Мадхава смущенно потупляет голову.

(Улыбаясь.) Что ж ты стоишь, склонив сладчайший лотос твоего лица? Ты ведь знаешь, что

Бог, рожденный в душе, поражает безжалостно

Всех, кто мраком и светом объят в мироздании.

Он, творца не помиловав, ранит всевышнего,

И, поверь мне, стыдиться влюбленному нечего.

Мадхава. Почему бы, друг мой, не рассказать тебе об этом? Что ж, слушай, что случилось. Пошел я в храм бога любви после того, как Авалокита разожгла мое любопытство. Вдоволь нагулявшись и насмотревшись, я устал и остановился подле рощицы юных бакула, росших на берегу пруда — прекрасном месте для прогулок — осыпанной, словно драгоценными украшениями, гроздьями бутонов, покрытых роями пчел, привлеченных сладостно-хмельным благоуханием. Собрав с земли опавшие полураскрытые бутоны, начал я сплетать венок с затейливым узором. Вскоре из храма вышла какая-то красавица благородного облика, окруженная множеством слуг. И была она словно стяг, украшенный рыбой, — знамя бога любви, возглашающее победу его над миром, меж тем одежды и наряды ее говорили о девичестве.

Как богиня, царит она в мире чарующем.

Бог любви, создавая такую красавицу,

Перевил волоконцами тонкими лотоса

Лунный свет, напоенный амритой живительной.

Когда же преданные ей служанки, страстно желавшие развлечься собиранием цветов, упросили ее позволить им эту забаву, она направилась к подножью дерева бакула. Тогда-то я заметил, что она, как показалось мне, уже изнемогла от причиненных ей Камой и тщетно скрываемых терзаний любви к какому-то счастливо рожденному юноше. Ведь

В истоме клонилась она, словно сломанный лотос,

Внимала подругам рассеянно и безучастно.

Ланиты светились прозрачною бледностью лунной,

Как светится бивень слоновый на свежем изломе.

И стоило только мне ее увидеть, как глаз моих будто коснулась кисть, смоченная в амрите, порождающей беспредельную радость, и красота ее неотвратимо-властно увлекла меня, как внутренняя сила неуклонно влечет кусок железа к магниту. Что мне тебе сказать? Обреченное, к ней мое сердце привязано.

Впереди вереница скорбей нескончаемых.

Мне страдать госпожою судьбою поведено.

Осчастливить могла бы меня полновластная.

Макаранда. Уж такова любовь, друг Мадхава, — в ней и надежда, в ней и отчаянье. Ты видишь:

Всё в мире сплетенье причин потаенных и явных,

От века на свете одна лишь любовь беспричинна;

В сиянии солнечном лотосу время раскрыться,

А в лунном сиянии лунному камню померкнуть.

А что же было потом?

Мадхава. А потом:

"Вот он!" Быстрые взоры служанок догадливых

На меня показали движеньем стремительным.

С недомолвками дружные, взоры лукавые

Усладительным смехом, казалось, насыщены.

Макаранда (про себя). Уж как тут не узнать!

Мадхава. По пути домой они игриво и шумно переговаривались, хлопая лотосоподобными ладонями, заставляли звенеть ряды браслетов на руках. В такт их изящной походке, подобной поступи гусей, охваченных страстью и внезапно вспугнутых, звенели сладкозвучные браслеты на ногах, и им откликались бубенцы на опояске. Девушки, указывая на меня пальцами, подобными побегам нежным лотоса, твердили при этом: "Мы счастливы, дочь Повелителя! Кажется, кто-то здесь нужен кому-то!"

Макаранда (в сторону). О, вот и проявление народившейся любви.

Калахамсака (вслушиваясь). Да это же и чувствительный и приятный разговор о красавицах.

Макаранда. Но дальше, дальше!

Мадхава. И тогда

В ней сказалось веленье Манматхи могучего,

Победившего разум своим обаянием;

И от этой победы смятенье душевное,

И в мечтанье податливом речи бессвязные.

А потом:

Лианы бровей не скрывали застенчивых взоров,

Которые льнули ко мне, расцветая, взлетая,

От взоров ответных спасаясь в бутонах укромных:

В глубоких очах, от волнения полузакрытых.

И теми

Призывными взорами в этом восторге пугливом,

Упорными, робкими, нежными в сумраке смутном,

Очами под сенью густою ресниц беспокойных

Похищено, вырвано, выпито скорбное сердце.

Столь щедрое цветение чувств смутило мне душу — оно шепнуло о том, что, может быть, прелестная почувствовала любовь ко мне, и я был покорен. Растерянный, я все же пытался окончить начатый венок из цветов бакула. Тем временем она, окруженная свитой евнухов, вооруженных бамбуковыми палками, поднялась на слониху и озарила ведущую в город дорогу лунным сиянием своего лица.

И проехала мимо подобная лотосу,

Уязвив мое сердце своими ресницами,

Опалив мое сердце отравой погибельной,

Упоив мое сердце отрадой целительной.

Недуг непостижный постиг меня, смысл потеряли слова,

И я не испытывал, кажется, сроду напастей таких.

Я, ввергнутый в бездну смятенья, рассудком оставлен моим.

То жар меня жжет нестерпимый, то в холод бросает меня.

И еще к тому же:

Знакомых вещей распознать я не в силах сегодня вблизи.

Как марево, мир повседневный сегодня морочит меня.

Студеного озера мало горячке моей при луне.

Потерянное, заблудилось в отчаянье сердце мое.

Калахамсака. Конечно! Он не только душой, но и телом уже похищен. Кем? А, верно, Малати.

Макаранда (про себя). Вот сила любовной напасти! Как бы мне избавить друга от нее? Впрочем,

"Бог, рожденный в душе! Не казни беззащитного!"

"Страсть нечистая! Не затуманивай разума!"

Заклинанья подобные вовсе бессмысленны

Там, где бог ненасытный сопутствует юности.

(Вслух.) А известно другу моему, какого она рода и как ее имя? Мадхава. Послушай, друг, что я тебе поведаю. В то время, как она садилась на слониху, красавица из цветника ее подруг, собирая цветы юной бакулы, приблизилась ко мне и заговорила со мной о венке: "Как хорошо, достойнейший, подобраны цветы и как красив рисунок, в котором цвет каждого цветка в лад другому! Нашей госпоже поправился венок. Никогда не видела она столь искусно подобранных цветов. Да увенчается успехом твое искусство! Да будет плодотворна прелесть творения творца! И да украсит этот со вкусом сделанный венок шею нашей повелительницы!"

Макаранда. Речь ее искусна!

Мадхава. Когда же спросил я о роде и имени ее госпожи, то красавица сказала: "Она дочь министра Бхуривасу, а зовут ее Малати. Что ж до меня, то я ее молочная сестра, и имя мне Лавангика".

Калахамсака (радостно). Так ее зовут Малати! Воистину, могуч наш цветолукий бог! Победа нынче — наша!

Макаранда (в сторону). Так она дочь высокочтимого министра Бхуривасу! Та, которой восхищается достойная Камандаки. Да, что еще? Болтают всюду, будто сам царь сватает ее за Нандану.

Мадхава. И по ее просьбе покорно снял я с шеи гирлянду из цветов бакулы и отдал ей. Хотя из-за того, что смотрел я на Малати, руки мои со счета сбились, и с одной стороны гирлянда оказалась неровной, Лавангика расхвалила мою работу и, принимая гирлянду, молвила: "Вот истинно великая милость!" Когда же она исчезла среди сумятицы шествия, ушел оттуда и я.

Макаранда. Все хорошо, мой друг. Ведь Малати раскрыла свою любовь к тебе. По многим признакам, таким, как бледность ее щек, и прочим, ясно, что уже давно ее томит недуг любовный, и ты тому виной. Лишь одного я не пойму, где ж она могла тебя прежде увидеть? Да, столь благородные девушки, когда они полюбят, то на других и смотреть не станут. Об этом говорят

Быстрые взгляды смышленых подружек,

Распознающих влюбленного сразу,

И в недомолвках шутливых намеки:

"Кажется, кто-то здесь нужен кому-то!"

Мадхава. А что еще?

Макаранда. Да речь Лавангики, ее молочной сестры, полная намеков.

Калахамсака (подходит). И вот это. (Показывает портрет.)

Макаранда. Калахамсака, кто нарисовал портрет Мадхавы?

Калахамсака. Та, кто похитила его сердце.

Макаранда. Так это Малати!

Калахамсака. А кто же еще?!

Мадхава. Твоя догадка почти верна, друг Макаранда.

Макаранда. Как он попал к тебе, Калахамсака?

Калахамсака. Ко мне? Из рук Мандарики. А к ней — от Лавангики.

Макаранда. Скажи-ка нам, не говорила ли Мандарика, зачем Малати нарисовала Мадхаву?

Калахамсака. Затем, наверное, чтобы тоску утишить.

Макаранда. Успокойся, Мадхава.

Та, в которой ты видишь сияние лунное,

Несомненно, счастливец, тобой очарована.

Единение ваше судьбой предначертано,

Счастью вашему явно способствует Мадана.

Прекрасен ее облик, так поразивший тебя, — возьми и нарисуй ее.

Мадхава. Как пожелает друг. Дай мне дощечку и резец.

Макаранда приносит.

(Рисуя.) Друг Макаранда,

Слезы взор застилают, как только я вспомню прекрасную;

Каменеет злосчастная плоть, весь в поту содрогаюсь я;

Содрогаются пальцы, противятся всякому замыслу.

Что мне делать? Подобный рисунок едва ли под силу мне.

Но все-таки я попытаюсь кончить. (Продолжает рисовать и наконец показывает.)

Макаранда (наслаждаясь рисунком). Сколь совершенно выражена здесь твоя любовь! (Удивленно.) Как! Ты успел и шлоку сочинить и записать ее?!

(Читает.)

Много прекрасного в мире. Прекрасное многообразно.

Праздник, единственный в жизни моей, наступает, великий,

Лишь засияет она, как луна, в благосклонной прохладе,

Взор зачарованно-пристальный светом своим услаждая.