Река жизни течет к своему истоку. Это - океан, откуда нет возврата.

Этот вечер стал поворотным пунктом в моей жизни. Я чувствовал, чтонатолкнулся на какой-то фундаментальный принцип внутреннего действия,овладение которым было выходом из моей ситуации, и ухватился за него, какутопающий за соломинку. Я понял, что внутренняя остановка и принятиеситуации такой, какая она есть, как бы плоха она ни была, - ключ кпреодолению депрессии, мучившей меня с ранней юности. То, что я отдалсяпаразитирующему на мне черному облаку и впустил его в себя, оказалосьединственно верным ходом в ситуации внутреннего мата. Черное облако было моей собственной энергией, разрушавшей меня, поскольку я отделил себя отнее. Эта сила работала против меня еще и потому, что я не видел ее. Невозможно сражаться с врагом, находящимся у тебя за спиной. В моей психоэнергетической системе существовало неправильноеподсоединение, и естественное течение энергии было нарушено. Как только янашел неисправный контакт и переключил его, угнетавшая меня сила оказалась вмоем распоряжении. В этот вечер я избавился от депрессии навсегда. Поняв, как использовать энергию отчаяния, я из жертвы превратился вохотника. Вместо того, чтобы бежать от угнетавших меня ранее ситуаций,теперь я стал их искать. Я встречался и проводил время с людьми, которымраньше и руки бы не подал, ходил по злачным заведениям, вызывавшим у менянеприязнь, сознательно провоцировал в себе негативные мысли, которые теперьразбегались от меня, как зайцы, и так далее. Но как я ни старался загнатьсебя в прежний тупик, его больше не было. Теперь я знал секрет: вместо тогочтобы противостоять ситуации, нужно просто сдаться и принять ее, не стараясьникак изменить. Все негативное, болезненное, отвратительное и ужасноеоказалось, на самом деле, золотой жилой невостребованной энергии. Замокоткрывался так просто! Воодушевленный этим открытием, я продолжил свои изыскания. Довольноскоро выяснилась любопытная вещь, а именно: глубоко во мне существовалатенденция убегать не только от негатива в жизни и в себе, но и от всегоположительного. Фактически, я постоянно находился в состоянии неприятиядействительности и бегства от нее. И в силу инерции этого движения я не жилв настоящем. Это было убегание от настоящего момента в будущее или прошлое,которые являлись не реальностью, а всего лишь моими фантазиями на темубудущего или прошлого. Единственная доступная мне реальность - переживаниенастоящего момента - все время ускользала от меня. Это было радикальное постижение. Я осознал, что, не принимая жизньтакой, как она есть, и убегая от нее, я находился в состоянии постояннойвойны с миром и самим собой. Я сражался с ветряными мельницами, посколькувоевал с созданными мною же самим фантомами. Глубоко неудовлетворенный собойи тем, что меня окружало, я всегда желал чего-то другого, большего, не того,что было. В результате, я находился в состоянии постоянного бегства от себяв поиске перемен. Непрекращающийся поиск чего-то лучшего являлся чернойдырой, куда безостановочно утекала моя жизненная энергия, а это приводило ксостоянию обесточенности и переживанию жизни как несчастья, к поиску чернойкошки в темной комнате, где ее нет. Состояние войны с миром и собой было, на самом деле, борьбой с Богом иЕго творением и неприятием Его воли. Воля же эта выражается в том, что есть. Слово истина происходит от старого русского слова естина - то, чтоесть. Казалось бы, что может быть глупее борьбы с Богом? И все же, каквыяснилось, я только этим и занимался. Конечно, человеческий мир и мы самидалеки от совершенства, но совершенство это достигается не изменением мира инас самих как части мира, а изменением точки зрения. В индийской мыслисуществует пример, когда одну и ту же реку обитатели разных мироввоспринимают совершенно по-разному: демонам она видится наполненной гноем икровью, богам - потоком божественной амриты, для людей - это просто река. Для трансформации видения требуется огромная энергия. Я же, вместо тогочтобы сберегать и накапливать ее, тратил все силы на бессмысленноепротивостояние миру. Природа вещей спокойна и тиха, но я не мог осознать ееиз-за бесконечной конфронтации с тем, что есть. Великая тайна жизни дышаларядом, но дыхание это было настолько нежным и незаметным, что я его неслышал. Воля Творца проявляется в его творении. Мы, какие мы есть, и все, чтомы видим вокруг себя, является манифестацией этой единой Воли. Чтение этихслов - такое же проявление Воли, как и создание или разрушение бесчисленныхвселенных. Все, что происходит в этих вселенных и наших судьбах, происходитименно так потому, что этого хочет их создатель. Я относился к ткавшей мою судьбу силе не как к другу или помощнику, акак к коварному тирану, и это отношение делало меня рабом обстоятельств,вместо того чтобы учиться у них. Я не понимал, что, противостоя предвечнойВоле, я заранее обрекал себя на неудачу. Эта Воля не знает препятствий, какне знает препятствий человек, сознательно сливший свою волю с Ней. Такойчеловек растворяется в происходящем, и в результате все силы вселеннойоказываются в его распоряжении. И путем к этому было смирение. Как одиночный акт, смирение несложно. Гораздо труднее смириться вдействии и сделать этот процесс постоянным. Если мы смиряемся с какой-тоситуацией или обстоятельством, мы выхватываем лишь кадр из фильма нашейжизни. Но по-настоящему работает только непрерывное смирение, принятиеситуаций такими, каковы они есть от момента к моменту. Когда мы достигаемтакой непрерывности, такого постоянства, противоречие между нашей волей ижеланиями, с одной стороны, и всемогущей волей Творца, с другой, снимается,и начинается процесс устранения препятствий. То, что есть, оказывается тем,что мы хотим, а то, что мы хотим, - происходит. Большинство так называемых религиозных людей признают волю Творца исоглашаются с ней лишь на словах, в действительности же они поглощеныборьбой с собой и окружающими обстоятельствами. Никакой реальной связи сведущей их по жизни Волей не существует. Подлинное смирение ценилосьмудрецами всех времен не столько из моральных или этических соображений,сколько потому, что оно давало ключ к силе, без которой реальнаятрансформация невозможна. Как только я сложил оружие и подчинился обстоятельствам, жизнь самасобой стала меняться к лучшему. Вместо того, чтобы растрачиваться набессмысленную конфронтацию, жизненная сила начала собираться в моейвнутренней чаше и, переливаясь через край, выливаться в спонтанныенепредсказуемые действия, наполнявшие жизнь радостью и ощущением свободы. Мне удалось установить критерий, во всяком случае для себя, правильногодействия. На протяжении долгих лет я подозревал, что должен существоватьоптимальный способ поведения при любых обстоятельствах. Вместе с тем, я немог не видеть того, что большинство моих действий были обусловленынедостатком энергии. Фактически, я находился в постоянном поиске скрытыхэнергетических ресурсов, который, чаще всего, заканчивался неудачей. Даженаходясь в непрерывном потоке, данном через Тошу, я оказался бочкой без дна:сколько бы энергии ни поступало, вся она, не задерживаясь, проходила сквозьменя и утекала прочь. Мне и в голову не приходило, что энергию нужно беречьи сохранять. Но теперь, когда внутренняя чаша была наполнена, онаестественным образом начала переливаться в мир. Я увидел, что можно жить идействовать от изобилия, а не от недостатка. Этот новый способ действия яназвал принятие. Практика Дисы - практика эзотерическая с самого начала. Она требуетопределенного уровня понимания и энергии. Диса - путь не для слабых, ипо-настоящему ее мог делать только Тоша. Я посвятил Дисе несколько лет иубедился в том, что эта практика дает немедленные результаты при условииполного бесстрашия и искренности. Однако я убедился и в том, что, при всейее мощи, Дисе недоставало тотальности восприятия. Она делила мир на сферужеланного и нежеланного, и конфликт двойственности, таким образом, оставалсянепреодоленным. Все мои столкновения с демонами и Князем были следствиемэтой двойственности, невычищенными подвалами подсознания, где продолжаликлубиться страх и отчаяние. Но глубоко в моем сердце жила вера в единство мира и в то, что мир всвоей основе добр. Тот способ восприятия действительности, который я назвалпринятием, превратил эту веру в действие. Мой внутренний кризис былпреодолен.

Глава 33

Стремись познать истину, как бы трудно и больно тебе ни было. Из всего,совершаемого тобой, лишь то, что ты делаешь в поисках освобождения,засчитывается Дарующим его. В 1981 году я получил небольшое наследство и решил, что пришло времяисполнить свою мечту об отшельнической жизни. Встреча с Тошей отменила мойплан бегства на Камчатку, но учителя больше рядом не было, и я опять испыталнепреодолимое желание уйти. Я решил найти хижину в горах Кавказа и занятьсятам медитацией всерьез. После нашего путешествия в Армению Кавказские горыпритягивали меня, как магнит. На этот раз, однако, я задумал отправиться вГрузию. Рассчитавшись с долгами, я купил все необходимое для жизни в горах ивылетел в Батуми. Свое путешествие я начал с Батуми, потому что хотел найтитам человека по фамилии Королев. Королев был китайцем, бежавшим в СоветскийСоюз во время культурной революции. Он принадлежал к старомуаристократическому роду и пересек границу, спасая свою жизнь. Королев осел вБатуми, где прожил уже довольно долго. Он взял русские имя и фамилию, у негобыли жена и взрослая дочь. Королев занимался акупунктурой и имел большуюпрактику. Я услышал о нем в Ленинграде от одной знакомой, котораяпознакомилась с Королевым при довольно странных обстоятельствах. Это была молодая привлекательная замужняя женщина, страдавшая отбесплодия. Она обратилась к китайцу за помощью, когда тот приехал вЛенинград на медицинскую конференцию. Королев осмотрел женщину и сказал, чтоможет помочь ей, но лечить ее он должен не иглами, а ему нужно переспать сней, причем сделать это следовало не тайно, а с согласия ее семьи и мужа.После нелегкого размышления семья дала добро, и процедура состоялась.Королев уехал, и через некоторое время выяснилось, что женщина беременна.Девять месяцев прошли в гаданиях, кто же родится. Родился китаец. Послеэтого молодая мать слышать не могла о Королеве, хотя ее цель и быладостигнута. Меня заинтересовала эта история, и я захотел встретиться скитайцем. Женщина дала мне его визитную карточку. Я прилетел в Батуми рано утром. Небольшой аэропорт был пустынен, иединственный человек, прохаживающийся возле здания, был как будто китайцем,только необычно высокого роста. "Неужели в Батуми живут два китайца?" -мелькнуло у меня в голове. Я хотел было подойти к нему, но передумал. У менябыла визитка Королева, и я решил, что все равно позже его найду. Из аэропорта я отправился на железнодорожный вокзал, чтобы сдать рюкзакв камеру хранения. В автоматической камере был испорчен замок, и мне никакбыло не закрыть дверцу. Это привлекло внимание вокзального милиционера, и онповел меня в отделение. Там меня заставили вытряхнуть все содержимое моегорюкзака на стол. Спальный мешок и палатка почему-то показались ментамподозрительными, и они начали куда-то звонить. Вскоре появились военные. Меня посадили в джип и привезли в военнуючасть, огороженную колючей проволокой. Только тут до меня дошло, что Батумибыл пограничным городом, и меня взяли пограничники. Меня привели в комнатудля допросов, где уже ожидал гебешник в штатском. Взглянув на меня и насодержимое моего рюкзака, где лежала книжка Кастанеды на английском икарманный англо-русский словарь, он коротко бросил: "Ну, с этим ясно. Из тойже группы". Как выяснилось из допроса, в это время ловили группу перебежчиковграницы. Меня раздели догола и долго прощупывали швы на одежде. Что ониискали в швах, не знаю. На вопрос, зачем приехал в Батуми, я показалвизитную карточку Королева и сказал, что должен получить у него медицинскуюконсультацию. Забрав карточку, пограничники через час притащили несчастногоКоролева на очную ставку со мной. К своему изумлению я узнал в нем китайцаиз аэропорта. Какой же я был идиот, что не подошел тогда к нему! И вотдовелось встретиться в камере. Королева взяли прямо на приеме и, ничего не объяснив, привезли в часть.Было заметно, что он нервничает. "Вы знаете этого человека?" - был задан емуклассический вопрос. Убедившись в том, что я китайцу незнаком, егоотпустили. Меня же продержали до вечера, поскольку послали запрос обо мне вленинградское КГБ и полдня ждали ответа. Наконец, меня сдали на руки чинупомельче, грузину. Он довез меня на машине до гостиницы и с явнымсочувствием посоветовал уехать утром первым же поездом. "Если они возьмуттебя второй раз, то уже не выпустят", - сказал он. Утром я решил все же повидаться с Королевым и приехал к нему в кабинет,который находился на окраине города. Я попросил прощения за недоразумение,на что врач замахал руками: "Ничего, ничего, бывает". Говорил он с сильнымкитайским акцентом. "Что ты хочешь?" - спросил он. Я сказал, что меняинтересуют традиционные китайские методы лечения энергией. Королев сказал,что знает их, но обучением не занимается. "Где можно этому учиться?" -спросил я. "Средняя Азия китайца есть, учат кун-фу и энергия лечить, носначала бить будут сильно. Если выдерживать, то брать будут". После этого Королев рассказал мне про своего учителя, которого, по егословам, учили лечению инопланетяне. По его лицу невозможно было понять,говорит он серьезно или издевается надо мной. Разговор в том же духепродолжался еще какое-то время, после чего появилась пациентка, и Королевпопросил меня показать, что я умею. Я провел сеанс, который китаец одобрил,и на этом мы расстались. Каким образом он избавил мою знакомую от бесплодия,так и осталось неизвестным. Много лет спустя я узнал, что Королев перебралсяв Петербург, открыл там практику, пишет книги и вернул себе свое китайскоеимя У Вэйсин. Добравшись до вокзала, я сел в первый подошедший поезд и на утрооказался в Тбилиси. Город превзошел все мои ожидания. Он был гораздо теплее("тбили" по-грузински значит "теплый"), живописнее и красивее Еревана.Многие жили в просторных домах, утопавших среди фруктовых садов, что, поленинградским понятиям, было немыслимой роскошью. Люди на улицах запростознакомились и звали к себе в гости. Нигде в мире я не встречал ничегопохожего на грузинское гостеприимство. Тебя принимали как друга и брата, соткрытой душой и настоящей, идущей от сердца щедростью. Грузия - христианская страна, и, по-моему, одна из немногих стран, гдевера не ограничивается посещением церкви и разговорами, но зримо выражаетсяв национальном характере. Давать для грузин так же естественно, как и жить.В них чувствовались достоинство, гордость и благородство характера - плодыдревней крови и старой культуры. Я влюбился в Грузию сразу и навсегда: в ее печальные на закате горы, вмонастыри, храмы и башни дивной красоты, в удивительные протяжные мелодиипесен; я полюбил грузинскую еду, вино, самый воздух этой страны. Грузинынеобычайно музыкальны; я несколько вечеров подряд слушал, как пели простыелюди после работы, сидя где-нибудь в беседке в новом микрорайоне за бутылкойвина. Грузинская семиголосная полифония - единственная в мире в своем роде,и врожденная способность грузин к многоголосному пению поистинепоразительна. Я остановился в доме Мате Джандиери - художника-монументалиста и другаМалхаса Горгадзе, у которого когда-то гостил Тоша. Мате, по советскимпонятиям, был сказочно богат. Он жил со своей семьей в элитном районеТбилиси, принадлежавшем художникам и артистам. Его дом - настоящая вилла сбассейном, садом, с павлином в вольере и двумя слугами, один из которых,японец Яша, бежал когда-то из Астрахани за изнасилование дочери ректораинститута. Теперь Яша ошивался в богатом районе, подрабатывая, чем придется. Более всего меня поразило то, что Мате зарабатывал деньги абстрактнымимонументальными фресками, в отличие, скажем, от своего соседа, весь дворкоторого был уставлен огромными бюстами Ленина. Богатство никак неотразилось на превосходных человеческих качествах Джандиери, - он былжизнерадостен и бескорыстно помогал многим людям. На небольшой площадке за домом стояла недостроенная шарообразнаяконструкция, накрытая брезентом. Когда я спросил Мате, что это такое, он,улыбаясь в усы, объяснил, что возводит свою старую мечту. Мечта Джандиерибыла довольно странной: он строил зеркальный изнутри шар, диаметром чутьвыше человеческого роста. Мате признался мне, что его долгие годы занималвопрос: что увидит человек, помещенный в зеркальный шар. Никто не могответить ему на этот вопрос, и тогда Джандиери решил построить шар, чтобывыяснить это самому. Он пошутил, что шар, вероятно, будет отличнымвытрезвителем для его гостей. Идея показалась мне занимательной, но времени дожидаться окончанияпостройки не было - меня звали горы. Много лет спустя я позвонил Мате иузнал, что шар был разрушен во время гражданской войны в Грузии в 1992 году.На мой вопрос, как выглядел человек внутри шара, Джандиери ничего неответил. Мате пришел в восторг от моего плана поселиться в горах и добавил, чтоесли бы не семья и работа, он бы и сам с удовольствием отправился пастиовец. Джандиери организовал для меня джип, шофера и отправил к своимродственникам, жившим в Хевсурети - удаленном горном районе на границе сЧечней. Я поблагодарил Мате за помощь, и ранним утром мы отправились в путь. В машине ехало еще два человека, которым нужно было в Хевсурети. Дорогазаняла пять часов. По пути мы остановились на берегу горной реки отдохнуть иперекусить. Неожиданно из леса появился всадник, молодой хевсур, одетый внациональный костюм - серый кафтан с нагрудными карманами для патронов,черная шерстяная шапка с вышивкой и старинный кинжал на поясе. Конь его былвзмылен, и всадник выглядел утомленным. Пот струился по его лицу. Фигура этапоказалась мне совершенно фантастической, как будто я попал в глубокуюдревность. Всадника пригласили к нашей трапезе. Он не говорил по-русски, имои попутчики перевели мне, что хевсур возвращается домой со свадьбы,продолжавшейся две недели, и потому очень устал. Закончив с едой и вином, мы распростились с нашим гостем и двинулисьдальше. Дорога становилась все хуже, но наш джип упрямо полз вверх.Спустившись с перевала, к вечеру мы прибыли в Шатили - маленькую деревушку,расположенную неподалеку от границы с Чечено-Ингушетией. Летнее населениеШатили составляло всего семьдесят человек. В центре поселения высиласьдревняя каменная башня; этих башен в горной Грузии много, о назначении ихдавно забыли, и никто не мог мне объяснить, зачем их строили в старину. Подну долины неслась бурная река, в которой мальчишки ловили форель. Меняпоселили в доме родственников Джандиери, где я столкнулся с неожиданнойпроблемой. Оказывается, в день нашего приезда начался местный праздник, а значит -нескончаемое застолье. Уйти из-за стола было невозможно, бесконечные тостыследовали один за другим. Пили араку - мутный самогон местного изготовления.День проходил за днем, а конца пьянке было не видно. В довершение всего изТбилиси прибыла киногруппа для съемок исторического фильма. Вместо съемокнагрузившиеся артисты в старинных костюмах и при полном вооружении верхомносились с утра до вечера по ущелью, горланя песни и размахивая саблями. Веселенькое у меня получалось отшельничество. Не зная, как уйти, чтобыне обидеть хозяев, я обдумывал планы бегства. Наконец, не выдержав, собралрано утром рюкзак и удрал. Снежные вершины виднелись вдали, и я пошел погорной тропе вверх, в их направлении. Через пару часов крутого подъема язаметил вдали пастушеский лагерь - огороженное жердями становище, внутрикоторого стояли тенты. Вдали по склону ползла отара с пастухом и несколькимисобаками. Я обрадовался. Это было как раз то, что мне нужно. Приблизившись к лагерю, я понял, что меня заметили. Из становища вышелчеловек и с распростертыми руками направился мне навстречу. В одной руке ончто-то держал. Сначала я не мог понять, что это такое, но потом, к своемуужасу, увидел, что это рог. Приблизившись, пастух протянул его мне и сказал:"Пей!". Делать было нечего. В роге оказалась не арака, явосьмидесятиградусная чача. В желудке у меня заполыхало. Это был конец. Я в отчаянии оглянулся по сторонам. Дальше идти было некуда - вышетолько снежные вершины. Посидев у костра и закусив бараньей печенкой, япринялся расспрашивать пастуха об этих местах. Он посоветовал мнеотправиться в Муцо, где, по его словам, можно найти заброшенный дом ипоселиться в нем. Переночевав в лагере, на следующее утро я вернулся вШатили и, не заходя к своим не в меру гостеприимным хозяевам, двинулсядальше. До Муцо, по словам пастуха, было два часа ходьбы. Дорога шла по берегу реки, зажатой в каменистом ущелье. В месте слияниядвух потоков дорога превратилась в тропу. На повороте я заметил странноесооружение, сложенное из плоских слоистых камней и напоминавшее склеп. Содной его стороны был узкий лаз. Заглянув внутрь, я увидел, что внутри былинары, заваленные человеческими костями, полуистлевшей одеждой и остаткамисгнивших трупов. Двести лет назад на Кавказе свирепствовала чума. Вымиралицелыми деревнями. Спасения не было, и при первых признаках болезни людиоставляли свои дома и заживо хоронили себя в склепах. Таким образомраспространение эпидемии было остановлено. Каким же мужеством должны былиобладать люди, обрекавшие себя на подобную смерть! Кроме склепа, по дороге попадались и знаки недавних смертей -небольшие, сложенные из камней памятники с мужской фотографией посередине иштабелем пустых бутылок внизу. Поначалу я не мог понять, кому и зачем этипамятники поставлены, но позже узнал, что это память о разбившихсявсадниках. Памятники ставили там, где разгоряченные вином джигиты срывалисьвместе со своими конями в пропасть. Я добрался до Муцо в полдень. Это было большое ущелье, по дну котороготекла река. На одном из склонов возвышались развалины крепости XII века. Надругой стороне я заметил крестьянский дом и направился туда. В доме жилстарик со своим сыном, который немного говорил по-русски. Меня угостилиовечьим сыром, маслом и хлебом. Я объяснил хозяевам, что хотел бы пожитьздесь. Никакого удивления это не вызвало. Сын старика сказал, что мне нужнозабраться на башню крепости, откуда было видно все ущелье. Здесь естьзаброшенные дома; нужно обойти их и выбрать тот, который мне понравится. Я так и сделал. С трудом вскарабкавшись на полуразвалившуюся башню, яувидел на противоположном склоне несколько домов. За час обошел их все,выбрал приглянувшийся мне, перетащил сюда оставленный у старика рюкзак истал устраиваться. Дом был маленький, одноэтажный, в две небольшие комнаты.Одна - чистая и пустая, вторая - бывший хлев. Крыша земляная, поросшаявысокой травой. Возле дома росла одичавшая алыча, за деревом бил маленькийключ. Из окна, закрывавшегося деревянной ставней, виднелись крепость надругой стороне ущелья и снежные пики вдали. Идеальнее место трудно себепредставить. Я натаскал сена из хлева, бросил на него спальный мешок, собралперед входом стол из плоских камней - и мое жилище было готово. Первый раз в жизни мне приходилось жить в горах одному. Ночь быланаполнена странными звуками, и я долго не мог уснуть. Я не знал, что будуздесь есть. Деньги у меня были, но никаких магазинов поблизости я незаметил. Слава Богу, что ручей рядом. Наконец, убаюканный журчанием ручья, яуснул. Наутро меня разбудил топот копыт. Я встал и вышел из дома. Пели птицы,первые лучи солнца пробивались из-за снежных вершин. Всадника уже и следпростыл, но я заметил оставленный им у двери мешок. Внутри оказалась еда:сыр, хлеб, масло - все домашнее. Неплохо для начала! Я так и не узнал, ктобыл этот человек, привезший мне еду, но поступок неизвестного горца меняпоразил. Если я пришел, значит, мне нужно есть. Здесь все было просто.

Глава 34

Бесконечные уровни сознания находятся на разных расстояниях отАбсолюта. Для него же все они равно близки. Я полюбил проводить время на крыше моего дома. Отсюда было видно всеущелье: поросшие высокими елями склоны, крепость на другой стороне, снежнаяцепь гор и белая нить реки далеко внизу. На восходе и на закате я подолгусмотрел на солнце. В глубине души я всегда был солнцепоклонником ивоспринимал солнце как живое существо, бесконечно превосходящее нас своимразумом. Иногда мне казалось, что мудрецы прошлого оставили на солнце и лунеспециальные знаки, что-то вроде печатей, - запечатав таким образом своизнания, но, в то же время, оставив их доступными для тех, кто в состоянииэти знаки увидеть. По ночам я любил лежать в траве на крыше. Ущелье, обрамленное темнымистенами гор и накрытое небом, усыпанным огромными звездами, напоминалогигантскую чашу, на дне которой я лежал. Я чувствовал себя ребенком,покоящимся на теплых коленях матери-вселенной. Вселенская Мать, вдохнувжизнь в мое тело, напитала его своими соками и теперь бережно несла поземле, чтобы, насытив мою душу цветами, звуками и запахами, в назначенныйчас вобрать ее назад, в тот предвечный дом, где началось и где закончитсянаше земное путешествие. Порой на небе вспыхивала падающая звезда. Прочертив мерцающий купол,она гасла за далекими гребешками снежников. Ночное небо было живымсуществом; я ощущал его дыхание в мерцании звезд, и здесь, в горах, оно былотак близко. Иногда по ночам я сидел у костра. Неподалеку от моего дома былодревнее святилище, оставшееся еще с языческих времен, - небольшая каменнаяпостройка, внутри которой находился огромный чан для варки пива. Попраздникам здесь собирался народ. Старик с сыном, жившие в километре от менявниз по ущелью, рассказали местную легенду о том, что дважды в неделю, околотрех часов ночи, из крепости вылетает светящийся голубой шар и летит черезущелье к святилищу. Несколько ночей я просидел в ожидании шара, но мне несуждено было увидеть его, - каждый раз меня неодолимо клонило ко сну. Жизнь в Муцо была идеальной для той внутренней работы, ради которой ясюда приехал. Но после первых нескольких недель, прошедших в сладкомзабвении, я понял, что все не так просто. Я вырос в каменных городскихущельях, наполненных ядовитыми выхлопами, где ритм и способ жизни былисовершенно иными. Моей естественной средой обитания был город, со всеми егоневрозами и стрессами. Стремление к уединенной жизни на природе возникло во мне как результатчтения жизнеописаний великих отшельников и святых. Я начал понимать, что,возможно, это было моей второй иллюзией - иллюзией места. Идиллическая жизньйога на лоне природы, выглядевшая столь соблазнительной в Ленинграде, насамом деле оказалась твердым орешком. Чтобы жизнь в горах стала привычной иестественной, потребовались бы годы борьбы, и я начал сомневаться, нужно литратить на это время и силы. С другой стороны, возвращаться в город нехотелось. В конце концов, я решил довериться судьбе и спокойно дожидатьсяуготованного мне. Как-то ночью я заметил высоко в горах огонек костра. Поскольку огоньбыл гораздо выше верхней границы леса, это не мог быть пастушеский костер -на этой высоте ничего не растет. Я был заинтригован. Запомнив местоположениекостра, я отправился на следующий день на разведку. Шел налегке, захватив ссобой немного хлеба, сыра и чай. Расстояния в горах обманчивы, и у меня заняло добрых пять часов, чтобыдобраться до каменистой террасы, где я заметил костер. На месте потухшегокостровища никого не было, но угли были еще теплыми. Солнце клонилось кзакату, и я решил заночевать на уступе; возвращаться назад в темноте былоневозможно. Я развел новый костер из оставленных рядом дров и вскипятилводу. Прихлебывая обжигающий чай, я взглянул вниз, на долину, начинавшуютаять в наступающих сумерках. Единственное время дня, когда кавказскаяприрода грустна, - это час заката. Горы, тонувшие в мглистой дымке, средкими огоньками костров, стесняли душу и наполняли сердце печалью.Протяжные грустные грузинские песни точно передают это состояние. Потянуло холодом. Костер начинал затухать, и дров больше не оставалось.Я не захватил с собой спального мешка, и нужно было найти несколько толстыхполеньев, чтобы продержаться на уступе ночь. Лесная полоса осталась далековнизу, вокруг были лишь камни и редкий колючий кустарник. Придвинувшисьпоближе к угасающему огню, я размышлял о том, что же мне делать, как вдругкто-то меня окликнул. Я повернулся и увидел высокого старика, одетого в лохмотья. Его лицобронзового цвета было покрыто сетью морщин, глаза были голубого цвета, седыеволосы и борода спутаны, опирался он на толстую палку. В облике незнакомцане было ничего зловещего или угрожающего, и все же мне стало не по себе.Возникло ощущение, что я где-то его уже видел, но не мог вспомнить где. Яподнялся, мы поздоровались и разговорились. Старика звали Григорий Веселов.Он был родом из Сибири, из деревни Березовка под Омском, и жил в этих горахотшельником - он прожил в одиночестве тридцать шесть лет. Веселов проводил меня в пещеру, находившуюся чуть выше террасы, ипригласил переночевать у него. Пещера была просторной, дальний конец ее был неразличим в тусклом светемасляного фитиля. Здесь были сложенная из камней печка, несколько посудин,два мешка муки и что-то вроде топчана. На стене я заметил пожелтевшуюфотографию молодой женщины, под ней лежало пять-шесть растрепанных книг. Григорий разжег печурку и испек пресных лепешек. Я достал чай и сыр, имы молча поужинали. Вглядываясь в его черты при неверном свете печки, явдруг вспомнил, кого мне Веселов напоминает. Он был стариком из моеговидения, когда я лежал под столом на дне рождения, после чего решил ехать наКамчатку, но вместо этого встретился с Тошей. Круг замкнулся. Григорий былтем, кем я сам хотел стать. Веселов провел большую часть жизни в одиночестве. Он признался, чтовряд ли бы уже смог жить среди людей. Никакого желания вернуться у него небыло. Для отшельника приобретают значение любые мелочи: прохудившийсячайник, случайно залетевшая на эту высоту бабочка могут стать событием дня.Я спросил Григория, не одиноко ли ему. Он улыбнулся, показав редкие зубы исказал: "Нет. У меня здесь есть с кем разговаривать. Иногда я говорю целымиднями". Я кивнул с понимающим видом, хотя толком не понял, с кем он говорит.После этого Веселов сам рассказал мне историю своей жизни, я не просил егооб этом. История эта была довольно странной. Его забрали на фронт в сентябре сорок первого, когда ему исполнилосьвосемнадцать лет. В Березовке остались невеста Григория Анна и родители.Зимой в деревню по ошибке пришла похоронка на Веселова. Анна отказаласьверить в смерть жениха и продолжала его ждать. Три долгих года она выходилаза околицу и часами стояла там, глядя на дорогу. Деревенские решили, чтонесчастная тронулась умом. Но в тот день, когда Веселов вернулся и постучалв ее окно, Анна не открыла ему дверь. На этом отшельник замолк, глядя куда-то в сторону. Почему она это сделала? - воскликнул я. Загадочная русская душа, - вздохнул Григорий. Я видел, что, несмотря на все прошедшие годы, боль так и не отпустилаего. Помолчав, Веселов продолжил. С Анной что-то случилось - она избегала Григория и не разговаривала сним. С разбитым сердцем Веселов навсегда покинул Березовку. Он долгоскитался по стране, где-то учился, работал. Наконец, судьба привела его наКавказ, где он и стал отшельником. Григорий почти ничего не рассказывал огодах своего затворничества, как будто жизнь его остановилась в тот день,когда он вернулся с войны. Закончив свой рассказ, старик сделал мне постельиз сена. Я лег, и последняя моя мысль перед тем, как провалиться в глубокийсон, была о Веселовской невесте и ее необъяснимом поступке. Когда я открыл глаза, в пещере было светло. Свет проникал сквозь вход иотверстие над ним. Веселов заваривал на печке травный чай, аромат его былвосхитителен. Я вскочил, отряхиваясь от сена, Григорий дал мне тарелкумацони, и мы позавтракали. Еду Веселову приносили раз или два в неделюместные крестьяне. Они почитали его то ли за святого, то ли задуха-хранителя этих мест. Прихлебывая чуть горчащий чай, я спросил: Из того, что ты рассказал мне вчера, я понял, что ты пришел сюда неБога искать, а из-за несчастной любви, так? А что, есть какая-то разница? - Григорий поднял брови. Конечно есть! - воскликнул я. - Если бы ты провел в этой пещеретридцать шесть лет в поисках истины, ты определенно мог бы научить менячему-нибудь. Веселов посмотрел на меня испытующе и сказал: -- Пойдем, я кое-что тебе покажу. Он встал и пошел в глубь пещеры, где темнел узкий проход. Я последовалза ним. Мы вошли в проход, и я двинулся за Григорием на ощупь. Лаз привел вдругую пещеру, длиннее и просторнее первой. В дальнем ее конце зиял пролом,в котором, на фоне голубого неба, виднелся силуэт сидевшего к нам спинойчеловека. Веселов усмехнулся: "Как видишь, я здесь не один". Я подошел к пролому и увидел, что это высохшая мумия. Одежда на нейдавно превратилась в пыль; мумия сидела в йогической позе - со скрещенныминогами, сложенными на груди руками в молитвенной позе и прямой спиной.Пустые глазницы смотрели прямо вперед - в бесконечное, открывавшееся изпролома небо. Выглянув из пролома наружу, я обнаружил, что выхода из него небыло - сразу от края он обрывался в бездонную пропасть. По всему горизонтусверкала цепь снежных вершин. Я с изумлением рассматривал мумию. Онасохранилась очень хорошо и не издавала никакого запаха. Это была достойнаясмерть. Григорий молча похлопал меня по плечу. Я взглянул на него: Кто это? Мой предшественник. Думаю, ему не меньше тысячи лет. Почему он так хорошо сохранился? Здесь очень сухой разреженный воздух. Кроме того, этот человек обладалсильной энергией, а она предотвращает гниение. Как ты нашел это место? Сначала увидел его во сне, а потом что-то при вело меня сюда. У меня мелькнула в голове странная мысль, и я спросил, кивнув на мумию: Не он ли привел тебя сюда? Веселов улыбнулся. Возможно, он. Уже здесь я несколько раз видел этого человека во сне иразговаривал с ним. Как его звали? Григорий не ответил. Я понял, что он не хочет говорить об этом, и задалне шедший у меня из головы вопрос: -- Я тоже видел тебя раньше, но не во сне, а как бы в трансе. Тыпоказал мне вход в какую-то пещеру, похожую на эту. Тебе об этом известно? Веселов покачал головой: -- Нет. Я почувствовал легкое разочарование. Григорий повернулся и пошел назад.Мы вернулись в первую пещеру, затем вышли наружу. День был солнечный иветреный. Веселов, прикрыв ладонью глаза, смотрел вниз, на долину. Егодлинные волосы и борода разметались по ветру. Пора было уже возвращаться, номой главный вопрос к Григорию оставался без ответа. Старик угадал мои мысли;он заговорил медленно и проникновенно, слова его отпечатались в моей памяти. -- Я не могу тебя ничему научить. Не потому, что не хочу, а потому, чтоникто никого ничему научить не может. То знание, которое ты ищешь, передатьдругому невозможно. До него нужно дожить. Ты хочешь измениться, статьдругим, и это хорошо. Но посмотри на небо. Может ли оно измениться? Желаетли небо чего-то иного, кроме тех перемен, которые происходят в нем сами посебе, безо всяких усилий? То, что живет в глубине твоего сердца, так же глубоко и бесконечно, какнебо. Если ты обнимешь эту скрытую в тебе необъятность, что останется оттвоих суетных желаний? Люди не догадываются о том, что они подобны небу, иживут, как кроты под землей. До всего того, что ты знаешь, ты дошел сам, иэто знание принадлежит тебе. Все то, что ты хочешь узнать, придет к тебе, ноза это тебе придется пролить немало крови. Так всегда было и будет, всеостальное - только болтовня. Слова Веселова что-то глубоко задели во мне. Я спросил: -- Значит, другие совсем не могут помочь? А как же книги, учения,традиции - это что же, все ерунда? Григорий не отвечал. Он стоял, опершись на палку, и смотрел вдаль, наискрящуюся на солнце горную цепь. Мне пора было идти. Мы обнялись, и я,надев рюкзак, начал осторожно спускаться. Чтобы не возвращаться прежнимпутем, я пошел по другой тропе, намереваясь выйти в долину выше по течениюреки. Увидев, куда я направляюсь, Веселов крикнул: Не ходи этим путем! Почему? Там встретишь мальчика, - произнес Григорий многозначительно. Какого еще мальчика? Если встретишь его, не разговаривай с ним. С какой стати? Ну, твое дело. Прощай. Продолжая спускаться, я несколько раз оглядывался на маячившую науступе одинокую фигуру. Наконец, старик навсегда скрылся из виду.