Бирма во второй четверти XVII В.

 

Талун, правивший в 1629—1648 гг., вошел в бирманскую историческую традицию как образцовый монарх. Вскоре после его смерти бирманский придворный летописец записал: «Стра­на при нем процветала, и он умер, заслужив прозвище Талуна Справедливого» [250, с. 173]. Это убеждение в целом разделяют современные бирманские и западные историки [38, с. 263; 142, с. 193].

Сам Талун начал заботиться о своей посмертной репутации еще в самом начале своего правления. В одном из своих ран­них манифестов он заявлял: «Вся страна — мой сад, где я вы­ращиваю молодые растения, подготавливаю хорошие грядки и делаю все возможное, чтобы пересаженные деревца выросли и принесли плоды и чтобы эти плоды были наилучшего качест­ва. Таким же образом религия и народ будут процветать в моей стране. Я сделаю так, чтобы жизнь была легкой. Никто не будет ведать невзгод, проходя путь от детства к зрелости и от зрелости к спокойной старости, и от старости к смерти» [250, с. 180]. У такого образцового короля и все чиновники должны были быть образцовыми «заботниками о народе». В указе, изданном в 1635 г., Талун говорит, снова прибегая к излюбленным в феодальной демагогии метафорам: «Лицо, ко­торому дан в управление город или деревня, должно быть по­добно садовнику, который выращивает растение. Он должен обе­регать растение, а уж потом лучшие его листья могут быть взя­ты для продажи. Садовник так зарабатывает себе на жизнь. Подобным же образом и народ следует оберегать от всех при­теснений и вымогательств со стороны алчных младших чинов­ников. Только наиболее добросовестных служащих следует посылать в деревни заботиться о благосостоянии народа. Донесе­ния о народных нуждах следует рассматривать со всей серьез­ностью и принимать в соответствии с этим все необходимые ме­ры. Всем надо твердо понять, что народ и его начальник в каждой местности взаимозависимы. От своего сотрудничества они имеют взаимные выгоды» [250, с. 177].

В другом указе Талун разражается уже прямыми угрозами против феодалов, которые только потребляют народные сред­ства. «Птица ищет дерево с плодами и прилетает к этому де­реву только тогда, когда плоды на нем в изобилии,— говорится в указе.— Она ничем не помогает росту дерева. И если началь­ник в своем владении не интересуется ничем, кроме дохода от него, он ведет себя подобно этой птице. А это недопустимо. Он, безусловно, заслуживает казни» [250, с. 177].

Еще в одном указе уточняется, что, собственно, заботило ко­роля, когда он так много говорил о благе народа. «Если до на­ших королевских ушей дойдет, что народ бежит из какой-ни­будь местности из-за угнетения поставленного там начальника, то этого начальника следует, не предоставляя слова для оп­равдания, казнить на месте» [250, с. 177—178].

Дело здесь, конечно, не только в том, что Талун хотел уве­ковечить себя как справедливого монарха. Такая демагогическая активность в феодальных кругах наблюдается обычно на­кануне или после крестьянской войны. Источники, дошедшие до нас, в силу своего феодального происхождения, естественно, всячески замалчивают факты о крестьянских движениях, на­рочито заслоняя их информацией о феодальных мятежах, раз­бое и пиратской активности, однако ясно, что в Бирме даже после ее нового объединения Анаупхелуном было еще очень неспокойно.

Начавшаяся еще в первые годы XVII в. после падения ве­ликой империи Байиннауна массовая миграция в Аракан и Сиам в начале правления Талуна не только не прекратилась, но даже возросла после кровавого подавления монских вос­станий в Нижней Бирме. У нас нет сведений относительно того, была ли миграция коренного населения из Верхней Бирмы столь же интенсивна, но часть людей вполне могла укрыться на территории полузависимых шанских княжеств, где феода­лизм был примитивнее, а нормы эксплуатации ниже. Бирма после великих потрясений конца XVI —начала XVII в. обезлюдела. По оценке бирманского историка Тхан Туна, в коро­левстве Талуна в 1635 г. проживало не более 2 млн. человек [250, с. 175].

Наконец, и внутри страны крестьяне явочным порядком за­воевали свободу передвижения, которой они раньше были ли­шены, и с земель одного феодала перебегали на землю дру­гого, где налоговое давление было меньше. Весьма значителен был, видимо, отток крестьян на монастырские земли. Ведь каж­дый надевший рясу освобождался от воинской и других по­винностей. Кроме того, очевидно, имели место и случаи ком­мендации в «храмовые рабы», т. е. крепостные, хотя основная масса «храмовых рабов» по традиции формировалась из воен­нопленных, которых жертвовали буддийской церкви бирманские короли. Чтобы восстановить «нормальный» феодальный поря­док, надо было прежде всего покончить с конкуренцией между феодалами, переманивавшими друг от друга крестьян и скры­вавшими их число от налогового ведомства, т. е. снова проч­но прикрепить крестьян к земле. Кроме того, надо было дать и крестьянам хотя бы минимальные гарантии того, что им бу­дет оставляться необходимый продукт, т. е. средства, достаточ­ные для простого воспроизводства крестьянского хозяйства. Иначе государству грозил бы серьезный взрыв[22].

Эта политика кнута и пряника, несомненно, начала прово­диться еще при Анаупхелуне. Одним из крупнейших достиже­ний Талуна современные бирманские и западные историки счи-тают издание им свода законов «Манусарашвемин» — граждан­ского, уголовного и процессуального кодекса. Это был первый в истории Бирмы документ такого рода, написанный не на цер­ковном языке пали, а на бирманском языке и, следовательно, доступный широким массам[23]. Новый кодекс давал крестьянам определенные гарантии от судебного произвола, устанавливал пределы для судебных пошлин, допускал существование инсти­тута адвокатов, регламентировал обязанности судей и права тяжущихся сторон.

Но этот кодекс был издан в 1629 г., а Талун взошел на трон в сентябре этого года. Естественно, что совершенно нереально было бы допустить, что юристы Талуна подготовили этот ог­ромный документ в течение одного квартала. Более правдопо­добно допущение, что он составлялся в течение нескольких, лет, т. е. инициатива его создания исходила от Анаупхелуна, а Талун лишь присвоил себе заслуги старшего брата[24].

Далее, взойдя на трон, Талун издал манифест, в котором, в частности, говорилось: «Покупка и продажа пусть продол­жаются, как обычно, без всяких ограничений» [250, с. 176], что явно означало отказ от государственной монополии на торгов­лю рядом важнейших товаров, существовавшей в XVI в. Но та­кая же точно формулировка содержится и в тронном манифе­сте Анаупхелуна (1605). Талун, таким образом, шел в своей внутренней политике по путям, намеченным Анаупхелуном, но благодаря тому, что его предшественник уже значительно ук­репил позиции королевской власти, Талун мог и поблажки и репрессии осуществлять в более широких масштабах.

Наряду с политикой пряника, о которой уже было доста­точно сказано, он проводил, разумеется, и политику кнута, при­чем любопытно, что первые удары кнута обрушились не на крестьян, а на некоторых чересчур распоясавшихся феодалов. Талун был очень богомолен, однако это не помешало ему в мо­мент последней войны с Сиамом (1630—1632), потребовавшей от Бирмы уже предельного напряжения сил, поднять руку на имущество буддийской церкви, непомерное богатство которой стало вызовом обнищавшей стране.

Земли, которые в последние годы монастыри прибрали к рукам, были у них изъяты. Но в Бирме, как и во всех других странах Юго-Восточной Азии того времени (кроме Вьетнама), главным богатством, которым распоряжались феодалы, была не земля, а работающие на ней люди. Изъятие у церкви людских резервов и стало основной задачей Талуна в первые годы его правления. Прежде всего он издал указ, запрещающий посвя­щение кого бы то ни было в монахи. Этот указ произвел такое сильное впечатление в стране, где каждый хотя бы раз в жиз­ни на несколько месяцев уходил в монахи для накопления ре­лигиозных заслуг, что Талун был вынужден повсеместно разо­слать специальных чиновников с разъяснением, что это вре­менная мера, которая вызвана критическим положением и не содержит в себе ничего антирелигиозного [250, с. 181].

Затем началась энергичная чистка уже посвященных в мо­нахи. Все способные к воинской службе простолюдины, нахо­дившиеся в монастырях, были выявлены и возвращены в мир­ское состояние. Наконец, был издан указ, согласно которому было запрещено обращать в «храмовых рабов» военнопленных. Теперь их сажали на государственную землю (обычно в наиболее плодородной долине Чаусхе), чтобы они занимались земледелием и одновременно несли военную службу [15, с. 73]. Эти люди, представители многих национальностей, оторванные от своих корней, в чуждом окружении, всецело зависели от королевской власти и казались ей поэтому наиболее благонадеж­ными. Хотя юридически они считались «рабами», на деле они были в более привилегированном положении, чем коренные бир­манские крестьяне, формально свободные. Из них формирова­лась в основном королевская гвардия, главный аппарат подав­ления возможных крестьянских бунтов [142, с. 347].

Указ о необращении в храмовое рабство военнопленных, возможно, имел и обратную силу по отношению к сравнительно недавним приобретениям церкви. Во всяком случае, за пер­вые шесть лет правления Талуна число военнообязанных в Бир­ме возросло настолько, что если в 1629 г. он унаследовал от своего предшественника 20-тысячную армию, то к 1635 г. он смог увеличить ее в 20 раз. В этом году Талун издал указ озаготовке для своей армии 100 тыс. мушкетов, 10 тыс. пушек, 50 тыс. луков. 1 тыс. кораблей, 5 тыс. боевых лодок и т. д., что, по подсчетам бирманского историка Тхан Туна, было доста­точно для вооружения 400 тыс. человек, или каждого пятого жителя страны [250, с. 175].

Такое всенародное ополчение было созвано во время прав­ления Талуна только один раз, в 1637 г., когда создалась угро­за вторжения в Бирму китайских войск. Тем не менее есть све­дения, что Талун постоянно держал под ружьем 400-тысячную армию, неслыханную для мирного времени. Видимо, эта армия нужна была ему для подавления внутренней оппозиции, прежде всего сопротивления крестьянства, на права которого с середи­ны 30-х годов XVII в. он повел систематическое наступление.

После того как Талун в 1635 г. окончательно переводит свою столицу в Аву[25], он прежде всего делает ряд примиритель­ных шагов по отношению к духовенству. В том же 1635 г. он возводит в Аве огромную пагоду и помещает в нее статую Будды из золота, вес которого был равен собственному весу короля [207, с. 135]. Тогда же, видимо, был снят запрет на по­священие в монахи.

Затем он издает серию указов, целями которых были проч­ное прикрепление крестьян к земле, выявление всех бродяг и «тунеядцев», уклоняющихся от уплаты податей и воинской; повинности, и «справедливое» (по мнению короля) распреде­ление земли и крестьянского труда между феодалами-чиновни­ками, поддерживавшими его в борьбе за власть. С этой целью началась работа по составлению первого в истории Бирмы полного земельного кадастра, завершение которого было приуро­чено к юбилейному, 1000 году тогдашней бирманской эры (1638) [29, с. 101; 142, с. 194].

При составлении этого кадастра были проведены четкие гра­ницы между всеми земельными владениями, тщательно прове­рены все документы на право владения землей[26], были установ­лены нормы обложения податных земель[27]. Одновременно была проведена всеобщая перепись населения и крестьянам было строжайше запрещено покидать те земли, на которых они на­ходились в момент переписи. Из этого правила было сделано, однако, одно исключение — деревенским старостам было при­казано тщательно проверить генеалогию всех жителей их дере­вень, чтобы выяснить, не является ли кто-нибудь из них рабом или потомком раба, точнее, крепостного. Такие люди подлежали немедленному возврату их прежним владельцам [250, с. 178].

Чтобы внедрить эти меры в жизнь, над крестьянами был уч­режден строжайший полицейский контроль. В деревнях был «даже введен своего рода комендантский час. Всякий, кто без крайней необходимости выходил из дома после девяти часов ве­чера, получал наказание — 100 ударов палками. Жизнь кресть­ян была подвергнута самой мелочной регламентации. Так, один из королевских указов устанавливал, какие танцы можно, а какие нельзя исполнять на деревенских праздниках. Семейная жизнь крестьян также перестала быть их личным делом. Ста­роста был обязан следить, чтобы юноши и девушки своевре­менно вступали в брак. Тех же, кто замешкался, женили в при­нудительном порядке: правительство было заинтересовано в максимальном росте населения. Чиновник, стоявший во главе района, должен был ежегодно представлять правительству под­робный статистический отчет о количестве рождений, смертей, побегов, посвящений в монахи, числе инвалидов, стариков и лиц, годных к службе в своем округе [250, с. 180—184].

Принцип индивидуальной ответственности, установленный кодексом 1629 г., был заменен принципом круговой поруки. Крестьяне несли коллективную ответственность за все право­нарушения, совершенные не только в деревне, но и в ее окрест­ностях, если виновника не удавалось выявить. Талуну стал ка­заться чересчур либеральным институт адвокатов, лиц, знаю­щих право, но не входящих в чиновничий аппарат. Эти, види­мо, первые в Бирме светские интеллигенты вызывали у него сильное подозрение. В специальном указе он так характеризо­вал судебных защитников: «Адвокаты процветают, говоря ежедневно всякую ложь, и поэтому не имеют заслуг (перед госу­дарством.— Э. Б.), Их следует выселить за пределы города. Пусть живут там отдельно» [250, с. 181]. Тот же указ давал пра­во судье лишать адвоката слова (если ему показалось, что тот хочет «запутать» суд), вытаскивать его из суда за волосы и наказывать 100 ударами палок.

Жесткий полицейский режим, введенный Талуном, однако, не был равносилен «закрытию страны», как это произошло в те же годы с Японией. Некоторые историки считают, что пере­нос столицы в Аву повлек за собой глухую изоляцию Бирмы от внешего мира на два с половиной века. На деле все было гораздо сложнее. Талун отнюдь не стремился закрыть свою страну от иностранцев. Он даже издал указ, поощряющий им­миграцию в Бирму из других стран и суливший переселенцам всяческие льготы [250, с. 176]. Этот указ, так же как и госу­дарственный контроль над иностранцами, был вызван тем, что земли в обезлюдевшей Бирме было много, а рабочих рук мало. Не сторонился Талун и сношений с европейцами. Когда в 1635 г. в Сириаме открылась первая голландская фактория, Та­лун, к тому времени уже переехавший в Аву, тут же пригласил ее руководство к своему двору. В сентябре 1635 г. первые гол­ландские представители Дирк Стеур и Вирт Янсен Попта при­были в Аву. Король дал им аудиенцию и устроил для них «различные представления: танцы, прыжки и борьбу». В резуль­тате последовавших переговоров была открыта голландская фактория в Аве. В 40-х годах XVII в. вслед за голландцами, в Верхнюю Бирму прибыли англичане. Они также встретили при дворе радушный прием. К концу правления Талуна обе Ост-Индские компании имели фактории не только в Сириаме и Аве, но и на крайнем Севере Бирмы, в Бамо, городе, от­куда пролегал торговый путь в Юго-Западный Китай [140, с. 58].

Тринадцать мирных лет (1634—1647), если не считать ока­завшегося локальным конфликта с Китаем в 1637 г., способст­вовали известной стабилизации и подъему хозяйства в Бирме. Жесткие полицейские меры Талуна, соединенные с определен­ным ограничением феодального произвола, привели к тому, что угроза крестьянского восстания к концу его правления, видимо, перестала беспокоить феодалов. Соответственно оживилась дея­тельность феодальных клик, которым уже стал невыгоден черес­чур властный король, стремившийся превратить недавно еще полузависимых князьков в простых исполнителей его воли.

Это стало ясно, когда в 1647 г. в стране разразился дина­стический кризис. Придя к власти, Талун объявил наследником трона своего младшего брата Минджиджасву, который сопро­вождал его во всех ранних походах и помог свергнуть племян­ника-отцеубийцу. Теперь этот принц умер. Среди многочислен­ных сыновей Талуна завязался спор о том, кто займет его ме­сто. Талун оттягивал свое решение. Часть знати, недовольная королем, составила заговор, выдвинув своим претендентом прин­ца Шинталока. Под покровом ночи Шинталок и его сторонники внезапно атаковали королевский дворец и захватили его.

Талуну, однако, удалось спастись. Он бежал в расположен­ный поблизости буддийский монастырь, где монахи предостави­ли ему убежище (видимо, во второй половине своего царство­вания Талун сумел щедро вознаградить церковь за все, что он отнял у нее прежде). Шинталок попытался вырвать отца из монастыря вооруженной силой. Если верить хроникам, един­ственной защитой короля в тот момент были монахи., воору­женные палками. Нападение на монастырь по понятиям того времени было таким чудовищным святотатством, что отряд Шинталока действовал очень вяло, и к монастырю успела по­дойти часть королевской гвардии. Заговорщики отступили во дворец, укрепленный пушками, у Талуна же артиллерии не бы­ло. Осада затянулась. Однако позже правительственные вой­ска одержали победу. Вожди заговора были схвачены и сожже­ны вместе с семьями. Шинталок был убит в бою [142, с. 193—194; 207, с. 135—136].

Раджа индийского княжества Манипур, узнав об этих по­трясениях, в том же году вторгся в Северную Бирму. Однако позиции Талуна были еще сильны, и он легко отразил этот набег. В 1648 г. Талун внезапно скончался, видимо не оставив завещания. Совет знати возвел на трон другого его сына — со­вершенно бесцветного Пиндале (1648—1661) [38, с. 264—142, с. 196].