Борьба короля Прасат Тонга за централизацию Сиама

 

Общая линия развития Сиама после освобождения из-под власти Бирмы (с конца XVI в.) заключалась в непрерывном возрастании роли внешней торговли и соответствующем ей до­вольно значительном развитии внутренней торговли со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Подобные изменения в сфере экономики Сиама должны бы­ли неизбежно повлечь за собой изменения и в политической об­ласти. Интересы страны требовали создания прочного центра­лизованного правительства, которое могло бы ограничить про­извол местных феодалов, снять таможенные рогатки внутри страны и обеспечить внутренний и внешний мир, необходимый для нормального развития торговли. Борьба за создание такой власти началась еще при первом короле послебирманского пе­риода Наресуане (1590—1605). Однако ни Наресуану, ни его преемникам Экатотсароту (1605—1620) и Сонгтаму (1620— 1628) не удалось сломить могущество феодальной знати.

Основными двумя группами, на которые распадался класс феодалов, в это время были чиновники, служившие в центральном аппарате (так называемые внутренние чиновники), и про­винциальные чиновники (так называемые внешние чиновники). В основе такого деления лежало сохранившееся от первых ве­ков существования сиамского королевства деление страны на центральный королевский домен — Ван рачатани и окраинные уделы принцев. К XVII в. королевский домен занимал уже всю долину нижнего Менама (т. е. самую плодородную и густона­селенную область Сиама), а уделы были превращены в про­винции во главе с назначаемыми губернаторами. Тем не менее различие между королевским доменом и провинциями, в кото­рых губернаторы, пользуясь удаленностью от столицы, стреми­лись закрепить наследственно свою власть и вести независи­мую политику, сохранилось еще и в XVII в.

Формально провинции управлялись специальными колле­гиями чиновников, которые в миниатюре копировали королев­ский Совет министров, но на деле вся полнота власти принад­лежала губернатору — чао мыангу, который являлся высшей инстанцией по всем гражданским, военным и юридическим вопросам для данной провинции. Как замечает ван Влит, губер­наторы только не имели права объявлять войну, заключать мир и вносить изменения в писаные законы, хотя и могли безна­казанно нарушать эти законы на практике. Ни один из жи­телей провинции не мог покинуть ее пределы без разрешения губернатора. Если же кому-нибудь из жалобщиков и удавалось переправить свою петицию в Аютию, жалоба, как правило, оставалась без последствий [264, с. 60]. Губернатор, особенно в отдаленной провинции, по сути дела, был маленьким царь­ком и обращал мало внимания на приказания короля.

Между тем к концу 20-х годов XVII в. задача централиза­ции страны стала еще более неотложной, так как к перечислен­ным выше факторам в это время прибавилось еще военное дав­ление и прямая агрессия против Сиама со стороны европейских держав, которые стремились торговую прибыль, получаемую Сиамом от посреднической и иной торговли, перекачать в свои карманы. Интересы обороны страны от европейской агрессии настоятельно требовали создания сильного правительства.

Эта задача была решена основателем новой династии, пра­вившей в Сиаме с 1629 по 1688 г., наиболее известным именем которого было имя Прасат Тонг — Король Золотого Дворца. Прасат Тонг был выходцем из знатной тайской семьи, находив­шейся в родстве по женской линии с царствующим домом. Ис­ключительные полководческие способности, проявленные им во время войны с Камбоджей, выдвинули его в число ближай­ших сотрудников короля. К моменту смерти короля Сонгтама (апрель 1628 г.) он занимал ответственный пост министра дво­ра. Поскольку в Сиаме не существовало четко сформулирован­ного закона о престолонаследии, здесь началась ожесточенная борьба за трон между ближайшими родственниками короля. Прасат Тонг принял активное участие в этой борьбе и в конечном счете после низложения двух несовершеннолетних коро­лей— Четтатирата и Атит Чакравонга (1629 г.) сам овладел троном.

Приход Прасат Тонга к власти ознаменовался значительны­ми изменениями в личном составе сиамского правительства и высшего чиновничества. «В королевстве Сиам,— пишет совре­менник этих событий ван Влит,— произошла великая перемена. Знатные вельможи лишились свободы и богатств, в то время как рабы стали мандаринами и вошли в число могущественней­ших при дворе» [266, с. 124—125]. Употребил ли ван Влит в данном случае термин «рабы» в прямом или переносном смыс­ле, т. е. желая подчеркнуть «низкое происхождение» новых вель­мож, сказать трудно. Во всяком случае, ясно, что, если в число-приближенных Прасат Тонга и входили бывшие «рабы», т. е. крепостные, говорить об антифеодальном, революционном ха­рактере деятельности Прасат Тонга (как, видимо, представлял ее себе ван Влит, несколько раз возвращавшийся к мысли о рабах-вельможах) не приходится.

Основной социальной базой Прасат Тонга, как и всякого короля, борющегося за централизацию страны, оставались мел­кие феодалы-чиновники (при отсутствии таких жестких гра­ниц между сословиями, какие существовали, например, в сред­невековой Европе, в число чиновников-дворян, конечно, могли проникать отдельные представители крестьянства).

Значительную поддержку оказывала Прасат Тонгу буддий­ская церковь, так же, как и мелкие феодалы заинтересован­ная в установлении сильной централизованной власти (конеч­но, до тех пор, пока та не посягала на ее права) и в ограниче­нии крупных светских феодалов. В благодарность за это Пра­сат Тонг щедро одарял буддийские монастыри землями и золотом [36, с. 72].

Политику Прасат Тонга на первых порах поддерживало так­же многочисленное и влиятельное купечество Аютии и других торговых центров, состоявшее по преимуществу из натурализо­вавшихся в Сиаме индийцев, китайцев, японцев, персов, армян и представителей других национальностей[28].

Народные массы в событиях государственного переворота, приведшего к власти Прасат Тонга, активного участия не при­нимали.

После захвата трона Прасат Тонгу пришлось преодолеть це­лый ряд новых препятствий. Соседние державы не признавали его законным королем, стремясь под этим предлогом отторг­нуть в свою пользу пограничные части Сиама. Особенно воин­ственно вели себя Лаос и находившееся в вассальных отношениях с Бирмой королевство Чиангмай. На южной границе ма­лайские княжества отказывались признать власть Прасат Тон­га, а глава японских наемников при прежних королях Ямада собирал силы на юге страны, в Лигоре, чтобы идти войной в Аютию и свергнуть «тирана» [266, с. 139].

Требовалось незаурядное дипломатическое и военное искус­ство, чтобы удержать в подобных условиях власть в своих ру­ках. Прасат Тонгу, однако, удалось справиться со всеми труд­ностями. Стремительным маршем продвинув свои войска на север, он обратил в бегство войска Чиангмая и Лаоса. Вско­ре после этого он подавил японский мятеж и замирил малай­ские княжества [266, с. 144].

Упрочив свое положение, Прасат Тонг смог всерьез заняться борьбой с крупными феодалами, которая составила основу его внутренней политики на всем протяжении его царствования.

До Прасата Тонга губернаторы обычно постоянно находи­лись в своих провинциях и занимали свои посты, как правило, пожизненно. При этом губернаторы ближних к столице провин­ций являлись ко двору для отчета один-два раза в год, а гу­бернаторы дальних провинций — один раз в три года. Учитывая к тому же, что губернаторские посты фактически занимались наследственно, нетрудно понять, что такая система сплошь и рядом приводила к тому, что губернаторы превращались в са­мостоятельных князей [264, с. 60—61].

В первые же годы своего правления Прасат Тонг резко на­рушил сложившиеся традиции. Каждые 4—8 месяцев он пере­мещал всех губернаторов (так же как и прочих крупных чинов­ников) с одного поста на другой, не давая им нигде укорениться. «Он так часто меняет высших должностных лиц королевст­ва,— писал ван Влит,— что никто из знатных не может с уве­ренностью сказать, что ему принадлежит» [266, с. 154]. В даль­нейшем он прибегнул к еще более радикальной мере, принудив всех губернаторов постоянно жить в столице (исключение было сделано только для губернаторов стратегически важных про­винций Тенассерим, Лигор, Паталунг и Сингора). Обязанности губернаторов на местах стали выполнять их заместители — «люди низкого ранга», т. е. мелкие феодалы, назначенные на этот пост Прасат Тонгом и всецело зависевшие от него [266, с. 154].

Губернаторы и другие крупные феодалы, собранные в Аю­тии, фактически превратились в заложников в руках Прасат Тонга. «Они были полностью лишены прежней свободы,— пишет ван Влит.— Этим мандаринам было позволено разговаривать между собой только в приемном зале дворца и при этом так, чтобы их могли слышать все, даже рабы. Нарушая это пра­вило, они ставили под угрозу свое положение и свою жизнь. Без ведома и согласия короля отец не имел права навещать своих детей, а дети навещать отца, даже в случае болезни или смер­ти. Все вельможи обязаны были под страхом тяжелого наказания трижды в день являться во дворец на перекличку» [264, с. 62].

Наконец, чтобы избежать опасного сосредоточения власти в руках отдельных министров, он перевел слоновый корпус — ос­новную ударную силу сиамской армии из ведомства калахома (военного министра) в гражданскую часть [160, т. I, с. 270]. Та­ким образом военные силы Сиама были разбиты на три части (армия, гвардия и слоновый корпус) под командой трех раз­личных начальников, которым было бы трудно сговориться.

Подобные административные меры соединялись у Прасат Тонга с прямым террором против верхушки феодального клас­са. В воспоминаниях голландского путешественника Яна Стрейса сохранилась яркая картина массовых репрессий против крупных феодалов в период февраля — апреля 1650 г. [36, с. 80—81]. Поводом для репрессий послужила смерть дочери Прасат Тонга. Эта дочь, благодаря явно инсценированному «чуду», была признана отравленной. Следствие велось простым, хотя и безупречным с точки зрения тогдашней юридической науки способом. Обвиняемым предлагалось пройти несколько метров босиком по раскаленным докрасна углям. Всякий, кому удалось пройти это испытание, не получив ожогов, автомати­чески считался оправданным и наоборот. А поскольку доказать свою невинность таким способом не удавалось никому (мно­гие просто сгорали на полдороге), как замечает очевидец,люди, которых подвергали такому испытанию, уже считали себя зара­нее приговоренными (всего было казнено около 1 тыс. человек).

Весь процесс был направлен исключительно против крупных феодалов. Стрейс достаточно точно для своего времени сфор­мулировал эту мысль в таких словах: «Считали, что бесную­щийся адский тиран под предлогом розыска отравителей хотел убрать со своего пути все дворянство, которого он боялся» [36, с. 82—83]. Конечный исход борьбы, как правильно отмечает Стрейс, был решен тем, что «наказанию подверглись только благородные и знатные и гибель их радовала народ, обременен­ный ради них налогами и повинностями» [36, с. 83].

Основной чертой внешней политики Прасат Тонга был отказ от разорительных феодальных войн, необходимый для успешно­го развития торговли. Уже в начале своего правления он посы­лает посольства с предложением мира и дружбы к королям Пегу и Авы (Бирма), старинным врагам Сиама, в Лаос, Аракан, Аче, Тямпу и другие государства Юго-Восточной Азии. Он пре­кращает долголетнюю борьбу за восстановление суверенитета Сиама над Камбоджей, бесплодно уносившую огромные сред­ства и немало жизней, несмотря на то что голландцы подстре­кали Прасат Тонга продолжать ее. Он отказался от традицион­ных походов на Бирму и Лаос [264, с. 32—35, 44].

Забота о развитии торговли занимала значительное место в политике Прасат Тонга. В первые годы своего правления он значительно уменьшил импортные и экспортные пошлины. Были приняты меры, чтобы оградить купцов от феодального гра­бежа. За вымогательство у купцов на феодалов налагали круп­ные штрафы и даже лишали должностей [264, с. 64—65].

В интересах развития торговли Прасат Тонг часто обме­нивался посольствами с различными странами Индии и Ин­донезии. Эти посольства неизменно сопровождались обширной свитой из купцов, которые, пользуясь дипломатическим имму­нитетом, с большим удобством совершали свои торговые сделки. Тесные торговые и дипломатические отношения поддержива­лись с Китаем. Китайский император даже содержал при сиам­ском дворе четырех постоянных представителей [264, с. 93].

На протяжении ряда лет Прасат Тонг упорно стремился вос­становить дипломатические отношения с Японией, разорванные сначала из-за мятежа японских наемников, а затем вследствие закрытия Японии для иностранцев. Всем уцелевшим японцам было разрешено вернуться в Сиам и занять прежние посты. В 1635, 1641, 1643, 1656 гг. в Японию направлялись посоль­ства, снабженные большим количеством товаров для продажи, но сегуны наотрез отказывались принять сиамское посольство. Послам было разрешено продать только часть товаров, чтобы купить провизию на обратную дорогу [129, с. 304—305].

Взаимные выгоды японо-сиамской торговли, однако, были настолько велики, что сиамский король стал посылать в Японию суда с китайской командой[29], которую сопровождали специаль­ные сиамские чиновники. Последние руководили продажей то­варов, не сходя с борта судна.

Необходимость торговой борьбы с европейскими купцами, объединенными в компании, и стремление укрепить экономиче­скую базу королевской власти привели при Прасат Тонге к зна­чительному росту государственных торговых монополий. Боль­шинство из этих монополий было впервые установлено при Пра­сат Тонге. Торговля сапаном, оловом, тиком стала одним из важнейших доходов короля.

Установив монополию на важнейшие статьи экспорта, прави­тельство Прасат Тонга, широко используя традиционное «пра­во первой покупки», принадлежащее королю, все в большей мере захватывало в свои руки также и торговлю импортными товарами. Ведомством пракланга был организован сбыт этих товаров на всей территории страны. «Внутренняя торговля,— писал ван Влит,— приносит королю большие доходы, и много торговых точек открыто в разных провинциях» [264, с. 27].