнее чаянье

И была бы достигнута цель долгожданная.

Да ведь ты, наверное, не знаешь, что мы, живущие ныне в разных странах, учились вместе. Однажды Бхуривасу и Деварата при мне и Саудамини поклялись: "Непременно мы детей наших свяжем брачными узами!" Хорошо поступил достойный Деварата, министр царя Видарбхи, что послал своего сына Мадхаву из Кундинапура сюда, в Падмавати, учиться логике.

О клятве напомнить он другу решил.

Поэтому сына послал он сюда.

Достойному юноше тоже пора

На мир посмотреть и себя показать.

Авалокита. Но почему же Бхуривасу не выдаст Малати за Мадхаву, а вмешивает достойнейшую в затею с тайной свадьбой?

Камандаки

Ласкатель царёв, государев любимец,

Устами царёвыми Нандана просит красавицу в жены.

Отказом разгневать недолго владыку.

Избрали мы путь безопасный, сулящий нам благо.

Авалокита. Но как же не удивляться! Бхуривасу так невозмутим, как будто ему неведомо и имя Мадхавы!

Камандала. А это, милая, одно притворство. Ведь

Малати чувства не скроет,

Мадхава неосторожен,

И не открыл Бхуривасу

Юным свой замысел тайный.

И еще потому, что

Этой любовью взаимной

Вызваны разные слухи.

Это нам на руку тоже:

Перехитрим государя!

Сама посуди:

Себя не уронит разумный, достойно ведет он себя;

Скрывая свои помышленья, таит он стремленья свои;

В своем равнодушье притворном соперника перехитрит,

И, как полагается, молча достигнет он цели своей.

Авалокита. Как ты и велела, я под всякими предлогами заставляла Мадхаву прогуливаться по той царской дороге[60], что проходит прямо под окнами дворца Бхуривасу.

Камандаки. Лавангика, кормилица Малати, уже мне рассказала:

Из окна с высоты посмотрела на улицу Малати,

И увидела дева: гуляет по улице Мадхава.

Так, наверное, Рати глядела на Каму воскресшего.

И, любовь затаив, истомилась прекрасная Малати.

Авалокита. Все это точно так. Она даже нарисовала себе в утешение портрет Мадхавы, а сегодня Лавангика взяла этот портрет и отдала Мандарике.

Камандаки (подумав). Умно поступила Лавангика — ведь слуга Мадхавы Калахамсака влюблен в Мандарину, монастырскую служанку. Лавангика хочет, чтобы портрет дошел до Мадхавы и еще пуще разжег бы огонь любви.

Авалокита. Разжегши любопытство Мадхавы, я побудила юношу пойти в сад Маданы, сладостного бога, — ведь сегодня начинается праздник во славу Маданы. Непременно пойдет туда и Малати — пусть они там встретятся.

Камандаки. Хорошо, милая, хорошо! Своим усердием к моим начинаниям ты словно бы моя прежняя ученица Саудамини.

Авалокита. Это та, что обрела дивную волшебную силу и теперь на горе Шрипарвата блюдет обет капалики?

Камандаки. Откуда такая весть?

Авалокита. Есть в нашем городе обширное кладбище, а там высится капище Чамунды, которой поклоняются здесь под именем Каралы.

Камандаки. Рассказывают смельчаки, что в жертву ей приносят живых существ — людей, животных и прочих.

Авалокита. Там живет могущественная ученица украшенного черепами Агхорагханты, жаждущего овладеть с помощью заклятий верховной властью. Явился он с горы Шрипарваты и поселился, бодрствующий по ночам, в роще неподалеку от кладбища. Вот откуда эта весть.

Камандаки. Да, с Саудамини случиться может всякое.

Авалокита. Вот и всё об этом. А если бы еще Макаранда, с младенческих лет друг Мадхавы, женился бы на Мадаянтике, сестре Нанданы, то Мадхаве это было бы приятно.

Камандаки. За этим присмотреть я поручила Буддхаракшите, ее милой подруге.

Авалокита. Прекрасно поступила достойнейшая.

Камандаки (подумав). Теперь пойдем, — узнав о Мадхаве, посмотрим, чем занята Малати.

Обе встают.

(Как бы размышляя.) Весьма высокого рождения Малати, и потому, коль я взялась за это дело, надо нам его искусно осуществить.

Да будет он счастлив, да будет красавица счастлива с ним!

Так лотос холодною ночью луна поцелуем целит.

Да будет оно плодоносно, искусство благое творца!

Да сбудется все, что мне сердце всеведущее предрекло!

Обе уходят.

Конец вишкхамбаки.

Мадхава

(про себя)

Ненаглядной луною навеки прельщенная,

Безвозвратно душа меня, видно, покинула:

Забывая приличия, бредит, бесстыдная:

Предаваясь мечтаньям, вконец обезумела! —

И разве неудивительно:

Увидала душа ненаглядную Малати,

И воспрянула, как бы амритой омытая,

А потом разболелась душа моя скорбная,

Сжалась, будто потрогала уголь пылающий.

Макаранда (направляясь к нему). Сюда, сюда, Мадхава!

Мадхава (подходя). Как оказался здесь мой друг Макаранда?

Макаранда. Солнце беспощадно палит! Давай зайдем в этот сад и посидим немного.

Мадхава. Если хочешь!

Калахамсака (наблюдая встречу Мадхавы и Макаранды). Вот и сам благодетель Мадхава вместе с Макарандой украсили собою сад, полный юных деревьев бакула. Теперь я покажу Мадхаве его подобие, доставляющее счастье взору Малати, истерзанной страданиями любви. Хотя… пусть пока насладится отдыхом.

Макаранда. Присядем здесь, под канчапарой, напоившей сад свежительным благоуханием своих цветов.

Оба усаживаются.

Друг мой Мадхава, вижу, что ты, благодетель мой, стал каким-то другим с тех пор, как вернулся с прогулки в сад Камы, бога любви, где все еще длится радостный праздник в его честь, собравший красавиц со всего города. Уж не задела ли тебя слегка стрела Разжигающего страсть?

Макаранда приносит.

(Рисуя.) Друг Макаранда,

Слезы взор застилают, как только я вспомню прекрасную;

Каменеет злосчастная плоть, весь в поту содрогаюсь я;

Содрогаются пальцы, противятся всякому замыслу.

Что мне делать? Подобный рисунок едва ли под силу мне.

Но все-таки я попытаюсь кончить. (Продолжает рисовать и наконец показывает.)

Макаранда (наслаждаясь рисунком). Сколь совершенно выражена здесь твоя любовь! (Удивленно.) Как! Ты успел и шлоку сочинить и записать ее?!

(Читает.)

Много прекрасного в мире. Прекрасное многообразно.

Праздник, единственный в жизни моей, наступает, великий,

Лишь засияет она, как луна, в благосклонной прохладе,

Взор зачарованно-пристальный светом своим услаждая.

Макаранда

(в сторону)

Камадева жестокий разит беспощадно.

Нежный Мадхава, сам на себя не похожий,

Лихорадкой сражен. Так в лесах изнывает

Юный слон, пораженный смертельным недугом.

Что ж, нам остается уповать на достойнейшую Камандаки.

Мадхава (в сторону). Не удивительно ли?!

Впереди, позади, вдалеке и поблизости,

Вне меня и во мне днем и ночью мне видится

Дивный лик, золотое подобие лотоса,

Очи в блеске томительном, в беге стремительном.

(Вслух.)

Не ведаю, друг, что такое со мною творится.

Недугом пронизано тело, душа в лихорадке;

Мешаются мысли, тоска сотрясает мне душу,

Любовь неизбывная заживо сердце сжигает.

Все уходят.

Так кончается первое действие, называющееся "Дорога, усаженная бакулой".

В короткой правешаке ко второму действию служанки сплетничают о новостях, уже известных зрителю и читателю. Одна из них сообщает, что минувшим утром царь сватал Малати за своего любимца Нандану, а Бхуривасу ответил царю, что он — хозяин его дочери. Но так сильна любовь Малати к Мадхаве, что она навечно останется копьем, пронзившим ее сердце. "Что ж, — отвечает на это другая, — теперь почтенная Камандаки должна будет явить свои сверхчеловеческие силы!"

А после этого само второе действие открывается тем, что Лавангика отдает Малати плетеницу, сплетенную Мадхавой, рассказывает, как он терзается любовью, и показывает нарисованный им портрет Малати. Малати читает строфу, написанную Мадхавой на портрете, и выражает надежду, что он будет счастлив в жизни. Но ее собственная страсть к нему терзает ее еще больше, и она изливает Лавангике свои страдания. Та советует ей соединиться с Мадхавой в браке по любви. Малати отвергает даже саму мысль об этом и говорит, что ей лучше умереть, чем совершить поступок, недостойный девушки благородного происхождения.

Тем временем приходит Камандаки, сопровождаемая ее ученицей Авалокитой, повидать Малати. Камандаки встревожена, видя девушку в смятении, порожденном любовными страданиями. Малати горестно шепчет: "Как случилось, что отец принес меня в жертву желаниям царя? Утехи властителя моему отцу дороже дочери!"

Камандаки же, беседуя с Авалокитой и Лавангикой в присутствии Малати, рассказывает о том, что у Девараты, министра царя Видарбхи, есть сын, обладающий множеством всяческих достоинств, и что зовут его Мадхава. Рассказ ее наполнен тонкими намеками, рассчитанными на то, чтобы еще пуще разжечь страсть девушки и подготовить встречу влюбленных.

В правешаке к третьему действию другая ученица Камандаки, Буддхаракшита, обменивается с Авалокитой репликами, из которых выясняется, что, по желанию их наставницы, они содействовали предстоящей встрече Малати и Мадхавы у храма Шанкары в четырнадцатую ночь темной половины месяца [61]. Кроме этого, становится ясно, что наставнице не безразличен успех Макаранды, друга Мадхавы, влюбленного в Мадаянтику, подругу Малати. Буддхаракшита делает все, чтобы в сердце Мадаянтики укрепилось чувство любви к Макаранде и жажда встречи с ним.

После этого в саду при дворце Бхуривасу сама Камандаки открывает третье действие словами о том, как повлияла она на Малати. Приходят в сад и Малати с Лавангикой и начинают собирать цветы. Незаметно для них в сад приходит Мадхава — для его влюбленных очей Малати кажется еще более прекрасной, чем прежде, ее красота разжигает пожар в душе юноши, и она же исцеляет его глаза.

Камандаки просит Малати остановиться и не собирать больше цветов, так как это утомительное занятие может повредить ее здоровью. Когда монахиня и девушки усаживаются, Камандаки в весьма возвышенном стиле рассказывает Малати о любовных терзаниях Мадхавы. Ей возражает Лавангика, не менее возвышенно описывающая бедственное состояние влюбленной Малати. Камандаки выражает тревогу по поводу судьбы Мадхавы.

Беседа прерывается голосом из-за кулис, вещающим о смятении в городе из-за того, что тигр вырвался из клетки, и предупреждающим горожан о том, чтобы каждый позаботился о спасении своей жизни. Вбегает Буддхаракшита с мольбой о спасении Мадаянтики, на которую напал тигр. Все кидаются на помощь, но видят, что их опередил Макаранда. Их радость сменяется печалью — от ран, причиненных когтями тигра, Макаранда падает без памяти. Мадхава, видя это, тоже теряет сознание.

В четвертом же действии оба приходят в себя, и мало-помалу беседа возобновляется. Появляется скороход и, обращаясь к Мадаянтике, произносит: "Сам Нандана, министр, твой старший брат, тебе шлет весть, что ныне царь пожаловать изволил во дворец к нему и, изъявив доверье к Бхуривасу и к нам благоволенье, объявил, что Малати нам в жены отдает. Скорее возвращайся, чтобы разделить восторг и ликованье с нами".

Отчаяние охватывает Малати и Мадхаву, а Камандаки пытается утешить их, поясняя, что, когда Бхуривасу говорил царю, что тот — хозяин его дочери, министр имел в виду, что царь хозяин своей дочери. Монахиня уверяет Мадхаву, что устроит его свадьбу с Малати, даже если ей самой это будет стоить жизни. Камандаки зовут к царице, и она вместе с Малати спешит на зов.

Мадхава, сетуя на судьбу, угрожающую погубить его любовь к Малати, обменивается взорами с Малати, шепчущей про себя: "О благородный, свет моих очей, тебя я вижу в последний раз!" Мадхава в отчаянии решает стать продавцом человеческого мяса, на кладбище, то есть тем самым обратиться к самым крайним средствам, к помощи злых духов, чтобы достичь желанной цели.

Действие пятое

Вишкхамбака

Капалакундала

Властителю сил в окружении сил [62] вездесущих,

Властителю сильных, которые в нем пребывают,

Властителю сведущих, истинный путь находящих,

Тебе, обитающий в сердце и в жилах, победа!

Вот теперь,

В средоточии жизненных сил сокровенный, ты в облике Шивы

Явлен лотосом сердца мне, слитой с тобой, так что я прилетела,

Пять начал подавив, духом верным в шестнадцати

жизненных силах,

Силой мысли моей безо всяких усилий грозу обгоняя.

И при этом:

Наслаждение мне доставлял в поднебесье

Этот яростный лязг с неумолчным трезвоном,

Потому что в полете гремит и трезвонит

Ожерелье мое: черепа с бубенцами.

А также:

На север, на юг и на запад волосья мои на лету развевались.

Бубенчик, болтаясь на посохе, взвизгивал дико на все мирозданье.

Полотнища ветер трепал, в исступленье хлестал он бегучие тучи.

Огни задувал, черепа задевал он, в глазницах пустых завывал он.

(Прохаживается, всматриваясь и принюхиваясь.)

Здесь, неподалеку, у дороги на кладбище, где сжигают трупы, стоит храм Каралы, — доносится оттуда дым погребальных костров, несущий запах чеснока, изжаренного на протухшем масле из семян нимбы. Тут мне и надлежит, по повелению наставника Агхорагханты, все сделавшего, чтобы с помощью заклинаний обрести волшебную силу, приготовить то, что нужно для принесения жертвы[63]. Вот что он мне говорил: "Доченька Капалакундала, сегодня блаженной Карале должны мы принести обещанную раньше жертву — красавицу из красавиц, живущую как раз в этом городе". Вот я и ищу ее.

(С любопытством всматриваясь.)

Но кто это, суровый и прекрасный, со вздыбленными волосами, с мечом в руке вступает на кладбище? Кто ж это?

Телом он темен и бледен, как синий застенчивый лотос;

Шествует он, как плывет над землею заоблачный месяц.

Левая только рука, позабыв дерзновенно смиренье,

Мясом прельщает людским, человеческой кровью

прельщает.

(Всмотревшись.)

Да это Мадхава, сын приятеля Камандаки, торгует человечьей плотью. Зачем он здесь? Пусть его. Займусь-ка я желанным делом. Уже настал урочный час. Смотрите-ка:

Кругом наподобие черных цветов расцветают исчадия мрака;

Земля погружается в зыбкую глубь, словно падает в бездну

глухую;

И в темных чащобах темнеет, сгущается сумрак во мрак

непроглядный,

Как будто ползет, надвигаясь клубами зловещими, дым отовсюду.

(Выходит.)

Конец вишкхамбаки

Мадхава

Ах, обнять бы прекрасную мне, испытать бы мне хоть на

мгновенье

Страсть в объятиях сладостных этих, которые даже в мечтанье

Несказанно блаженною близостью вдруг зачаровывать могут

На мгновение, так что сказаться нельзя сокровенному чувству.

Да хорошо бы

Целовать ненаглядное сладкое ушко,

Целовать ее грудь, где моя плетеница

И поныне, наверное, благоухает,

Жемчугами ничтожными пренебрегая.

Но пока, увы, до этого далеко. Но вот чего хотел бы я сейчас, так это увидеть ее лицо.

Бестелесным самим облюбованный, лик ее виден во мраке,

Порожденный сиянием юного месяца, праздник для взора,

Порождающий страсть, порожденный наитием Страсти

небесной

И в сердцах ненасытных людских порождающий столько

блаженства!

Но только, по правде говоря, если я ее и увидел бы, ничто б не изменилось. Ведь то и дело на память мне приходят наши прежние встречи: тревожат сердце мысли о совершенстве ее красоты и рождают ее образ. Беспредельность помыслов о любимой словно бы созидает ее присутствие в моей душе.

Видно, в сердце моем воцарилась она и в душе растворилась,

Отраженная, неискаженная, преображенная мыслью,

Возлелеяна, к сердцу приклеена, памятью в сердце зашита,

Словно стрелами — всеми пятью! — дивный образ привил мне

Манматха.

За сценой слышен шум.

(Вслушиваясь.) Как мерзко кладбище и эта толчея нечистых духов! Ведь здесь

Тьма, которую не пересилить печальным кострам погребальным,

Чьи бессильные проблески, правда, заметней во тьме вездесущей.

С визгом, с плачем, со всхлипами, с воем кишат омерзительным

роем

Вурдалаки во мраке: на игрище мчится и мечется нечисть.

Пусть их! Но должен я к ним обратиться. (Кричит.) Эй вы, кладбищенские жители! Вы, упыри, веталы, духи злые[64]!

Эй, налетайте, хватайте!

Кто человечины хочет,

Свежей, нетронутой вовсе

Кровопролитным оружьем [65]?

Снова шум за сценой.

Каково! Лишь только я крикнул, и все кладбище, черное от углей, загудело ужасающе громовым и неясным ревом злых духов и ветал, то там, то сям меняющих мгновенно свое об лично! Вот диво —

Даже в небе великое множество духов: отвратные рожи

Разевают зубастые рты, изрыгают зловонное пламя;

Извиваются в корчах тела, увиваются друг подле дружки.

Мельтешат брови, бороды, зенки, волосья пучками сполохов.

Да что!

Налетают, как волки голодные, в воздухе жалобно воют,

Человечину, чавкая, жрут, полусгнившие клочья сдирают

С костяков, сухожильями только скрепленных под кожею черной.

Эти кости берцовые, кажется, пальм длинностволых длиннее.

(Осмотревшись вокруг, смеется.) Но что за дикие у них повадки!

Вот эти

Долговязые духи с пещерами ртов,

Где трепещут, во тьме затаясь, языки.

Так в деревьях пожарами выжжены дупла,

Где гнездятся громадные хищные змеи.

(Делает несколько шагов, присматривается.) О, ужас! Невозможно без омерзения смотреть!

Как целую тушу, взвалив на колени себе полусгнившее тело,

Пирует упырь; потроха раздирает он, ягодицы пожирает;

Он бедра грызет, он кусает лопатки, как будто, зловонные, сладки.

И снедь ему нравится, жрет он и давится, лязгая жадно клыками!

А там

Они волокут из костров погребальных, не брезгуя смрадною

смертью,

Одетые дымом, омытые пламенем трупы, с которых свисает

Паленое мясо клоками, суставы безжизненные обнажая.

Тут, кажется, каждая гадина жаждет кипящего костного мозга.

(Усмехнувшись.)

Что за гнусно-мерзкие забавы у их подруг!

Глаз дурной отвращая, красотки по-своему принарядились;

Из кишок ожерелья, сердца вместо лотосов для плетеницы,

Пальцы женские — серьги в ушах, кровь засохшая — для

притираний,

Костный мозг в черепах, как вино, для таких вот счастливых

влюбленных.

(Делает несколько шагов, крича при этом.)

Эй, налетайте, хватайте!

Кто человечины хочет,

Свежей, нетронутой вовсе

Кровопролитным оружьем?

(Делает еще несколько шагов, приходя в отчаяние.)

Что это вокруг случилось? Почему внезапно все эти злые духи смолкли, прекратив чудовищный шабаш? О, как гнусно их безумье!

(Осматриваясь, безнадежно.) Все кладбище я осмотрел, и вот всего лишь предо мной

Исступленная бьется река и, не зная покоя, бушует,

Потому — что поток многоводный навек запружён черепами;

Вечно бьется река в берега, где голодные воют шакалы

И, в заклятой чащобе гнездясь, полуночницы-совы хохочут.

За сценой раздается крик: "Безжалостный отец!

Ты мной пожертвовал царю в угоду, и вот я гибну!"

(Внимательно вслушиваясь.)

Что со мной? Как знаком этот голос мне, звонкий и сладостный, Нежный, жалобный, словно рыдание птицы подстреленной, Так что сердце мое встрепенулось в груди, пробужденное, И неверен мой шаг, будто ноги мои отнимаются.

Стон этот жалобный слышен,

Кажется, в храме Каралы,

Где надлежит совершиться

Жуткому богослуженью.

Пойду и посмотрю. (Уходит. Затем появляются занятые поклонением божеству Капалакундала и Агхорагханта вместе с Малати, вид которой показывает, что ее обрекли на принесение в жертву.)

Малати. Безжалостный отец! Ты мной пожертвовал царю в угоду, и вот я гибну! Ах, матушка, тебя, чье сердце исполнено любви, убьет злая насмешка судьбы! О почтеннейшая, отбросившая все прочие заботы лишь ради блага Малати, — теперь ты из-за этого будешь долго горевать! Увы, подруга моя, милая Лавангика, теперь только во сне ты можешь меня увидеть!

Мадхава (быстро возвращаясь). Конечно же, это она, та самая газелеокая! Сомнения нет, это она! Теперь, пока она еще жива, на помощь к ней, на помощь!

Агхорагханта и Капалакундала (вместе). Слава тебе, Чамунда, слава тебе!

Слава пляскам твоим, от которых колеблется все

мирозданье,

Так что чудом Вселенная держится на черепахе.

Слава пляскам твоим, восхищающим свиту великого

Шивы

И тебе в преисподнюю рта низвергающим семь океанов.

Слава тебе, Чамунда!

Нам на благо, богиня, на радость нам пляски твои

громовые,

При которых тебя на земле превозносят, напуганы

смехом

Черепов, пробужденных в твоем ожерелье амритой

целебной,

Потому что исходит амритою месяц, пронзенный ногтями.

Заплясав, ты расшвыриваешь высочайшие горы,

Если только взмахнешь ты руками, весь мир поразив

языками

Ядовитого пламени, так как, свирепо раздув капюшоны,

Кобры черные вместо браслетов запястья тебе обвивают.

Все круги мировые сливаешь ты пляской своей воедино,

И заискрится вдруг, загорится единственный круг,

воцарится,

Как твоя голова, пламенея лучами, сверкает очами,

И созвездия в ужасе мечутся, стяг твой победный завидев.

Исступленною пляской твоей наслаждается Шива

могучий,

Упоенный в объятиях Гаури, чьи содрогаются серьги

В лад, как только начнут вурдалаки неистово хлопать

ладоши,

Одержимые, неудержимые в яростно-радостном буйстве.

(Самозабвенно пляшут.)

Мадхава (всматриваясь). Какое гнусное безумье!

Да ведь это она! Неужели? В руках нечестивцев

преступных

Обреченная днесь, облеченная тканями в пятнах шафрана,

Это дочь самого Бхуривасу, подобная лани прекрасной,

Над которою волки глумятся по воле судьбы беспощадной.

Капалакундала. Подумай, милая девушка, о том, кого ты любила в этом мире. К тебе спешит безжалостная смерть!

Малати. О Мадхава! Любимый! Пусть не сотрется в твоей памяти душа, ушедшая на тот свет. Ведь тот, кого помнит любящий, не умер!

Капалакундала. Бедняжечка! Да она в Мадхаву влюблена!

Агхорагханта (занесши меч). Что быть должно, пусть то случится! Сейчас я лишу ее жизни!

Славься, царица Чамунда!

Жертву прими благосклонно!

Жертвою мы подкрепляем

Нынче заклятия наши.

Мадхава (бросается к Малати и защищает ее рукой). Прочь, прочь, злодей! Твой умысел, презренный капалика, разрушен!

Малати (при виде Мадхавы кричит с надеждой). Спаси, спаси меня, благородный!

Мадхава. Не страшись, любимая, не бойся!

Превозмогла ты любовью отчаянье смертного часа.

Друг твой с тобою теперь, ты поверь мне, страшиться не

надо!

За красоту твою друг твой заступится, друг твой не

дрогнет.

Яростный недруг пожнет урожай своего злодеянья.

Агхорагханта. Кто этот грешник, дерзнувший стать препоной на моем пути?

Капалакундала. Да это, почтенный, Мадхава, предмет ее любви, торговец человечьей плотью, отпрыск приятеля Камандаки.

Мадхава (горестно). Как ты здесь очутилась, прекрасная моя?

Малати (после долгого молчания). Я ничего не знаю. Только помню, благородный, что спала на крыше, а проснулась здесь! Но как случилось, что ты тоже оказался тут?

Мадхава

(смущенно)

Не увенчанный в жизни тобою, желанная,

Я в отчаянье бросился было на кладбище.

Упырей накормить я хотел человечиной

И услышал поблизости голос твой жалобный.

Малати (в сторону). Из-за меня, пренебрегая своей жизнью, он очутился здесь?

Мадхава. Как это странно! Все равно как если бы ворона свалила пальму[66]!

Что мне делать? Мой дух опален пламенеющим негодованьем,

Уязвлен состраданьем глубоким, в слезах ослеплен

изумленьем,

Упоен ликованьем теперь, когда мерзостный меч не

достигнет

Ненаглядной моей, не получит луны свирепеющий Раху.

Агхорагханта. А, ублюдок брахманский!

Мне, которому сладко заклать человека, теперь ты попался,

В лапы тигру попался, как пылкий олень из-за нежной

подруги.

На алтарь возолью кровь твою перед грозною матерью

нашей;

С плеч до бедер в бою раскрою тебя сразу, мечом

размахнувшись.

Мадхава. Ничтожество, подлейшее из подлых, изувер,

Как смеешь вселенную грабить, как смеешь прекрасное

красть,

Как смеешь ты небо и землю всемирного света лишать,

Как смеешь ты, смерть накликая, глумиться над богом любви,

Весь мир превращая в пустыню для наших бесплодных

очей?

Так берегись, греховный,

Ударю тебя, нечестивец, как смерть беспощадная бьет,

За то, что дерзнул замахнуться ты, бешеный, на красоту,

Чье нежное тело болело, когда за игрою, шутя,

Цветами, легчайшими в мире, подруги бросали в нее.

Агхорагханта. Посмей ударить, нечестивец! Ударь! И вот тебя и ноту!

Малати. Сдержись, мой доблестный защитник! Ужасен проклятый негодяй. Спаси меня от него. Избавь от этого безумного наваждения!

Капалакундала. Спокоен будь, мой повелитель. Покончи с этим трусом!

Мадхава и Агхорагханта

(вместе, обращаясь соответственно к Малати и Капалакундале)

Не страшись! Не спастись твоему ненавистнику!

Разве на водопое оленя пугается

Лев, чьи грозные когти, бывало, как молнии,

Лбы могучим слонам сокрушали без промаха?

Мадхава и Агхорагханта

(свирепо глядя друг на друга)

Пусть меч мой тяжелый разрубит со скрежетом кости

твои

И, в мышцах упругих помешкав, пронзает пускай потроха,

Как в мягкую липкую глину, пускай погружается в них,

И в прах, перемешанный с грязью, развалится тело твое!

Так кончается пятое действие, называющееся "Описание кладбища".

Действие шестое

Вишкхамбака

Появляется Капалакундала.

Капалакундала. А, гнусный Мадхава, убивший из-за Малати моего наставника! Хоть яростно я на тебя набрасывалась, но ты меня презрел лишь потому, что я женщина! (Злобно.) Теперь берегись! Ты непременно отведаешь от плодов гнева Капалакундалы!

Знай: человеку, сразившему змея,

Лучше забыть, что такое беспечность:

Подстерегает змея, настигает;

Скорбь ядовитая в сердце змеином.

Голоса за сценой

Повелители мира, внемлите велению мудрости!

Усладите нас, боги земные [67], на празднике мантрами!

Пусть на сотни ладов прозвучат песнопенья заздравные!

Достославные! Мешкать не время: жених приближается!

Почтеннейшая Камандаки повелела, чтобы юная Малати отправилась, дабы не погублено было ее счастье, в храм божества, охраняющего город, и оставалась там, пока не придут родные, и ожидает, пока провожающие не принесут ей свадебные украшения и наряды.

Капалакундала. Пускай! пускай! Уйду отсюда — здесь нынче соберется множество людей, все будут суетиться, готовясь к свадьбе Малати. Меня ждет отмщенье Мадхаве! (Уходит.)

Конец чистой вишкхамбаки

Входит Калахамсака.

Калахамсака. Мой хозяин Мадхава, укрывшийся вместе с его другом Макарандой в храме божества — покровителя города, велел мне — узнай, дескать, не вышла ли процессия Малати. Сейчас я его порадую.

Мадхава

С той поры, как узрели глаза мои деву с глазами газели,

От озноба и зноя не знала покоя душа, изнывая.

Так нежданно-негаданно ранит нас Мадана! Хоть бы сегодня

Счастье выпало мне! На моей стороне прозорливая мудрость.

Макаранда. Как может не увенчаться успехом замысел почтенной, наделенной таким умом?!

Калахамсака (приближаясь). Тебя, мой повелитель, ожидает счастье. Уже отправилась Малати со своей свитой.

Мадхава. Да правда ли это?

Макаранда. Зачем ты сомневаешься? Она не только двинулась в путь, но уже совсем близко. Но

На земле потрясенной мы слуха лишаемся,

Если радостней многоголосого вестника

Приближается гром на конях ослепительных, —

Грозный, в тучах стремительных, ветром разорванных.

Подойди сюда. Посмотри на процессию из этого решетчатого окна.

Калахамсака. Смотри, смотри, мой повелитель. Вот несут множество белых зонтов, подобных лотосам с мощными стеблями, что колышутся посреди синего озера бескрайнего неба, по которому волнами ходят ряды знамен, вздымаемых порывами ветра, а опахала в воздухе красиво парят, словно белые лебеди. А вот теперь, бренча бесчисленными золотыми бубенцами, усыпавшими их сбрую, идут слонихи. На их спинах полным-полно красавиц — они украшают само небо многорадужным сверканием украшений с драгоценными камнями, осколками лука Индры! Они поют и умножают веселый ш