Вопрос 10. Европейское средневековье: торговля деньги и кредит.

 

Торговля Деградация в начале Средних веков торгового обмена являлась частью общего кризиса и обусловливалась теми же причинами, что привели к упадку городов и регрессу ремёсел. Точно так же факторы, обеспечившие в конце первого тысячелетия реанимацию городской жизни и подъём ремёсел (рост продуктивности сельского хозяйства, отпочкование городского ремесла, увеличение потребительского спроса), способствовали возрождению торговли. Однако даже в самые «тёмные века» традиционный прибрежный товарообмен в Средиземноморье не прекращался полностью: бродячие торговцы эпизодически посещали и самые отдалённые деревушки, а золото и серебро не перестали быть предметом вожделения.

Возрождение городов одновременно означало и оживление торговли, поскольку города не могли развиться без товарообмена с деревней. Большей частью он осуществлялся в рамках городского рынка (базара), который работал в определённые часы несколько раз в неделю. Рынок располагался, как правило, ближе к центру города, перед церковью, недалеко от административных зданий. Сеньор и городские власти обеспечивали порядок в его работе, который понимался предельно широко, вплоть до контроля над пропорциями обмена. Так что средневековый городской рынок никак не вписывался в принятую экономистами модель рынка «совершенной конкуренции» с её свободным ценообразованием и независимостью участников. Как и в античные времена, городские власти полагали, что продовольственное обеспечение является слишком важной проблемой, чтобы оставлять её решение на усмотрение самих горожан. Характерно также, что новые города в наиболее прогрессировавших регионах Западной Европы отстраивались на расстоянии 20-30 км друг от друга. Такая дистанция обеспечивала возможность транспортировки скоропортящихся продуктов в тот или иной город из любого уголка сельской местности.

Усложнение хозяйственной жизни города, дифференциация ремёсел и рост потребностей горожан способствовали развитию и внутригородского обмена. Наряду с передвижной торговлей «вразнос» набирала обороты лавочная торговля. Лавки отличались не только более высокой, в сравнении с городским рынком, продолжительностью рабочей недели, но и узостью ассортимента, состоящего из товаров повседневного спроса. Долгое время лавки существовали исключительно в городах, поскольку малочисленность населения в деревнях, его низкий покупательный спрос не обеспечивали эффективность их функционирования в сельской местности. По той же причине выход за рамки лавочной торговли на уровень крупных, тем более – специализированных магазинов, был неоправдан для подавляющего большинства городов, даже считавшихся в то время крупными.

Масштабы местного товарооборота между городом и деревней, внутри городов и отдельных районов, несмотря на их рост, были всё же недостаточны для того, чтобы радикально преобразовать натуральную основу феодального хозяйствования. В подавляющем большинстве участниками торгов были непосредственные производители – крестьяне и ремесленники, они же были и конечными потребителями. Медленно выраставший слой профессиональных розничных торговцев формировался в основном из городских низов и мало отличался по уровню и образу жизни от своих непривилегированных клиентов.

Более быстрому росту местного товарооборота препятствовала и система феодальных монополий. Право торговать в границах того или иного владения появлялось только после выплаты особых сборов сеньору. (Торговля некоторыми товарами вообще могла являться монополией местных феодалов или королевской власти). Пересечение границ отдельных владений также сопровождалось платежами – пошлинами. При перевозке грузов по реке Луара их владельцам приходилось доставать кошелёк более 70 раз. Развитие рынка услуг упиралось в сложившуюся систему баналитетов: крестьяне были обязаны молоть зерно только на господской мельнице, печь хлеб только в господской печи, давить виноград только господским прессом.

Свои особенности имела торговля на дальние расстояния. Она по необходимости (в силу высоких транспортных издержек), носила оптовый характер и осуществлялась купцами-профессионалами, негоциантами, как их называли в Италии. Такая деятельность требовала не только значительных вложений, но и специальных знаний. Будущие купцы во Флоренции после окончания общей школы углублённо изучали арифметику, счетоводство, ведение торговых книг, а потом проходили практику в торговых экспедициях. В Германии же с самого начала уповали на приобретение практических навыков. Вероятно, уже с XIII в. существовали комплексные руководства по обучению торговле, включавшие в себя сведения о различных товарах, а также о нравах и обычаях других народов.

Человек со стороны имел немного шансов преуспеть на этом поприще. Деятельность негоциантов была наследственной и первоначально реализовывалась в основном через семейные торговые дома, отвечавшие всей семейной собственностью по обязательствам каждого своего члена. Закономерным для Средневековья стало возникновение купеческих корпораций – гильдий. Критерии для размежевания по гильдиям были различными: размеры капиталов, ассортимент товаров, направления торговых маршрутов и т.д.

С X в. в Италии появились партнёрства (товарищества) на вере – временные объединения владельцев капитала и исполнителей, непосредственно сопровождавших грузы. Принадлежность партнёров к разным семьям дало толчок к возникновению «двойной бухгалтерии» – отдельно для фирмы и отдельно для семьи, ограничению ответственности партнёров размерами вложенного в дело пая, а не всем семейным достоянием. Это было одной из важнейших предпосылок перехода торговой деятельности на качественно новый уровень в более позднее время, когда вместо семейных торговых домов ключевую роль на международном рынке стали играть большие компании.

В средневековой Европе обозначились две специфические торговые зоны с преобладанием морских коммуникаций – южная (Средиземноморье) и северная (Северное море, Балтика), а также расположенные между ними в глубине континента зоны сухопутной и речной торговли. Спецификой, имевшей многотысячелетние традиции средиземноморской торговли, являлась её межконтинентальная составляющая. Поэтому целесообразней рассмотреть её позже, в связи с внешними контактами Западной Европы. Северная же торговая зона охватывала Англию, Северную Францию, Фландрию и Брабант, Северные Нидерланды, Северную Германию, Данию, Швецию, Норвегию, Прибалтику и Северо-Западную Русь (Новгород, Псков). С XIII в. здесь доминировали северогерманские купцы, объединившиеся в рамках союза торговых городов – Немецкую Ганзу. В разные времена в этом союзе состояли от 60 до 170 городов. Центр Ганзы находился в имперском городе Любеке. Главной целью объединения была совместная защита торговых интересов всех его членов.

Основу товарооборота на севере составляли не столько предметы роскоши, как на средиземноморском юге, сколько товары повседневного массового спроса и прямо производственного назначения – зерно, скот, рыба, соль, кожа, ткани, лес и его продукты. Крупные габариты грузов существенно ограничивали размах морского пиратства в этих широтах (и холодно к тому же). Относительно невысокому риску соответствовала умеренная норма прибыли – 5-8%, не сулившая быстрого обогащения. Однако именно такая торговля, устанавливавшая прочные хозяйственные связи между отдельными регионами европейского Севера, подготавливала его будущий индустриальный взлёт.

Промежуточная зона располагалась в центре Западной Европы (Восточная Франция, Швейцария, Южная Германия, Австрия). В ней пересекались ответвления северного и южного товарных потоков, формировались ценовые пропорции между ними. Ключевую роль в этом играли регулярно организуемые ярмарки. В XII-XIII вв. приоритетом пользовались знаменитые ярмарки во французских провинциях Шампань и Бри. Ярмарочный цикл в них был круглогодичным: закрытие ярмарки в одном городе означало её открытие в другом. На ярмарках торговали и в розницу, но общеевропейское значение им, естественно, придавали крупные оптовые торги. На них стекались коммерсанты со всех уголков Европы. В ходе аукционных торгов уточнялись не только пропорции товарообмена, но и сравнительная ценность отдельных монет, их курс. Там же происходил учёт векселей, оформлялся кредит, выдавались ссуды. На крупных ярмарках закладывался, таким образом, не только товарный, но и общеевропейские валютный и денежные рынки.

Развитие оптовой морской и ярмарочной торговли способствовало постепенной коммерциализации хозяйственной жизни Европы, подготавливало почву для будущего капиталистического рынка. Но и зрелый феодализм Средневековья не существовал в отрыве от рыночных связей. Тем не менее общественный престиж коммерсантов был весьма низок. Крестьяне не доверяли торговцам, знать ими пренебрегала, Церковь третировала. «Торговля имеет в себе нечто постыдное» - писал Фома Аквинский (виднейший теоретик средневекового католицизма), прекрасно осознававший её необходимость. Во всех слоях феодального общества торговля ассоциировалась с преднамеренным жульничеством и обманом (как же иначе можно купить подешевле, а продать подороже?). Критический общественный настрой сказывался и на самооценке купечества. Показательно, что даже в наиболее «продвинутых», фактически купеческих городах Италии, разбогатевшие негоцианты стремились стать землевладельцами. При этом доход с земли не превышал 7– 10 %, т.е. был как минимум вдвое меньше, чем в средиземноморской торговле. Однако доход с земли был менее подвержен риску, а самое главное – владение землёй поднимало социальный престиж, сближало с феодальной аристократией.

Денежное обращение Подъём торговли шёл во взаимосвязи с развитием денежного обращения. На заре Средневековья нерегулярный товарообмен мог осуществляться и в бартерной форме. Сохранившиеся античные монеты, деньги Византии и арабов служили скорее средством накопления, эпизодически возникая в обороте и тут же возвращаясь в кубышки – «копилки». Функционировали они и как мера стоимости, символически присутствуя в определении бартерных пропорций. Рост городов и мелкотоварного производства обусловил настоятельную потребность в обеспечении средневековой экономики реальной денежной массой, как средством обращения и платежа.

Отсутствие экономической и политической централизации, национальных рынков вело к тому, что правом чеканки монет обладали многие – короли, светские и церковные феодалы, отдельные города. Было бы из чего чеканить. В Европе отсутствовали сколько-нибудь существенные месторождения золота, а с античных серебряных рудников «сливки» уже давно были сняты. Отчасти Европу выручали рудокопы Германии, но и там легко доступные пласты серебряной руды оказались быстро исчерпанными. При всей ограниченности природных запасов ценных металлов, на протяжении всего Средневековья золото и серебро перетекали из Европы в Азию, будучи платой за многовековое преобладание европейского импорта над экспортом в межконтинентальной торговле. Отсюда брала начало повсеместная практика изготовления монет из уцелевших золотых и серебряных предметов, перечеканки одних денег в другие. Бесспорный факт острого дефицита денежных металлов в средневековой Европе, привёл М. Блока к выводу, что безденежность была причиной, а не следствием преимущественно натурального характера феодальной экономики.

Сознательная порча денег (снижение веса золота или серебра в монетах) лишь отчасти может быть оправдана дефицитом ценных металлов. В гораздо большей мере она являлась результатом алчности феодальных правителей, живших по принципу «хоть день – но мой». У фальшивомонетчиков содержание ценных металлов в их продукции часто было выше, чем у легальных изготовителей. Характерно, что меньше всего в порче денег были замечены самоуправляющиеся города, особенно независимые города-республики Италии. Стабильность денежной единицы была для них гораздо важней, чем сиюминутная, во многом призрачная выгода от фокусов с монетами. В XIII в. Генуя, Флоренция и Венеция стали чеканить золотые монеты (дженовен, флорин, дукат), получившие общеевропейское признание и ставшие эталонными для других стран.

Недостаток наличности отчасти компенсировался возрождением вексельного обращения, известного античности и забытого в начале Средневековья. Однако непосредственным фактором умножения вексельных операций был риск, с которым было связано передвижение ценностей на суше и на море. В отличие от купцов, грабителям получить по векселю деньги было почти так же трудно, как сейчас по чужой кредитной карточке. Не простую жизнь «работников ножа и топора» ещё более усложняла распространённая купеческая практика обналичивать выручку в родном городе.

Постепенно набирало обороты и ростовщичество, несмотря на категорический запрет католической Церкви иметь «приплод с неживого»: взимать проценты без участия в деле. Ростовщичество считалось одним из самых страшных грехов ещё и потому, что этот грех «не спал»: проценты наворачивались круглосуточно, даже когда ростовщик отдыхал или занимался другими делами. Аналогичные установки присутствовали и в исламе, носители которого также принимали участие в коммерческой жизни европейских городов, особенно на средиземноморском юге.

Долгое время открыто занимались ростовщичеством одни евреи, которым их суровый иудейский Бог дозволял взимать проценты с иноверцев, а власть и коренное население лишали возможностей гонимый народ заниматься какой-либо другой деятельностью, кроме коммерческой. Однако сплошь и рядом ростовщики-евреи ссужали клиентам не только (возможно и не столько) собственные деньги. За ширмой еврейских фамилий часто округлялись капиталы той же католической Церкви и богатых мирян (если нельзя, но очень хочется...). Для непосвящённых, которых было подавляющее большинство, слова «еврей» и «ростовщик» стали синонимами, а ростовщиков общественность никогда не любила (должники так особенно). Отсюда росли экономические корни антисемитизма в Европе.

Высокие денежные ставки (от 10 до 20 % годовых) были обусловлены двумя факторами. Во-первых, вышеупомянутым дефицитом звонкой монеты, очевидным превышением спроса на деньги над их предложением. Во-вторых, высокой степенью риска в условиях далеко ещё не правового государства. Основаниями для отказа возвращения долга евреям мог быть «внезапно» вскипевший гнев по поводу умерщвления их предками Христа-Спасителя, подозрения в культовых убийствах младенцев, в «напущении» чумы, других болезней и т.п. Периодические вспышки антисемитизма сопровождались погромами и убийствами евреев, за которыми следовали высочайшие указы об их изгнании из отдельных городов и стран. Спустя какое-то количество лет евреям дозволялось вернуться и продолжить свои денежные операции, но о возврате старых долгов речь, как правило, даже не заходила. Знаменательно что, изгнав в конце XV в. евреев из Испании, королевский двор одновременно вынужден был занимать деньги на экспедицию Колумба у торгово-банкирского дома евреев Фуггеров из Германии.

Величина ростовщических процентов практически исключала использование кредита на производственные нужды. Деятельность крестьян и ремесленников не отличалась высокой доходностью, позволяющей осуществлять займы под ростовщические проценты при нормальных обстоятельствах. Не могли они рассчитывать и на инфляционное обесценивание своего долга, поскольку до притока американского золота и серебра, на протяжении всего Средневековья, цены в Европе были достаточно стабильными. Заинтересованные в расширении оборота купцы находили источники дополнительного финансирования в собственной среде, организуясь в те или иные партнёрства.

Ростовщический кредит имел главным образом потребительское назначение. Его пользователями были в основном представители привилегированных слоёв: императоры и короли, герцоги и графы, срочно нуждавшиеся в деньгах для ведения войн друг с другом; феодалы меньшего ранга – для поддержания «достойного образа жизни». Прекрасные шансы безвременно потерять голову (в буквальном смысле), при заполненной военными походами и турнирами жизни, могли толкать их к займам не только под 10-20, а и под 1000 %. Поэтому ростовщики особо упирали на гарантии расчёта, добивались какого-нибудь реального залога. Императора Фридриха I жизнь-злодейка довела до того, что он заложил собственный трон! Круто? В целом деятельность ростовщиков ускоряла разорение части феодального сословия, а наиболее удачливые ростовщики концентрировали в своих руках огромные по тем временам деньги.