Он приложил нож к другой щеке оборотня. Я поймала его за запястье.

- Пожалуйста, выслушан!

Темные глаза жреца обратились ко мне.

- Сезар, - позвал он.

- Я тебе не кот, которых ты зовешь.

Темный взгляд жреца перешел с меня на стоящего рядом Сезара:

- Смотри, Сезар, как бы спектакль не стал реальностью.

Это была угроза, хотя я не до конца поняла ее значение, но в интонации сомневаться не приходилось.

- Она только просит права говорить, господин. Разве это слишком много?

- Она еще и трогает меня.

Они оба уставились на мои пальцы у него на запястье.

- Я отпущу, если ты пообещаешь, что не будешь его резать, пока не выслушаешь меня.

Его взгляд задержался на мне, и я ощутила, как грохочет его сила, извергаясь на меня. Почти физически я чувствовала, как вибрирует его рука у меня под пальцами.

- Я не могу допустить, чтобы его исполосовали за то, в чем он не виноват.

Жрец не произнес ни слова, но я почуяла движение позади - это был не Сезар, потому что он повернулся туда. Я оглянулась и увидела двух оборотней-ягуаров, идущих к нам. Вряд ли они хотели причинить мне вред - просто не дать вмешиваться. Я обернулась к жрецу, посмотрела ему в глаза и отпустила его руку. За доли секунды мне надо было решить, вытаскивать нож или пистолет. Они не собирались меня убивать, и я как минимум могла ответить аналогичной любезностью. Я вытащила нож, держа его у ноги, стараясь не особенно бросаться в глаза. Значит, нож, а не пистолет. Дай Бог, чтобы я не ошиблась.

Один из ягуаров был загорелый и синеглазый, другой - афроамериканец, которого я первым заметила в клубе, и лицо его резко контрастировало с бледным пятнистым мехом. Они шли ко мне в клубах энергии и чуть-чуть порыкивали, слабо намекая на угрозу. От этого звука у меня волосы на затылке встали дыбом. Я попятилась, оставив между собой и ягуарами коленопреклоненного.

Жрец приставил обсидиановое лезвие к правой щеке оборотня, но резать еще не начал.

- Ты только собираешься разрезать ему щеки, и все? Больше ничего не будет?

Острие вонзилось в щеку. Даже в темноте засверкали первые капли и, как темные драгоценности, покатились на пол.

- Если ты собираешься лишь слегка его порезать, то ничего страшного. Мне только не хотелось, чтобы его изувечили или убили за то, чего он не мог знать.

Жрец на сей раз повел лезвие медленнее. Кажется, я только хуже сделала. И я сказала об этом вслух:

- Я что, только хуже делаю?

Ближайшая ко мне щека начала заживать, кожа затягивалась на глазах. У меня мелькнула мысль. Я шагнула к жрецу и коленопреклоненному ягуару, приглядывая за теми двумя, что шли к нам, но они остановились и только наблюдали. Они меня заставили отступить, может, только это им и полагалось сделать.

Взяв человека за подбородок, я повернула его лицом к себе. Вторая щека уже полностью зажила. Никогда не видела обсидианового лезвия в работе и не знала, действует ли оно как серебро. Лезвие оказалось безвредным - оборотень залечил раны. Жрец все еще держал нож в поднятой руке.

Публика разразилась громовыми аплодисментами. Актеры уходили с белого экрана, представление почти закончилось, и все повернулись туда на шум, даже жрец.

Я приложила палец к острию обсидианового клинка и нажала. Острие было как стекло, боль - резкой и мгновенной. Зашипев, я отдернула руку.

- Что ты сделала? - вопросил жрец, и голос его был слишком громким - наверняка донесся до публики.

Я ответила потише:

- Я не заживлю рану - или не так быстро, как он. Это доказывает, что я - не ликантроп.

От гнева жреца воздух наполнился чем-то душным и жарким.

- Ты не понимаешь!

- Если бы мне кто-то объяснил, вместо того чтобы темнить, я бы и не путалась под ногами.

Жрец отдал лезвие коленопреклоненному. Тот принял его и склонился к нему лбом. Потом вылизал клинок, у острых краев - очень осторожно, пока не дошел до острия и до моей крови. Тут он вложил лезвие между губ, в рот, всосал, как женщина, делающая минет. Рот его задвигался вокруг лезвия. Я знала, что клинок его режет, а он сглатывает, напарывается нежными тканями на нож, а вид у него такой, будто происходит что-то чудесное, оргиастическое, донельзя приятное.

Он одновременно глядел на меня - лицо его больше не было безмятежным. Во взгляде пылал жар, который обычно появляется в глазах любого мужчины, когда он думает о сексе. Но ведь сейчас же он сосет острое стеклянное лезвие, разрезая себе рот, язык, горло, сглатывая собственную кровь, возбужденный моей кровью.