Категория «отрицания» по Анри Бергсону

 

«Философы почти не занимались идеей небытия. Однако она часто бывает скрытой пружиной, невидимым двигателем философской мысли. С первого пробуждения мышления она-то и выдвигает вперёд, прямо навстречу сознанию, мучительные проблемы, вопросы, на которых нельзя остановиться, не испытывая головокружения. Я тогда лишь начал философствовать, когда у меня возник вопрос, почему я существую; и когда я отдал себе отчёт в связи, соединяющей меня с остальной Вселенной, затруднение было только отстранено: я хочу знать, почему существует Вселенная, и если я связываю Вселенную с имманентным или трансцендентным Принципом, поддерживающим или создающим её, моя мысль успокаивается на атом принципе только на несколько мгновений; возникает та же самая проблема, на этот раз во всей её полноте и всеобщности: почему нечто существует? как это понять? И здесь, в этой работе, где материя была определена как род спуска, этот спуск как перерыв в подъёме, а этот подъём - как возрастание, словом, где в основу вещей был положен Принцип творчества, возникает тот же вопрос: как, почему существует скорее этот принцип, чем ничто? Если я отстраню теперь эти вопросы, чтобы перейти к тому, что скрывается за ними, то вот что я обнаружу. Существование предстанет передо мной как победа над небытием. Я говорю себе, что здесь не могло, даже не должно было что-то быть, и я тогда удивляюсь тому, что здесь нечто есть. Или я представляю себе всякую реальность распростёртой на небытии, как на ковре: вначале было небытие, а впридачу явилось и бытие; или, если нечто всегда существовало, то нужно, чтобы небытие всегда служило ему субстратом или вместилищем и, следовательно, вечно ему предшествовало. Стакан может быть всегда полным, и, тем не менее, наполняющая его жидкость всегда занимает пустоту. Точно так же бытие могло всегда присутствовать: это не мешает тому, чтобы небытие, которое наполнено и как бы закупорено бытием, существовало до него, если не de facto, то de jure. Словом, я не могу отделаться от представления, что заполненное есть узор, канвою которому служит пустота, что бытие наложено на небытие и что идея «ничто» Другими словами - каким бы странным ни казалось наше утверждение, - идея предмета, познаваемого как «несуществующий», более содержательна, чем идея этого же предмета, познаваемого как «существующий», ибо идея предмета «несуществующего» есть по необходимости идея предмета «существующего», и кроме того, представление исключения этого предмета наличной реальностью, взятой в целом. Но могут утверждать, что наше представление о несуществующем ещё недостаточно свободно от элементов воображения, что оно недостаточно отрицательно. Неважно, скажут нам, что нереальность вещи состоит в её исключении другими вещами. Мы не хотим об этом ничего знать. Разве мы не свободны направлять наше внимание, куда нам вздумается? Ведь вызвав представление предмета и тем самым предположив его, если угодно, существующим, мы просто приклеим к нашему утверждению «не», и этого будет достаточно, чтобы мы мыслили его несуществующим. Операция эта сугубо интеллектуальная, независимая от всего того, что происходит вне разума. Итак, помыслим что-нибудь частное или целое, а потом напишем на полях нашей мысли «не», предполагающее отбросить все, что мысль в себе заключает: мы уничтожим мысленно все вещи тем одним фактом, что объявим об их уничтожении. В сущности все затруднения и все заблуждения проистекают здесь от этой так называемой власти, свойственной отрицанию. Отрицание представляют себе вполне симметричным утверждению. Полагают, что отрицание, подобно утверждению, довлеет самому себе. Тогда, подобно утверждению, оно должно иметь власть создавать идеи, - стой только разницей, что это будут идеи отрицательные. Утверждая одну вещь, потом другую и так далее до бесконечности, я образую идею «Всё»; точно так же полагают. что, отрицая одну вещь, потом другие вещи, наконец, отрицая Всё, можно дойти до идеи «Ничто». Но именно такое уподобление и кажется нам произвольным. Не замечают того, что если утверждение - это полностью разумный акт, приводящий к составлению идеи, то отрицание только наполовину является интеллектуальным актом, вторая половина которого подразумевается, или, вернее, поручается неопределенному будущему. Не замечают также, что если утверждение есть акт чистого интеллекта, то в отрицание входит элемент неинтеллектуальный и что именно вторжению этого чуждого элемента отрицание и обязано своим специфическим характером. Начнём со второго пункта и заметим, что отрицание всегда состоит в том, чтобы устранить возможное утверждение. Отрицание - это только известное положение, принятое разумом по отношению к возможному утверждению. Когда я говорю: «этот стол чёрный», то ясно, что я говорю о столе, я увидел, что он черный, и мое суждение передает то, что я увидел. Но если я говорю: «этот стол не белый», то я, конечно же, не выражаю того, что я заметил, ибо я увидел чёрное, а не отсутствие белого. Моё суждение поэтому относится по существу не к самому столу, но скорее к суждений, которое могло бы объявить его белым. Я выражаю суждение о суждении, но не о столе. Предложение: «этот стол не белый» предполагает, что вы могли бы считать его белым, что вы его считали таковым или что я намеревался счесть его таковым: я предупреждаю вас или самого себя, что это суждение должно быть заменено другим (которое, правда, я оставлю неопределённым). Таким образом, в то время как утверждение относится к вещи непосредственно, отрицание имеет в виду вещи только косвенным образом, через посредство утверждения. Утвердительное предложение передаёт суждение, относящееся к предмету; отрицательное предложение передаёт суждение, относящееся к суждению. Отрицание, таким образом, отличается от утверждения в собственном смысле слова тем, что оно является утверждением второй степени: оно утверждает нечто об утверждении, которое само утверждает что-либо о предмете».

Анри Бергсон, Творческая эволюция, М., «Канон-пресс»; «Кучково поле», 1998 г., с. 267-268 и 277-278.