О том, как Хаген и Фолькер стояли на страже

 

 

К закату день склонился, и мрак окутал мир.

Бургунды утомились, и стал им пир не в пир.

Был долгий путь нелёгок, в постель пора бы лечь,

И первым Хаген с Этцелем завёл об этом речь.

 

Тогда и Гунтер молвил: «Храни хозяев, боже!

Хотим мы удалиться и отдохнуть на ложе,

А утром в час урочный вернёмся в этот зал».

И от души согласие на то хозяин дал.

 

С мест повскакали гунны, гостей обстав кольцом,

И крикнул смелый Фолькер: «Вы тронулись умом,

Коль под ноги суётесь таким богатырям.

К нам подступать не пробуйте, иль худо будет вам.

 

Уж так смычком я двину, коль разозлят меня,

Что многих будет вскоре оплакивать родня.

Уйдите-ка с дороги, пока я не вскипел.

Все смельчаками мнят себя, да ведь не каждый смел».

 

Увидев, как разгневан его бесстрашный друг,

Окинул Хаген взором тех, кто стоял вокруг,

И бросил: «Храбрый шпильман разумный дал совет.

Вам, воины Кримхильдины, тесниться здесь не след.

 

Коль зла вы нам хотите, не тратьте силы зря.

Вы за своё возьмётесь, когда сверкнёт заря,

А ночью не мешайте нам почивать без ссор,

Как повелось у витязей со стародавних пор».[300]

 

Приезжих положили в огромном зале спать,

Для каждого поставив просторную кровать.

Спокойно сну предаться там можно было б им,

Когда бы не замыслила Кримхильда месть родным.

 

Лежали на постелях, разостланных для них,

Аррасские подушки из тканей дорогих.

На пышных одеялах с парчовою каймой

По шёлку аравийскому вился узор златой.

 

А покрывала были у всех честных гостей

Из белых горностаев и чёрных соболей.

Так дивно и удобно устроен был ночлег,

Что лучше ни один король не почивал вовек.

 

Но Гизельхер промолвил: «Всё это не к добру.

Есть у меня причины подозревать сестру.

Увы, приём радушный бедой для нас чреват.

Боюсь, что нам с дружиною заказан путь назад».

 

Сказал на это Хаген: «Оставьте страх покуда.

Всю ночь стоять на страже у входа в зал я буду

И до зари тревожить вас никому не дам,

А утром каждый за себя заступится и сам».

 

Поклон ему отвесив, бургунды разошлись,

С себя одежду сняли и тотчас улеглись —

Давно уж сну предаться любой из них мечтал,

А Хаген, витязь доблестный, вооружаться стал.

 

Воскликнул смелый шпильман-не лёг он спать с друзьями;

«Мне постоять на страже дозвольте, Хаген, с вами,

Пока заря не вспыхнет и не рассеет тьму».

И Хаген с благодарностью ответствовал ему:

 

«Великодушный Фолькер, пусть вам воздаст творец!

Когда со мной бок о бок стоит такой боец,

В бою меня вовеки не одолеть врагу.

Услугой с вами я сочтусь, коль смерти избегу».

 

Надев стальные брони, а также шишаки,

Повесили герои щиты на сгиб руки

И стали на пороге, где в ожиданье дня

О притолоки оперлись, покой друзей храня.

 

Но тут же щит свой Фолькер оставил на земле,

Вернулся в зал и скрипку там отыскал во мгле.

Во двор оттуда с нею опять спустился он,

Решив бургундам усладить их первый, чуткий сон.

 

На камень он уселся со скрипкою своей.

Вовек на свете не жил скрипач его смелей.

Так ласково и нежно он заиграл в тиши,

Что шпильману признательны все были от души.

 

Не пожалел воитель умения и сил.[301]

Смычок его напевом всё зданье огласил.

Волною плыли звуки, сливаясь и журча,

И многих убаюкало искусство скрипача.

 

Увидев, что уснули соратники его,

Он снова встал у двери близ друга своего

И на руку повесил надёжный щит опять,

Чтоб в случае нужды отпор мужам Кримхильды дать.

 

В полночный час иль раньше заметил вдруг смельчак,

Как блещут чьи-то шлемы сквозь непроглядный мрак.

То воины Кримхильды сошлись во двор толпой,

Решив застичь гостей врасплох и навязать им бой.

 

Скрипач возвысил голос: «Друг Хаген, мне сдаётся,

Что скоро потрудиться обоим нам придётся.

Людей вооружённых заметил я во тьме.

Ручаюсь вам, недоброе у гуннов на уме».

 

«Молчите, — молвил Хаген. — Пусть ближе подойдут.

Они нас не увидят, а мы их встретим тут

И столько крепких шлемов мечами рассечём,

Что повернут враги назад с позором и стыдом».

 

Но в этот миг на двери какой-то гунн взглянул

И, различив двух стражей, товарищам шепнул:

«Нам нынче не добиться того, чего хотим.

У входа в зал столкнёмся мы со шпильманом лихим.

 

На лоб скрипач надвинул стальной блестящий шлем,

Ни разу не пробитый в сражениях никем.

Как жар, в полночном мраке броня горит на нём.

Оберегает сон друзей он с Хагеном вдвоём».

 

Вспять гунны повернули, от страха побледнев,

И другу молвил Фолькер, придя в великий гнев:

«Дозвольте мне пуститься вдогонку пришлецам.

Два слова я хочу сказать Кримхильдиным бойцам».

 

«Нет, ради дружбы нашей, ни шагу от порога! —

Ему ответил Хаген. — Взгляните, как их много.

Куда б вы ни ступили, вас окружат везде.

Я к вам приду на выручку, и тут уж быть беде.

 

Пока мы с вами будем врагов сметать с пути,

Успеют два-три гунна украдкой в зал войти

И там среди уснувших такое натворить,

Что нам по гроб о родичах придётся слёзы лить».

 

«Тогда, по крайней мере, им объявить бы надо,

Что мы их здесь видали, — сказал скрипач с досадой.

Пусть отрицать не сможет потом никто из них,

Что посягал предательски на жизнь гостей своих».

 

И бросил Фолькер гуннам, бежавшим прочь в испуге!

«Куда вы так спешите? Зачем на вас кольчуги?

Вы на разбой, наверно, собрались в эту ночь?

Коль так, мы с сотоварищем готовы вам помочь».

 

Враги не отзывались — язык сковал им страх.

«Тьфу, трусы и злодеи! — вскричал герой в сердцах. —

Во сне хотели, видно, вы смерти нас предать.

К лицу ли честным витязям на спящих нападать?»

 

Узнала королева нерадостную весть,

И пуще запылали в ней ненависть и месть.

Так гнев её ужасен и беспощаден был,

Что многих смелых воинов он вскоре погубил.

 

Авентюра XXXI